Агробление по-олбански

Глава 17 Надписи на стенах

Оказалось, что школы № 164 уже нет и в помине.

– В этом здании теперь диспансер для наркоманов, – сказал охранник.

– А где школа?

– Подождите, сейчас позвоню.

Охранник снял трубку и набрал номер.

– Школа номер сто шестьдесят четыре соединилась со школой номер сто семьдесят три, так сказал директор.

– А кто директор?

– А ты кто?

– А мы из Интерпола. – Жан развернул удостоверение французской полиции.

– Подождите, я сейчас позвоню…

– Подниметесь на третий этаж и налево, – раздвинул железные зубы охранник. – Там увидите приемную. Секретарь вас ждет.

Охранник отодвинул железный засов и открыл массивную дверь. У него, кажется, все было железное: и мышцы, и нервы.

Мы поднимались по бетонной лестнице с обшарпанными перилами, и нас не покидало смутное ощущение, что эта лестница, ведущая, как и все лестницы мира, вверх или вниз, в данном случае не ведет ни туда, ни сюда.

– Мне кажется, – сказал я, – для наркоманов это лестница является лестницей не в ад или в рай, а в какое-то третье место.

– Известное только им, – дополнил Рауль.

На площадке второго этажа мы услышали стоны и крики.

– Пойдем посмотрим.

– Куда дальше?

– Кажется, кричали оттуда.

Мы пошли по длинному коридору, освещенному дневным светом одновременно ярко и приглушенно, потому что свет проникал не просто через большие окна, но еще и через решетки на них.

В большом зале, то ли в спортивном, то ли в актовом, – я не знал, не помнил, не хотел ни знать, ни понимать, – в большом зале, но уже без кресел и без шведской стенки, на полу сидели несколько десятков молодых людей. Они сидели большим кругом, взявшись за руки.

– Кто теперь будет рассказывать? – спросил бородатый мужик в очках, расположившийся в позе лотоса к нам лицом. Он выглядел старше всех.

– Я, – вызвался один парень, и его голос показался мне знакомым.

– Начинай. Тишина – все слушаем.

– У каждого из нас есть своя жизнь. Отрезок, линия на руке – от пункта А до пункта С.

– Стоп, начни с того момента, как ты начал употреблять наркотик, – перебил его старший.

– Я просто хотел сказать, что от судьбы не уйдешь. Знаешь, я начал принимать наркотик, чтобы быть поближе к своей девушке, но все равно ее потерял. Это как компьютерная игра: есть у тебя три жизни. Знаешь? Одну я потерял, когда мы расстались с ней, вторую, – когда она умерла, третью я потеряю, когда забуду ее навсегда.

– Она умерла от передозировки? – спросил старший.

– Нет, она умерла не от этого. Знаешь, я не знаю, отчего она умерла. И никто не знает. Ты думаешь, что у нас одна жизнь. А у нас их три или четыре, как в компьютерной игре. Самая последняя жизнь – самая чистая, так задумано.

– О чем они? – спросил меня Рауль.

– О своей жизни, – ответил ему Жан.

– Но ты должен помнить, что теперь стал чистым.

– Ты так думаешь?

– Ты очистился, соскочив с иглы. Ты теперь чистый, помни об этом. Мы все здесь чистые.

– Вы чистые, потому что потеряли несколько жизней, а что касается иглы, то я никогда и не сидел на игле.

– Мы никто и никогда не сидели на игле. Мы теперь чистые. Это наша тайна.

– Нет, я грязный, – сказал парень, – я грязный вот здесь. – Он хлопнул себя по груди.

– Почему? Чем ты отличаешься от нас?

– Я очень глубоко любил одного человека. Я позволил этому человеку проникнуть в самую защищенную свою жизнь. И насрать там огромную кучу. Знаешь, как в компьютерной игре, когда случается слишком большой взрыв у тебя перед носом. Или самая глубокая пропасть. И она, пропасть, забирает сразу несколько твоих жизней.

– Нет, ты чистый, потому что смог победить свое тело. Что может быть глубже наркотиков? Какая пропасть? Только переставший колоться, прошедший через ломку, через этот ад, по-настоящему пересиливает свое тело.

– Но я все еще не могу забыть, как она целовала меня сюда и сюда! – Парень ударил себя по плечам. – А когда она, со своими поцелуями, проникла мне в сердце, а потом ушла, оставив в сердце огромную дыру, там началась такая буча, что мне казалось, это я теперь вызываю все катаклизмы, тайфуны, наводнения и землетрясения на земле. Да мне и сейчас так кажется, что я могу создавать ясную или пасмурную погоду.

– Странно это, – сказал Жан.

Пока парень говорил, его глаза были ясными. Когда закончил, лицо стало пасмурным.

В коридоре как-то тоже разом стало пасмурно, серо и гадко. Над школой-диспансером повисла огромная туча.

– Нет, ты чистый. Возьми себя в руки. Возьмемся все за руки. Три-четыре, все хором. Мы очистились от скверны, мы очистились от тела.

– Мы очистились от тела, мы очистились от скверны, – старательно повторяли все за старшим.

Начался групповой тренинг или медитация, со стонами и всхлипами. Групповая вакханалия.

На улице пошел дождь. Ливень.

– А теперь все подняли руки и стали ворошить небо!

– Разгоняем, разгоняем тучи, – кричал главный, – делаем небо ясным и чистым!

Мы пошли к начальнику диспансера. На третий этаж. По пути нам встретились два санитара и два подростка. Подростки посмотрели на нас так, будто мы знаем их тайну. Санитары так, будто мы от них что-то скрываем. Стало жутковато.

– Подождите пять минут, – попросила секретарь, рыжая, властная и толстая в щиколотках женщина, – шеф разговаривает по телефону.

– Пойдем, – сказал Жан, открывая ногой дверь. Затем стал пинать директору лечебницы мозг, говорить по-французски выразительные французские слова. Я переводил.

– Вы опять по поводу того проникновения в банковскую систему? – Начальник с перепуга ни черта не понял. Или я плохо переводил.

– Какого проникновения?

– Ну, этот, как его? Все из вашей организации приходили к хакеру Англичанину по вопросу компьютерных ограблений.

– Мы не за этим сюда пришли. Нам нужен старый школьный архив. Журналы классные или личные досье.

– Понятно. А где мне их взять?

– Что, у вас не осталось старого школьного архива?

– А зачем он нам?

– Ну, мало ли…

– А вам он зачем?

– Надо кое-кого найти.

– Ничем не могу помочь. Обратитесь в школу номер сто семьдесят три или в районо. Или звоните в районную поликлинику по ноль-три.

– Да, а что вы там говорили насчет компьютерных ограблений банка? – У Жана сработала профессиональная хватка. Интерес, что ли.

– А, да есть здесь один парень, по кличке Англичанин. Говорит, что может взломать любую компьютерную систему, вскрыть любой банк. Он еще якобы и тучи может руками разгонять. Погоду регулировать и разруливать на всем континенте. Туманный альбинос.

– Ну, и это правда?

– Да какая это правда, тут к нему из ваших кто-то приходил. Так Англичанин от всего открестился. Хотя дело мутное.

– И что теперь?

– Да мы его не слушаем. Эти наркоманы чего вам только не расскажут, чтобы отсюда выбраться. Знаете, какие у них языки? Кого хочешь заболтают, если деньги им надо выманить. Вот и Англичанин, когда на свободе был, занимая деньги, всем говорил, что ему отдать ничего не стоит, что он любой банк вскрыть сможет за пару минут.

– Все, спасибо.

– Вас проводить?

– Спасибо, сами выберемся.

На обратном пути мы не удержались и еще раз заглянули в зал к чистым. Все та же компания на этот раз уже играла в одну детскую игру.

– Море волнуется – раз, – крикнул старший, – море волнуется – два, море волнуется – три, морская фигура – замри! – и все замерли. Как малые дети.

Он взял ее, как брал свою жену. Лег сверху. Стал раскачиваться. Море волнуется – раз, море волнуется – два, море волнуется – три. Морская фигура – замри. Ее лицо исказила гримаса. (Бледно-белая маска из мягкого гипса.) На нем – маска из облизанного морем розового мрамора. По телу побежала третья волна.

На полу у ножки старой железной кровати стояли аккуратно, носок к носку, две синие туфли на высоких каблуках. Как застывшие останки шторма в девять баллов, молчаливые свидетели цунами.

Я подумал о Петре и море. Как он, интересно, сейчас? Наверное, борется с ломкой моря. Ведь море – оно как тело, тело наркомана без вен, одни волны судорог и пульса. Ну, зато когда у этого тела ломка… Я представил, как Петр усмиряет море – обнимает тело обкурившейся балканской шиши женщины. Успокаивает.

И еще я подумал про грибы. Про те, от которых галлюцинации. Вспомнил, как я плюнул на гриб. Тогда мне вырвали зуб, а теперь я даже не помню боли. А однажды, еще в детстве, мне вырезали аппендикс, и я опять ничего не помню. Может, я и не плевал на гриб. А может, это и есть те жизни, как в компьютерной игре.

Мы – я, Жан и Рауль – смотрели как завороженные.

– Все, теперь разбились по парам и играем в зеркальное отражение, – приказал старший.

Все разбились по парам, только одному пареньку не хватило напарника, и тогда он повернулся к нам.

О, что это был за взгляд! Взгляд сбившегося с пути, заблудившегося в открытом море морского волка. Он смотрел на нас с такой надеждой: мол, составьте мне пару, иначе у меня ничего не получится. И мне не найти твердую почву под ногами. Опору. Мы стояли абсолютно неподвижные, и было непонятно, кто из нас изображает, а кто повторяет изображение. Абсолютное безволие.

Из нарколечебницы ехали на маршрутках. Жан и Рауль читали надписи на стенах домов: «Смерть», «Месть» и т. д. Я сам рисовал на пыльном стекле «смерть» и все думал, думал. Мог ли тот парнишка в лечебнице быть Эриком? Голос похож, манеры другие.

Нет, не мог. Чтоб Эрик назвал себя грязным? Да он самый чистый, самый светлый, самый умный и, опять же, кандидат в мастера спорта по шахматам. Нет, такие туда не попадают.

После лечебницы отмывались всем миром. Я три часа лежал в ванной с горячей водой. Хотелось стать чистым.

Просто дикое желание стать чистым. Как будто ты попал в религиозную секту. Но странное дело, после встречи с очистившимися от наркотиков стать более чистым уже не представлялось никакой возможности. Разве что навсегда перестать смотреть на женщин.

От горячей воды поры на пальцах, на ступнях распухли так, что стали походить на вены. Я потянулся к щетке с железной щетиной. Затем стриг ногти на руках и ногах, попутно изображая различные морские фигуры. Кораллы с переплетными ветвями. Но все равно мне не удалось почувствовать себя хоть сколько-нибудь чистым, скорее наоборот. Уже вытираясь полотенцем, я ощутил, что под мышками у меня снова успели появиться капли пота. Нет, стать чистым с таким телом невозможно. Недаром они пишут на стене: «Смерть».