Дверь со страшным грохотом ударилась о стену.
— Что случилось? — испугалась продавщица, вытирая руки о фартук.
— Ох! Теть Вер, простите, не рассчитала.
Продавщица продолжала смотреть на Алсу с интересом, ждала, когда девушка подойдет к прилавку. Алсу приблизилась быстрым шагом, по пути открыла телефон, показала фотографию Кости Сидорова.
— Теть Вер, а такой принт на торт можете сделать?
— Красавец, — горестно вздохнула продавщица. — Скинь мне на телефон. — А чего написать?
— С днем рождения.
— Тебе когда?
— Срочно!
— Срочно не получится. — Продавщица раскрыла стеклянную дверцу холодильника, со второй полки потянула коробку, поставила на прилавок, откинула крышку.
Честно говоря, Алсу не думала, что так бывает. И разумеется, удивилась. На торте был портрет какого-то книжного красавца: волевой взгляд, губы поджаты, красный камзол, расшитый золотыми нитями. Даже обсыпанный кокосовой стружкой он выглядел эффектно. На Костю Сидорова не очень похож, но что-то близко и рядом.
— Нравится? — довольно произнесла тетя Вера. — Вчера сделала по книге «Дракон на поводке». Хотела сама съесть. — Погладила себя по круглому животу. — Но одной как-то не то. И все-таки это несправедливо, что молодым все, а мне нет. Я вот, Аистенок, замуж хочу. А никто не берет. Поболтать не с кем.
— Да ладно, — не поверила Алсу, — У вас же тут толпы. Трасса рядом.
— Вот именно трасса. Заскакивают на обед, пару слов квакнут и вновь несутся дальше. Проносятся, как мои годы.
— А вам сколько?
— У меня юбилейный год, — снова пригладила тетя Вера свой живот. Ажно шестьдесят осенью стукнет.
— Тогда ищите жениха на остановке или в очереди к стоматологу.
— Да уж! — хрюкнула продавщица.
— Или на кладбище.
— Уже хоронишь?
— Вдовца можете встретить.
— Ага, — улыбнулась продавщица. Я прошлым летом одного такого узрела. Могилка его жены аккурат против моего брата. Он ей цветочки, камушки, красиво так грустит, плачет. А сам еще ничего, вот как этот с тортика. Поплакал он, значит, и пошел на выход, а я за ним. Попрошусь, думаю, в попутчики, с кладбища по-другому никак, шлёпать и шлёпать. Выходим за ворота, он к своей машине, я за ним, а из машины трое выскакивают. Не поверишь, три телки, одна краше другой. Вот такой, блин, финт. Торт брать будешь?
Алсу заплатила за торт, вышла из магазинчика. Посмотрела на часы и ужаснулась, — до отправления школьного автобуса еще два часа. Поплелась на остановку.
Вскоре подошла девица в леопардовом пальто:
— Давно ждешь?
— Минут пять, — ответила Алсу.
— Фигово. Тебе куда?
— До Растрепши.
— По пути. — Девица вышла на обочину, принялась голосовать.
Быстро остановилась «шестерка».
— Вероничка, — выглянул водитель. — Садись.
— Я не одна.
— С подругой?
— Не.
Водитель взглянул на Алсу, чутка офигел, картинно прижал руку к груди:
— Прошу прощения, красавица, но я однолюб.
— Ты, Федька, циник и бабник, — засмеялась Вероника и устроилась на пассажирском сиденье.
Укатили.
Пришлось Алсу тащиться пешком.
По обочине пылила лошадка, запряженная в телегу.
Пасечника Махмута знали все в округе, и он знал всех. Махмут был приветливым и общительным, с готовностью делился последним куском хлеба.
— Тпру, милая, стой, говорю, — притормозил лошадку Махмут, кивнул Алсу. — Что ж это ты пешочком? — шутливо попрекнул. — Утрасим (садись)! Ножки белые поранишь.
Дождался, пока Алсу устроится, дернул поводья.
Лошадка тронулась с места. Резиновые колеса телеги легко зашуршали по обочине.
— Угощайся, — Махмут открыл коробку, достал банку с медом. — В этом году славный получился.
— Спасибо. Но я как-то не очень голодна, — честно призналась Алсу.
— Да не стесняйся ты. Я ж от души.
Захотелось услужить старику, сделать приятное. Алсу благодарно улыбнулась, поднесла банку ко рту и стала с усердием глотать тягучую жидкость. Не то чтобы она любила мед до такой степени, чтобы опростать пол-литровую банку за один присест, но ей почему-то показалось, что это порадует пасечника.
Пасечник вылупил глаза.
— Однако… будь здорова! Никто еще так не ценил мой мед. Ну прям как золотой. Якши кыз (красивая, хорошая девочка). Если ты так мед ешь, как же ты работаешь? Был бы у меня еще сын, сосватал бы не глядя.
И вдруг старик затянул песню. Алсу не знала этого языка.
А лошадка, кажется, знала, прядала ушами, тихо фыркала, по бокам метала хвостом. Свернули с трассы к дому Алсу. Она хотела остановить старика, но он только плечом дернул, запел заунывнее. Телега катила с горки, а за ними по дороге следом продолжала клубиться пыль.
Кепочка деда сбилась на затылок, обнажив морщинистый, неправильно загоревший лоб. От собственной печальной песни его разбирала дрема, он с ней боролся, засыпал-просыпался, хватал вожжи, выкрикивал недопетые слова. Еще недавно ему было одиноко, а теперь он был доволен, как тогда в детстве, когда от пуза напивался кумыса, до отвала наедался мяса. От такой обожратушки живот становился круглым, выпячивался из-под грязной рубахи и тихо булькал, матери на радость. Она щелкала по пузику искривленным из-за тяжелой работы пальчиком, обнимала сына и радовалась его сытости.
Чуть не проехали мимо. Алсу разбудила старика, спрыгнула с телеги.
— Твое? — протянул дед тортик.
— Хотите?
— Не, у меня полная телега сладостей, — отказался дед и стал разворачивать лошадь — Уж я тебя!
Лошадь тыркалась-пыркалась-фыркалась — не справилась, застряла. Пришлось Махмуту слезать с телеги. Пошли сквозь высокую траву напролом.
Вскоре лошадь трусила обратно, Махмут шел следом.
Алсу удивилась, когда вдруг на земле увидела две банки меда.
— Дед Махмут! — закричала вдогонку.
Он шел, не оборачиваясь, вобрав голову в плечи.
— Спасибо!
Махнул рукой, задом впрыгнул в телегу, нашел бутылку воды, стал жадно пить.
Глава 5
Тортик с вишенкой
Дом был пуст. На столе стоял теплый чайник, на тарелке — куски колбасы, сыра. Мать принимала гостей? Это немного напрягло. Вышла во двор, заглянула в сарай, баню. Везде глухая тишина. Напряжение переросло в тревогу. Стала искать записку, читать записи на перекидном календаре: хлеб, подсолнечное масло, колбаса, сыр… ничего нового, обычный список для магазина. Правда, появилась смесь цифр и непонятных символов, похожих на пароль. Эта абракадабра оптимизма не прибавила.
Поставила на плиту чайник, подошла к холодильнику и на дверце обнаружила тетрадный лист, примагниченный большой божьей коровкой: «Я скоро! Приду, все расскажу. Мама».
Так бы сразу. От сердца отлегло. Алсу вошла в свою крохотную комнатку, на пороге скинула туфли, платье, ощутила истинное блаженство: наконец избавилась от орудий пыток: вонючих тряпок, силикона, парика. Протопала к уголку, где располагалось подобие письменного стола — большего в деревенском доме разместить не было возможности — и поставила на стол пакетик с маленьким тортиком, открыла коробку, извлекла сласть, с полки достала свечку и спички. Примостив восковую палочку по центру тортика, запалила фитилек, и, напевая «Хеппи бездей ту ю… Костян», кровожадно откусила кусок, на который пришелся нос красавца.
Стала жевать. Как она ненавидит Костю Сидорова! Всей душой! Всеми мозгами!
С волками жить — по волчьи выть.
Мама говорила: «Потерпи чуть-чуть, перебесится, успокоится. Тут промолчим, там справимся. И начнется у нас новая жизнь!»
Откусила красавцу правый глаз.
— Что празднуем? — зашла в комнату мама. Она была в свободных голубых джинсах с завышенной талией, белой футболке и бордовой клетчатой рубашке.
— Ты где была?
— Не волнуйся, — улыбнулась мама, коготком зацепила кусочек торта. — Провожала отца.
— Приезжал? — воскликнула Алсу и тут же скисла. — А чего меня не дождался?
— Ему надо было до двенадцати вернуться в город. А ты чего так рано? Из-за вчерашнего?
— Забей, — отмахнулась Алсу.
Мать загуглила.
««Забей» — часто используют в разговорной речи. Слово вошло в обиход из строительной отрасли, когда забей употреблялось в сочетании с словами гвоздь, крюк. Сейчас его применяют часто в смысле «не обращай внимание», «не придавай значения», «не принимай близко к сердцу»».
Алсу откусила «дракону» голову. В глазах блаженство и кайф.
— С тобой все в порядке? — осторожно спросила мать. Она уже откровенно начала волноваться. — Как-то мне не спокойно.
— Что со мной может случиться? — засмеялась Алсу.
— Мало ли. Будь всегда со мной на связи. Поняла меня?
— Пожалуйста, — поправила Алсу.
— Что «пожалуйста»? — не поняла мать.
— Обычно так говорят в конце просьбы.
— Хорошо, пожалуйста, будь добра, следи, чтобы телефон больше не разряжался.
— Ма, лучше расскажи, как там папа?
В детстве Алсу ненавидела все эти королевские церемонии, дворцовые ритуалы. Было жутко обидно, что мама постоянно заставляла носить длинные парчовые платья, хотя интересы у Алсу были отнюдь не дворцовые, потому что кучу времени она проводила с отцом. Раньше дела у него шли неважно, он никак не мог адаптироваться, вникнуть в дворцовую суету, этикеты, да и жизнь самого королевства ставила его в тупик. А мама была вполне успешной королевой, правила с размахом, справедливо, беспрерывно. Зато Алсу больше времени проводила с отцом: они выходили на поверхность, много рыбачили, спали в палатках — после дворцовых шелковых простыней ночь среди комаров и муравьев еще то испытание. Когда Алсу повзрослела, отец научил ее водить машину, мотоцикл. Еще он научил ее совершать десятикилометровый кросс, купаться в холодной воде. Но потом все изменилось. Потребовались знания поверхностного слоя земли, а кто как ни папа знал об этом лучше. Он быстро стал влиятельным, выдавал разумные решения с учетом реалий жизни людей и внутреннего мира королевства. Мама же, наоборот, «вышла в тираж», стала декоративной Королевой, как она сама о себе говорила. Правда, это никак не повлияло на семейное счастье: они оставались такими же близкими и родными.
— Папе пришлось срочно ехать на Восток. Там избыток отрэнергии. Акумуляры не справляются. Придется, наверное, формировать местное глубинное озеро Нети. Папа поехал исследовать рельеф местности.
Глава 6
Перформанс
— Рассказывай, — потребовала мать.
— Все, как всегда. Сидоров с Парфеновым устроила порно-перфоманс.
«Порно» — загуглила мать. — Отображение сексуального поведения с целью вызвать сексуальное возбуждение. — Зачем это? Они хотели тебя соблазнить?
— Ма, не вникай. — Алсу открыла телефон и показала фотографию утренней встречи.
— Неужели такое возбуждает? — выдохнула мать.
Алсу вилкой ковырялась в пельменях.
— А есть чего-нибудь повкуснее? Хочу десерт из сладких лягушек.
— Привыкай к этой пище.
Алсу заставила себя есть.
— Тебя Роза Викторовна пригласила, не… вызвала в школу. Я в мусорное ведро бросила петарду.
— Ничему тебя жизнь не учит, любимая… Всё ты делаешь по-своему, назло другим. У тебя другая задача.
— Да знаю, — отмахнулась Алсу. — Но должна же у меня быть какая-то разрядка. Иначе я взорвусь сама. Фирштейн?
«Фирштейн» — загуглила Королева.
Вчера они с матерью выкопали первую картошку и собрали капусту. Сейчас капустный пирог отдыхал на подоконнике, дразнил ароматом. Для Алсу это в новинку.
— Да, забыла тебе сказать, — вдруг поперхнулась Алсу. — Меня сегодня подвез один газелист…
— Я же велела не садиться к незнакомым людям!
— Познакомилась, зовут Павел Пронькин. И ты не поверишь, он показал мне мою фотографию, спросил, не знаю ли я эту девочку?
Заметила, как у матери задрожали руки.
— Мне там лет пять-шесть, — тыкала Алсу вилкой в пельмень.
— Откуда у него твоя фотография? Тебя ни разу не фотографировали!
— Значит, фотографировали. Это точно я! Я помню этот сарафан, заколки-бабочки. Это было в первый раз, когда мы поднялись на свет.
Сейчас мать напоминала крохотное живое существо, дрожащего детеныша, который только что потерял семью. Она силилась успокоиться, гладила себе по волосам, коленям, словно затыкала дыры, через которые уходили силы. Алсу даже не подозревала, что мать может так переживать.
— Ма, все нормально. Он меня не узнал. Я видела, он заходил в школу, спрашивал у охранников, учителей. От всех ноль эмоций.
— Ты не понимаешь, — страдала мать. — Значит, он добрался уже досюда. И мы что-то должны делать. Я даже не подозревала насколько у него длинные руки. Дальше будет хуже: он поменял тактику и он нас найдет.
— Делов-то. Давай спустимся домой. Еще чуть-чуть, и я взорвусь к чертовой матери.
«К чертовой матери» — стала гуглить Королева. — «Прочь, долой!»
В груди сжалось, она заставила себя успокоиться. Как все здесь неправильно и несправедливо.
Алсу буркнула что-то сердитое. И может быть, впервые у матери в глазах мелькнула уверенность в дочери.
— Ты же знаешь, нам нельзя. — Мать выключила телефон.
Алсу все знает. Чтобы наследовать озеро Нети, она должна прожить пять лет на Земле и окончить среднюю школу. Мать права, чтобы защитить страну Нети, прекратить страхи народа, избавить его от ужаса ожидания, Алсу вынуждена пройти этот путь. Она доучится до конца, как бы больно ей не было. Еще постарается найти этого урода, который последние двадцать лет терроризирует их народ. И еще накажет его. Как? Кто ж его знает, как. Но что-нибудь придумает. Алсу, конечно, об этом матери не сказала. Не стала нервировать, забирать ее последние силы. Вместо этого зашла в спальню, переоделась в спортивный костюм и вышла из дома не оглядываясь. Так и надо. Беги вперед. Не оглядываясь.
Этим вечером Алсу бежала не как всегда. Этим вечером она держалась в тени деревьев, под каждым кустом чуяла врага, чужой взгляд.
Новый виток жизни струился по веткам, по иголкам, по извилистым тропам и корням. Лес сопровождал — как мог поддерживал этот бег жизни. Он откликался на этот бег.
Внезапно Алсу остановилась. Увидела, как у их дома притормозила «газелька».
Пронькин вышел из машины и, заглядывая через забор, пошел вокруг дома, отыскал калитку, поднялся на веранду, дернул дверь. Заперто. Он, наверное, что-то кричал, звал хозяев, но Алсу из леса не было слышно.
Из дома никто не вышел. Видимо, мать решила не рисковать. Водитель спустился, расшатал камень на тропинке, кинул в окно, посыпалось разбитое стекло. Полез в пустую раму.
Зря, конечно. Лучше бы охранял свою машину.
Что ж, ты сам напросился. Дернула дверцу, приветливо щелкнул замок. Долго ковырялась в бардачке: штрафные квитанции, ручка, зажигалка, недопитая бутылка воды… Где фотка?! Она же точно видела, как Павел небрежно кинул ее в бардачок.
Пошарила глубже: оба-на! Почувствовала холод металла, где-то в уголке сердца мелькнула надежда, что ошиблась. «Мне не нужно это, мне нужна фотография». От страха каждая секунда превращалась в час.
Где-то рядом прошуршало. Нервно дернулась, приложилась затылком об какую-то железяку. Сдержалась, чтобы не заорать. Снова прошуршало. Алсу понимала, что совершает из ряда вон выходящее, поэтому и решила, что попалась. Настоящую опасность почувствовала спиной, каждой клеточкой тела.
Оглянулась. На двери сидел воробей. Подслушивал, подглядывал.
Шутник, елы-палы.
— И вообще это не твое дело. Понял?
— Тише, — зашипел… воробей? Нет.