Афганский рубеж

Глава 19

Карим вернулся в кабину и начал стрелять из пулемёта. Гильзы летят на пол, а кабину заполняет запах пороховых газов.

Бойцы, у кого ещё есть силы, тоже отстреливаются через окна в грузовой кабине. Нас постепенно обступают.

Времени нет думать. Если не взлетаем, то выходим все, и продолжаем обороняться. Но такой вариант я не рассматриваю.

Затянул привязной ремень на поясе. Карима вернул на сидушку. Выдох, вдох. Пора!

— Димон, смотри за авиагоризонтом. Сейчас будем взлетать.

До обрыва метров 80–90, но правое колесо съедет вниз уже через 50. Значит, по самолётному взлететь не получится. Только если не сделать трюк.

Начинаю поднимать шаг, колёса совсем немного приподнялись, но этого достаточно.

— Смотри угол тангажа, — сказал я и медленно отклонил ручку управления от себя.

Нос начал опускаться, а хвост приподниматься. Линия горизонта пропала, а перед глазами только каменистая площадка. Законцовки лопастей винта вот-вот коснутся земли.

— Саня, не глупи! Так не взлетают! — возмущался Батыров, но вертолёт уже покатился вперёд на носовом колесе.

— Тангаж!

— 6°… 9°, — начал считать Димон.

Лопасти выровнялись по срезу горизонта. Смотрю вперёд и держу положение. Обрыв всё ближе. Внутри всё сжалось, во рту пересохло от напряжения.

— Скорость 20…30… 40! — отсчитывает Карим, но тут же замолкает.

Срываемся вниз. Уши моментально начинает закладывать. Слюны во рту нет, чтобы сглотнуть и слегка пробить заложившие перепонки. Вертикальная скорость растёт, а перед глазами только глубокое ущелье.

Скорость на приборе 60 км/ч, но вывести вертолёт из пикирования пока не получается. Валимся на правый борт, будто нас что-то тянет туда. Парирую этот разворот, но крен стремительно увеличивался. Тяну ручку на себя, но скорости не хватает, и мы теперь валимся на левый борт. Крен моментально становится 25°. Ещё немного, и войдём в один из склонов.

— Отворачивай! — кричит Батыров.

Ого! Так громко, что даже пробил мне «пробки» в ушах.

Выравниваю вертолёт и отворачиваю от склона. Уйти ушёл, но опять теряем высоту. Как хромой заяц по лесу!

— Скорость 80… 90, — отсчитывал Карим.

Постепенно выравниваемся. Скорость растёт.

— Скорость 120, высота 3000. Вух! — выдыхает Димон.

— Отворачиваю влево, курс 330, — доложил я и повернул через перевал, где мы высаживали несколько дней назад группу Сопина.

Вертолёт летит без отклонений, параметры в пределах нормы. Это был очень крутой взлёт!

Сзади по плечу меня бьёт вновь заглянувший в кабину Сопин и показывает большой палец. Карим сидит закрыв глаза, и что-то шепчет про себя. А Батыров просто смотрит перед собой.

— Командир, ты как? — спросил я по внутренней связи.

Димон достал сигареты и закурил. Причём даже блистер не открыл и сигарету не поджёг.

— Как мы взлетели? Это же против всех законов, — ответил он.

— Ну, просто ты ещё не всё знаешь про вертолёты, — ответил я.

— После сегодняшнего дня, кажется, я ничего не знаю.

Я передал управление Батырову, а сам повернулся назад, чтобы заглянуть в грузовую кабину. На откидной сидушке рядом со сдвижной дверью сидел Сопин, перевязывая окровавленную руку бойца.

Карим пошёл в грузовую кабину, чтобы помочь.

— Без сил лежат. Трое охраняют только пленника. У того мешок на голове. Весь связанный и лежит на полу, — сказал Сабитович, подключившись к аппарату связи в грузовой кабине.

— Раненые как? — спросил я.

— Перевязываются. Я им все аптечки отдал, что нам загрузили. Но нужно в санбат вести. Тут и в голову ранения, и в живот.

— Погибшие есть? — спросил Димон.

Карим не сразу ответил.

— К сожалению.

После такого чудесного спасения, везти на аэродром тела погибших, трудно. Но и оставлять их духам ещё труднее.

В районе Анавы к нам пристроились Ми-24. От них узнали, что Енотаев дотянул до Баграма.

— 207й, на Окабе вас встречают. Спрашивали про груз, — запросил у нас командир одного из «крокодилов».

— Подтвердил. Но мы сначала в госпиталь. Раненных много.

— Вас понял.

После того как доставили раненых и погибших в Баграмский медсанбат, быстро перелетели на аэродром. В грузовой кабине остались несколько человек, которым помощь была не нужна. А ещё и тот самый «груз», за которым и ходили Сопин и вторая группа.

Руководитель полётами обозначил нам, что после выключения нас ожидают на КДП. Этого и следовало ожидать.

— 207й, встречать груз будут на рулёжке, — сообщил РП, как только мы начали освобождать полосу.

Только мы порулили к стоянке, как дорогу нам перекрыли два УАЗа и чёрная «Волга». Кажется, груз, который взяли разведчики очень ценный.

— Командир, просят фары выключить ненадолго, — передал слова Сопина Сабитович, и мы выключили свет.

Нам даже дверь в кабину экипажа прикрыли. Что ж за секретность такая⁈ В темноте можно было разглядеть, как от вертолёта уводят пленного. Как только машины уехали, мы продолжили рулить на стоянку.

После выключения, я ещё пару минут не вылезал из кресла. Перед глазами до сих пор стоит обрыв, и как мы летим вниз. И ведь другого варианта не было спастись.

Я вышел в грузовую кабину, и тут же чуть не упал, поскользнувшись на луже крови. Повсюду осколки и гильзы. Окровавленные бинты вперемешку с грязью и пылью. Даже при тусклом свете в кабине, картина не самая приятная.

— Мы сейчас поможем, — залезли в кабину два парня из группы Сопина.

— Сынки, идите спать. Мы сами, — остановил их Карим, который загребал на лопату гильзы.

Молодые ребята посмотрели на меня, и я показал им на выход.

— Спасибо вам. Я молиться уже хотел, хоть и не знаю как, — сказал один из них.

— Я тоже. Только… это ведь неправильно? — спросил второй.

— В окопах атеистов нет, мужики. Спасибо, что живые.

Парни вышли. Я предложил Кариму помочь, но он тоже меня отправил на улицу.

Я спустился по стремянке и оглянулся вокруг. В воздухе по-прежнему стоял запах сырости, керосина и отработанных газов. Освещение на аэродроме практически не работает, но транспорт ездит как в центре города.

В паре сотен метров, инженеры, подсвечивая фарами и фонариками, колдуют над повреждённой машиной Енотаева.

Я нашёл Димона, который беседовал с Игорем Геннадьевичем.

— Скажу честно, у тебя, Саня, нервы железные. Спасибо! — поблагодарил меня Игорь Геннадьевич, когда я вышел на бетонку.

— У нас всех нервы из стали, — улыбнулся я.

— Ага! И мыслим творчески, — добавил Димон, продолжая курить одну сигарету за другой.

— Много потеряли людей? — спросил я у Сопина.

— Троих. А вторая группа двоих. Зато… этого духа и ранило, и контузило, но живой остался, — сплюнул Сопин.

К вертолёту подъехал ГАЗ-66 и разведчики начали грузиться в него.

— А кого привезли, товарищ капитан? — поинтересовался Димон у Игоря Геннадьевича.

— Не могу сказать, но птица важная. Это один из лидеров оппозиции. Ещё раз, спасибо, мужики!

Разведчики уехали, а за нами приехал Енотаев. Он был ещё мокрый и взъерошенный. Будто только что из вертолёта.

Долго мы утопали в его объятиях. Я уж думал, что он нас будет сейчас «брежневскими» методами ещё поздравлять, но настроение было не самое хорошее.

— Главное, что живые. Вертолёт починим. И мой, и ваш…

— Людей не вернуть, командир, — перебил его Батыров.

— Знаю… — тихо произнёс комэска. — А ещё, ночка у нас с вами будет длинная. На КДП целый совет собрался по наши души.

Ещё бы Берёзкин не развёл бы бурную деятельность! Комэска сказал нам садиться в машину, но я не мог не поблагодарить главное действующее лицо всей сегодняшней операции.

— Сегодня нас буквально спас Ми-8. Вынес на своих винтах, — сказал Сабитович, осматривая разбитое остекление.

— Да. Тебе тоже спасибо. Вместе ведь работаем, — пожал я руку Кариму.

— Но идея твоя была. Так бы остались там…

— Ладно! Не будем мериться у кого… заслуга больше, — улыбнулся я, пожал руку Сабитовичу и пошёл в машину.

Совещание оказывается, переместилось в штаб 109й дивизии. Пришлось нам грязными и уставшими ехать именно туда. Что от нас хочет услышать командования, мне было непонятно.

Как только приехали в штаб, Енотаев первым направился в кабинет. Нам же указал ждать в коридоре.

Батыров не выдержал и сел прямо на пол. Эмоционально выгорел сегодня Димон. В знак солидарности, я присел с ним рядом.

— Чего сел? Так можно и самое ценное отморозить, — улыбнулся я, вспоминая нашу первую с ним встречу в Соколовке.

— У меня уже дети есть, а вот тебе ещё это предстоит, — посмеялся Батыров.

— Надо сначала определиться с кем.

— У тебя что, кандидатур мало? Я могу тебе перечислить.

— Не надо. Из вон Тося перечислила. Вся Соколовка знает, — отмахнулся я.

— Она и так знала. Из-за этого и Хорьков на тебя был зол. Не хотел, чтоб его дочь с таким осеменителем как ты жила.

— Димон, ты говоришь обидно. За осеменителя можно и по лбу, — подмигнул я.

В коридоре послышались медленные шаги. К нам из темноты приближалась младший сержант Елена.

— Товарищи лётчики, вы ко мне в кабинет идите. Не сидите на полу, — шёпотом сказала она.

Я начал вставать, но Батыров стал меня останавливать.

— Саня, нас ждут, — возмутился он.

— Не-а. Это мы ждём. Я лучше пойду чаю попью.

— Нам никто чай не предлагал…

— А хотите⁈ Я сейчас. У меня даже «Со слоном» есть. Сейчас поставлю, — радостно сказала Лена и убежала в свой кабинет.

Я смотрел вслед девушке и не мог не нарадоваться. Грациозно бежит и так аккуратно виляет ягодицами…

— Саня, ты куда смотришь?

Эх, всё настроение портит!

— Ты, конечно, извини, но вид округлой девичьей попы лучше, чем твоё обиженное на весь мир выражение лица (или закрытая дверь кабинета комдива). Я пойду чай пить.

— Уговорил, — протянул мне руку Димон, чтобы я помог ему встать на ноги.

Мы вошли в кабинет строевого отдела. Вода уже закипела, и Лена нам горячего чая. Вот только Батыров до него не дотерпел. Он сел в кресло и моментально уснул.

Меня же угостили югославским печеньем, которое продавалось в Военторге.

— Вы такие измазанные. У вас есть где помыться? — спросил Лена, отпивая из своей кружки.

— Есть. Аэродром с бани начинается. Мы её построили.

— Здорово! Вообще, всегда нравилось смотреть, как происходят полёты на аэродроме. Это же, как балет…

Леночка с таким воодушевлением рассказывала о типовом лётном дне, что меня за душу взяло такое описание.

— Я иногда выхожу на улицу и смотрю, как вы пролетаете над нами или истребители. Завидую я вам. У вас такая работа! Замечательная, но очень опасная.

— Вы знаете, а мы все боимся летать. Так что не верьте тому, кто скажет летать просто. Это труд и тяжёлая работа, — ответил я.

— Александр… Саша, а вот вы женаты?

Опа! Сразу в лоб вопрос!

— Нет. И моё сердце свободно, Елена, — улыбнулся я.

Девушка застеснялась. А потом и вовсе вскочила на ноги. На пороге стоял сурового вида мужик в шевретовой куртке. Под ней была выгоревшая форма «песочка», а на голове кепка с красной звездой.

Сам он выглядел очень старым. Седые волосы выбивались из-под кепки, а на морщинистом лице была лёгкая небритость.

— Сиди, дочка. Где тут у вас совещание? — спросил он.

— Прямо по коридору. Кабинет командира дивизии, — ответила Лена.

— Ага. А ты сынок чего такой грязный? Помывки у вас тут нет?

Да что всех сегодня заинтересовала помывка! Не успели ещё! Таскают нас по совещаниям всяким.

— Есть. Только с вылета.

Мужик сощурился и вошёл в кабинет. Сначала я подумал, что можно не вставать. Непонятно, кто передо мной. Но вид, запыхавшийся в коридоре полковников меня, переубедил. Я поднялся и попробовал растолкать Димона.

— Пусть спит. Пошли со мной. Расскажешь как было.

— А разрешите узнать…

— Разрешаю. Генерал-лейтенант Целевой, заместитель командующего 40й армии. Вперёд, сынок!

Да что ж так много начальников! Даже чаю не дадут попить.