Всё происходит очень быстро. Вертолёт резко пошёл вниз.
Главное — правильно определить, в какой «задничный» режим мы сейчас попадём. А времени нет. Долго размышлять не пришлось — обороты двигателей упали, вертикальная скорость стремительно растёт, но обороты несущего винта не падают. Мы попали в «Вихревое кольцо»!
Если не успею вмешаться, нас раскрутит, и мы плюхнемся в этой степи сильнее, чем на заснеженную площадку в Соколовке.
— Руки убери! — крикнул я, не нажимая кнопки самолётного переговорного устройства СПУ.
Карим тоже всё понял прекрасно. Тут же он начал отсчитывать мне высоту, вертикальную и поступательную скорости.
Ручку управления я направил вперёд, опустив нос вертолёта на 10°. Ми-8 перешёл на пикирование и начал разгоняться.
— Скорость 70. Высота 40, 35, 30… — отсчитывает Сабитович.
Земля приближается. Уже можно разглядеть все трещины на солончаках. Дыхание остановилось, во рту пересохло.
— Скорость 80! — подсказал Карим.
Теперь можно выводить. Рычаг шаг-газ начинаю поднимать вверх. Правую педаль отклоняю, но она почти уже на упоре. Снижение замедляется. Ручку управления на себя. В воздухе появляются клубы пыли, а радиовысотомер сигнализирует об опасной высоте.
— Высота 20, 15… фух! — выдохнул Сабитович.
Ручкой управления выровнял, переведя вертолёт в горизонтальный полёт. Проносимся у самой земли. Перед глазами склон одной из сопок, но успеваю принять влево. Пошли в паре метров от склона.
Успели вывести!
— 10 метров, — сказал я, работая ручкой управления и держа скорость 120 км/ч.
Димон по-прежнему продолжал смотреть перед собой. Вентилятор дул на него, поднимая вверх выбившиеся из-под шлема волосы.
— Командир? — запросил я Батырова.
— Ответил, — спокойно сказал он, облизнув губы.
— Ты живой?
— Да. Просто тут зад… зад… — попытался он что-то сказать.
Мне так и хочется продолжить за него, что у нас была сейчас задница!
— Что «зад»?
— Задумался я. Готов взять управление?
Я посмотрел на Сабитовича, которому эта идея не понравилась. После такого захода на площадку у любого отпадёт желание летать с Батыровым.
Однако задание нужно выполнить. Иначе будем отвечать на «неудобные» вопросы.
— Давай вместе. Подстрахую, — предложил я, и Димон кивнул.
Выполняем снова набор высоты. Проходим площадку и разворот на рассчитанный мной угол.
— Прямая, скорость 100, вертикальная 2. Начинаем снижение, — доложил я.
Димон продолжает заходить, но слишком рано гасит скорость. Упираюсь в ручку, чтобы он не задирал нос.
— Высота 60, — подсказывает нам Сабитович.
Вижу, как у него правая нога слегка дёргается, а дверь в грузовую кабину уже открыта.
— Скорость 70, вертикальная 2. Не тяни на себя. Зависнешь, — кричу я, не выходя в эфир по внутренней связи, чтобы мои слова не были записаны на бортовой магнитофон.
Но Димон меня не слышит. Продолжаю «бороться» с его ошибками в технике пилотирования. Он ещё и рычаг шаг-газ тянет себе под мышку!
Левой рукой придавливаю рычаг, чтобы он не мог его задирать вверх.
— Высота 40, 30, 20, — считает Карим, смотря на радиовысотомер.
Подходим к земле и начинаем разметать пыль. Не зависаем, а проходим дальше. Тряска усиливается.
Карим что-то говорит, но уж слишком шумно сейчас в кабине. В наушниках раздаётся сигнал опасной высоты.
В стороны начинают лететь камни, песок и верблюжья колючка. Видимость падает до нуля.
В нижнем блистере можно разглядеть площадку. Никаких скалистых валунов нет.
— Скорость 20. Внимание, касание! — громко доложил я, и вертолёт опустился на основные стойки, а затем и на переднюю.
Чуть прокатываемся вперёд и останавливаемся. Пыль ещё не накрыла нас, но уже начинает затмевать солнце.
— Взлетаем! — крикнул я и Димон потянул рычаг шаг-газ.
В кабине потемнело. Пыль начинает закрывать весь обзор. Постепенно отходим от земли и продолжаем набирать высоту.
Димон пытается толкнуть ручку вперёд, но я не даю ему этого сделать.
— Рано.
Нужно выйти из пыльного облака, а уже потом разгоняться. Пыль постепенно остаётся внизу. На режиме висения поднимаемся на 10 метров и начинаем разгон.
Скорость растёт, стрелка высотомера остановилась на значении 50 метров, а в кабине витают крупинки песка.
— Как ощущения? — спросил я по внутренней связи, но Батыров молчал.
Сидит, будто ворон на ветке. Насупился, нахохлился и уставился перед собой. На щеке только размазанная грязь. Пыль попала на влажную кожу, а Димон растёр.
Повторили подобный заход три раза. Результат был прежний. Как застыл Димон, так и не смог оттаять.
У меня сложилась картинка. Пилотировать он умеет, но морально неустойчив. Слишком в нём сильно сидит груз той аварийной посадки в Соколовке.
— Командир, всё хорошо? — спросил я, когда мы вышли из очередного пыльного облака.
Карим посмотрел на меня, а потом решил слегка дёрнуть за плечо Батырова. Реакции ноль.
Я наблюдал, что делает Батыров в процессе управления вертолётом в данный момент. Он, то рано загасит скорость, то разгоняется. Будто рядом со мной не командир звена, а курсант на первой лётной смене.
Сабитович не выдержал и ещё раз дёрнул за плечо Димона. Тот сразу очухался. Вот это он зависает в моменты ступора!
— Летим на аэродром, — тихо ответил Батыров и начал связываться с руководителем полётами.
Вышли в район аэродрома и выполнили посадку. Батыров всё сделал сам. Как будто и не было у него помутнения. Можно сказать, идеальная посадка.
Зарулили на стоянку и начали выключаться. Батыров что-то помечал себе в планшете, но так и не проронил ни единого слова.
Понятно, что человеку сейчас в душу лезть не стоит. Но он не один на борту. А если бы у нас полная кабина десантников была? Или раненых? Очередной такой ступор может быть фатальным.
— Готовимся на завтра повторить, — сказал Батыров, но Сабитович не поверил своим ушам.
— Что повторить? — спросил Карим.
— Посадки на площадку.
Ну, тут Батыров уже перегибает! Карим в прошлый раз смолчал, но в этот может и не пойти на «преступный сговор». Надо сначала разобраться Димону в себе, а потом уже садиться в кресло.
— Надо объективный контроль снять. Обороты провалились во время захода на площадку, — произнёс Сабитович, записывая что-то в блокнот.
— Понятно. Как посмотрят, скажешь. Всё равно готовимся, — сказал Батыров и начал собираться.
Карим вышел в грузовую кабину, пропустив вперёд Димона. Как будто ничего и не произошло. Вот так взял и ушёл!
Батыров обошёл вертолёт спереди и, не расписавшись в журнале, направился в сторону командно-диспетчерского пункта (КДП). Там должен был через полчаса быть предварительный разбор полётов.
Я взглянул на Карима. Без слов понятно, что он совсем не в восторге от очередного полёта с командиром звена.
— Командир, подожди! — крикнул я, сдвинув блистер в сторону.
— Некогда.
— В твоих же интересах.
Эта фраза подействовала лучше, чем простая просьба. Я вышел из вертолёта, на ходу снимая шлем и отстёгивая планшет. Димон бы хоть отряхнулся от пыли.
— Что у тебя? — спросил Батыров.
— Димон, надо что-то…
— Ты когда перестанешь меня Димоном звать?
— Дай подумать. Скорее всего, «никогда». Ты понял, что сейчас произошло? — спросил я.
— А что? Заходили на площадку. Сели и взлетели. Ты мне помог. За это тебе большое командирское спасибо, — ответил он и пошёл дальше.
Зря он думает, что вот так может просто отмазаться.
— Прр, Зорька! Куда побежал? — ускорился я за Батыровым и тормознул его, схватив за плечо.
— Ещё раз прикоснёшься, получишь!
— Выговор? У меня их много. А вот у тебя могут появиться проблемы.
— Поясни, — поставил Батыров руки в боки.
Я посмотрел по сторонам. Людей слишком много, чтобы «доходчиво» объяснять командиру звена, где он не прав. Рядом увидел стоящий кунг, за который можно зайти.
— Иди сюда, — показал я ему на вкопанную будку.
Место я выбрал не самое удачное, но других не было. Вкопанная будка оказалась аэродромным туалетом. Запах соответствующий, как и обильное количество мусора вокруг.
— Тут воняет, — произнёс Батыров, когда мы зашли за будку.
— Ничего. А теперь слушай. Чтобы нам троим вот в такой вот выгребной яме не оказаться, следует пересмотреть своё отношение к происходящему. Давай признаем, что у тебя проблемы, — сказал я, тыкая в сторону будки.
— Моя проблема — это ты, Клюковкин. Всё через задницу из-за тебя пошло.
— Эта «проблема» сегодня, тебе жизнь спасла. Также борттехник, который не потерял контроль над собой. А ты сейчас Д’артаньяном прикидываешься тут!
Батыров промолчал. Дрожащей рукой достал из кармана пачку БАМа и закурил.
— В чём дело, Димон? Мы — экипаж. Должны доверять друг другу, — спокойно сказал я.
Командир звена помотал головой. Сложно парню признаться, но другого пути нет.
— Доверять? Что ж, ты всё правильно говоришь. Аварийная посадка из головы не выходит.
И всё равно не договаривает.
— Ещё и академия накрылась медным тазом. Командировка тут же нарисовалась. Магнитные бури и всё такое. Хорош, Дим. Ни один лётчик никогда не скажет, что боится. По твоим глазам вижу.
Батыров не ответил, но мне и без его подтверждения понятно. Да, парень боится, как и все. Проще всего ему сейчас прийти к командиру эскадрильи и сказать, что он не готов.
Но что с ним будет в полку? Клеймо на всю жизнь. Как говорили в моей прошлой жизни — «пятисотый».
— Я рапорт пойду напишу. Пускай отправляют обратно…
Только он это сказал, к нам прибежал Лёня Чкалов. Запыхался, вспотел и смотрел на нас широко раскрытыми глазами.
— Мужики, ну вы нашли где курить. Тут вообще-то, воняет.
— Лёня, ты чего прибежал? Понюхать? — резко спросил Батыров.
— Командир, я…
— Головка, ты! Говори быстрее, а то и правда воняет, — прервал его Димон.
Вот так голос прорезался у Батырова! Выплеснуть хочет весь негатив. Жаль, что Лёня попался под горячую руку.
— Петрович зовёт. Разбор уже прошёл, а вас нет, — ответил Чкалов.
Батыров посмотрел на меня и пошёл в сторону КДП.
— Чего это он? Ты его разозлил? — спросил у меня Лёня.
— Нет. Жарко на улице. Тепловой удар.
Я ускорил шаг, чтобы не отставать от Батырова. Комэска с нами кратко переговорил. Уточнил, как прошёл полёт и отпустил. Но в его словах звучали нотки сомнения.
— Всё гладко прошло? Чётко зашли на площадку, взлетели и так несколько раз? — спросил Енотаев, устало зевая.
В классе кроме нас никого не было. Первым я говорить не буду о проблеме с первой посадкой. А надо было бы что-то сказать. Всё равно по объективному контролю станет известно.
— Так точно. Всё было гладко, — громко отрапортовал Батыров.
— Добро! Свободны, — сказал Ефим Петрович, и мы вышли из кабинета.
Как только мы отошли на достаточное расстояние от КДП, я решил спросить у Димона причину молчания.
— Чего не сказал про первую посадку?
— Не стоит.
— А по-моему, ты продолжаешь вокруг себя создавать образ идеального парня. Всё боишься «ручки испачкать».
— Зато у тебя они «грязные». С твоими косяками никакая прачечная не поможет, — огрызнулся Батыров.
Вроде только поговорили нормально. Ничего парень не понял.
— Как хочешь. Но ты дождёшься, когда справа от тебя в кабине буду сидеть не я. Другой бы уже давно тебя сдал.
Димон остановился и дёрнул меня за плечо. Воздействие было не сильное, но я решил повернуться к нему лицом.
— А чего же ты не сдал? — с сарказмом спросил Батыров.
И, правда, а почему? Раньше думал, что просто мне нужен друг в новом мире. А на самом деле другое. Мне в жизни выпал второй шанс. Почему же его не дать Димону?
— Считай, что я сентиментален. Мне давали шанс исправиться. Так что теперь и у тебя он есть. Пользуйся им грамотно, — ответил я и пошёл в сторону нашей казармы.
Вечером в казарме практически никого не осталось. Я занялся опять подготовкой и чтением книги академика Вавилова. Так и уснул на кровати.
Спал крепко. Да так, что даже не услышал всех громких разговоров парней, вернувшихся с города. Встав на утреннюю пробежку, в казарме сразу ощутил запах тяжёлых изотопов спирта. А ещё, странный аромат животного помёта.
Оглядев спальное помещение, стало понятно, что дошли все. Практически всем удалось полностью лечь на кровать. Штурман эскадрильи только застыл в полупозиции — туловище на кровати, а ноги согнуты в коленях и на полу. Так и храпит в неудобной позе.
— Саня, а чем пахнет? — спросонья спросил Лёня, перевернувшийся на другой бок на соседней со мной кровати.
— Праздником. Построение через час, — напомнил я и пошёл к выходу из расположения.
Стоящий рядом с дверью солдат зачем-то подглядывал в глазок. Будто кто-то пришёл.
— Что там? — спросил я, подойдя к нему.
Он слегка задёргался. Глаза забегали, а рука закрыла дверной засов.
— Лучше не выходите. Там… такое, — испуганно сказал боец, поправляя панаму.
Сначала подумал, что там проверяющий или кто-то из моих товарищей не дошёл до расположения, заснув прям на ступеньках. Тогда определённо его нельзя оставлять там. Бетонный пол холодный. Подхватить заразу можно запросто. Не задумываясь, открываю дверь.
— Ох, ёптить! — выдохнул я, увидев перед собой это «чудо».
Только оно было не в перьях, и совсем не мышь, а с огромным… горбом! На площадке между первым и вторым этажами, стоял верблюд.
— Ты откуда такой⁈ — спросил я у него и взглянул на часы.
Время почти 8:00. Енотаев сейчас сам встанет на зарядку. Вот это будет номер! Надо хоть выпроводить этот «корабль пустыни» отсюда.
— Малец, иди сюда, — позвал я солдата.
— Я в детстве с лошади пару раз падал. У меня к таким животным страх, — трясся парень, прижавшись к двери.
— Да не боись ты. Это ж верблюд. Посмотри, какое лицо у него доброе.
Мы с парнем внимательно посмотрели на жующего жвачку верблюда. Но солдат не проникся к животинке.
С бойца толку мало. Он вон спрятался и не выходит. Надо как-то выпроводить гостя. Кричать на верблюда тоже нельзя. Эти животные весьма обидчивые.
Вернулся в расположение и пошёл будить сначала Багу, а затем и Магу. Но эти ребята были в полной отключке. Ещё более «уставшим» был Димон. Решил он вчера, видимо, обнулиться по полной.
Лёня успел закимарить повторно в моё отсутствие.
— Чкалов, просыпаемся.
— Чего? Война?
— Ага, война в Крыму — всё в дыму. Пошли. С верблюдом поможешь, — сказал я.
— Сань, ты ж не бухал вчера⁈
— Ты тоже. Пошли, говорю!
Чкалов надел спортивный костюм, и через минуту мы стояли на лестнице. Верблюд величаво и внимательно смотрел на нас, шевеля губами.
— Так, это — верблюд, — сделал заключение Лёня.
— Да.
— Настоящий, — продолжил рассуждать Чкалов.
— Определённо. В полной комплектации я бы сказал. Седло в наличии.
— Угу. И у него один горб. На Семёна похож, — продолжил поражать меня своей эрудицией Лёня.
— Кто?
— Ну, верблюд. В моём селе, был один. Семёном звали. Одна морда, один профиль. Правда, тот двугорбый был.
— Издеваешься? Его убрать надо отсюда, — сказал я.
— Блин, ну тогда вопрос: а что он здесь делает?
— Ты потом по этому поводу напишешь диссертацию. Давай быстрее вытянем его, — подтолкнул я к действиям Чкалова.
Вывести из здания казармы верблюда оказалось непросто. Даже похлопывание тростью, найденной рядом с седлом, не помогало. Вниз по лестнице верблюду было ступать страшно.
Он оказался упёртым и решил отомстить плевком. Чуть было наш Чкалов не влетел в стену, настолько была мощная струя. И хорошо, что не в глаза ему попал одногорбый.
— Блин! Вот вонь!
— Тебе повезло, что это слюна. Была бы жвачка, и при попадании в глаза, конъюнктивит был бы тебе обеспечен, — сказал я.
Похоже, в казарме верблюду понравилось.
Неимоверными усилиями, мы смогли вытолкнуть животное на улицу. Но дальше он идти не собирался.
— Руки устали. Он весит полтонны! — утирал Лёня с затылка слюни верблюда. — Придётся как-то на нём ехать. До КПП совсем немного. Главное — проехать мимо штаба.
— Эээ… стопэ, Чкалов! Какой ехать? На улицу вывели, и пусть теперь идёт куда хочет. Дальше не наши проблемы. Не знаю, кому в голову взбрело верблюда в казарму привести, но мы и так оказали большую услугу.
Лёня замялся и насупился.
— Ну, нет. Так дело не пойдёт. Ведь однозначно начнут разбираться, откуда на территории части верблюд. И ведь найдут!
— Во-первых, не факт, что найдут. Во-вторых, нас никто не видел, когда мы выталкивали верблюда из казармы. Боец промолчит.
— Так, давай попробую сесть на него. У меня опыт езды на лошадях имеется. Думаю, что на верблюде не сложнее, — высказался Лёня и погладил верблюда. — Ну что Сём, сейчас я поеду на тебе до КПП.
Делаю глубокий вдох и выдох. Устало прикрываю глаза.
Чкалов в это время нагибается и стучит верблюду по передним ногам. Удивительно, но верблюд опускается на землю. Лёня победно поднимает выше подбородок.
— Сань, ты точно на нём не хочешь поехать?
— Я? Это твоя идея и мне она не нравится.
Выехать с территории части незамеченным — нужно постараться.
— Ну и зря! Напряги тогда солдат, чтобы какашки убрали. Там весь первый этаж усыпан ими, — сказал Лёня и сел на верблюда.
В груди неприятное предчувствие, будто червячок заёрзал.
— Слушай, давай ты не поедешь никуда. Слезай уже, — прошу Чкалова, но он игнорирует меня.
— Но! Но! Или как там, куш! Куш!
Верблюд тут же начал вставать на задние ноги.
Пришлось Лёне отклониться, чтобы не перелететь через голову. Потом и вперёд подать туловище, когда верблюд поднялся на передние ноги.
— Так, половину дела сделали. Теперь надо ехать, — улыбнулся Лёня, застёгивая олимпийку спортивного костюма.
— Лёня, тебе лет сколько⁈ Слезай давай, — пошёл я к верблюду, чтобы снять неопытного бедуина.
— Саня, сейчас всё будет. А ну, пшёл!
Чкалов так сильно ударил верблюда, что тот сорвался с места, как лошадь на ипподроме. Даже пробуксовал на месте, отбрасывая назад мелкие камни.
— Погоди! Погоди! — попытался я остановить.
— Хорошо идёт! — громко орёт Лёня, удаляясь от меня.
— Отворачивай, отворачивай! — пытаюсь докричаться до него, но без толку.
Верблюд с Чкаловым в седле несётся в направлении КПП. Однако, самый короткий путь был через плац. А там построение! Да ещё и кто-то с трибуны выступает.
— В это время наши советские войска оказывают интернациональную помощь афганскому народу… — было слышно чьё-то выступление на плацу.
Бегу за Чкаловым, но догнать никак не получается. Лёня пытается то в одну, то в другую сторону его повернуть. Ничего не помогает.
— Поворачивай! Вправо принимай!
— Саня, управление в отказе. Не могу!
Лёня тянул, упрашивал, бил ногами в бока, матерился, но результат один — верблюд несётся на строй солдат. Либо «Семён» настолько сильно захотел послушать речь на плацу.
— Сейчас ситуация стабильная. Мы уверенно идём по пути… — произнёс выступающий и замолчал.
Конечно! Ведь тут перед строем тоже уверенно несётся по пути к КПП верблюд с наездником. На трибуне все задёргались.
— С дороги! Зашибёт! Тормоза отказали! — кричал Лёня.
Так и не свернул верблюд. Строй рассыпался как кегли в боулинге.
— Я скоро буду. Не жди меня! — доносился до меня голос Чкалова.
Правду говорят ливийцы. Невозможно скрыть любовь, беременность и езду верхом на верблюде. Пожалуй, тут я больше ничем не помогу. Разворачиваюсь и иду в расположение.
Следы верблюда ужё были убраны. Вот только скрыть его присутствие в части не получилось. С другой стороны, разглядеть в орущем наезднике Леонида было сложно. Он ещё и лицо пытался прикрыть.
Только я вошёл в расположение, меня тут же остановил комэска. Он только что умылся и ещё не вытер с лица капли воды.
— Бегал? — спросил Ефим Петрович, утираясь полотенцем.
— Да. Форму поддерживаю.
— Это хорошо. Хорошо, что сегодня не летаем, — посмеялся Енотаев.
— Всё культурно. После программы «Время» все уже были в кроватях.
— Ага. Ладно, пошли считать. Все ли на месте…
Рядом с дневальным зазвонил телефон. Рядовой представился и тут же вытянулся в струнку.
— Товарищ подполковник, вас командир полка к телефону, — позвал Ефима Петровича дневальный.
Енотаев взял трубку и поздоровался.
— Знаю. Не-а, не видел. Откуда у тебя тут могут быть верблюды⁈ И представитель из армии видел? — повернулся Енотаев ко мне и внимательно посмотрел.
Похоже, Ефим Петрович начинает понимать всю ситуацию.
— В спортивном костюме? Да брось ты! Мои спортом не занимаются. Да я тебе говорю! Больше ста грамм в одну руку не поднимают. Хорошо. Всего доброго! — попрощался Енотаев и повесил трубку.
Ефим Петрович подошёл ко мне и посмотрел внимательно своими глазами доброго енота. Он медленно почёсывал бороду. Делал это так тщательно, что звук был похож на движение наждачной бумаги по дереву.
— Бегал, говоришь?
— Так точно.
— Угу, а верблюда не видел по дороге?
— Пфф! Откуда могут быть верблюды в воинской части⁈
— Вот и я то же самое сказал Петрову. А он говорит, что видел. И какой-то полковник из штаба армии видел. Врут? — поинтересовался Енотаев.
— На улице жарко. Может, мираж увидели?
— Клюковкин, опять за старое⁈ Я уж подумал, ты за ум взялся, — повысил голос Енотаев.
— Командир, какой верблюд⁈ Бегал я, — начал я косить под дурака.
Да всё уже понял, комэска. Только не хочу я признаваться. Не поймали же меня за руку на этом верблюде.
— Кто видел, что ты бегал? Свидетели есть?
— Конечно! Вон, дневальный видел, как я из расположения выходил.
Подполковник повернулся к рядовому. Тот смело отрапортовал, что так и было. Молодцом! Уже себе заработал презент.
— А на улице, кто тебя видел на пробежке…
Тут дверь в расположение открылась, и появился запыхавшийся Лёня. Лысина блестит от пота, а олимпийка завязана на поясе.
— Ты где был? — сразу наехал на него Енотаев.
— Мы сейчас так с Семёном пробежались. Пару килограмм скинул, — запинаясь, ответил Чкалов.
Комэска повернулся ко мне и вновь начал чесать бороду.
— Вот! У него есть свидетель — Семён! А твой где, Клюковкин?
— Я интервальную тренировку делал. Ускорения, прыжки…
— Всё ясно. Моего заместителя буди. Построение! — громко объявил Енотаев.
Не прошло и пяти минут, как заместитель Ефима Петровича начал строить всех на центральном проходе. С первого раза построится не вышло — не хватало 10 человек. Объявили повторное построение после завтрака. На него пошли только я и Лёня.
После построились ещё раз, и вышло на 10 человек больше. И только на третьем построении вышли на цифру, равную списочному составу.
— Итак, товарищи! Разгульный образ и пьянство до добра не доведут. У меня вопрос: откуда появился верблюд в части?
В строю все задёргались, но никто не смог вспомнить о вчерашнем вечере. Ну, или не захотели вспоминать.
— Командир, а что за верблюд? — повторил мой вопрос Батыров.
— Местный. Одногорбый вроде, — сурово сказал Енотаев, смотря на подчинённых.
— Настоящий? — уточнил Мага.
Енотаев махнул рукой. Понятно, что правды он не добьётся. Так что его решением был введён сухой закон на неопределённый срок.
После построения, Ефим Петрович вызвал меня и Батырова в Ленинскую комнату. Зайдя внутрь, он сказал закрыть дверь на защёлку. Не хочет, чтобы нас отвлекали.
— Ты в состоянии говорить? — спросил комэска у Батырова.
— Так точно, — устало кивнул Димон, заправляя майку в спортивные треники.
— Добро! А теперь, вы мне расскажите, как вчера ваш экипаж чуть снова не разложил вертолёт.