Агнес

Отрывок из дневника Агнес Романи

Сантьяго-де-Колмостела, март 2020 года

Должна признать: мои последние мейлы Луису Форету могут показаться сухими, под стать тому, что творится во рту, когда я просыпаюсь, но дело в том, что у меня отвратное настроение.

«В итоге — пять смертей, — пишу я ему, — одна другой диковиннее. Первые две — промысел Божий: рак и землетрясение. Третья — самоубийство. Это исходя из предположения, что не вы спустили курок, но только в том случае, если мы принимаем вашу версию за чистую монету».

«Ты, опять же, вольна верить или же не верить — на твое усмотрение».

«Ну да, а у меня есть варианты? Последние две смерти, — пишу я ему, — с трудом поддаются объяснению. Вы были с каждой из них либо наедине, либо в окружении людей, занятых чем-то своим. Мотив есть, алиби нет. И ни один свидетель не сможет вам его обеспечить».

Дело в том, что я сидела дома, в гостиной, упорядочивая свои мысли и разбирая бумаги на столе из красного пластика в центре комнаты. Все бумаги разлетелись, все мысли разбежались, и я почувствовала, что совершенно не могу сосредоточиться. Не могу, так как уверена, что за мной следят: я уже несколько дней всеми своими клетками чувствовала, что за мной следят, будто по всему дому понатыканы скрытые камеры, будто, как только темнело, через окно, высокое окно от потолка до плинтуса, то самое, что выходит на проселочную дорогу, за мной неотступно принимались наблюдать две бледно-голубые точки, два подернутых глаукомой маяка, две заблудшие голубые звезды…

«Ах вот как? — отвечает он, опуская очередную монетку в мою ненасытную копилку. — Скажи в таком случае, Агнес, каким же был мотив, побудивший меня отделаться от Ургуланилы, которая ничегошеньки обо мне не знала и ровным счетом ничего мне не сделала. Если бы мне так уж приспичило остаться в одиночестве после того, как я увидел книгу, можно было просто-напросто отправить ее в Либурн, побежать с утра пораньше в книжную лавку и купить только что вышедшее французское издание».

Но нет, куда там! Это вовсе не галлюцинации: за окном — две бледно-голубые точки, два подернутых глаукомой маяка, две заблудшие голубые звезды. За окном — умственно отсталый с брекетами, которые сияют, как чертово серебро. Придурок, с которым я обычно танцую танго.

«Но вы же сами признали, что не знаете французского…»

«Ну ты даешь, Агнес: не думаешь же ты, что я готов кого-то убить, чтобы заполучить книжку ценой в двадцать евро!»

Да я уж и не знаю, что подумать.

Поднимаю рулонную штору, открываю створку окна. Поди догадайся, с какой стати я взяла да и купила яблоко сорта «гренни смит»? Тетка, которая мне его всучила, сказала: «Ты только понюхай, эти яблоки пахнут настоящим яблоком», а я ей, значит: «Ну да, не мандаринами же им пахнуть». Не могла же я пуститься в объяснения перед какой-то теткой о том, что у меня нет обоняния. И вот одно из этих яблок «гренни смит», которое предположительно пахнет настоящим яблоком, я и взяла, то самое, которое надкусила и которое на данный момент является последним продуктом у меня в холодильнике, не считая инея в морозильной камере. Мужчине с голосом кастрата не хватило чувства собственного достоинства, чтобы убежать, пригнуться, замертво упасть от стыда.

— Какого хрена ты там делаешь? — спрашиваю я его.

— Ты говорила, что уедешь на выходные, — упрекнули меня струны мини-гитары.

Да, я знаю, что именно это он и сказал, но мне послышался не человеческий голос, а сладкие звуки флейты: соль, соль, ля, соль, фа, соль, ми.

— Повторяю, какого хрена ты там делаешь?

Мы оказались в одной из тех ситуаций, которые строятся вокруг вопроса о том, чей промах серьезнее: моя ложь или его шпионаж. Как по мне, сомнений нет.

Все так: я сказала сорокалетнему мужику с брекетами, что на выходные уеду, но это было не что иное, как ложь из жалости, вранье, призванное донести мысль: я больше не намерена с тобой трахаться, ни разу в моей гребаной жизни. А сейчас тем более.

Ну ладно, признаю, эта ложь к тому же была призвана донести мысль о том, что я веду социальную жизнь, я не какое-то там странное насекомое, я не собираюсь провести выходные, приводя в порядок бумаги и мысли, а также сочиняя текст о чуваке, все женщины которого помирают и который шлет мне мейлы.

— А что там у тебя на брови? — Это все, что он сказал.

Я же услышала: соль, соль, фа, фа, ми, ми, ре, ми, ми, фа, соль.

Ну да, я расковыряла этот проклятущий гнойный мешок, этот чертов вросший волос, и теперь там не только шишка, теперь там еще и корочка, и всё вместе напоминает вулкан Кракатау.

— Тебе версию покороче или подлиннее?

— Покороче, пожалуйста.

— Прыщ.

— А почему бы тебе не пригласить меня войти и выпить виски, который ты там прячешь? — сказал он, вновь проникнувшись ко мне доверием.

Ну да, конечно, я, значит, приглашу его на рюмку «Гпенфидика» и в придачу премирую сексом за то, что он за мной шпионил.

Но… минуточку, а откуда он знает про виски?

— А это не ты, случаем, тайно присылаешь мне виски ящиками? — поинтересовалась я.

В открытое окно повеяло ледяным холодом.

— Что-что?

— Я спрашиваю, не ты ли присылал мне виски…

— Да-да, — прервал он меня, — я слышал, слышал. Ничего я не присылал, просто на днях видел бутылки у тебя в кухне. Агнес, ты в порядке? — Этот вопрос он задал ровно тем тоном, каким однажды спросил меня о памятнике Валье-Инклану на Аламеде. — Как-то странно ты себя ведешь, — добавил он, — будто у тебя молоко убежало.

«Во всех этих смертях есть нечто, что в голове не укладывается», — пишу я Луису Форету.

«Это ты о чем, Агнес?» — немедленно отвечает он.

«Все эти смерти — я изучила каждую, но ни к чему не пришла. Я в тупике».

«А к чему, ты думала, придешь? Люди умирают не для того, чтобы куда-то тебя привести».

И вот передо мной, за окном, торчит этот дурак со своими зубами, упакованными в серебряную броню.

Я стала считать. Сосчитала от одного до десяти. Потом в обратном порядке. Десять, девять, восемь. Так, значит, это я как-то странно себя веду. Семь, шесть, пять. И говорит это тот, кто, скрючившись, глядит на меня этими своими голубыми глазками олуши обыкновенной. Продолжаю считать: tessera kai tria kai dio kai ena[22].

А потом запускаю в него яблоком.

Яблоком сорта «гренни смит», которое вроде как пахнет настоящим яблоком, твердым и green[23], как поле для игры в гольф, и огромным, как хрустальный шар между моими искривленными мизинцами. И вот одним таким яблочком я в него и запустила, хотя куснула его всего разок.

Мотнув головой, он увернулся: не хотел получить по брекетам.

Осторожно с зубами. Поосторожнее с зубами.

На мгновение я замерла.

— Кто ты, черт возьми, такой, а? — спрашиваю я его. — Кто ты такой?

«Чего я хочу, так это чтобы все эти смерти, все эти истории открыли мне, кто такой Луис Форет», — пишу я мейл иксу на клапане суперобложки.

«Тебе мало того, что я уже рассказал? — пишет он в ответ. — Я открыл тебе такие тайны и интимные секреты, о которых не рассказал бы никому и никогда. Ты что, не понимаешь, Агнес? Да ты ни одного человека не знаешь так близко, как меня. Никого».

«Но ведь я даже вашего настоящего имени не знаю!»

«А это что-то изменит? Мое имя и две фамилии[24] — они что, сделают меня к тебе ближе? Ты и в самом деле настолько глупа? После всего, в чем я тебе признался… Единственное имя, которое должно иметь для тебя значение, это Луис Форет, то имя, которым назвала меня Девушка погоды и времени, то имя, которое послужило началом всей этой истории».

Сорокалетний мужик с брекетами выглядит таким ошарашенным, как будто я угодила яблоком точно ему в физиономию.

— Это же я, Агнес, — сказал он мне, — это я, твой партнер по танго.

На секунду, на один миг мне подумалось… Но нет, не может быть… Для этого он слишком примитивен. Написать шесть романов? Да этот идиот даже собственное имя не напишет без ошибки.

«Знай я ваше имя и фамилии, смогла бы найти другие источники и сравнить информацию с тем, что говорите мне вы, — пишу я Луису Форету. — То, что мы делаем, это не биография, это аутодафе».

«Недаром же ты страстотерпица Агнесса Римская», — отвечает он.

«Вот видите? У меня даже нет доказательств того, что вы надо мной не потешаетесь».

«У тебя есть мое слово».

«И вы полагаете, что для биографии этого достаточно? Я не знаю, когда вы родились, знаю только то, что это случилось в небольшом городке на берегу моря, где впадает река, и что там есть гора высотой три сотни метров».

«Вот видишь, уже есть за что зацепиться, с чего начать поиски».

«И сколько найдется таких городишек в Испании?»

«Не знаю, Агнес, не вынуждай меня делать твою работу».

«Мне неизвестно, где вы учились. Я не знаю, что происходило в вашей жизни до знакомства с Ильзой».

«А ты не можешь предположить, что если я тебе об этом не рассказывал, то исключительно потому, что и рассказывать нечего?»

«Почти все, что вы рассказывали, имеет отношение к краткому промежутку времени от июня 2011-го до марта 2013-го, когда вы стали Луисом Форетом».

«Так это замечательно, Агнес! Не пиши мою биографию, лучше напиши, как я стал Луисом Форетом. Разве тебе не кажется, что это самодостаточная история? Неужели ты на самом деле считаешь, что у тебя на руках слишком мало событий? Ты только не горячись, скажи, чем располагаешь на данный момент, а я скажу, правильной ли дорогой ты идешь».

Тогда я схематично набрасываю список того, чем располагаю, приводя в порядок свои бумаги и мысли.

Даты приблизительные.

1977? Родился в небольшом городке у моря, есть гора и река.

1978–1995?

1995. Начинает изучать литературу в университете, в каком, установить не могу.

1996–1998?

1998. Селится в одной квартире с Ильзой.

1999. Заканчивает обучение, в качестве стипендиата остается в университете.

2000. Вместе с Ильзой крадет пятьдесят миллионов песет. Ильза исчезает с деньгами.

2001. Знакомится с Кэти и Анн-Мари на показах фильмов Трюффо.

2002. Женится на Кэти. Медовый месяц в Италии.

2003. Под своим именем публикует первое произведение на тему развода в кинематографе. Защищает докторскую. Получает место профессора по сравнительному литературоведению в том же университете, где учился.

2004. Разводится с Кэти.

2005. Случайно встречает Анн-Мари в Обидуше. Начало их отношений.

2006. Женится на Анн-Мари. Родилась Ната.

2006–2011?

2011. Поездка на Идру с Шахрияр. Шахрияр заболевает раком. Начинает сочинять для нее рассказы.

2012. Поездка в Задар, где знакомится с Азией. Азия погибает. Поездка в Лос-Анджелес, где знакомится с Девушкой погоды и времени. Она погибает. Поездка в Марракеш с Натой и Анн-Мари. После их возвращения умирает Шахрияр. Пускается в бега. Выходит его первый роман «Девушка начал».

2013. Остановка в Сент-Эмильоне. Знакомство с Ургуланилой. Ургуланила погибает. Едет в Цюрих, узнает о том, что богат. Выходит второй роман, «Шахрияр».

2014. Выходит третий роман, «Девушка в желтом халате»

2015» Снова встречает Ильзу. Нлмя погибает. Выходит четвертый роман, «Жизнь бесстрастной девушки».

2016. Выходит сборник рассказов «Пуститься а баса».

2017. Выходит его пятый роман, «Разящие лучи печали».

2018. Впервые со времени дебюта не вышел роман Луиса Форета.

2019. Анонсирует свое последнее произведение автобиографического характера и уход на покой.

«Великолепно, Агнес. Абсолютно великолепно. У тебя уже все есть. Неужто ты на полном серьезе жалуешься, что тебе не хватает материала написать биографию? На данный момент, чтобы сложить головоломку, недостает всего двух небольших деталек»,

«Каких деталек?»

«Не забегай вперед, ты всегда торопишься. Сначала вот что скажи: что именно не укладывается у тебя в голове?»

«Я провела исследование. Гуглила, но не нашла практически никаких следов погибших девушек».

«Мертвые не оставляют следов, Агнес, это делают только живые».

«Ну вы понимаете. Азия, например. При землетрясении в Кампосанто в мае 2012-го погибло семь человек, но среди них нет никого с таким именем».

«Я полагал, ты сразу поняла, что все имена в этой истории ненастоящие. В противном случае ты бы быстро меня нашла. Вернее, узнала бы имя, данное мне родителями. И очень скоро обнаружила бы то, чем, по твоему мнению, я и являюсь: не мои поступки, а мое имя».

«Хорошо, допустим, Азия ненастоящее имя, по как вы объясните тот факт, что я не нашла ни единого упоминания о том, что некая старшая сестра погибла, накрыв своим телом младшую. Газетчики и телевизионщики просто обожают такие новости».

«И они сделали это, Агнес, они сообщили. Иначе как бы я об этом узнал, сидя в Задаре? Другое дело, что эта информация оказалась навсегда утраченной. Люди думают, что „Гугл" хранит все, и, возможно, так оно и есть, но ведь это один в один Вавилонская библиотека. Не знаешь, на какой полке искать, — потратишь на поиски всю жизнь»,

«Девушка погоды и времени».

«А с ней что не так?»

«Я в самом дело нашла заметку о сотруднице музея, покончившей с собой перед некой картиной. В пяти или шести СМИ. Только короткую заметку и инициалы А. К, В., ни тебе фото, ни каких-либо других данных, которые помогли бы установить личность, связаться с родственниками».

«Но ведь это ты у нас журналист, не я. И должна знать, что самоубийство обычно подаются в СМИ очень скупо — из уважении к семье, а еще потому, что суицидальность заразна. Установлено, что самоубийство на первой полосе провоцирует другие самоубийства. Надеюсь, ты хочешь, чтобы СМИ способствовали распространению эпидемии самоубийств только ради того, чтобы удовлетворить твое любопытство».

Будь у меня такая возможность, я бы запустила яблоко сорта «гренни смит» в Луиса Форета, и на этот раз, клянусь, прицелилась бы куда лучше.

«Но вы же сами сказали, что узнали об этом, когда смотрели новости по телевизору, тогда же показали интервью с Крисом Вентолой. Но отыскать этот выпуск мне так и не удалось!»

«Это был местный телеканал Лос-Анджелеса, очень скромный, я не думаю, что у них есть оцифрованный архив, мало-мальски пригодный для поисков. Музей, напротив, имеет весьма влиятельных покровителей и приложил немало усилий, чтобы замять происшествие. То, что одна из сотрудниц наложила на себя руки в рабочее время и на рабочем месте, их явно не красит. Но скажи мне, наконец, что нового ты хочешь узнать?»

«Имя!»

«Опять по новой, опять имена. Ты ж сама говоришь, что нашла в прессе заметку с инициалами, а это подтверждает, что моя история правдива, так что довольствуйся малым».

«Но биография без других источников неполна, это абсурд какой-то».

«Это автобиография».

«Верно».

На несколько минут монетки перестают звякать. Ощущение мирной тишины настолько велико, что стоит стакана виски.

На идиота за окном я бросаюсь, шипя от злости. Говорю убираться, говорю, что если он еще хоть раз появится в классе танго, если я еще хоть раз увижу блеск его брекетов в здании, где мы танцуем, то расскажу всем и каждому, что он меня преследует, расскажу о нем такие ужасы, которые испоганят ему всю жизнь.

Возможно, я слишком резка, однако то, что он шпионит за мной, вывело меня из себя.

Он протестует, хнычет:

— Но что я тебе сделал?

Я слышу: соль, соль, фа, фа, ми.

— Ты с ума сошла.

Соль, соль, фа, фа, ми.

Я захлопнула створку, нажатием кнопки опустила штору.

Жужжание гигантского насекомого заглушило жалобные звуки флейты.

Смотрю на телефон: новых монеток от Форета не поступило, зато мать наслала немую череду сообщений — немую, потому что уведомление о ее посланиях я замутьютила, причем навсегда; какое удовольствие кликнуть на кнопочку с этим наречием «НАВСЕГДА».

«Что-то пошло не так, правда; все еще не вижу твои; журнальные твиты, тебя уволили, ведь так?; и чего ради мы оплачивали твое; обучение? боже ты мой, сколько; денег на ветер, сколько денег; китайский вирус; ты о нем слышала; знаешь что-нибудь?; твоя кузина оставила здесь джинсы, которые уже не носит; я считаю, они будут узки тебе в бедрах, но можешь зайти померить; слушай, не знаю, помнишь ли ты, но мы твои; родители».

Ну да, разве об этом забудешь? Было бы неплохо. Отвечать я не стала, однако нетрудно понять, настроение у меня не улучшилось.

Но приходит время, и монетка падает в колодец желаний.

«Что еще тебя беспокоит, Агнес?»

Сказала бы я ему!

«Я не нашла ни слова об упавшей с горы Прекестулен испанке за последние несколько лет. Ничего. Ни единого слова».

«Это благодаря мне. Вернее, по моей вине. Когда мы сообщили об инциденте норвежским властям, я попросил их об одолжении: не информировать прессу. Ее семье и так достанется немало горя, не хватало еще устроить из несчастья медийный цирк шапито. Ну я сказал, что испанские телеканалы проявляют недостаточно уважения к событиям такого рода. Они отнеслись с пониманием к моей просьбе».

«Но вы стояли с ней рядом. Это не вызвало никаких подозрений? Не было расследования?»

«Нет, не было. Там же находились наши друзья йеслер, Каспер и Ута, а еще толстяк с собакой и семья с детишками, и нее они подтвердили, что она просто упала в пропасть».

«Вы же сами говорили, что они не смотрели на вас».

«Так и было, но в конце концов человек всегда поверит, что видел ровно то, во что ему хочется верить. Накануне вечером они смотрели, как весело мы с ней отплясывали, видели наше согласие, наше воодушевление по поводу воссоединения, так что последнее, во что они могли поверить, так это в то, что я возьму и столкну ее в пропасть с высоты шесть сотен метров. То есть как раз в то, чего, предваряя следующий твой вопрос, я не делал».

Неуловим, как конголезский окапи — их так редко видят, что зоологи узнают о присутствии этих животных по оставленным то тут, то там кучкам экскрементов.

«Так она упала или сбросилась?»

«Я стоял к ней спиной, но бросаться со скалы ей не было никакого смысла. Ильза была не из тех, кто кончает с собой, Ильза из тех, кто выживает».

Меняю тему:

«Ургуланила шла пешком в Леон, так?»

«Так».

«Ее богатенький папочка забрал вещички из лондонской квартиры и выслал грузовиком».

«Верно».

«То есть он знал, что она топает домой пешком».

«Да».

«Так как же вы тогда объясните тот факт, что в прессе не появилось ни строчки о пропавшей девушке, которая пешком шла в Леон? Особенно при том, что был богатый папочка, который точно начал бы дергать за все ниточки, лишь бы отыскать свою доченьку».

Даже если она героиня фильма «Атака пятидесятифутовой женщины».

«В этом опять же есть доля моей вины, — отвечает Луис Форет. — До того, как я оставил ее тело на руинах, мне пришла в голову мысль: чтобы выиграть время, нужно написать ее отцу. Как скоро он захочет ей позвонить? Папина дочка, путешествующая одна, к тому же пешком, за границей… Может, он вообще каждый день ей названивает. В общем, я взял ее телефон, порылся в адресной книге и без труда нашел номер папочки».

«И телефон у нее, разумеется, оказался незапа-ролен, правда? Как удобно для вашей истории».

«Агнес, пусть тебе и трудно в это поверить, но есть люди, которым просто нечего скрывать».

«Как же мне не трудно в это поверить, если я уже познакомилась с вами?»

«Я взял телефон Ургуланилы, пролистал ее сообщения и скопировал оттуда разные ласковые обращения, характерные повторы, приветственные и прощальные формулы, которыми она обычно пользовалась. И написал папочке, что я, дескать, решила уйти, попробовать жить своей жизнью, жить без них, то бишь без страховки, и что я желаю доказать самой себе, что кое-чего стою и способна достичь своей цели собственными усилиями, что они, быть может, еще услышат обо мне, а может, и нет, что я их очень люблю и благодарна за все, что они для меня сделали, но теперь пришло время вылететь из гнезда, и что я прошу меня не искать, ну пожалуйста, и что я их прошу меня не стыдить, ну пожалуйста, и что прошу уважать мою свободу, ну пожалуйста. В общем, что-то в таком роде».

«Да вы просто стопроцентный сукин сын».

«Серьезно? Это еще почему? Их драгоценная дочурка не дожила и до тридцати, померла самым что ни на есть идиотским образом, поскользнувшись в ванне гостиничного номера незнакомца, с которым намеревалась перепихнуться, как только вымоет свои излишне пахучие ноги. Ты и вправду думаешь, будто встретиться с реальностью для них было бы менее мучительно, чем думать, что дочь цела и невредима и наслаждается жизнью, которую сама для себя и выбрала? Ничуть не сомневаясь, что, если дела пойдут плохо, она тут же им позвонит, взывая о помощи. Ты полагаешь, мой поступок нельзя считать добрым?»

«Вы сделали это, чтобы избежать ответственности. Не стройте из себя героя».

«Агнес, ты должна признать, что есть множество способов избежать ответственности, и этот показался мне просто блестящим».

«Как же вы отвратительны».

«Так я не только выгадал время, пока они не начали искать Ургуланилу, но и облегчил ее родным чувство утраты. Послав сообщение, я выключил телефон и разбил его о керамическую куртку. В прессе не появилось ни строчки, потому что уход из дома совершеннолетней девушки и прекращение общения с родителями — никакая не новость».

Окапи вновь скрывается в густом кедрово-тиковом лесу, мне же остается анализировать его экскременты.

Набрасываю несколько мейлов, каждый из которых содержит в себе оскорбления. Набираю текст капслоком, пишу по слогам, вернее, по буквам, разделяя их дефисами. Потом все стираю. Прежде чем сказать этому мужику все, что я о нем думаю, хочу выяснить, чем закончится эта история, — конец уже не за горами.

«В общем, — пишу я ему, — единственная и последняя моя надежда — это разыскать Кэти, Анн-Мари или Нату. Вы в курсе, что из всех женщин, о которых вы рассказывали, из всех, по-вашему, значимых для вашей истории женщин, остались в живых только эти три?»

«Не совсем».