Агробление по-олбански

Глава 10 Капрал Муйо

С утра, когда тронулись в путь, на душе было особенно противно. Так иногда бывает, во время беды смеешься. А потом уже не до смеха. Петр и сам хотел бы жить в Дардании на берегу Дарданеллы, но до грабежа сограждан его патриотизм пока еще не дошел.

– Уроды, бараны, козлы, – ругался Петр, – женщину им подавай. Знаешь, за что я ненавижу эту страну?

– Не нервничай, Петр, посмотри, какие горы, какая красота.

– Ты спрашиваешь меня, какие горы. А знаешь, что такое горы? «Шанель» номер пять из горла. Лифчик седьмого размера, порванный на изнасилованной женщине, – вот что такое горы. Помнишь ли ты, что в старой Албании нередко можно было увидеть, как женщина тащит на своих плечах стог сена, а сзади ее погоняет мужчина с кнутом? Посмотри, разве та гора не похожа на молодую жену с серебристым кувшином на плечах? А тот ручей – разве не кнут ее мужа?

– А мне пещеры напоминают синяки на телах и под глазами моих жен, – расцвел от воспоминаний Порошкански.

Петр особенно нервничал, потому что понимал: есть за что наказывать его любимую страну. Есть, и все тут, ничего не попишешь. За жадность и за леность. Зачем пооткрывали банки и счета под проценты? Решили, лежа на диване, разбогатеть? Согласились обменять свободу выбора на кусок колбасы. А теперь вот явилась Большая Женщина, явилась, чтоб покарать их. А потом еще и помочиться на их трупы, гниющие на диванах. Опорожнится, обматерит со взглядом, полным презрения, как у потерявшей уважение к мужу жены. Погибнуть от руки женщины особенно обидно для горцев.

Когда солнце поднялось до самого горла неба, Петр увидел, что они наконец достигли, докатились до непроходимого края величественной, мужественной Албании. Албании высокогорной, как «кулы» – родовые крепости для защиты рода от кровной мести.

В эти горы и в кулы можно подняться только на крепких веревках, потому что тропинки-проходы завалены камнями, не пройти. Бывали случаи, когда мужчины всю свою жизнь не выходили из этих «крепостей» и все хозяйство тащили на себе матери и сестры.

Петр вспомнил легенду о двух богатырях-кровниках Томори и Шпирагри. Есть в Албании горы-соседи с такими же именами. Было время, жили соседи дружно и мирно, пока не подросла в косах чудесная красавица Зана. Увидев ее, оба великана воспылали любовью к хорошенькой Зане. Посватались, предложили выбрать одного. Зана же, понимая, что дело движется к крови, закрыла лицо руками – отказала. Тогда мужчины стали решать свои проблемы сами. Томори схватил огромную палицу, а Шпирагри заострил копье. Они сошлись в жестокой схватке, звуки которой были слышны даже в подземном царстве. И тогда разгневались на них Эринии, богини-мстительницы, и превратили обоих ревнивцев в скалы. А когда красавица Зана открыла лицо и увидела, что стало с ее женихами, она заплакала во второй раз, и из расщелины в скале хлынула вода – водопад Осуми. Конечно, это легенда и ничего больше, подумал Петр. Но все-таки уже в незапамятные времена мужчины прятались в скалы. Показательно.

– Или хочешь, – после продолжительного задумчивого молчания Петр вдруг встряхнул головой и бросил суровый взгляд на Порошкански, – я расскажу тебе одну легенду дореволюционной Албании. Как на ладони увидишь наш народ. Однажды три брата, Томори, Шпирагри и Занну, решили построить на вершине горы крепость. Но то, что они возводили днем, ночью уничтожалось богами. Наконец мудрый старик посоветовал братьям, как умилостивить богов. Один из братьев должен был пожертвовать своей благоверной. Замуровать жену в фундамент. Братья дали святой обед молчания и договорились, что все решит богиня судьбы. Та из трех жен, которая первая на следующее утро накроет завтрак, будет замурована в скалу. Лишь младший брат из праведности сдержал обещание. Его благоверная единственная из трех не знала о договоренности братьев. Она-то и предложила первая горячего хлеба и молока. Все остальное было делом техники. Завистливые Томори и Шпирагри безжалостно замуровали молодую красавицу-жену честного брата, хотя она незадолго до этого стала мамой. Родила мальчика. Река Осуми – это молоко, которое мать выдавливала из себя, слыша плач голодного сына. Молоко это просочилось сквозь камень.

– Ты несправедлив к своему народу, – возразил Порошкански, – что поделать? Посмотри, идет гражданская война!

– Но с другой стороны, посмотри и ты. Разве не похожа та величественная вершина с одинокой сосной на копье Шпирагри? А тот ветвистый дуб – разве не напоминает он палицу в могучей руке Томори? Видишь, шурины конвоируют свою красивую невестку к месту замуровывания.

За обрывом на склоне соседней горы показалась маленькая деревенька, усыпанная цветущими садами. В этих местах сёла еще со времен Энвера напичканы «громоотводами», как их называют в народе. Такими длиннющими шестами с заостренными пиками на концах, чтобы вражеским парашютистам-десантникам неповадно было по чужим огородам да садам лазить. В центре деревеньки с заостренными шестами-минаретами красовалась мечеть.

– А знаешь ли ты, Давид, – не унимался Петр, – такую страницу нашей истории? Знаешь ли ты, Давид, что однажды на одной из застав Томори, Шпирагри и Занну играли в карты на то, кому бежать в ближайшую деревню за сыром и козьим молоком, чтобы было чем позавтракать, да и за сигаретами «Шибко», чтобы было чем поужинать по-капральски – с дымком… А в это время их капрал Муйо вязал себе тихо в углу носки, улыбаясь перебранкам молодых солдат.

Солнце уже клонилось к закату, а игра у ребят затягивалась.

Делать нечего, подумал капрал, придется идти за молоком самому. Благо деревня Борова совсем рядом. Оставив картежников доигрывать партию, капрал отправился в деревню Борова. Солдаты, успокоившись насчет магазина, решили играть на что-нибудь другое. Без интереса-то что за партийка?

– Давайте, кто проигрывает, тот обстреливает первую появившуюся на дороге машину, – предложил Томори.

На том и порешили, и надо же было такому случиться, что первой оказалась машина гестапо. Фашисты возвращались с одной карательной операции в горах.

– Договор дороже денег, – вздохнул проигравший Занну. Достав из-под кровати капрала легендарный пулемет, из которого Муйо стрелял еще по макаронникам, и рожки (патроны), Занну нарвал лопухов, чтобы было чем стереть следы преступления, а уж затем залег в кусты и прицелился.

– Партизаны, партизаны! – завопили немцы, не успела джазовой мелодией отзвучать первая очередь.

Минут через двадцать, в то время когда капрал Муйо не спеша добрался до деревни, фашисты, прочесав всю лесополосу и никого не обнаружив, заглянули на блокпост к ребятам.

– Ас-салямуаллейкум, доблестные албанские солдаты, отвечайте нам! Вы не видели здесь партизан?

– Да нет, – ответили доблестные албанские солдаты и продолжили играть в карты.

– Ага, – сказала одна из членов фашистского гестапо, высокая белокурая женщина. – Партизаны спрятались в деревне. Надо устроить там зачистку.

Сказано – сделано. Через час всех жителей деревни собрали на площади возле мечети, а вместе с ними и капрала Муйо.

Капрал ушел за молоком по пояс в чем мать родила, и даже без ремня. Только сапоги и брюки – единственное, что выделяло его среди остальных крестьян.

– Вот он – партизан, – указала на капрала Муйо пальцем белокурая красотка. – Даже переодеться не успел, а на плечах синяки и указательные пальцы в мозолях.

– А ну, признавайся, где твои сообщники?

– Какие сообщники? – не понял капрал.

– Партизаны! – крикнула женщина.

Капрал Муйо с недоверием посмотрел на женщину. Особенно его смущала высокая фуражка на голове белокурой красавицы. Чего ей скрывать, такой нимфе с искрящимися, как тростники, припорошенные снегом, волосами? Разве что семь рогов.

– Да какой я партизан, – сказал капрал, – я такой же офицер, как и вы. Вот, смотрите! – Капрал резко потянулся к фуражке женщины, чтоб, сдернув ее, потом нахлобучить на себя. А заодно и проверить, есть ли у фрау рога. Но Муйо Ульчинаку не осуществил задуманного – тридцать три пули свалили его наземь.

Сквозь дымку в глазах и ушах он слышал, как фрау офицер приказала расстреливать всех, кто не скажет, где прячутся партизаны. Не жалеть никого – ни детей, ни беременных женщин, ни кошек, ни собак. А дома сжечь. Так была уничтожена деревня Борова.

– Ты, кажется, хотел мне рассказать о чем-то более серьезном…

– А это что, не серьезно?

– Это сказка-пыль, да в ней песок! Знаешь, сколько таких сказок по миру рассыпано?

– А что, по-твоему, серьезно, если не народные предания о родине?

– Не знаю, то, ради чего я сюда поехал. Это ведь не я предложил бросить моих жен в такое тяжелое время.

– Скорее, наоборот, тяжелое время заставило тебя поехать со мной, оставив жен… Ладно, не сердись, я пошутил. А знаешь, почему время тяжелое?

– Знаю. Такие, как ты, от чистоты веры отошли!

– Все гораздо проще. Все дело в Большой Женщине.

– Не хотел тебя расстраивать, но самая Большая Женщина в этих горах – моя любимая жена Фериде. Извини…

– Если бы я о ней еще один знал, тогда другое дело. Но старый черный турка о ней тоже знает.

– Какой турка?

– Фатих из «Стамбульских сладостей». Понимаешь, Большая Женщина – она размерами со скалу.

– Ой, только не надо мне опять про Томори и Занну рассказывать. Давай доедем без приключений до Эфлисона, там отдохнем – и в Италию. Я тебя прошу, давай без приключений и без Томори и Занну. Голова раскалывается от твоих Томори и Занну.