Агробление по-олбански

Глава 30 Сребреница и целебница

Пространство словно призывает, требует, чтобы его осваивали. Снег накатывает волнами, как колышущаяся занавеска. Ночное небо теснит небо дневное.

Метелица нагнала их в Сребренице. Серебристые капли окутывали землю в саван. Канонада грома, словно отбойные молотки шахтеров, добывала небесную сверкающую руду из горной породы туч.

Спалось тревожно. Петру все казалось, что осада города продолжается и вот-вот ворвутся головорезы и расстреляют всех мужчин и мальчиков подчистую от тринадцати до семидесяти семи лет. Затем захоронят скопом. А чтобы останки не нашли и не идентифицировали, выкопают позже, расчленят и перезахоронят. Или побросают в заброшенные темные шахты. И только белые снежинки-бабочки с хрупкими хрустящими крыльями, что опускались на землю в ночь и смешивались с темно-красной глиной, внушали надежду на неминуемое утро. Кроваво-грязная каша на земле вскоре заполнила собой и сознание Петра.

Снился Деспотовски Гитлер на совещании генштаба, который в своей манере жестикулировал, заводился, тыкал указкой в большую карту, пока, проковыряв дырку, не разорвал ее на две части.

Затем весь генералитет ушел, зато появилась белокурая Ева Браун. Она принесла Гитлеру золотой глобус, который больше смахивал на золотое яблоко раздора. Глобус невозможно было продырявить указкой, и тогда Гитлер велел Еве Браун встать на колени и стал тыкать указкой в нее. В конце концов Адольф залез на Еву сзади и долго разводил ее тектонические плиты, чтобы достать указкой до самых недр.

История всего человечества словно крутится вокруг сделки, что заключили люди с недрами Земли. Границы между тектоническими платформами полны минеральных ресурсов и воды, думал Деспотовски, проснувшись и подойдя к окну. Он отодвинул занавеску и смотрел сквозь прореху на мир.

За стеклом в лучах рассвета серебрились вершины гор. Все тектонические плиты находятся в постоянном движении, а гигантские горные цепи – это места их столкновений; там, где плиты расходятся, образуются океаны. Обратная сторона серебристой монеты – вдоль линий разломов скоплены огромные энергии. Разломы таят в себе сумасшедшие ресурсы и опасности. Десять из двадцати крупнейших городов мира стоят возле подобных цепей. Многие города рано или поздно были или будут разрушены землетрясениями или вулканами.

Однако места разломов создают идеальные условия для добычи полезных ископаемых, развития сельского хозяйства и туризма. Образовавшийся микроклимат с озерами, речушками и дождевым орошением способствует большой урожайности. Не говоря уже о красотах горных цепей и голубых водоемов-водопадов, что привлекают туристов со всего света.

Но главное, нефть, драгоценные металлы и камни, что через образовавшиеся дырки в земной коре вырываются на поверхность – в жадные ладошки людей. Магматические карманы ломятся от благ. Это привлекает завоевателей и аферистов-авантюристов всех мастей. Все блага с разломов. Выгоднее жить вдоль линий этих разломов, у вершин пяти стихий, чем вдали от них, несмотря на катастрофы, что происходят минимум раз в сто лет.

Борьба за полезные ископаемые, за нефть – была, есть и будет причиной войн. Геология дает лицензию на печатание денег. Человек хочет жить богато и красиво здесь и сейчас, но планета не терпит суеты и рано или поздно наказывает человека за алчность.

Всему виной Большая Женщина и ее амбиции. Это она призывно раздвигает плиты своих булок, закатывает зеленые ревнивые глаза. А ее соски торчат как горные цепи. Это она призывает самцов-завоевателей проникнуть в свои недра. Вот она лежит, бесстыдно раскинув ноги. Кесарево сечение. В зоне разлома светится гигантский шрам.

Однажды цветущим летом войска боснийских сербов захватили городок Сребреница, и за два дня убили несколько тысяч безоружных мужчин и мальчиков. В боснийской бойне воюющие стороны детей дошкольного возраста приравнивали к военнопленным. И как бы то ни было, события в Сребренице стали самой большой человеческой трагедией в Европе со времен Второй мировой войны. А до этого хорватская армия в ходе «Вспышки» и «Бури» совершила самое крупное «переселение народов», беспощадно изгнав все сербское население из Восточной Славонии и Сербской Краины.

В некогда шахтерском городке Петр, Эфлисон и Давид попали на торжественное перезахоронение жертв той страшной трагедии. Место останков указали голубые бабочки. Они стаей перелетали с одной поляны на другую – может быть, искали цветы с человеческим фосфором или нектар неприкаянных душ. Сотни обитых зеленой тканью гробов на выжженной солнцем траве напоминали куски дерна для английского газона. Однако эти куски недолго лежали сверху. Под причитания плакальщиц – на Грбавице, кроме официальных лиц, присутствовали в основном женщины, – их стали опускать в землю и забрасывать комьями красной глины. Тучи и густые облака сжались воедино, словно черные веки и седые брови, не в силах проронить на землю более ни одной капли. Сухие молнии вспышками фотокамер стремились зафиксировать трагедию. Трава, словно власяница, ежилась и чуть шевелилась под порывами ветра. Буря надвигалась со стороны Тресковницы.

На одном из прямоугольных надгробий кладбища Петр прочитал:

Петр подошел к свежевырытой могиле. И заглянул в рядом лежащий, еще открытый гроб, напомнивший ему гигантский шкаф. В почти пустом гробу лежали даже не останки, а тощий кулек савана с какими-то фрагментами: рука, прикрывавшая кусок головы с большим глазом. По волосам с головы и ногтям с руки через экспертизу ДНК идентифицировали останки. И сразу Петр, будто сам там был, увидел все происходившее в последние минуты этим глазом. Сребреница захвачена. Молчаливые женщины ушли через коридор в Тузлу. Мужчины либо пленены и дожидаются своей участи, либо убиты. В доме осталось много барахла, и прячется маленький мальчик Садик. Он сидит под большой кроватью или шкафом и видит, как в дом заходят гигантские воины в огромных, плотно зашнурованных, военных ботинках. Грозно сверкают начищенные до небесно-звездного блеска набойки, бляхи-пупки, портупеи и «калаши». Чтобы войники не услышали дыхание и не увидели испуганных глаз, Садик прикрывает лицо маленькой ладошкой.

Один из добровольцев открывает шкаф и видит в нем вещи. Много вещей. Здесь и пеленки, и дубленки, вязаные свитера и цветастые платья, постылое постельное и нижнее пастельное белье. Цвет и едва уловимый запах последнего толкает солдата на приятные мысли. Он, ухмыльнувшись, отходит в сторонку, давая посмотреть на приятное зрелище братке. Следующего солдата нижнее пастельное белье приводит в неистовое бешенство. Он поджигает газетку и бросает ее в шкаф. Огонь, сладострастно облизываясь, прижимается своими огненными губами и красными раздувшимися ноздрями к мягкой нежной ткани.

А в это время другой солдат разглядывает стенку – полки, полные хрустальной и фаянсовой посуды: стаканы и салатники, конфетницы и фужеры, вазы и рюмки, раскинувшие крылья лебеди и поднявшие хвосты узорчатые рыбки.

– Смотри, сколько красоты! – с размаху разбивает красивую фигурку лебедя о стену второй войник. А зачем ему, ангелу смерти, вся эта красота? – Чувствуется, здесь жили эстеты!

– Хороший вкус и жадность – препятствие прогрессу! – соглашается первый, скидывая с плеч автомат. Передергивает – хрум-хрум – затвор, сплевывает на пол. В следующую минуту вся хрустальная красота от мелких, но частых автоматных плевков вмиг превращается в хрустальную крошку, в месиво из щепок и стекла.

Большеклювые птицы-мстительницы Эринии глумятся, мстят всему теплому и домашнему. Всей прошлой мирной жизни с ее культом накопительства и мещанской алчностью, к которой они не сумели или не захотели приспособиться.

Солдаты с автоматами заходят на кухню и расстреливают все, что им попадается на глаза, – микроволновку, телевизор, плиту, миксер, тостер, чайник – все разлетается на пластмассовые ошметки, вмиг теряя свою пуповинно-шнуровую связь с точками электропитания. В шкафу новенькие адидасовские костюмы в полиэтиленовых упаковках-пакетах корчатся от высокой температуры. А под шифоньером, еле сдерживая рыдания, корчит лицо мальчишка. Дым душит его всхлипывания, по лицу текут горячие капли слез. Домашний хрусталь, одежда и другие вещи напоминают ему тепло рук матери и бабушки. Теперь это все разрушено. Оплевав и превратив в пыль и тлен все то, что его родные пестовали и лелеяли, во что вкладывали свои человеческие души, фантазию и труд, войники выметаются на улицу. Мальчик бросается было за демонами войны, подальше от учиненного ими костра. Но в ужасе останавливается на веранде. Он видит, как солдаты во дворе склонились над трупом его дяди Горана. Вынимают из рассеченного тела сердце и желудок, почки и печень. А вместо сердца кладут мыльницу с тротиловым куском. Минируют «сапуницей». Языки пламени своим жарким дыханием плавят стекло, лижут играющие блики отражения. Грохот обрушившейся крыши хоронит их, дядю и племянника, в одной братской могиле. Отрубленная листом шифера голова с пытавшейся прикрыть глаза от ужаса кистью руки выбрасываются волной на улицу.

– Поехали отсюда, – не выдержал Эфлисон неприятного зрелища массовых похорон. И вот они уже снова в машине – три здоровых молчаливых мужика. Едут, не проронив ни слова, по дороге, прячущейся то в лабиринте гор, то в лощинах улочек старинного города. На крутом повороте их на бешеной скорости обгоняет «пазик». Вместо дорожных знаков вдоль трассы висят плакаты: «Пази, снаjпер!» и «Пази, мины!» «Пази» по-сербски означает «Внимание».