Апгрейд

Интерлюдия. Сандрино

В сравнении с плечистым двухметровым Сандрино снайпер кажется подростком. Он смотрит в сторону, виновато пожимает узкими плечами и оправдывается:

— В первый раз такое! Этот человек будто бы знал, что я буду стрелять, как-то даже не по себе стало. Еще когда разрабатывал его, мне показалось, что он узнал меня в толпе.

Если бы Сандрино не нанимал его раньше, пристрелил бы на месте. Но этот снайпер никогда не промахивался, всегда работал чисто. Сандрино тоже всегда работал чисто, а теперь промахнулся киллер и его подставил. Если Боэтарх завтра потребует отчета по Тальпаллису, ему придется точно так же пожимать плечами. Хоть сам иди и перерезай горло Тальпаллису. Так ведь нельзя просто взять и ликвидировать его — он полноправный гражданин, а не какой-то там черноротый.

Пока киллер рассказывает небылицы, Сандрино думает о том, как оправдаться перед Боэтархом. Он постарается просто не поднимать тему, у Гамилькара сейчас море проблем, и есть вероятность, что он переключится на что-то более важное, чем Тальпаллис. Если босс все-таки потребует отчета, придется сказать, что объект в разработке, и самому с ним разобраться.

Раньше босс был расчетливым и предсказуемым. Но все изменилось с тех пор, как он начал искать неизвестно что на ступенях первого уровня. И нашел девку и какого-то безбашенного чувака. И все полетело в бездну. Гевиала убили, Сандрино остался один, босс стал раздражительным, того и гляди даст пинка под зад, и тогда конец. Придется, как остальным гемодам, или к озверелым уходить, или скрываться на первом уровне, а там сейчас ой как жарко.

Вспомнив свою жизнь в лесу, Сандрино передергивает плечами.

— У тебя есть два дня, чтобы исправить ошибку,— говорит Сандрино, не глядя на киллера, и сгибает железный прут, который вертел в руке.

Киллер меряет его взглядом — как в прицел ловит, кивает и удаляется, сунув руки в карманы широких штанов. Из разрывов туч выглядывает солнце, брызгает в лицо золотом, будто намекая, что этот свет не для него, и скоро все закончится: Сандрино не был и никогда не станет полноправным гражданином Карфагена. Он носит не браслет и не чип — бумажку с печатью и подписью Боэтарха. «Этому рабу разрешено передвигаться самостоятельно и выполнять распоряжения хозяина. Хозяин — Гамилькар Боэтарх».

Несколько раз его задерживали ловцы, но отпускали. Если Боэтарх психанет, а он в последнее время как с ума сошел, и порвет бумагу, то подпишет Сандрино смертный приговор, его отправят обратно на полигон, где военные отрабатывали на нем рукопашку.

Гемод шагает к «синичке», которую уже привык считать своей, садится за руль, взлетает. На самом же деле у него нет ничего своего, даже жизни — все принадлежит Боэтарху.

У него было два часа свободного времени, пока у хозяина заседание, теперь пора возвращаться, чтобы тенью следовать за ним.

Во флаер Боэтарх приходит десять минут девятого. Он и рад бы, чтобы Сандрино сопровождал его везде, но Совет открыт только для аристократов, жителей пятого уровня.

— К жене,— командует Боэтарх, зевает, падает в кресло и включает голопроектор, который сразу же выдает сообщение от Верховного жреца, к которому босс зачастил.

Ведя флаер, Сандрино следит за Боэтархом боковым зрением: босс хищно облизывается, напрягается и отвечает жрецу. Голограмма старика тотчас появляется над столом. Приложив руку к груди, жрец склоняет голову.

Сандрино так удивлен, что таращится на босса в открытую, но вовремя спохватывается и отводит взгляд. Почему боссу кланяется сам Верховный жрец? Какие тайны их связывают?

Боэтарх считает своего раба предметом интерьера и не видит смысла ничего от него скрывать.

— Ты просил проследить за самочувствием девушки. Она умерла сегодня после обеда,— говорит жрец и не смеет поднять головы.

— От чего? — Боэтарх самодовольно улыбается.

— Аневризма. Лопнул сосуд в голове… Невероятно! Все выглядело, как естественная смерть.

— Я знаю, что такое аневризма,— ворчит Боэтарх.

— Величайший дал тебе силу, мой господин,— блеет жрец.

Сандрино не понимает, о чем они, но чует опасность, исходящую от босса. Раньше это чутье неоднократно спасало ему жизнь, и сейчас оно вопило: «Беги, спасайся!!!»

— Ганнон, ты не представляешь, в какое дерьмо превратился мир! В людях нет веры. — Голос Боэтарха меняется до неузнаваемости, в нем дребезжит ненависть. — Гисконы, Магоны, моя жена, Ганнон! Магоны — в особенности!

— Величайший… не заинтересован в них?

— Да, но меня не хватит на всех! Каждый пятый — отступник. Каждый третий — потенциальный отступник!

— Величайший благословляет тебя, мой господин!

Сандрино искоса глядит на Боэтарха, вперившегося в свои сцепленные пальцы, и на краткий мир глаза босса застилает клубящаяся чернота, черты лица заостряются, он оскаливается. Волосы на руках гемода, который повидал всякое, становятся дыбом.

Три биения сердца — и перед Сандрино тот Боэтарх, к которому он привык. Гемод шумно сглатывает слюну, чувствуя себя зверем, на лапе которого сжимает зубы капкан.