Агробление по-олбански

Глава 33 Четыре татарина – гарем

Ночь была душной. С утра, пока все спали, я принимал душ. И все же нельзя сказать, что я не выспался. Я теперь всегда будут высыпаться. Владеть, по Аристотелю, своим ночным временем. Теперь мне некому варить по утрам кофе, теперь я не раб.

Со вчерашнего дня мы живем в квартире вчетвером – я, Жан, Рауль и Эрик. Но я им кофе не варю – разве что иногда. Чаще же раньше всех встает Жан. Вода приятно щиплет подмышки и спину. Необходимо взбодриться перед утренней пробежкой. Утро не любит несвежих бегунов.

Теперь я тоже бегаю с ребятами. Пытаюсь укрепить свой дух. Да, теперь я воспитываю аристократизм духа. Сплю сколько нужно – хоть девять месяцев, как в утробе матери. С утра наслаждаюсь прохладой мягко текущего времени из душа. Словно рождаюсь заново. Мы ведь вышли из лона вместе с водой. Значит, можно сказать, что море – наша общая мать. Море – символ Большой Женщины.

Утром голова работает четко. Если человек вышел из моря, то куда он стремится потом? Наверное, в круговорот всего, на вершину горы, в центр города. Все самые дикие племена проживают либо в пустыне, либо в степи. Затем они стремятся к центрам цивилизации. Но некоторые поднимаются в горы. Да, слабые из диких поднимаются в горы, потому что уже не могут жить в хаосе. Вода стекает по голове, плечам, пытается лизнуть пятки.

И всё возвращается на круги свои, в море. Круговорот. Племена приходят и уходят, как волны, оставляя на камнях следы – тайные знаки. Дно моей ванны всё испещрено такими знаками. А слив вдруг напомнил мне сосок Александры. Как это ни жутко звучит.

Хотя, возможно, это кощунство – моё неверие в тайные знаки. Все тайные знаки – домыслы людей. Или татуировки людей. Ведь что нам остается – только воспитывать аристократизм духа: царапать на стенах бедренной костью любимой: “Смерть”, “Месть”. Ведь я тоже любил свою жену, однако у меня на груди нет никаких знаков. Зато грудь полна стихов. Нормальный стоицизм. Всё остальное позор.

Неожиданно родился каламбур – что не узор, позор.

– Надо?!

– Гол!

– Надо, надо?!

– Гол! Гол!

– Надо, надо, надо?!

– Гол! Гол! Гол!

Это утренняя кричалка. Так Жан будит всю роту (трио-квартет-дуэт в зависимости от боевой готовности). Яростные звуки готовых к бою гулким эхом отдаются в пещере ванной. В сущности, люди не меняются.

Побежали трусцой, как четыре гадких утенка. Под ногами реклама фитнес-центра, призывающего строить могучие тела.

Любви уж нет, остались фитнес-центры.

– Адвокат не тренер, – неожиданно заявил на ходу Рауль, – пока он у руля сборной, ничего хорошего не будет.

– Конечно, не тренер, – согласился Эрик. Они нашли друг друга.

– Что, он во всей стране не может найти десяти ребят, которые быстро бегают и на ходу соображают?!

– Четверо уже есть, – улыбнулся Жан.

Мы бежали за Жаном, всё дальше и дальше от дому и фитнес-центра. В итоге убежали так далеко, что назад пришлось возвращаться на вьючном транспорте. Выбились из сил, хоть под землю провались.

В метро Жан закинул ногу на ногу. Деловой.

Еле доплелись. Сели в самый хвост, как раз напротив милой девушки с хвостиками. Спустя четыре минуты, что разделяют станции, настала наша очередь любоваться женщинами. Перевели дух, подняли глаза.

Впрочем, к девушке уже подошел выпивший паренек. В расстегнутой джинсовой рубашке на голое тело. Сам длинный, рыжий, шевелюра с похмелья. В общем, рыжий скелет.

– Хочу познакомиться. Саша!

Они о чем-то беседовали, парень размахивал руками, мы только улыбались.

– Ну, ладно, Саша, пока! Может, когда-нибудь увидимся…

– Конечно, увидимся, – сказал Саша, – у меня же твой номер телефона есть.

– А как твоя фамилия?

– Наивный.

Девушка в последний момент выскочила, рыжий остался сидеть напротив нас, опустив шевелюру и хитрые глаза в ладони. Пьяный обморок.

На следующей станции, стоило из динамика прозвучать красивому грудному женскому голосу: станция «Утренняя», – он очнулся и, шатаясь, перешел в другой вагон. Там сел напротив молодой эффектной женщины с маленьким ребенком. Мы это видели в окно.

Еще через станцию против нас села девушка. Красавица. Возвышенная красавица. Хотя не так, как Александра. Длинные волосы и глаза. Ноги на каблуках. Перекинула одну ляжку через другую.

Мы все аж переглянулись, мол, кто начнет первым. Попытает счастья. Эрик тут же потупил взор, Рауль начал что-то напевать под нос, Жан стал слишком серьезным, будто перед бурей. Сосредоточил взгляд.

Я по старинке взглянул на Эрика и тут увидел, как через весь вагон движется рыжий. Выискивает жертву, а сам держится за сердце и шатается.

Родилась маленькая надежда: а вдруг рыжий по пьяни не заметит? Но где там. Поезд качнуло, и рыжий плюхнулся прямо рядом с нашей красавицей. На следующем переезде они уже мило болтали.

А что мы? Мы – четверо здоровых симпатичных мужиков. И ничего не смогли предпринять. Мы были сломлены и опозорены, сломлены любовью к Александре и Оксане и опозорены беспомощностью. Я чувствовал, как трясет Жана от обиды. Но что он мог поделать?..

Решил не смотреть на рыжего. Ревность и обида. Когда-то Эрик вот также подкатил к моей жене, теперь он сломлен. Бесцветные глаза пытаются поймать свое отражение в ходуном заходившем стекле.

В спортзал пришли в плохом настроении и вдобавок без женщин.

В теннис играли пара на пару.

– Накатиками или подрезками? – встал в стойку Жан.

– Мячик слишком быстрый, – сказал Эрик, – я не успеваю за ним.

– Что такое яйца? – спросил Рауль, когда мы доиграли до 20:20.

Затем играли один на один.

– Маленькую или большую? – спросил Жан.

– До одиннадцати, – сказал я.

– Точь-в-точь как у Александры, – заметил Рауль, – до одиннадцати.

– Накатиками или подрезками? – спросил Жан.

– Подкатиками и кручеными. – Рауль даже в теннис играл как в футбол.

– А знаешь, Жан, когда ты встаешь в стойку, мне кажется, ты хочешь порвать мне пасть, – загадочно улыбнулся Эрик.

У нас, в отличие от Жана с Раулем, борьба была упорной. Эрик не успевал за шариком, а я не попадал по столу. Но сила-то точно была на моей стороне. Очень хотелось победить. Не в шахматы, так в теннис. Не мытьем, так накатиками.

Очень старался. Но проиграл. Не попал от усердия по столу в решающий момент.

– О чем ты там мечтаешь? – возмутился Жан.

– Хочу написать роман о Стамбуле. Представляешь, автостанция Стамбула в районе Кадыкей называется «Гарем». Приезжаешь в Стамбул и сразу в гареме.

– А знаешь, мне нравится Стамбул, – заметил Эрик.

– Нельзя во время игры думать о гареме, – заметил Рауль.

– Вот! – поднял палец к небу Рауль, считывая со стены. – Обратите внимание: «Настольный теннис – это сказочное удовольствие играть в кругу своих друзей, и титанический труд, если хочешь стать чемпионом».

– Хорошо сказано!

– Красивый розыгрыш.

Постепенно игра налаживалась. Стали получаться умопомрачительные сейвы. Сейвы, доведенные до автоматизма. Пинг-понг – пинг-понг-пинг-понг.

Начал чувствовать себя кинг-конгом тенниса. Это как в той сказке. Был бы теннис большим, чувствовал бы себя Гулливером в Стране великанов, а так – наоборот.

Жалко, меня не видит Оксана. Вот бы она гордилась мной, как, должно быть, Роксана гордилась своим мужем Александром Македонским, хотя он никогда и не спал с ней. Тоже мне, великий полководец прошлого. Но ему все равно было легче, чем мне. Освоил одну манеру ведения боя – фалангой, отточил ее до совершенства и прошагал в таком построении полмира. Или, например, взять Крестовые походы. Тевтонские псы-рыцари с упорством, достойным лучшего применения, наступали на позиции соперника устрашающим клином-«свиньей», а их потомок прусский король Фридрих Великий раз за разом применял свою знаменитую «косую атаку». А в теннисе – тут тебе и клин, и косой, и если надо – то всей фалангой. Ракеткой машешь, словно крестом себя осеняешь, подобно тевтонскому рыцарю.

Теннисный шарик на секунду повис на краю сетки, словно солнце на линии горизонта.

– Откуда ты так хорошо знаешь Стамбул? – спросил меня Жан.

– На госэкзамене отвечал на вопрос «Османская империя в четырнадцатом – шестнадцатом веках». Мне какая-то девчонка дала списать.

– Кто же?

Однажды я в метро сел напротив женщины с ребенком. Это было нечто, сказочные ощущения. Будто между нами существует какая-то связь тайная. Ребенок мне подмигивал двумя глазами, протягивал свои игрушки. А женщина только улыбалась и отводила глаза. Обручального кольца у нее на пальце не было. А что такое обручальное кольцо – та же игрушка. А вот смущенный взгляд в тот момент, когда я дотронулся до ее руки, и это чувство, будто ты отец еще до секса.

Наигравшись друг с другом, начали искать новых партнеров. Я остановил свой выбор на молодой девице.

– Сыграем? – предложил я.

– Только на деньги.

– Давай на глоток воды, – я протянул бутыль с минеральной водой.

– Договорились.

Первую партию проиграл вчистую – 21:1. Девушка пила жадно, запрокинув голову. Подбородок ходил вверх-вниз, губы вперед-назад, а глаза по кругу. По губам и по шее тек ручеек из волос и минералки. В жизни не видел такого чудного стриптиза. В следующей партии старался, как мог, чтоб побольше вымотать соперницу, чтоб она пила захлебываясь, чтоб глаза крутились в разные стороны – по часовой и против часовой.

– Кто выигрывает? – подошел к нам Жан.

– Дружба, – ответила напарница-соперница.

– А может, все-таки любовь? – с надеждой заглянул я ей в глаза.

Когда вышли на улицу, мне показалось, что заходящее солнце и небо похожи на белоснежный подбородок моей теннисистки и ее пухлые ярко-красные губы.