Агробление по-олбански

Глава 15 Трикотажные паруса

Жан предложил бегать по утрам. Сказал, что теряет форму. А нам еще от охранников банка драпать. Да и бороться смешанным греко-римско-тайским стилем. В общем, надо бросать курить.

Первый раз вышли на разведку. Трусцой двинули к турнику. Бегать не стали.

Жан сделал подъем в перевороте. Рауль показал, как барахтается говно в проруби.

– Ты когда-нибудь интересовался гимнастикой? – спросил он.

– Бывало, смотрел во время Олимпиады.

Жан пытался выжать задний жим. Тужился, старался из последних сил, но после подъема с переворотом сил не осталось.

– Что, задний джем не позволяет? – поинтересовался Рауль.

– Какой еще джем?

– Это повидло такое! – пояснил я.

– Меньше надо варенья на булки намазывать.

– Старею. – Спрыгнув на землю, Жан отряхивал песок с рук и почему-то из брючин.

– Сегодня пойдем покупать спортивную форму, – сказал Жан.

– Надо, – согласился Рауль.

А я смотрел на них и думал: зачем им спортивная форма, когда их любимая девушка уже тю-тю. На том свете.

Может быть, я чего не понимаю? Я всегда был невнимателен к людям. Не мог разобраться, чем они живут.

Накануне он пошел с большой компанией на день рождения к однокласснику. Было много знакомых.

Во время застолья он заметил, что на него поглядывает одна девушка, даже, пожалуй, кокетничает с ним.

Он стал к ней приглядываться. Чересчур широкая в бедрах, в желтых брюках, а еще трусы в цветочек – брюки просвечивали, – это он увидел, когда она вышла танцевать. Несколько раз они встретились взглядами.

Он взял ее, когда они вышли покурить, а заодно и подышать свежим воздухом. Брюки и ситцевые трусы в цветочек болтались где-то на уровне щиколоток. Надо только развести ноги чуть пошире – и порвутся с треском. Небо тоже дрожало на разведенных коленках острой луны.

Возвращаясь домой, наслаждался собственным успехом. Хотелось этот успех развить и углубить. Жажда новых завоеваний будоражила сердце.

– Слушай, а где та девчонка, на которую я запал, – спросил он приятеля, – помнишь, мы сидели в кафе вместе? Почему она не пришла на этот чертов день рожденья?

– В каком кафе?.. – спросил приятель.

– Ну, в «Космосе», она еще весь вечер хохотала не прекращая. Помнишь, я еще сказал, что она прекрасно целуется…

– А… Катька-то. Если я не ошибаюсь, она весь вечер крутила перед тобой задницей в желтых брюках.

– Не узнал. – Он невольно прижал ладонь к животу. – Представляешь, не узнал ее.

За спортивной формой пошли в супер-пупер-мега-гипермаркет «Спрут», из больших эркеров которого так хорошо видно наше отделение банка «Глобакс». Начали закупку инвентаря с секундомера, по которому засекали время. В 11:14 к банку подъехала машина с инкассаторами. В 11:15 они вышли из машины, в 11:15–16 зашли в банк.

– Это что такое? – спросил Жан у менеджера, разглядывая товар и растягивая удовольствие.

– Обыкновенное трико.

– Да, – Жан растянул штанины, – надо будет отнести его в музей нижнего белья в Париже.

– Вы думаете? – улыбнулась продавщица.

– Конечно. Может, вы мне покажете еще какие-нибудь редкие экземпляры?

А в это время мы с Раулем продолжили бродить по универмагу. Заглянули в отдел с посудой, посмотрели на портфели и сумочки из натуральной кожи, постояли у пузырьков с духами.

– Неплохо бы купить большую кастрюлю «Цептер», – предложил Рауль, – чтобы влезало больше вермишели. Много и еще чуть-чуть.

«Вермишель» – это слово Раулю особенно нравилось. Произносил он его с каким-то придыханием и шиком.

– Что вы сказали? – переспросила продавщица.

– Ничего.

– Может, вам дать что-нибудь понюхать?

– Да, дайте нам вон ту воду.

– «Город ветров»?

– Да, «Город ветров».

Это была туалетная вода с запахом дождей.

– Есть еще запах «Подземки».

– Тоже из Чикаго?

– Нет, из Нью-Йорка.

Пузырьки духов как макеты стеклянных небоскребов Чикаго и Нью-Йорка. За спиной продавщицы открывался прекрасный вид на двери стеклянного пузыря «Глобакс».

– Нам эта больше нравится, но мы еще подумаем, – положил пузырек назад Рауль.

– Давайте я на вас брызну, чтоб вы, пока думаете, не забыли аромата.

– Давайте, брызните чуть-чуть.

Брызнула из флакона «Кротовая нора» с ароматом рыхлой почвы и нотками свежеопавшей осенней листвы.

Мы снова зашли в один из многих отделов, где продавались летние куртки, рубашки, джемпера. В общем, трикотаж.

Рауль остановился у прилавка и провел ладонью по мягкой шерсти свитера.

– Можете примерить, – предложили продавщица, – настоящий шерстяной свитер из Турции.

Рауль взял свитер и направился в примерочную. Я за ним.

Я стоял у шторок и наблюдал, как молодая пара выбирала мужской костюм.

– Ты что, это сейчас модно! – настаивала девушка. Парень колебался.

– Хоть вы ему скажите!

– Я?

– Да, он вас больше послушает.

В это время Рауль через голову снимал свитер. Я увидел, как заискрила наэлектризованная шерсть. Рауль застыл. Что он в этот момент чувствовал? Молнии? Чикагский ливень? Ветер с озера Мичиган? Шерстяную тучу над городом?

– Да-да, это очень модно, – заверила продавщица. – Сейчас вся Европа и Америка вновь носит однобортные пиджаки.

– Что такое однобортные пиджаки? – спросил я у Рауля.

– Не знаю.

– Это, наверно, то же самое, что и однобортные корабли, только из ткани.

Тут же вспомнил о Петре и море. Как они сейчас, дружат или враждуют? Однобортные корабли – может, это пристани Шкодера или Шенгени, о которые разбиваются накатывающие волны?

Проходя мимо очередного отдела парфюмерии, я специально замедлил шаг. «Тропический пунш», «Дождь для улиток», «Бухта радости», «Роса нежности» «Лагуна метрополитена», «Песни семи океанов», «Элементы воды на щеках», «Золотой залив Сан-Франциско», «Грибной ветер с небоскребов», «Аромат в спину», «Стеклянные паруса» – флакон из цельного пепельного куска аравийского хрусталя.

– Девушка, а можно понюхать вон те духи?

– Какие?

– «Летучий фламандец» с жасмином из Грасса, лимоном и бергамотом.

– Да, конечно! – протянула флакон с бобами тонка и пахучей смолой опопонакс.

В нос, под музыку Дюран-Дюран, ударили дурманящие ароматы пряной орхидеи и загадочного ириса, душистого иланг-иланга и крепкого сандалового дерева. Кажется, мы перебрали-перенюхали сегодня.

– Хорошо бы чашечку кофе арабика, чуть-чуть, чтоб прочистить обоняние, – шепнул мне Рауль, пока девушка тонкими пальцами с длинными, покрытыми лаком цвета металик ногтями пыталась достать склянку, не разбив другие. «Чуть-чуть» – еще одно слово, которое очень нравилось Раулю. Ногти ляцкали о пузырьки, будто те были хрустальные.

– А в этих духах собран букет из полевых цветов России.

Но мы и так, не читая этикетки, знали, что там василек, можжевельник, вереск, вербена, мята.

Напоследок подержал-потискал в руках духи «Платье на один вечер» и «Я осмелюсь на запретное». Уж очень они подходили к однобортным пиджакам.

– Зачем это?

– Увидишь.

Мое эстетическое неистовство.

В 11:45 инкассаторы покинули банк.

– Девушка, дайте мне однобортный пиджак.

– Синий, зеленый?

– Синий.

Я надел пиджак на свою белую футболку с короткими рукавами. Прохладная подкладка обожгла плечи и предплечья. В нос с новой силой ударил «Очистительный запах жженого кофе с Берега Слоновой Кости». О ревуар, Кот д’Ивуар. Я закрыл глаза.

Через минуту я увидел в зеркале девушку, примеряющую джинсы в кабинке напротив. Она стояла ко мне спиной. Шторы ее примерочной колыхались словно паруса. Согнувшись, девушка натягивала джинсы с такой яростью, словно она матрос, а джинсы – канат. Поднять якоря! Ее трусы плотно облегали бедра.

Выйдя из магазина, мы встретились с Жаном.

– Взял телефончик, – сообщил он, сияя. – А вы что?..

– А мы видели невесту в неглиже.

– Где?

– В трикотажном отделе.

– Не может быть!

– Рауль?..

– Да, она к нам клеилась!

– Одна к двоим, да вы свистите как паровоз!

– Она с подружкой была. Подружка тоже уже в подвенечном платье. Да, но мы не сдались, сказали, что нас трое. Что ждем тебя.

– Мужская солидарность, – добавил Рауль, – простая мужская солидарность.

Улица – словно большая земля. Мы сели на лавку в сквере между универмагом и банком.

– Укачало, – сказал я с таким важно-уставшим видом, будто универмаг – это корабль. И я только что вернулся из кругосветки.

– В нем, – заметил Жан про свитер, – тесно, как в купе. Я будто вновь оказался в поезде на пути в Россию. А за стеклом – Кёльн – родина кёльнской воды, Левен – родина льна.

– Леви – родитель джинсовой ткани, – заметил Рауль.

– Синюю саржу завезли из Ним. – Жан до конца оставался патриотом Франции.

– Черт с ним, с Денимом, – заметил я, прячась от голубой сажи неба под тень клена.

– Надо было купить венгерскую или кёльнскую воду.

– Может, лучше «Стеллу Артуа»? – предложил Рауль. – Потому что ее родина тоже Левен.

Лавочка была теплой и отполированной джинсами. Детишки брызгались у фонтана.

– Хорошо, – потягивал пиво Жан. Из узкого горла в широкое. Клиенты заходили и выходили из банка. Кадык ходил туда-сюда. Солнце сверкало, отражаясь в бляхах ремней и стеклотаре. Единственное, о чем жалел Ив Сен Лоран, это о том, что это не он изобрел голубые джинсы с клепками. В них зов пола и выразительная простота.

Сидели на лавочке, продолжая наблюдение за банком. По бульвару шли две девушки в белых футболках и с рюкзаками за спиной. Блондинка и брюнетка. Брюнетка в юбке и высоких красных гольфах. Блондинка в шортах и розовых гольфах. Сквозь белые футболки у обеих просвечивали ярко-бордовые соски. У брюнетки побольше и потемнее, у блондинки розовее.

Сидели на лавочке, смотря на тех, кто входит и выходит из стеклянных дверей. Бомж в дырявых, отвисших на коленках штанах перелез через бордюр фонтана и стал умываться.

– Наивный, дети давно все подобрали.

– Что подобрали? – спросил Рауль.

– Монеты.

– Какие монеты?

– Те, что они заработали.

– Кто заработал?

– Дети-рыбаки. Ты думал, они плещутся в фонтане, а они там добычу собирают. Серебряных сазанов и медных карасей.

Сидели на лавочке. Прошла девушка. С осанкой как у Клеопатры… С надменным взглядом… В вызывающе просвечивающем платье. Так, кажется, изображали Клеопатру египетские художники – в облегающей тело прозрачно-дымчатой папирусной ткани.

Сидели на лавочке. Откуда ни возьмись на шоссе возникли и исчезли в дымке два мотоциклиста. На маленьких мотоциклах в больших шлемах. Неслись с бешеной скоростью, обходя другой транспорт. Мы даже не успели заметить, было ли на них что-нибудь из фирменного трикотажа.

У некоторых женщин груди болтаются как отвисшие на коленках трико, подумал я, глядя на девушку, что двигалась прямо к нам.

– Привет, ребята. У моей подруги проблемы. Она не может вот так сама подойти и познакомиться с парнем, который ей сильно понравился.

– Это разве проблема? – сказал Жан.

– Молодой человек, у вас есть домашний телефончик? – обратилась она к Раулю.

– Нет, – виновато пожал плечами Рауль.

– У меня есть, – предложил Жан.

– Может, у вас есть рабочий телефон? – обратилась девушка. Опять к Раулю.

– У меня есть рабочий, – сказал Жан, – в Париже.

Девушка презрительно окинула его взглядом.

– Нет у меня сейчас рабочего, – ответил Рауль.

– У меня еще мобильный есть! – крикнул Жан девушке вслед. – Но я вам его все равно не дам! – еще громче крикнул он, когда она совсем скрылась. – Потому что мужская солидарность…

– Может, нам, ребята, просто сидеть здесь, раз у нас все равно нет желания кататься на маршрутных такси.

– Зачем?

– Смотреть. Пусть Жан ознакомится с коллекцией местного трикотажа и льна.

– Тоже мне удовольствие нашел! – возмутился Жан. – Я в Париже-то на показы мод не ходил.

– По крайней мере, вы оба влюбились в Александру, когда у нее была обнажена грудь.

– Ну и что?

– Ты лучше скажи, были ли у Александры подруги? Мама умерла, но друзья-то? Все же не могли умереть.

– Ну, дружила она с одной девочкой. С Оксаной. Я ее тут в маршрутке видел. Кажется, она бедна, в смысле, несчастна.

– И ты нам не сказал?

– Не сказал.

– Почему?

– Потому что сам не хотел ее видеть.

– Почему?

– Неприятно, не хочется ни с кем встречаться из старых знакомых. Особенно после того, как встретил вас.

– Где мы ее можем найти?

– Можете пойти в школу и там покопаться. В классных журналах, наверняка что-нибудь осталось, адрес какой-нибудь.

– А ты так не помнишь?

– Я все вычеркнул!

– И никуда не переписал? – Жан продолжал свой допрос.

– А я не энциклопедист, – резко съязвил я, – чтоб по сто раз перечеркивать, переписывать и запоминать.

– Может, тогда через кого-нибудь?

– Разве что через Руссо или Дидро.

– У Руссо и Дидро не было Интернета и телефона! – не принимали моего упрямства русый Жан и косящий под Дидро Рауль.

– Не буду я звонить, – вспылил я тогда.

– Почему?

– По кочану! Мне просто сейчас неприятно встречаться с кем бы то ни было из бывших одноклассников.

И почему я должен встречаться с кем бы то ни было из своего прошлого? Не буду я встречаться ни со своей женой, ни с одноклассниками. Помню, как однажды, только я было собрался заняться с женой сексом, зазвонил телефон.

– Привет, Ленар.

– Здравствуйте, вы кто?

– Не узнаешь? Света Кузечкина.

– Приятно тебя слышать, Света. – В классе у нее было погоняло Кузнечик Светлячков.

– Слушай, Ленар, у тебя все нормально с работой? Тебя устраивают зарплата, отношения с начальством?

– Вообще-то не очень, – я как раз тогда был уволен, – работы слишком много. Выматываюсь.

– Зачем так себя перетруждать? У меня к тебе есть хорошее предложение.

– Какое?

– Ну, так не объяснишь, надо встретиться, поговорить. Через полчаса у фонтана?

– Давай.

– Кто это был? – спросила ревнивым голосом жена.

– Так, работу предлагают.

– Ура! – Жена от радости захлопала в ладоши. – Когда?

– Через полчаса.

– А чего же ты расселся? Быстро собирайся.

Секс с женой накрылся.

С Ашхабадом Башкировым встретились у фонтана вечером следующего дня. Вообще-то его звали Марат Баширов, но мы его называли Ашхабадом Башкировым.

– Какая информация? – спросил я, пожимая руку школьному товарищу. Будто.

– Хочешь зарабатывать по пятнадцать тысяч в месяц? Всего-то нужно заключить контракт с фирмой и набрать десять сотрудников. Ты сам ничего не будешь делать. Товаром будут торговать они.

– А какой товар?

– Пищевые добавки в суп. Я тебе сейчас покажу кассету. – И целых три часа он мне показывал какой-то переполненный стадион. Счастливые лица мужчин и женщин в элегантных костюмах. Все вместе руки вверх, как мы счастливы.

– Буду начальником?

– Давай, – подзуживала меня жена. – Может, чего-то заработаешь.

– Нет, правда, – опешил я, – бесплатный сыр только в мышеловке. А пищевые добавки, они хотя и не сыр, а трава, но все равно они в мышеловке. Потому что рядом с травой, как коровы, крутятся деньги и власть, а они, коровы, уж точно сыр. А сыр, как известно, ничего не делая, на хлеб не намажешь.

За две недели мне позвонили один за другим все сорок четыре одноклассника. И как они нас заманивали к себе в секту! Это же все равно что продать душу дьяволу – звонить бывшему однокласснику по такому вопросу.

С женой у нас окончательно разладилось. Она нервничала. Считала меня самым большим неудачником из всех.

– Ты что, думаешь, другие глупее тебя, что, Сашка или Сережка глупее тебя? Или Геннадий глупее? А может, ты им не доверяешь?

При чем здесь Гена и Сережа? Почему моя жена их возвышает, а меня унижает? Я чувствовал, как моя семья распадается, и одновременно понимал, что эта секта-пирамида – черный рынок, что если рекламировать пищевые добавки по телевизору, никто их не купит, они могут распространяться лишь через личные отношения, через доверие одного человека к другому. Через любовь и дружбу. Мне казалось, что любовь и дружбу ради корысти используют в черных целях. Я чувствовал, что мою семью, где царили любовь и дружба, подменяют. Подменяют мое счастье.

– Вот змий! Хватит выпендриваться! – не сдавались Жан Руссо и Рауль Дидро, попутно осваивая русские ругательства. – Давай звони, скотина. Ведь я по глазам вижу, что ты знаешь номер их телефона без всякого ноль-девять, наизусть.

– Не буду.

– Почему?

– Потому что та девушка с глупым несчастным видом, которую я видел в автобусе…

– Оксана?

– Да, Оксана. Потому что та девушка когда-то была моей женой. Она же – моя одноклассница. Она же – единственная подруга Александры. И мне стыдно к ней обращаться теперь за помощью. Мне очень стыдно, потому что я неудачник.

Больше ко мне никто не приставал. Никогда.

Позже, два часа спустя я им сам рассказал все, что знал и про Александру, и про банк «Глобакс». В городе, после отъезда Александры с родителями в Париж, осталась лишь ее бабушка, которая наотрез отказалась покидать родные могилки. Многие личные вещи, как мы выяснили, мебель, хрусталь, старые тряпки они оставили в России. А когда бабушка умерла, Александра приехала в родной город. После похорон встретилась с моей женой. Посреди долгого разговора в кафе она вдруг спохватилась:

– Мне нужно зайти в банк.

Моя жена видела в руках Александры небольшой сверток, который та оставила в банке. Жена еще удивилась, что подруга вышла из банка с пустыми руками, она-то думала, что Саше нужно в банк по вопросам наследства или снять деньги с карточки.

Моя жена была единственной, хотя и не близкой подругой Саши. И непонятно, что их объединяло. Ну, допустим, моя жена всегда завидовала Александре – завидовала ее путешествиям, славе, свободному образу жизни. А Александра? Чему она завидовала?

– Как ты думаешь, что она положила в банк? – спрашивала меня жена. – Фамильные ценности, золотые слитки, награды за свои победы?

– Не знаю, – отвечал я. Не знал я этого и сейчас, когда у меня уже нет жены, но появились новые друзья. Вот они рядом со мной сидят и молчат. Один – опустив взгляд в землю, другой – запрокинув лицо в небо.

Молча сидели на лавочке. Мимо, держась за руку, прошли две девочки – брюнетка и блондинка. Обе с короткими стрижками. На брюнетке белая майка и черные аладинки. На блондинке черная блузка и белые бриджи. Ни дать ни взять бродячая шахматная доска. Одна бросила на нас быстрый косой взгляд. Кажется, так, по диагонали, ходят слоны. Другая сначала посмотрела в небо, потом, резко опустив глаза, на нас. Ударила неожиданно, словно из-за угла.

– Ход конем, однако! – засмеялся Жан.

– Смотрите, какое нижнее белье, – сказал я, указывая на широкобедрую мадам пальцем, – не женщина, а лосиха в лосинах! Кружевной лифчик. Декольте в пять пальцев – глубокое, как пропасть. Как раз, Жан, для твоей коллекции.

– Нижнее белье, – заметил Жан со знанием дела, – это находка для криминалиста. Бывает, только по нижнему белью можно идентифицировать личность, если нет других документов.

– Потому что есть эротическая индивидуальность? – спросил я.

– Возможно. Если, например, мне звонят и сообщают, что выловили в Сене очередную утопленницу, я первым делом спрашиваю, есть ли при ней какие-нибудь документы и есть ли на ней белье.

– Если есть, то едешь на место преступления сам? – поднял бровь Рауль.

– Само собой, – улыбнулся Жан. – Ох уж эта французская изысканность и неподражаемый шарм! Парижанки такие романтичные, особенно если дело касается любви.

– Значит, ты по белью можешь определить, куда и с какими целями идет девушка?

– Само собой. Вон та красотка, например, сейчас спешит к любовнику на свидание.

– Везет кому-то, – заметил я.

– Да, словами это не описать, – сказал Рауль, разглядывая голубое небо. Он уже давно с лифчиков переключился на ажурную листву и перистые облака.

– Есть два слова, – сказал я, – вологодское кружево.

– Вот бы мне такое в коллекцию, – размечтался Жан.

– Тебе лучше «Оренбургский пуховый платочек». Большая историческая ценность.

Сидели на диване. Перед телевизором. Смотрели «Происшествия за день». Сначала показывали лосиху, что неожиданно появилась в городе, а потом, когда ее поймали, она принялась бросаться на бетонный забор. Поранилась. Лосиху усыпили. Восемь здоровых мужиков еле перетащили ее в кузов «КАМАЗа». Увезли за город в заповедник. Но было уже поздно. Пока везли, лосиха умерла.

– Она была уже в тяжелом состоянии, – сказал врач. – С трудом дышала, не реагировала на внешние раздражители. Вскрытие покажет, в чем причина.

– Ни черта вскрытие не покажет, – сказал Жан, – все будет точь-в-точь как с Александрой.

Затем пошел другой сюжет. Два мотоциклиста на маленьких «Судзуки» на полной скорости врезались в бронированную инкассаторскую машину. Одного увезли в больницу. Осколки черепа второго были разбросаны в радиусе пяти метров. На асфальте виднелась небольшая лужица крови.

– Я поворачивал вон оттуда, слышу: удар, – объяснял в камеру водитель.

– Вы их видели?

– Нет. Черт их знает, откуда они появились.

– По силе удара, – сказал полицейский, – можно предположить, что они ехали со скоростью не менее ста километров в час.

– Двести пятьдесят километров в час, – опроверг Рауль, – я был на гонках «Формулы-1», на Гран-при Канады.