Аметисты Серафимы Суок

Поминки Павла Киселёва

Время уже перевалило за полночь, а в дачном доме Киселёвых гости и не думали расходиться.

Алла за хлопотами совсем вымоталась: с муторными и бестолковыми беседами в полиции, подготовкой к похоронам и поминкам.

Из-за следствия хоронить Павла пришлось поздно, его тело долго держали в морге, и вот Алле позвонили и дали добро.

Суета отвлекла вдову от черных мыслей. Алла с головой погрузилась в дела, ведь поминки надо справить так, чтобы все было, как у людей. Дом подготовила для приема гостей – это столько работы! Он у них, хоть и небольшой, всего полтораста квадратных метров, да все надо вымыть, одних окон восемь штук. Паша любил, чтобы солнца было много. А двор, а огород! Их тоже следовало привести в порядок, чтобы перед людьми не краснеть.

Алла сначала хотела устроить поминки в городе, но, прикинув, во сколько обойдется кафе, планы поменяла. В квартиру такая толпа не поместится, хотя там, конечно, ей как хозяйке было бы сподручнее. Паша был общительным, вон сколько народу откликнулось! В квартире стольких не разместить. Хорошо, что Ромка приехал, помог управляться. В отличие от некоторых!

Золовку Полю Алла не любила. Высокомерная и себе на уме, вся такая фу ты ну ты. Даже на кладбище не приехала. Некогда ей, видите ли. Двойняшка называется! Да бог ей судья. Брат у нее хоть и двоюродный, и видятся они редко, но порой выручает здорово.

К слову, это через Ромку они с Пашей познакомились. Брат с ее Пашей в одной параллели учился. Ромка гостей лучше ее знает, потому как она их если и видела раньше, то все как-то мельком: они в основном классом собирались. Вот такой у Паши дружный класс, до сих пор встречаются. Сейчас это редкость.

Из всех Пашиных одноклассников Алла Киселёва сблизилась лишь с Катей Быстровой, которая теперь Бобкова. Катерина ей понравилась сразу: приветливая и обходительная. При мимолетной встрече проявила к ней, к Алле, внимание и выказала желание продолжить знакомство. Они общались нечасто, но всегда душевно. Алла делилась со своей новой знакомой тревогами и маленькими радостями, а та участливо слушала.

Сегодня Катя раньше других к ней приехала, чтобы помочь.

Пожелав спокойной ночи гостям, хозяйка дома позволила себе, наконец, отдых. Лежа на втором этаже под пахнущим ромашковой отдушкой одеялом, Алла не без удовлетворения думала, что поминки прошли неплохо. Правильнее, конечно, было бы остаться с гостями, но силы у нее уже иссякли. С другой стороны, она их не бросила одних – с ними Ромка. Она на правах родства передала ему вахту. Пусть занимается гостями, раз вызвался помочь.

Роман Основин угрюмо допивал приторно-сладкий кагор. Весь вечер, перешедший в ночь, он откровенно скучал. Днем за обычными по такому случаю делами скучать было некогда: привезти-отвезти старших родственников, таскать мебель, продукты, помочь с готовкой – да много всего.

Родня разъехалась рано, Роман тоже бы уехал, но не мог бросить сестру одну. Сам он с Павлом не дружил, и вообще Кисель ему никогда не нравился. Оставалось только гадать, что в нем нашла сестрица. Что касается собравшейся компании одноклассников, с ними он и в школьные годы практически не контактировал, а теперь и подавно. В детстве он и со своим классом мало общался, все по шахматным турнирам разъезжал. Дружил разве только с Серегой Акимовым, с которым до сих пор продолжал поддерживать приятельские отношения. Аким с Киселем не знался и, естественно, на дачу к нему не поехал. А жаль, а то тут и словом перекинуться не с кем.

На ночь из всей компании остались самые беззаботные и пьяные: Сазонов, Фролова, Быстрова, Смагина, Мозгляков, Чунарев и храпящий на диване Гостихин. Кто в разводе, как Фролова, кто холостяковал; у Марины супруг в отъезде, дочь с бабушкой, у Быстровой пацаны выросли.

– Ну, земля пухом! – поднял очередную рюмку изрядно захмелевший Чунарев.

Тосты первого говоруна класса Кольки Чунаря стали совсем короткими. Он обвел мутным взглядом стол, вдруг остановил его на обмотанной нитью сиреневых пластиковых бусинок свече и изрек:

– Я так и не въехал, что там Алка про бусы сегодня втирала. Типа Кисель искал бусы? Ну нашел их и че? Чтобы теперь их к свечке прицепить?

– Это ритуал, дебил! – шикнула на него Марина. – Мы все-таки покойного поминаем, а не просто бухаем.

– Понятно, что ритуал. Только я не догоняю, на кой Киселю сдались эти бусы?

– Не эти. Другие. Ему нужны были бусы из аметистов! – просветили Кольку.

– А что аметисты? – допытывался Чунарев.

продекларировал Вениамин.

В прошлом они с Чунарем боролись за место классного спикера. Развязный Николай брал дерзостью и нахрапом, что у интеллигентного и трусоватого Сазонова отсутствовало. Зато отличник Веня имел широкий кругозор вместе с хорошо подвешенным языком. Эти качества стали цениться в коллективе лишь ближе к окончанию школы, и потому большую часть школьных лет первенство было за Чунарем.

Вениамин бросил короткий взгляд на Марину, та жеманно хлопнула острыми ресницами.

– Пойду воздухом подышу, – поднялась она с места.

Сазонов ринулся, чтобы составить Марине компанию, но его остановил звонкий смех Ларисы Фроловой.

– Смагина до ветру пошла! – во весь голос объявила Ларка с целью пояснить Сазонову, что его сопровождение в данном случае лишнее.

Все дружно заржали, кроме сконфуженного Вени.

– Вы можете нормально объяснить?! – рассердился Чунарь, когда хохот стих.

Коля снова потянулся за бутылкой.

– А чего объяснять? – выдохнула Фролова. – Пашке зачем-то понадобились бусы из аметистов.

– Алла считает, что бусы должны были помочь уладить дела, но они пропали. Может, из-за них Киселёв и погиб, – предположил Мозгляков.

– Как это?

– Никак. Вдова умом тронулась, – нахмурилась Катя.

Беседа стала уходить в нежелательное русло.

– Вы полегче! – вступился за сестру молчавший до этого Основин.

Пьяная компания ему изрядно надоела, но он, соблюдая приличия, продолжал держаться.

– Такое бывает, – попыталась оправдать Катерину Фролова. – Моя тетя после похорон тоже сама не своя была, заговариваться стала. А потом прошло. Врачи говорили, из-за стресса.

– Может, на самом деле в смерти Киселёва замешаны бусы, если они дорогие, – принялся рассуждать Николай.

– Вряд ли, – авторитетно заявил Сазонов. – Аметист – камень дешевый. Считай, стекляшка.

– Так то не просто бусы из аметистов, а которые принадлежали Серафиме Суок, – пояснил всезнающий Мозгляков.

– Тогда да! – поддакнул Колька. Он был рад щелкнуть по носу зазнайку Сазона. – Если эти стекляшки принадлежали кому-то знаменитому, то они могут очень дорого стоить. Суок, Суок… что-то знакомое, – наморщил лоб Чунарев. – Стойте! Я уже слышал про бусы Суок! Только не помню где.

– В нашем классе девчонка была с бусами Суок, – подсказал Мозгляков.

– Точно! Зоська Сапожникова. С дурацкими фиолетовыми бусами.

– А где она теперь? Кто-нибудь слышал о Сапожниковой? – как можно равнодушнее спросил Сазонов.

Он не хотел, чтобы заметили его интерес к Зосе. Но от Мозглякова такого рода вещи никогда не ускользали. Кирилл вообще был наблюдательным. Будь он умнее и деликатнее, продвинулся бы куда дальше мастера-механика в метрополитене.

– Вроде тоже в Питер переехала, – насмешливо произнес Мозгляков. – Она тебе нравится?

– Да ну! – с пренебрежением отмахнулся Вениамин. – Что там может нравиться? – он это произнес как можно равнодушнее, но Кирилл еще в школе просек симпатию Сазона к странной однокласснице.

Зося Сазонову нравилась. Даже очень. Тонкая, беззащитная, своими порывистыми движениями походившая на быструю птичку, всегда немодно одетая, молчаливая и недоступная. Неразгаданная тайна. В том, что за ее молчанием скрывается целый мир, Веня не сомневался. Он давно понял, что Зося совсем не такая, какой ее привыкли воспринимать в классе, не замкнутая и скучная кулема. Какая она на самом деле, Вениамин сказать не мог.

Сазонов с Зосей никогда не разговаривал, даже ни разу не сказал ей дежурного «привет» или «пока». Не доводилось.

С Зосей никто не общался, а он – как все. С детского сада Веня усвоил: против коллектива идти нельзя. Лучше, если удастся окружить себя друзьями. Если ты один, каким бы ты охренительным ни был, тебя сожрут. Охренительного сожрут скорее, чем посредственного. Посредственный не представляет угрозы для лидера, для него он не конкурент. На охренительного одиночку лидер сразу делает стойку, как охотничий пес. Охренительный – прямой соперник, потому что способен затмить своими качествами любого лидера, и он сильнее, так как не нуждается в поддержке толпы. В этом его ошибка. Против толпы не выстоять никому, даже Косте Цзю. Завалить-то Костя всех завалит, и никто не осмелится против него выступить. С ним будут считаться, как считаются с танком на автотрассе, – будут держаться на расстоянии, да и только.

Вениамин не был хлюпиком: спортивный, крепко сложенный, но, увы, до чемпиона по борьбе ему было далеко, а посему Веня боялся остаться без соратников, чтобы не отмутузила толпа гопников. Благодаря своему подвешенному языку Сазонов еще в детском саду сколотил себе группу поддержки, с которой, не без участия матери-педагога, попал в один класс.

Сапожникова, как он узнал от матери, из неблагополучной семьи. Этим все и объяснялось: и ее странное поведение, и малообщительность, и неуравновешенная психика.

Эх, если бы у Зои была нормальная семья, все было бы иначе. Он бы еще в школе стал с ней дружить, и, вполне возможно, они сейчас были бы вместе.

Тогда, в школе, водиться с белой вороной значило самому ею же стать, чего Вениамин никак не хотел.

В качестве предмета воздыхания он выбрал Смагину – привлекательную и благополучную, но обычную, в которой все предсказуемо. Если Зою можно сравнить с многотомным бестселлером в неяркой обложке, то Марина – одна лишь обложка, нарядная, глянцевая, модная, под которой, увы, лишь название и тираж.

Сазонов презирал себя за то, что не смел защитить понравившуюся девочку от задиристых одноклассников, ненавидел Зою за это и одновременно восхищался ею.

– Это точно! – не без удовольствия согласилась с ним Быстрова. – Ни кожи ни рожи. Вешалка на ходулях!

– Ты видела Сапожникову? – переключился на Катю Мозгляков.

Ему было важно знать подробности. Кирилл любил быть в курсе происходящего, он и на дачу Киселёвых напросился, чтобы удовлетворить свое любопытство.

– Видели мы Зоську! – ответила за нее Фролова. – В фитнес-центре стриптиз танцует.

– Да ладно?! – не поверил Чунарев. – Вот вам и тихоня с бусами! Я бы позырил.

– Она в бусах танцует. В тех самых, фиолетовых, – делилась наблюдениями Лариса. – Но выглядит секси.

– В бусах?! – изумилась Катя. – Когда ты ее видела в последний раз?

– Так в субботу. Я в бассейн шла, а у нее занятия в зале со стеклянной стенкой. Стоит такая в босоножках на платформе, трико в обтяжку и в этих своих бусах.

– Стриптиз в бабушачьих бусах?! – нервно хохотнула Быстрова. – Как была чокнутой, так и осталась.

– Раньше Сапожникова танцевала без бус, а в последнее время только в них, – пожала плечами Лариса. – Но двигается она классно. И бусы смотрятся гармонично. Винтаж.

– Старье! – не согласилась Катя.

Полученная информация ее озадачила: бусы у Зоськи?! Ведь Кисель их у нее забрал! Похвастался, как у него все ловко получилось, слова спрашивал для заклинания. Или так и не смог сделать дело и про все наврал?

– А что, эти бусы реально Суок? – обнаружил себя Гостихин, продирая глаза на диване, что стоял в дальнем углу. Пошатываясь, Жора подошел к столу и потянулся за водой. – Сушняк, – пояснил он. – Вроде почти не пил, а колбасит не по-детски.

– Что еще за Суок? Не слышала о таком бренде. Какой-нибудь очередной хендмейд, – вернулась с воздуха Смагина.

Кажется, разговор зашел на ее тему. Марина демонстративно поправила свою подвеску с лазуритами «Raganella princess».

– Суок – так звали куклу из «Трех толстяков», балда! – громко в голос засмеялась Фролова.

Она не упустила случая поддеть Смагину-Рассохину. Строит из себя светскую львицу на том лишь основании, что какой-то там троюродный родственник ее мужа футбольный арбитр. Илья Рассохин! Может, просто однофамилец, а про родство Маринка выдумала, чтобы добавить себе очков. Задирать нос она любила всегда.

– «Три толстяка» – это сказка. В таком случае «бусы Суок» звучит как «бусы Красной Шапочки»! – поспешила реабилитироваться Марина, снисходительно фыркнув, что значило: «Не тупее тебя, Фролиха!»

– У сказочных персонажей тоже могут быть прототипы, – не удержался от комментария Вениамин. – В основе «Трех толстяков» лежат переживания автора. Кукла Суок – это возлюбленная Олеши.

– Сапожникова говорила, что ее бусы раньше принадлежали той самой кукле Суок, – подтвердил Мозгляков.

– Алёши, куклы… Вы че, недоперепили? – икнул Гостинин. – Харэ разводить заумные разговоры! Башка должна отдыхать!

– А у тебя она и так не переутомляется.

– Да ну вас! – оскорбился Жора. – Как в библиотеку зашел! – Он прихватил со стола ломтик сыра и отчалил на свой диван.

– Было такое! Зоська еще шептала на них что-то, – вспомнил Чунарь.

– Ага! Колдовала, – с сарказмом сказала Маринка. – Смешная она. Рассказывала, что, если бусам пожаловаться, они все устроят.

– Кому рассказывала? Тебе, что ли? – усмехнулась Фролова. – Ты же с ней не дружила.

– С Сапожниковой никто не дружил, – согласилась Быстрова. – Мутная она. У себя на уме. С такими никому не интересно.

– Да, я с ней не дружила, – не стала отрицать Марина. – Не мой уровень. Зоська Светке Хлудковой рассказывала, а Светка мне. Так вот, Сапожникова уверяла, что через эти бусы у нее связь с потусторонним миром.

– Ну не дурочка ли? – Катя манерно передернула плечиком. – Зоська пыталась придать себе значимости, вот и выдумала небылицу. Она всегда была никем, никем и осталась! – И, желая замять тему, предложила: – Давайте уже выпьем! Мальчики, у меня давно опустел бокал!

Катя приняла позу королевы бала: она протянула пустой бокал, манерно оттопырив мизинчик; глаза полузакрыты, подбородок высоко поднят так, что выбившийся из пучка локон упал на нарочно оголенное плечо.

К ней со всех сторон потянулись наливать спиртное. Смагина ревниво отвернулась: она тоже была не прочь оказаться в центре мужского внимания, но вовремя не сообразила провернуть старый дешевый трюк с опустевшей тарой.

– Нет, нет! Водку не надо! – кокетливо запротестовала Быстрова. – Налейте мартини!

– Мартини закончилось. Давай коньячку, – предложил альтернативу Николай.

– А давай! – задорно махнула рукой Катерина.

В эту ночь ей хотелось забыться и хоть здесь почувствовать себя прежней Катей Быстровой: яркой, веселой, пленительной, задающей тон в коллективе.

Ближе к утру все стали разбредаться по дому, чтобы прикорнуть кто где. Алла загодя позаботилась, чтобы всем хватило спальных мест. Она была родом из поморского поселка, где традиции прежде всего, главная из них – не упасть в грязь лицом перед людьми.

Кате не спалось. Изрядно набравшись, она вышла на террасу. Бледной грушей желтела луна, ветер гнал за горизонт рваные облака.

Закурила. Струйка дыма разбавила прозрачную свежесть предрассветных сумерек. Сигарета облегчения не принесла, напротив, во рту появился противный привкус.

В последний раз Катя курила в колледже, когда нервничала перед экзаменами. Экзамены она тогда провалила и из колледжа вылетела. И вот с недавних пор начала курить снова.

– Придурок! Какой же этот Кисель придурок! Ничего поручить нельзя! – Быстрова гневно затушила недокуренную сигарету и вернулась в дом.