Аргентинец поневоле 2

Глава 18

После празднования наступления Нового, 1833 года подготовка к «экспедиции в пустыню» вступила в решающую фазу. Пустыней южные земли называют не потому, что там бесплодная пустыня. А потому, что там живут индейцы. А индейцам для перекочевок и ведения своего примитивного хозяйства требуются огромные территории, где они могут вольно бродить. А раз нет или очень мало людей — значит там «пусто».

Так вот, Рохас, руки которого далеко хватали, задумал провести военную экспедицию против индейцев с целью захвата новых земель на юге, и новому губернатору Балькарсе пришлось с этим снисходительно согласиться. Так как возражать по существу было нечего. Это была национальная мечта. О завоевании новых земель, о славе и о богатстве.

Война — дело святое. Ничто так не учит людей уму-разуму, как война.

Сам же неистовый генерал, хотя Господь и отказал ему в таланте военачальника, все еще стремился выиграть сотню сражений, покорить громадные, необозримые территории, где можно идти долгие дни и недели и так и не увидеть ничего, кроме шири степей, возвести на юге десятки новых городов и завоевать для своей страны тысячи покорных подданных.

Экспедицию в пустыню принято связывать с именем Хуана Рохаса, но на самом деле он хорошо подготовился и действовал не один — а в составе силового блока каудильо.

Главнокомандующему столичной провинции помогали упорный Хуан Факундо Кирога ( «Зубодер») и каудильо Мендосы Хосе Феликс Эскивель-и-Альдао ( человек с очень интересной биографией, начинавший как доминиканский священник, а затем в революционном бардаке быстро дослужившийся до генерала и взявший под контроль не только родную Мендосу, но и соседние провинции Сан-Хуан и Сан-Луис). Оба этих каудильо желали огнем и мечем вписать свои имена в память человечества. В общем, решительное наступление на юг было мастерски подготовлено.

Кроме этого, племена индейцев старались расколоть и рассорить. В пампе полыхали раздоры и ненависть.

Дерутся дикари между собою — для Аргентины это очень хорошо. Пока они грызут друг другу глотки, им дела нет для наших рубежей.

Индейцев Рохас делил на три категории — друзья, союзники и враги. А как они в отдельности зовутся — сам черт не разберет.

К друзьям относились те, кто полностью перенимал уклад жизни креолов и переходил в христианство.

Союзниками считались мирные индейцы, жившие обособленно от белых на своих территориях. Рохас оказывал им такое же покровительство, как и друзьям, вплоть до материальной помощи. Чтоб варваров держать в узде, помимо силы средство есть другое — ласка. Коня ведь тоже можно по всякому взнуздать. Силой ему одеть уздечку или лаской. Тут одной сноровки мало. Нужен системный подход.

А это правило еще от древних римлян повелось «руками варваров подчинять себе варваров». Так намного дешевле выходит, чем лишь на грубую силу уповать.

С врагами, которые не желали сотрудничать и нападали на поселения креолов, нужно было воевать. Справедливости ради следует отметить, что индейцы нападали на креолов, как собаки на сало, не по причине врожденной свирепости характера, как любят представлять это некоторые историки.

Дело в том, что креолы проводили перманентную политику вытеснения индейцев с их земель, а непримиримые индейцы, в свою очередь, пытались отогнать креолов подальше. Сжигая все и не оставляя камня на камне.

Ежегодно краснокожие головорезы совершали на нашу землю разбойничьи набеги и возвращаясь в свое стойбище, вытряхивали перед соплеменниками из своих дорожных сумок аргентинские скальпы. В том числе женские и детские.

Словом, индейцы давали повод обижаться на себя. Случалось, им хотели отомстить, а бывало, и мстили. По мере сил и возможностей.

Краснокожие, внушающие страх и ненависть, словно татары Золотой Орды грабили все, что было возможно. Лилась кровь христианская. Недаром же в приграничных областях среди женщин так популярно стало имя Долорес, то есть «Скорбь».

В этой местности нельзя было ни на минуту выпускать саблю из рук. И времена же были, и не перескажешь!

Позволить себе такую «роскошь», как мирное сосуществование с креолами, могли только слабые, малочисленные и разобщенные племена, земли которых были не слишком привлекательны.

Война на юге в сущности никогда не прекращалась, пожар никогда не утихал. Мелкие стычки и налеты были характерной особенностью Приграничья. Походы против воинственных индейцев на пустынные немирные окраины страны предпринимались с давних пор, в том числе и приснопамятный Бернардо Ривардавиа санкционировал подобные мероприятия, но все как-то было без особого успеха. Без огонька.

Понятно же, что хвастать и прохлаждаться в столице, совершая паломничества по особнякам богатеев, для любого офицера гораздо приятней, чем связываться с кровожадными индейцами, с большой вероятностью потерять свой скальп и вместе с ним и голову.

Армия собиралась.

Настроенная решительно одержать, наконец, великую победу. В чем пока Небеса уже три сотни лет аргентинцам упорно отказывали. Будущее не оставляло нам выбора, кроме полной победы или самого черного поражения. Или мы, или людоеды. Третьего не дано.

Зачернели дороги — птицы тучами слетелись, как всегда бывает перед всяким набегом. Чуют падальщики поживу!

Я тоже собрал свой отряд из двухсот воинов и тридцати обозников и готовился выступить на своем участке. Этой силы вполне хватит, чтобы уничтожить любое индейское племя. А потом еще одно и так далее.

Как я уже упоминал, индейцы редко собираются толпой хотя бы в сотню воинов. У них каждый сам себе вождь и командир. У этих шаек были свои порядки и свои вожди; соединялись они редко.

Наша задача — взять под контроль и завоевать широкую полосу «Теневых пустошей». Надеюсь, часть этих новых земель достанется мне лично. Тогда и я сумею пролезть в тесные ряды латифундистов. Я видел в этом походе реальную возможность усилить свои позиции в аргентинском государстве. А что придется рисковать, потеть и ставить на кон свою голову, так дело того явно стоит.

Собрались мы еще в конце марта. 22 марта 1833 года сам Рохас выступил из своей энстансии в поход во главе двухтысячного отряда. А в апреле хлынули такие дожди, что я думал, что это начался всемирный потоп. Ручьи вчерашние — сегодня реки.

Оказалось что это обычный сезон дождей в Аргентине, все, что я видел раньше, было в период засухи. А сейчас степные реки, не встречая препятствий, так широко разлились, особенно в местах впадения притоков, что я думал, что мы ненароком оказались в открытом море.

Однако, спешка не всегда на пользу… Пока мы добрались до Рио-Колорадо, пока подождали, чтобы вода спала и река успокоилась. Пока переправились. Уже и май настал.

Будем воевать зимой, по холодку. Так учит опыт, сын ошибок трудных. Любой здешний дурак знает о жизни в пампе больше, чем пришлый мудрец. Летом, когда трава в пампе высыхает, индейцы могли бы пустить нам навстречу огонь. И тогда степной пожар либо уничтожил бы нас, либо заставил, спасая жизни от вечно голодного пламени, побросать все оружие и припасы и бежать без оглядки. Сейчас подобная неприятность нам не грозит.

Хотя дело и обещает быть жарким. Все грозило обернуться настоящей мясорубкой.

Войско у аргентинцев и у индейцев в основном состоит из кавалерии. Вооружение у них было очень разнообразно.

В былые времена индейцы активно использовали луки и отравленные стрелы. Аргентинцы же выезжали на битвы в металлических шлемах и кирасах, чтобы иметь некоторую защиту.

Но такой всадник обременял лошадь и никогда не мог догнать легкого индейского конника. Сейчас индейцев загнали в безлесные места, а если были там упругие деревца, пригодные для хороших луков, то их уже все вырубили. Да и с ядами у южных индейцев дело обстоит намного хуже, чем у северных. Климат подкачал.

Так что луки индейцы используют теперь редко. Да и трудно было использовать стрелковое оружие во времена так полюбившихся индейцам внезапных ночных нападений. Основное оружие у краснокожих — боло. Кругляши на веревке. Их можно кидать, запутывая ноги вражеской лошади. Или использовать в качестве кистеня. Круша вражеские черепа.

Так же краснокожие прекрасно работают копьем, булавой или арканом. Ружья у них трофейные и этих «труб громов» мало. Так же как и седел со сбруями, которые достаются только вождям и прославленным воинам. Своих лошадей краснокожие не подковывают, за неимением кузниц. Помимо прочего, колеса патагонцы так и не освоили, используя для перевозки тяжестей примитивные волокуши.

Некоторые индейцы, вместо палиц, вооружались конскими челюстями, насаженными на толстые и крепкие палки и прикрепленными бечевкой; это оружие, особенно в сильной руке патагонцев, оказывало им страшные услуги, так как ломало каждую саблю.

Аргентинцы в целом вооружены примерно так же. Мушкет для конника неудобен, так как на ходу его не зарядишь. Не говоря уже о винтовке. Пистолеты дорогие и мало кто их имеет. Большой популярностью пользуется обрез ( то есть лупара). Сделанный из мушкета, которому обрезали ствол и приклад. Такой обрез и короткий, то есть можно его зарядить на лошади, и весит немного, коня сильно не обременяет. Заряжается, как правило, такая штука крупной дробью, чтобы не мудрить с прицеливанием.

Сабель и палашей тоже на всех не хватает. Так что в основном аргентинцы используют кнут, в кончик которого вплетают свинцовую пулю, чтобы получилась убойная штука. Кавалерийскую пику. Аркан и кинжал.

Свой отряд я, конечно, вооружил на сто процентов. У каждого моего бойца клеенная легкая полотняная кираса. Лупара и пистолет. Чтобы дробью обезвредить врага, а потом подъехать поближе с левой стороны и пулей добить. Плюс сабля или палаш. Легкая пика, кнут и аркан.

За Рио-Колорадо начинались дикие, первозданные места. Полные потенциальных опасностей. Ежеминутно из-под копыт наших лошадей срывались стаи желтых куропаток. Я несколько раз видел вдали страусов нанду, как бы стоявших на страже. Иной раз из высоких трав выскакивал пампасский волк и убегал по своим делам. А вот пролетел в карьер табун диких мустангов, с развевающимися по ветру густыми гривами и хвостами. Полная пастораль.

Засады индейцев мы пока не очень боялись, так как в этом месте тянулась низкая степь, которая просматривалась на огромное расстояние. Равнины, равнины, равнины — повсюду сплошные равнины и ничего больше.

Ровные как тарелка. Не имеющие конца и края. Новых горизонтов здесь — хоть сомбреро ешь!

Однако, выйдешь в поле, сядешь срать — далеко тебя видать!

Правда, бывает и так: ступаешь вроде твердо по земле, а вдруг — провалится она, а под нее яма. Хоть и неведомая степь кругом, а чувство, словно попал на змеиное болото…

Отважные аргентинцы шли не в бирюльки играть, а раз и навсегда решить индейский вопрос. Лозунг «Хороший индеец — мертвый индеец» и в Аргентине пользовался огромной популярностью.

Уже полдень. Мы отмахали километров двадцать от берега реки. А в далекой степи по-прежнему не видно ни одного человеческого существа.

Через день пути по вражеской территории, к вечеру мы достигли индейского поселения двоедушного Нокучиека. Так звали вождя могучего приграничного племенного союза, считавшего себя истинными хозяевами этих равнин и доставлявшего аргентинцам столько хлопот.

Но индейцы почему-то нас ждать не захотели. Их и след простыл. Исчезли все, и стар, и млад. Уходя из деревни, индейцы захватили с собой и всю домашнюю утварь. Очевидно, они не бежали, спасаясь от нашего воинства, а спокойно ушли кочевать, взяв все необходимое. Да, народец!

Пришлось становиться на бивуак, огородив нашу ночную стоянку кольцом из телег. Осторожность — сестра мудрости. Но такое положение дел мне очень не нравилось. На сердце скребли кошки.

Так как индейцы оставались хозяевами положения. Где нам искать их было решительно непонятно, зато воины Нокучиека в любой момент могли напасть на нас. Интуиция подсказывала мне, что в подобных условиях мы окажемся беззащитны перед всякой неожиданностью.

И если мы как-то были защищены за оградой из возов, то наши лошади и гурт скота, который мы взяли в качестве провианта, съедая одну корову за два присеста, могли быть ночью угнаны индейцами. И тогда наша война разом закончится и придется возвращаться не солоно хлебавши. Расклад, прямо скажу, не очень приятный.

Каждый необдуманный шаг грозил стать последним, как для меня, так и для воинов из моего отряда. Смерть в этом походе шла рука об руку с каждым человеком, ни для кого не делая исключений.

Как бы с меня, еще живого, патагонцы не начали бы кожу обдирать…

Вальдес, бывший у нас в отряде следопытом, сумел вычленить среди множества индейских следов в степи, оставленные отрядом воинов. Эти постоянно ездят по пампе колонной по двое. Следы вели дальше на юг, но нам это не о чем не говорило, так как индейцы любят петлять как зайцы, появляясь неожиданно, там где их совсем не ждут.

А судя по всему, у Нокучиека, хитрого как змея и терпеливого как паук, оставалось еще около полусотни диких бойцов. И кроме того, к ним может присоединится отряд старого Нарагуана, а там краснокожих горячих голов будет еще более восьми десятков. Хотелось бы не затягивать поиски, а разбить врага поодиночке.

Чтобы не плутать в бесплодных поисках, придется нам выманить индейцев на живца. Что же, нужда — превосходная учительница…

Авось, доведется мне еще не раз расквитаться с этим зверьем!

На следующий день, по полной опасности пампе на юг поехала одинокая телега. Ее сопровождали два гаучо: Кинтано и Франсиско, которого все называли просто Пако. Пако рулил лошадьми, а Кинтано метался вокруг на лошади и обшаривал взором горизонт в поисках краснокожих. Они уже удалились от лагеря километров на девять а врагов все не было видно.

Скоро телега уперлась в препятствие. Препятствием этим была большая колония вискачей.

В степях по берегам Ла-Платы и Параны нельзя проехать и 35 км, чтобы не наткнуться на норы этого кролика южных стран.

Вискача несколько крупнее кролика и по очертанию головы похожа на большую крысу. Длинный хвост и короткие передние лапки придают вискаче еще большее сходство с крысой. Три пальца на задних лапах этого зверька побудили ученых дать ему видовое название «трехпалый». Такие же пальцы у агути и так называемой гвинейской свинки.

Вискача роет такие же норки, как североамериканский сурок, называемый луговой или степной собакой. Как это ни странно, в норах тех и других ютятся иногда птицы из породы сов. Ученые долго не знали, пользуется ли эта птица гостеприимством четвероногих или забирается в и норки как враг. Последнее предположение оказалось вернее, так как в желудке убитых птиц находят остатки вискачей, служащих им пищей.

В норках вискачей и степных собак гнездятся и змеи, чаще других гремучие. Совы пожирают также и их.

Вискача имеет обыкновение собирать все, что ей попадается: камни, корни, комья сухой глины, кости, и таскать их к своей норке, перед отверстием которой образуется таким образом целая кучка всякого добра. Рассказывают, что один путешественник, потерявший в степи часы, нашел их потом перед норкой вискачи.

Агути любят селиться в бесплодных равнинах юга Патагонии, вискачи же роют свои норки преимущественно в жирной глинистой, богатой растительностью почве пампасов. Их пищу составляют корни чертополоха и дикого артишока. Вискачи совсем не водятся по другую сторону реки Уругвай, хотя там почвенные условия вполне подходят для них. Можно было бы подумать, что преградой к движению животных на восток была река; на самом деле не так. Парана гораздо шире Уругвая, а между тем вискачи переплыли ее и поселились на ее восточном берегу.

Наши друзья мало думали об этих интересных животных: им было только досадно, что они встретили на пути их колонию. Ехать прямо через изрытую зверьками равнину значило ехать шагом. Лошади каждую минуту могли провалиться и сломать себе ногу, потому что грызуны провели под землей целые галереи. Тем не менее, окинув взглядом равнину и не видя конца и края холмикам вискачей, приятели решили, что объезжать их было бы слишком долго, и поехали прямо.

— Не везет нам, — сказал Пако, слегка сдвинутый искатель приключений, бунтарь по жизни. — Черт возьми, вся равнина изрыта! Делать нечего, поедем прямо.

— Я тоже думаю, что это лучше всего, — флегматично ответил Кинтано, галисиец по происхождению.

Проехав еще метров пятьсот друзья поняли, как им не повезло. Так как именно это место индейцы выбрали для засады.

К счастью, индейские всадники в степи видны издалека. Но сразу было понятно, что телега обречена. Ей не выбраться из этой изрытой равнины. Никак. Самим бы ноги унести!

Но гаучо не унывали. Хотя сейчас только ловкость и точность движений могли спасти их от смерти, угрожавшей каждую минуту. Пако изумительно ловко спрыгнул с телеги, подскочил к левой лошади и освободил ее, обрубив постромки. Тоже самое Кинтано как заправский фокусник сделал с правой лошадью. Таким образом гаучо оставляли индейцам обреченную телегу, но пытались спасти хотя бы лошадей.

Пако сел верхом, без седла, развернулся и поскакал назад. Кинтано последовал за ним держа в поводу запасную лошадь. Скакать в этом месте следовало очень осторожно, смотреть под ноги лошадям и не приближаться к норам. Получалось лишь передвигаться быстрым шагом. Хитрые индейцы предусмотрели эти трудности, поэтому приближались с юго-востока, оставляя колонию вискачей несколько сбоку. Срезая путь и пытаясь перехватить врагов при отступлении.

В момент обнаружения засады до индейцев было чуть больше километра, пока гаучо выбрались на твердую почву — краснокожие демоны сумели отыграть из них более трехсот метров. Гаучо припустили изо всех сил, полагаясь на резвость своих лошадей.

Это была минута всеобщего напряжения.

"Не думай о секундах свысока,

Наступит время, сам поймешь, наверное,

Свистят он как пули у виска

Мгновения, мгновения, мгновения…"

Краснокожие преследовали их около получаса, проскакав еще четыре с половиной километра, и отыграв еще метров двести пятьдесят, когда заметили впереди, в степи, большой отряд конницы аргентинцев. Человек шестьдесят- семьдесят.

Для индейцев, которых было всего с полсотни, это было слишком много, поэтому они мигом повернули назад, занявшись трофейной телегой. Конечно, краснокожие не умели считать, и все что больше десяти для них было просто много, но все же им как-то хватило ума сообразить, что силы неравны.

Захваченная добыча порадовала индейцев. Просто праздник какой-то! Двести кг грузов. В том числе два бочонка с хорошим алкоголем, общей емкостью тридцать литров. И пара мешков с мукой. Плюс горшки, кружки, тарелки, вяленое мясо -чарки.

Индейцы как дети. Хотя люди Нокучиека уже имели негативный опыт пьянки, но о нем уже все забыли. Да и что такого тогда случилось? Один воин умер? Духи сами знают кого забирать на поля вечной охоты. Трое ослепли? Опять же все в руках духов. У богов, Создателей Вселенной, есть определенные правила и «ахокнекенке» просто должны им следовать. Да и вообще индейцы не видели никакой связи между выпивкой и смертельной опасностью.

Зато как тогда было весело! Так что краснокожие немедленно организовали импровизированный пикничок на природе. Наливая себе в кружки алкоголь и закусывая чарки. Разрывая зубами вяленное мясо. По мере того, как все больше алкоголя оказывалось в желудках индейцев, тем более воины становились веселыми и беспечными.

— Какие враги? Да я их сейчас всех одной левой. На части разорву! Нокучиек великий воин! — смеялся предводитель краснокожих.

Остальные индейцы были не менее веселы и благодушны. Скоро они, давясь от беспричинного смеха, натаскали хворосту, состоявшего из корней, прутьев и маленьких палочек, иногда валявшихся перед норками американских кроликов, сломали телегу на дрова и развели пять костров. Из походных фляжек налили воды прямо в муку, получили импровизированное тесто и стали намазывать его на палки и прутья, подобранные у кроличьих нор.

Жаря примитивные хлебные «шашлыки» на огне. И безудержно продолжая поглощать найденный алкоголь. Они были неприхотливы к питью и яствам поскольку с детства привыкли питаться тем, что давала им природа. Поел — повеселел. И что еще для счастья нужно?

А если по-научному, то отягощенная алкоголизмом родителей наследственность, отсутствие нормального воспитания, небольшие дефекты психики, половые извращения, наркотики, черепно-мозговые травмы — до добра никого не доведут. Даже индейцев.

Праздник продолжался уже два часа, дозорных сменили и налили им штрафную, больше никто в дозор не вышел. Все чувствовали себя непобедимыми. Все в полном порядке.

Еще через пару часов алкоголь сморил краснокожих героев. С орлиными носами и раскосыми черными глазами. Грязных, пыльных, грубых и отталкивающих внешне…

В битве с «зеленым змеем» уверенно победил змей. Стоянка напоминала собой поле битвы. Тут и там и лежали тела индейцев. Некоторые оставались недвижимыми, другие лежа еще что-то буровили и пытались делать неуловимые пассы руками.

И тогда с наступающими сумерками показалось полторы сотни отважных аргентинских кавалеристов. Индейцы не оказали никакого сопротивления. Их всех гаучо перекололи пиками, не вставая с седла. По-простому, по-нашему, по-советски.

— Плохие люди! — презрительно процедил Хулио, который и здесь сопровождал меня, втыкая пику острием в землю, чтобы очистить кровь. И даже в довершении своей сентенции сплюнул.

Другой гаучо, Сельвестре ( в переводе Лесной), у которого после одного падения с лошади в голове все перепуталось так, что на испанском наречии он мог членораздельно произнести одно лишь слово «дерьмо», тут же поддержал Хулио своей любимой репликой.

Так нами была одержана первая победа.

Заранее подготовленная. Так как донкихотство нам было чуждо. Спирт на этот раз был нормальный, питьевой. И он был разбавлен ключевой водой в требуемой пропорции. Эта водка была предназначена для выдачи «наркомовских ста грамм.» Но ушла уважаемым индейцам. Так же и продуктами мы поделились своими.

Единственное отличие от нашей диеты — немного развели стрихнина и побрызгали весь провиант, который должен был попасть к неприятелю. Так же стрихнин был добавлен и в алкоголь. Доза была мизерная, убить не убьет, но действие алкоголя усугубит и здоровья тебе не прибавит. И даже здоровенные патагонцы не должны были после такой попойки оставаться на ногах.

Потом оставалось только подсунуть эту приманку индейцам и вуа-ля. Дело в шляпе! Любители халявы и покупок ослов у среднеазиатских цыган угодили в ловушку. Пусть пеняют на себя. А у нас — полная победа и без потерь. Если не считать телеги, которую индейцы просто спалили. Но, неприятность эту мы переживем.

На следующий день мы наткнулись на «живого мертвеца». Это был старый индеец, который уже не мог ходить и бесхитростно лежал на траве, в ожидании своей смерти. Или хотя бы стервятников. Мы его не тронули. Зачем? Сам умрет о голода и без ухода. Не плакать же над ним?

Индейцы постоянно кочуют по пампе. А кибиток и повозок у них нет. Поэтому ежу понятно, что они никогда три месяца и более не будут таскаться с лежачим больным. Особенно если это старик, который уже пожил достаточно. Когда туземцы замечают, что дедушка не так бодр и часто болеет, то они ему говорят без обиняков:

— Задолбал, старый хрыч. Зажился на белом свете, обременяя нас. Пора тебе отправляться в места Вечной охоты.

И дедушка, уловив нехитрый намек, добровольно уходит из стойбища. Пока его оттуда не погнали пинками. Как правило, долго такой старикан по степи не пробродит. Или сам помрет или станет добычей падальщиков. Такова здесь се-ля-ви…

В это же время в племенном стойбище Нарагуана, старый вождь собрал своих людей и дал знак, что он желает говорить. Все люди племени насторожили слух.

— Братья мои, — раздался отчетливый, слышимый на большое расстояние голос вождя. — Желаете ли Вы, чтобы духи земли и воздуха отвратили свое лицо от нас и предали нас во власть христиан? Желаете ли вы, чтобы пришли неверные в ваши вигвамы, отняли бы ваших молодых жен и дочерей, а младенцам вашим разбили головы о камни? Согласны ли вы, отдать оружие врагам, обратиться во вьючных животных и, обливаясь потом, таскать на спинах камни для стен их крепостей и вокруг них рыть глубокие рвы? Хотите ли вы видеть в пампе на могилах ваших предков христианские храмы? Отвечайте, люди, хотите ли вы всего этого?

Нарагуан на мгновение умолк. Словно ропот моря, глухо промчались по рядам индейцев возгласы. Промчались и смолкли.

Вождь, в свое время известный удалец и ловкач, продолжал:

— Вы ропщите, вы не соглашаетесь. Но что вы делаете, чтобы всего этого не случилось? Ничего или почти ничего! Вместо того, чтобы вместе с нашими соседями, плечом к плечу биться с врагами до последней капли крови, вы при встречи с христианами бежите в разные стороны и даже не пытаетесь вступить в единоборство. Вид «громовых палок» отнимает у вас всякую бодрость. Стыдитесь, краснокожие воины. Великий дух любит храбрых и ненавидит трусов, предпочитающих аргентинские песо свободе. Он недоволен вами и поэтому посылает победу врагам. Я изменю этот порядок. Я объединю все соседние племена, от Ледовитого моря юга и до тропических лесов севера, и поведу орды краснокожих воинов в бой. Ослушников ожидает смерть. Такова моя воля! Вы хотите мира и спокойствия? Я дам вам мир вечный! Моя правда восторжествует на конце моей палицы!

Краснокожий повелитель закончил свою речь с осознанием своего могущества и власти над покорным его воле человеческим стадом, все более и более начинавшим приходить в экстаз.

— Веди нас, вождь на христиан. Эти псы недостойны лизать нам ноги! Мы заберем много скальпов и приведем в свои вигвамы массы пленников! — ревела возбужденная толпа, лица индейцев исказились бешенством, а глаза злобно засверкали. — Мы будем убивать, жечь и разрушать! Натыкаясь на наши засады, силы бледнолицых станут таять, пока не исчезнут совсем! Нельзя нанести кровную обиду «людям юга» и после этого жить на свете!

Хитрый старик продолжал распалять свое стадо:

— Подумайте, сколь богатая добыча ожидает вас. Самый последний индеец, не имеющий теперь даже своего шалаша, будет владеть целыми табунами коней! Те кто теперь изнывает в тяжком труде, стараясь охотой найти себе и своей семье дневное пропитание, навсегда забудет, что такое труд. За них все работы будут исполнять их многочисленные рабы. Аргентинские девушки и белолицые европейки, славящиеся своей красотой, так дорого оцениваемые теперь в южных племенах, пойдут по цене немногим больше чем овца или гуанако. Так много будет их. Каждый из вас будет иметь по одной такой красавице для себя и целый десяток на продажу. Дорогими тканями вы украсите ваши вигвамы. А оружие ваше и конские седла будут сплошь отделаны серебром. Своих жен вы оденете как цариц, а девушкам вашим станет трудно ходить под тяжестью золотых монет и украшений.

Такая речь произвела на легковерных индейцев очень сильное впечатление. В своем ослеплении краснокожие, как дети, уже видели себя победителями и обладателями несметных богатств, так щедро обещанных им вождем. Свое поражение в родных степях, где им знакома каждая травинка, они считали решительно невозможным.