Афганский рубеж

Глава 9

К ливийской поговорке про невозможность скрыть езду на верблюде, надо добавить ещё и материалы объективного контроля.

— Чего молчим, сычи? Сказать нечего? — подошёл Енотаев к каждому из нас и внимательно посмотрел своим взглядом енота.

Пока ещё доброго, но не за горами и ухудшение настроения комэска. Сегодня уже получилось закосить под дурачка. Попробую ещё раз.

— Командир, а вы про какой вертолёт? — спросил я.

— Саня, не доводи дело до греха. У меня ещё этот верблюд в памяти сидит. Твои выкрутасы не к месту, — громко сказал Енотаев и сел за стол напротив нас.

— Вы так и не сказали, какой вертолёт, — продолжил я гнуть линию несознанки.

Комэска хлопнул по столу и схватился за майку, надетую под куртку комбинезона. Он так её дёрнул от злости, что послышался звук рвущейся ткани.

— Ааа, вы про этот вертолёт! Так там всё было хорошо. С вами же летали. Отказов у нас не было, — сказал я, но Енотаев был уже на грани.

— Хорош, Саня. Я твои показания выслушал. Теперь слушаю твоего командира звена. Что скажешь, Дмитрий Сергеевич? — обратился к Батырову комэска.

Тут Димон решил долго не сопротивляться. Рассказал всё как было. И даже отметил, что это я вывел вертолёт.

Зря! Лучше бы придумал что-нибудь про степных орлов, ястребов, мух, мошек или ещё про какую-нибудь летающую живность. Посетовал бы на то, что до птиц, к сожалению, не доводили телеграмм по профилактике безопасности полётов. Рассказал бы, как мы героически ушли от столкновения, спасли социалистическое имущество, не допустили загрязнения окружающей среды. И всё это согласно порядку действий в особых случаях, записанных в инструкции экипажу Ми-8МТ.

А он взял и сознался…

— Вину признаю. Готов понести наказание, — произнёс Димон.

Я выдержал паузу. Енотаев вслух рассуждал, кто такой Батыров — баран или олень. Определить не получилось.

Надо вступать в разговор, пока комэска не выдвинул идею послать Димона ко всем чертям. Ну а потом и в Соколовку.

— Мы с тобой уже говорили наедине, Дмитрий Сергеевич. Я тебе давал шанс, но ты так и не смог себя перестроить. Через час рапорт у меня на столе. Вещи сдать. Документы сейчас оформим и свободен.

— Товарищ командир…

— Клюковкин, к тебе претензий нет. Два раза ты его жопу спас. Не будем доводить дело до третьего.

Я предполагал, что сдаёт нас Карим. После слов комэска уверенность в этом повысилась. Я-то думал мы экипаж!

Димон был в двух шагах от двери, когда я решил пойти ва-банк. Меня не выгонят, а у Батырова другого шанса не будет. Надо попробовать разыграть «бюрократическую карту», которую не выносят такие боевые командиры, как Енотаев. А он командир не штабной, а именно боевой.

— Командир, пару минут вашего времени, а потом Димон пойдёт за бумажкой, — сказал я, подошёл к столу и облокотился на него.

— Саня, хватит…

— Вот и прекрасно! Я хочу сказать, что не стоит вам торопиться. Просто так человека с войны, а мы уже почти на ней, не отправишь. Тут веская причина нужна, — перебил я Енотаева.

Подполковник пожал плечами и подозвал к столу Батырова. Димон шёл медленно, будто ноги у него сейчас подкосятся.

— Две минуты, Клюковкин.

— Ага! Так вот, Петрович, какая петрушка получается, — начал я, и Енотаев чуть челюсть не обронил на стол. — Димон должен был в академию ехать. Тут появляется товарищ Доманин. Человек уважаемый, кстати. Он ему говорит, что негоже бежать от войны. Батыров рапорт написал. Всё командование полка подписало и визу свою поставил лично Доманин. Значит, он за него поручился.

Комэска продолжал смотреть на меня глазами офигевшего енота.

— Теперь что происходит, — сказал я и сел рядом с Енотаевым. — Димона отправляют обратно с формулировкой какой? Правильно — профнепригодность. Но он годен и летает. Плоха причина отправки. Соответственно, тебе Петрович прилетает.

— Какой я тебе Петрович? Чего это с ним? — обратился Енотаев к Батырову, когда я положил руку подполковнику на плечо.

— Он после удара головой такой. Не обращайте внимания, — махнул рукой Димон.

— Так, Клюковкин, время вышло, — скинул мою руку со своего плеча комэска.

— Не-а, командир. Димон, братан…

— Когда ты только родственником успел моим стать, не знаю, — вставил свои пять копеек Батыров.

Совсем уже оборзел! Я тут распинаюсь, спасти его пытаюсь, а он подыграть не может. Ладно, надеюсь, следующий намёк поймёт.

— Значит, старший лейтенант Батыров может уехать только по двум причинам отсюда — трусость и собственное желание. Что выбираете?

— Он по собственному желанию будет писать, — возмутился Енотаев.

Вот тот самый момент, когда Димон может себя спасти.

— Я не буду писать по собственному желанию, — тихо сказал Батыров.

— Это с какого перепугу⁈ — взревел Енотаев.

— Вот и я про это же, Ефим Петрович! — радостно воскликнул я. — Димон — не трус. Тут вы не докажете обратное, а выгнать можно только по трусости. Но тогда последствия будут такими: клеймо ляжет на Батырова, на эскадрилью, на полк. Самое плохое — и на полковника Доманина, подписавшего рапорт в последний момент. А это такой уважаемый человек!

Поднимаюсь со стула и подхожу к Батырову, встав плечом к плечу.

По Енотаеву видно, как в его голове перемешались мысли. Пускай я загнул, что клеймо упадёт на Доманина. Тут главное было — помасштабнее последствия изобразить.

Ходил комэска перед нами в течение минуты, но пока ничего не придумал. Достал пачку «Космоса» и постучал несколько раз сигаретой по крышке коробки.

— Лейтенант Клюковкин, — громко произнёс командир эскадрильи.

— Я!

— За нетактичное поведение со старшим по званию объявляю выговор! — объявил Енотаев.

— Есть выговор, — ответил я.

Ефим Петрович убрал сигарету, а затем и пачку в карман.

— Теперь, что касается… — начал комэска.

В коридоре послышалось, что кто-то подал команду «Смирно». Через несколько секунд в дверь Ленинской комнаты начали стучать очень сильно.

Батыров быстро открыл дверь и отошёл в сторону. Это был командир местного полка Петров в повседневной зелёной форме.

— Важный разговор? — спросил он, указывая на нас.

— Уже закончили. А у вас?

— У меня очень важный. Телеграмма пришла со штаба округа, — ответил Петров, снимая фуражку.

Енотаев взглянул в бумагу, которую передал ему командир полка. Выражение лица у комэска стало серьёзным.

— Батыров, через полтора часа все в классе предполётных указаний.

— Все? — уточнил Димон, намекая и на себя тоже.

— Все лётчики абсолютно. Выполнять, — уточнил Енотаев и быстро покинул Ленинскую комнату с командиром полка.

Телеграмма, видимо, очень важная, раз командир полка сам её принёс. Я выглянул в окно, чтобы посмотреть, куда направился Енотаев. Комэска сел в машину к Петрову, и они поехали в сторону штаба.

— А если что-то насчёт верблюда? — кряхтел на кровати Чкалов, который лежал «без задних ног».

Устал Лёня за утро. Практически выступил в многоборье — и тяжести передвигал, и верхом ездил, и бегал ещё.

Догадки строились самые разные. Кто-то даже решил, что нас домой отзывают. Думаю, что просто какое-то уточнение будущей задачи в Афганистане.

Пока я надевал комбинезон, на табуретку рядом с кроватью сел Батыров.

— Саня, спасибо хочу сказать.

— Рано ещё. Комэска вердикт ещё не поменял. Так что пока опасность сохраняется.

— Всё равно, надежда есть, что дело не дойдёт до… верха. Это ж и правда клеймо. А так, может, всё обойдётся.

Батыров совсем не хочет понять, что репутация его сейчас не самое главное. Как он будет в Афганистане сохранять спокойствие, если он здесь ступор ловит?

— Тебя только репутация беспокоит? — спросил я.

— Я не хочу уехать с позором, — прошептал Батыров.

— И не уедешь. Но ты должен себя преодолеть. Сейчас твой рубеж не река Амударья, и не хребет Гиндукуш. Твой «Афганистан» начинается с кабины Ми-8 и той посадки на площадку. Покоришь этот рубеж, дальше будет проще, — сказал я, похлопав командира звена по плечу.

Я пошёл в направлении выхода, но меня окликнул Батыров.

— А твой где рубеж?

— Не знаю. У самурая нет цели, только путь, — улыбнулся я.

В назначенное время мы с планшетами и книгами подготовки к полётам расселись в классе на КДП. Погодка уже была достаточно жаркой. Так что работающий кондиционер БК-2000 был как нельзя кстати включён.

Морозил он знатно. Сразу я решил предложить попробовать достать где-то несколько таких штук и взять их с собой в Афганистан. Насколько я помню, мы летим в Кундуз, а там уже начинали возводить всем известные щитовые домики. Если не изменяет память, называли их «модули».

— Саня, ну какой домик? Палатка — наш дом на ближайшее время. Кто будет заморачиваться? Мы пока долетим, всё уже закончится, — отмахнулся штурман эскадрильи.

Пока мы ждали комэска, он нам показал маршрут, которым мы будем перелетать в Кундуз.

— Летим строго вдоль железной дороги. Погоду уточним, но уже весна. Туманов минимум. С одной посадкой в Бокайды долетим.

— Зачем нам садиться в Бокайды? 500 километров можем и без дозаправки пролететь, — заметил Лёня.

Говорит он верно, что без дозаправки долетим. А вот прохождение таможни не учитывает. Об этом ему и напомнил штурман эскадрильи. После этого появился и Ефим Петрович.

Вид у него был серьёзный. Волосы мокрые, а на лбу несколько капель пота. Промокнул он его платком и начал своё выступление.

— Планы меняются. Кардинально.

— Никуда не летим? Ай, так и знал, что не дадут нам повоевать. Вот зачем так делать? — шёпотом возмутился Бага за моей спиной.

— Эу, ты не психуй! Командир не зря такой мокрый, — заметил Мага.

Енотаев разложил на столе бумаги и окинул взглядом класс. Началась пауза, которая прерывалась только жужжанием кондиционера.

— О приятном. Лейтенант Клюковкин! — произнёс мою фамилию командир, и я встал со стула, выпрямившись в струнку.

— За проявленную разумную инициативу и умелые действия во время выполнения учебно-тренировочного полёта, объявляю благодарность!

Так-так! Уже и поощрения получаю. Главное — ответить правильно.

— Служу Советскому Союзу! — громко сказал я, и комэска показал мне садиться.

Благодарность — это неплохо, но она превращается в снятие ранее наложенного взыскания. Пусть так!

В классе даже аплодисменты раздались.

— Саня, молодец! Не думал, что до этого дня доживу, — сказал мне Бага.

— Всем тихо! Не устраивайте цирк! Клюковкин молодец, а у нас с вами много работы. Времени нет, — сказал Ефим Петрович и повернулся к карте.

Он подошёл ближе и начал смотреть на границу с Афганистаном. Водил пальцами вдоль границы, но без слов.

— Директива о перебазировании пришла. Послезавтра утром начинаем перелёт. Пункт назначения — Баграм.

Как я и предполагал — задача поменялась.

Пока комэска зачитывал телеграмму, я прикинул, где теперь нам предстоит работать. Аэродром Баграм — один самых крупных в Афганистане. Авиационная группировка, базирующаяся на нём, работает на востоке страны — самое опасное направление.

Долина Панджшер, самый протяжённый участок границы с Пакистаном, аэродром Хост и Чарикарская долина — лишь малая доля опасных мест в этом секторе.

— Начинаем постановку задач на перелёт группы, — объявил Енотаев.

После нескольких вступительных слов, комэска начал доводить составы экипажей. Всего нам нужно перегнать 8 бортов. Остальные 4, со слов Ефима Петровича, будут ждать нас в Баграме.

— Борт номер 17 — Гураев, Шарипов, Борисов, — назвал комэска экипаж с Магой и Багой.

— Есть! — хором ответили два кавказца.

— Бага, тебя недавно командиром поставили. Держишься за ведущим и не отстаёшь, понял?

— Так точно.

Когда по списку остался ещё один борт, Енотаев посмотрел в нашу с Батыровым сторону. В эскадрилье есть свободные лётчики. Перед командировкой было определено, что на эскадрилью берётся полуторный состав экипажей. Сейчас комэска может назвать лётчиков из их числа. Тогда не исключено, что Димон отправится на самолёте в… Соколовку, а я в Афганистан в грузовой кабине.

— Борт 44 — Батыров, Клюковкин, Уланов, — с натяжкой произнёс комэска.

Я повернулся к Димону, у которого лицо не излучало облегчение.

— Выдыхай, Димон!

— Да теперь непонятно, радоваться или ещё больше переживать, — прошептал Батыров.

— Ты главное от меня не отставай. Не пропадёшь! Тебе же даже Светлана сказала — держаться со мной, ей так спокойнее, — улыбнулся я.

Димон фыркнул, но больше не возмущался.

Командир закончил постановку задачи на перелёт. Штурман довёл маршрут и высоты полёта. Правда пока только до Бокайды.

— Вопросы? — поинтересовался Енотаев.

И все молчат. Будто никого не интересует вопрос: — а чего так спешим? Весь комплекс подготовки не прошли. Место назначения изменили. Основы тактики в условиях гор не довели.

— Товарищ подполковник, разрешите вопрос? — поднял руку Димон.

— Говори, Батыров.

— Эскадрилья ещё не проводила ракетные стрельбы, бомбометания, посадки на высокогорных площадках не отработаны…

— Знаю, — кивнул комэска. — Твои предложения?

Димон промолчал. Он мог бы и не спрашивать у Енотаева. Есть приказ, и его надо выполнять. Учиться и готовиться будем уже в процессе боевых действий.

— Нет предложений, — ответил Батыров, встретившись с суровым взглядом Енотаева.

— Ещё вопросы? — спросил Ефим Петрович.

Руку вверх поднял Мага.

— Товарищ командир, а на «разграбление города» дадите день? — поднялся со стула Магомед.

— Гураев, я тебе устрою сейчас «разграбление города»! Сухой закон объявлен. Или тебе неслышно сегодня было?

Расстроенный Мага сел, разводя руками и о чём-то переговариваясь с Багой. Дверь в класс резко открылась.

К нам забежал майор в повседневной форме. Рубашка из-за пота промокла. На голове фуражка, на которой «птичка» над кокардой накренена вправо.

— Ага, вот вы! Все здесь! Где он? — запыхавшись, начал спрашивать майор и вышел на середину класса.

— Представьтесь, товарищ майор, — спокойно произнёс Енотаев.

— Я вам сейчас представлюсь. Начальник тыла Бочкин. Повторяю вопрос — где он⁈ — повысил голос майор.

Енотаев и так был в не самом хорошем расположении духа, а тут ещё и младший по воинскому званию повышает голос. Комэска стерпеть не мог такую бестактность.

— Подполковник Енотаев, очень приятно! — громко сказал комэска.

Майор немного опешил, поправил галстук на рубашке и прокашлялся.

— Виноват, товарищ подполковник, но скверная ситуация с вашими подчинёнными приключилась. Была украдена социалистическая собственность.

Вот так ребята погуляли! Если всё так, то комэска может и «шашкой махнуть» на провинившихся. Отправит на «губу» в лучшем случае.

— Что пропало, и почему вы ищите виновных здесь? — спросил Ефим Петрович.

— Мы вчера с вашими парнями буха… эм… проводили сплочение воинских коллективов. Обсуждали их будущую командировку, так сказать. А наутро я обнаружил пропажу. Кроме них, никто не мог воспользоваться им.

Комэска посмотрел на всех. Кажется, я начинаю понимать, что именно за пропажа произошла.

— Кем им воспользоваться?

— Как это⁈ Верблюдом, конечно, — со всей серьёзностью сказал майор.

Я чуть было не рассмеялся. Меня Димон толкнул в бок. По его лицу понял, что и его «ушки торчат» в этом деле.

— Каким верблюдом? — спросил комэска.

— Местным. Одногорбым, — со всей серьёзностью произнёс майор. — Мне его очень найти нужно. Он у нас на балансе значится. Его сам начпрод армии притащил к нам в хозяйство. Девочку ему ищет.

В классе сначала все терпели, а потом не выдержали и рассмеялись. Енотаев как не пытался всех успокоить, сам не сдержался и расхохотался.

— Идите, товарищ майор. Если встретим верблюда, обязательно ему передадим, что вы его ищете, — сказал комэска.

Начальник тыла так и ушёл расстроенный. В классе ещё пару минут стоял гомерический хохот.