Аргентинец поневоле 2

Глава 8

Остальные товары мы старались перерабатывать и потреблять в стране. Не взирая на то, что большинство сельского населения были нищими. То есть не платежеспособными.

Все бушевавшие в Аргентине политически бури и дрязги меня не касались. Так как экономика провинций носила ярко выраженный колониальный характер. То есть каждый край выращивал монокультуру или гнал один-два вида сырья, а в обмен на это получал все остальные товары. В основном импортные.

Так что мятежные каудильо строго разграничивали политику и экономику. А так как разветвленная речная система страны, ее транспортные артерии, замыкались на Буэнос-Айресе, остававшимся главным портом Аргентины, то все участники политических баталий были заинтересованы в том, чтобы общий рынок продолжал успешно функционировать. При любой власти.

Да к тому же я частник. Или компаньон других уважаемых людей. То есть формально к Рохасу никакого отношения не имею. А если имею, то не больше, чем другие олигархи провинции Буэнос-Айрес, которые вынуждены сотрудничать с диктатором.

К тому же 10 провинций, которые контролировали унитаристы, в разгар зимы объединились в единое государство. 5 июня 1830 года представители вышеперечисленных провинций подписали союзнический договор, объединившись в Лигу внутренних провинций, которой предстояло превратиться в единое централизованное государство. Лига была открытой для вступления остальных провинций. Главнокомандующим объединенными вооруженными силами Лиги стал генерал Пас, любимчик Лавалье.

То есть теперь в стране границ стало намного меньше.

Так как серы и селитры в Аргентине было много, к тому же они прекрасно горят сами по себе, то, пропуская продукты горения через воду, можно получить серную кислоту. Только был необходим свинец, для баков, котлов или камер. А свинца в Аргентине тоже было в избытке. Путем нехитрых манипуляций из серной кислоты можно было получить соляную и азотную. То есть я имел под рукой весь спектр основных кислот.

Воздействуя кислотами на говяжий жир, которого у меня было хоть задницей ешь, я получал нитроглицерин. Нестабильное и самоврывающееся вещество. Чтобы его стабилизировать необходима была диатомитовая земля. Окаменевший, но рыхлый продукт древних водорослей. То есть Альфред Нобель далеко не гений. Диатомит он использовал для упаковки только потому, что тот стоил дешевле обычных опилок.

А когда на фабрике, где Нобель работал на одного итальянского промышленника, нитроглицерин из одного прохудившегося баллона стал через дырку вытекать, то не взорвался. Как положено. Так как диатомит выступая в роли наполнителя, как в цементном растворе, создал стабильное вещество — динамит. Вот такое случайное открытие и сказочно обогатило Нобеля.

И должно теперь обогатить меня, так как большая часть Аргентины — дно древнего океана и диатомитовой земли здесь полно. То есть я, приложив определенную толику скурпулезности, таланта и терпения, становлюсь королем динамита.

А поскольку бризантность, то есть взрывчатая сила, черного пороха не велика, то предлагая динамит для горных работ я фактически монополизировал поток серебра и золота, который шел к нам с горных рудников, от Кироги. А теперь от Паса.

Соорудив простейшие прессы и штампы, я сумел наладить чеканку части драгоценных металлов в монеты последнего испанского короля Фердинанда VII. Особенно много выпускалось обычных песо. А так же более мелких реалов, для размена.

Чем намного уменьшил бумажную денежную массу в столичной провинции. Особенно учитывая, что Сбербанк, предлагающий наиболее выгодные условия людям для инвестиций, стал крупнейшим банком Аргентины.

Кроме вышеизложенного, еще довольно много серебра я извлекал попутно. Из получаемых свинцовых руд. Из которых я в огромных перегонных аппаратах из бронзы, вроде самогонных, извлекал цинк. Который выходил по змеевидной трубочке в виде белого ядовитого дымка и, попадая на висящую на носике мокрую тряпку, в виде крупинок дробью сыпался в подставленную емкость.

Расплавляя оставшийся чистый свинец и добавляя в него при остывании цинк мне удавалось получать всплывающую на поверхность корку. В которой оказывалось все содержащееся в свинце серебро. Извлекая из корки снова в самогонных аппаратах цинк, я измельчал в порошок оставшийся свинец и затем воздействовал на него кислотами. Серебро, в виде осадка, выпадало на дно. А уж снова восстановить его из осадка оставалось делом техники.

Серебро и золото в испанских монетах, во избежание инфляции в стране, использовал для закупки многочисленных импортных товаров.

При этом мне приходилось активно сотрудничать с англичанами. Хоть я их и не люблю, но воевать можно только с одним врагом за раз. А на роль врага пока претендуют французы. К тому же Англия сейчас — мировая фабрика. Особенно в части металлоизделий, с которыми в Аргентине пока плохо. Половину доходов британцам дает завоеванная Индия и торговля с Китаем.

А вторую — исключительно благоприятные природные условия. Заключающиеся в месторождениях железной руды и каменного угля, расположенных зачастую в жалком километре друг от друга. То есть ставь на границе этих месторождений металлургический завод и будет тебе счастье. Эти месторождения сами англичане называют «Черной Индией». Показывая, сколько бабла они выкачивают от такого подарка судьбы и природы.

А сейчас еще и более отдаленные месторождения связаны ветками железных дорог на конной тяге. К тому же уже и обычные железные дороги, начиная с этого года, в Великобритании активно строятся. То есть килограмм железа и стали в Англии в производстве обходится в 11 раз дешевле, чем в той же английской Индии. И Британия до конца текущего века будет твердо удерживать первенство в мировом промышленном производстве. Вот и думай.

А посол, сэр Гамильтон, все носом крутит от моих выгодных предложений по сотрудничеству. Мало ему пряника, нужен еще и хороший кнут. А то, мол, пользоваться благами английской колониальной политики могут только граждане Великобритании. Такой закон. А сторонние конкуренты британцам не нужны. Поэтому тебя грабили, грабим и будем грабить. И кому такое положение понравится?

Все же мои попытки развернуть сотрудничество с американским послом закончились полным крахом. Нет, на словах этот алкоголик выразил горячее желание иметь со мной общее дело, особенно с учетом того, что и послу в результате грозило обломиться много денег. Но по факту он меня уже жестко подставил. И не со зла, а потому, что уже успел пропить все свои мозги.

Первый раз в вопросе проволоки. Уже в следующем году кузнец из Вустера, штат Массачусет, Ичаборд Уошберн создаст американское производство проволоки. А я все же не металлург, а скорее химик. Старой закалки.

К тому же слабосильный металлургический комплекс Аргентины пока просто не потянет массовое производство проволоки. А это продукт для нас архиважный, так как именно наличие дешевых проволочных ограждений не позволит нашим стадам разбегаться по всем степям Южной Америки. В том числе — в гости к индейцам.

Я придумал проинвестировать свободные средства в разработки Уолшберта и потом войти к нему в долю. И возить бухты дешевой стальной проволоки кораблями из Америки. И что же? Мистер Слейд за долю малую согласился мне посодействовать и все устроить. Прошло шесть месяцев, я считал, что все нормально, и только потом, подкупленный за небольшую сумму слуга из посольства сообщил мне, что мои документы этот алкаш просто забыл отправить. Так они и лежат по сей день в исходящей почте.

Второй раз мистер Слейд подвел меня в создании американо-аргентинской судовой компании. Я уже говорил, что в Китае очень любят серебро, которого у меня уже скопилось много. И что торговля с Китаем, развернутая нынешним президентом Джонсоном, сказочно обогатит Америку. Я же хотел подсуетиться и принять участие в разделе этого пирога. Тем более, что нам совершать рейсы не из Нью-Йорка в Кантон, а всего лишь по маршруту Буэнос-Айрес- Кантон. То есть почти вполовину меньше и следовательно быстрее.

К тому же, в США с 30-х годов и по 1855 стали строить быстроходные клипера. То есть разрезатели волн. Или выжиматели ветра. В середине века клипера в Америке тратили на путь из Нью-Йорка в Кантон и обратно всего жалких семьдесят дней. То есть до двух месяцев. Клипер — труженик, самая резвая и элегантная морская лошадка.

Клипера — самые совершенные и красивые парусники. Как следствие, самые быстрые. По мне, они предел парусного кораблестроения. Выше подниматься уже некуда и незачем.

И все же я не судостроитель, клипер делать не умею. Опять же, такие рекорды связаны с применением в судостроении новых прогрессивных материалов. То есть мачты стали делать не из одного большого и монолитного дерева. А крепкие стальные. Но легкие, так как такие мачты будут внутри пустотелые.

Так же из стали станут делать и остальные корабельные стеньги или реи. А металлургический комплекс Аргентины такого производства пока не потянет. Не говоря уже о полном отсутствие деревьев у нас в районе прибрежной полосы. Море же не прощает ошибок…

К тому же, я не уверен, что правящие в Кантоне среди иностранцев, ведущих китайскую торговлю, англосаксы допустят аргентинцев до кормушки. А у берегов Аргентины так и снуют американские мелкие китобойки. Вот и я, нашел среди капитанов китобоек, зашедших в Буэнос-Айрес пополнить запасы, на шхуне «Белокурая Мэри» молодого и амбициозного кандидата.

Дело оказалось за малым — дать ему много денег, чтобы он заказал построить у себя на верфи современный клипер, который начнет возить аргентинское серебро под американским флагом в Китай. Только я человек недоверчивый, поэтому ясно представил, как мой кандидат кладет себе на плечо мешок с серебряными монетами, предназначенными для постройки клипера, благодарит меня, предлагает дружить семьями. И уходит. С концами. И потом не выходит на связь. Найдя моим деньгам лучшее применение.

Мне нужны были гарантии от американского посольства. Посол пообещал — и опять ничего не сделал.

Клянусь, я убью этого алкоголика. Каждый, кто осмеливается так шутить со мной, должен расстаться с трехлитровым баллоном крови. Пускай янки присылают сюда другого, хуже уже явно не станет!

Все эти события показывали, что мне нужны собственные проверенные исполнители. Автономные от команды Рохаса. Которым я мог бы доверить скользкие дела.

А где их взять? Гаучо из пампы боготворят генерала, если я что-то начну мутить помимо него, они меня могут просто прирезать. Портеньо, жители прибрежных городов, люди себе на уме. Часть из них за красного генерала, часть за его бело-голубых противников. Неохваченных найти трудно даже за деньги.

К Рохасу обращаться бесполезно. Прошедшее покушение на меня, в котором принимали участие его родственники, ушедшие от ответа, ясно показало мне как печально обстоят дела в нашем королевстве.

К тому же, я знал будущее. В отличии от Сталина Рохас проживет очень долго. Лет девяносто. А вот править будет сопоставимый период, тридцать лет. В конце концов, красного генерала свергнут как раз горячо любимые им родичи, которые считают, что рулить страной они могут и лучше. Как говорят французы: «Предают только свои».

Так что я решил поискать себе союзников среди диких индейцев в пампе. Закаленных, словно бродячие псы. Подобрать там команду верных исполнителей. На перспективу, среднесрочную.

Да заодно и вторую любовницу. Одну я себе как-то сумел найти среди семейств пеонов, работающих в моей асиенде.

Молоденькую метиску, Люсию, смазливую, с ногами от ушей, которую взял на денежное довольствие. Сложена была Люсия просто замечательно. Черные блестящие и густые волосы цвета воронова крыла, слегка вьющиеся, лицо записной красавицы, матово-смуглое, с ровным румянцем, большие черные глаза, ладная фигурка, круглые, полные плечи, высокая грудь при чрезвычайно тонкой талии, и ко всему этому какая-то лишь только мной оцененная, раздражающая грациозность. Словно у резвящейся молоденькой кошечки.

Такие связи здесь дело обычное, у того же Рохаса имеется несколько сыновей от внебрачных связей. Но в город возить свою любовницу неудобно. Больно уж дорога верхом выходит трудной для женщины.

А в городе пока я себе вторую любовницу не завел.Тут всех дам полусвета, то есть бордели для богатых, успешно контролирует католическая церковь. Организующая приюты для попечения бедных девушек. И потом продающая этих девушек в содержанки богатым мужчинам. Но я не имею никакого желания связываться с церковниками.

"И ни церковь, ни кабак,

Ничего не свято!

Нет, ребята, все не так!

Все не так, ребята!"

Ведь через мою любовницу они получат доступ к моим тайнам. И к компромату. А подобного развития событий мне хотелось бы избежать.

Кроме этого, я решил произвести рекогносцировку на местности. Есть там, в междуречье, одна гора Уа-Уа, или скорее небольшой скальный массив, которая стоит одиноко, как прыщик среди степей. А согласно моему путеводителю там скальные породы содержат массу золота, так что это очень богатое месторождение.

Которое надо захапать, как только Рохас разберется с тамошними дикарями. А что я не стал трепать языком об этом факте — совсем не удивительно. Так как аргентинцы убеждены, что спрятанное в земле золото всегда непременно проклято и охраняется неуловимыми злобными призраками.

И вот теперь можно было переходить к конкретным действиям.

Поэтому я решил навестить ситуативного союзника Рохаса в прошлогодней битве за Буэнос-Айрес, походного вождя акуасов Куркумиллу и с его помощью набрать себе людей.

В конце августа настало благоприятное время для подготовки такой поездки, так как еще оставалось достаточно дней до начала весенних дождей в октябре. А весенние дожди сильно уступают осенним, не говоря уже о текущей засухе.

В первых числах сентября, блокады уже не было, так что я взял с собой слугу Хулио, денег и припасов на экспедицию, сел на американскую китобойку и отправился на юг. В затерянный в степях форт, располагающийся на крайнем юге Аргентины, в устье реки Рио-Негру, Кармен-де-Патагонес.

Так как нас было только двое и дополнительного груза много с собой взять было невозможно, то в качестве подарков индейцам мы взяли: бочонок технического спирта на 12 литров, мешок стеклянного бисера в пять кг, дюжину стальных ножей. Револьверы я с собой решил не брать, чтобы их не посеять, если лодка вдруг перевернется.

Скудность моих подарков следует объяснить еще и тем обстоятельством, что большую трудность в распространении промышленной цивилизации среди туземцев Южной Америки составляет отсутствие у тех честолюбия. Индеец, у которого есть один нож, не сделает ничего, абсолютно ничего, чтобы заиметь другой.

Если обговаривать «индейскую проблему», то она довольно парадоксальная. Во-первых, индейцев очень мало. Охотникам и собирателям, им требовалась огромная территория для ведения традиционного хозяйства. Не даром же в Аргентине называют индейские регионы «пустыней». Эти пустыни могут обладать исключительным плодородием, множеством протекающих рек. Но слово «пусто» показывает, что там проживает очень мало людей. То есть индейцев.

Как правило, индейцы разбиваются на мелкие племена или роды. Прокормиться в таком мини-племени может только 200 человек. Отсюда число воинов, которое племя может отправить в поход составляет 20 человек. Может тридцать. При обороне, мобилизуя всех мужчин — максимум сорок.

Если уж гаучо так и не успели стать нормальными скотоводами, то что уж говорить о индейцах. Стада полудомашнего скота разбрелись по пампе, не признавая никаких границ. Скоро скотины стало столько же сколько бизонов в североамериканских прериях.

Индейцы, копируя испанцев, завели себе домашних лошадей. Что сразу сделало из них грозных воинов. Обращаются индейцы с лошадьми примерно так же как с домашними собаками. То есть искренне стараются подружиться.

Но только треть индейцев, вожди всех калибров, и авторитетные воины, имеют трофейные седла и прочую конскую упряжь. Испанского образца. Сами они подобное делать так и не научились, то есть ⅔ ездят без седла, просунув какую-нибудь веревку в рот животному. Шкуры буйвола или оленя заменяют краснокожим седла, травяные веревочки — уздечки и, несмотря на это, они мастерски правят своими быстрыми конями.

Прочую скотину, благо она не боится людей, индейцы используют как «живые консервы». То есть есть захотели — поехали и убили. Так что краснокожие недалеко ушли от охотников. Мелкие племена редко в своих скитаниях сталкиваются друг с другом.

Иногда родственные племена торгуют между собой, обмениваются невестами, принимают совместное участие в больших религиозных празднествах. Но намного чаще жестоко грызутся между собой за границы охотничьих владений. Нет ничего чтобы могло объединить индейцев, поэтому бледнолицым все время удается их ссорить и стравливать между собой.

Индейцы малочисленны еще и потому, что среди Чингачгуков очень много гомиков. Так степные индейцы пытаются приспособиться к своей среде обитания.

Краснокожие постоянно кочуют, но повозок у них нет. А для беременных верховая езда не очень полезна. Каждая пятая женщина при родах погибает. Поэтому мужчины занимаются сексом со своими женами крайне неохотно. А с беременными сексуальные отношения вообще запрещены обычаем. Далее, когда ребенок маленький, то мать вынуждена при перекочевках держать его на руках, или примотать к своему телу.

Второго она не потянет. Только когда ребенку исполнится три года и он сможет самостоятельно держаться на спине лошади, тогда можно подумать о втором. Отсюда и народный обычай, запрещающий заниматься сексом с женой еще два года после родов. Получается, что три года из семейной жизни выпадают как «постные».

А за чадородный период туземная женщина максимум может родить пять детей. Из которых половина умрет еще в детские годы. Прибавим к этому, что детей-калек туземцы выбрасывают в степь, на поживу хищникам. То есть индейское общество традиционно малочисленно и плодится и размножаться оно не может.

А мужчины при таких делах помогают друг другу снять сексуальную нагрузку.

С другой стороны, при таких ничтожных силах, индейцы представляют собой мощную военную угрозу. Природной аристократии у них нет, война считается делом почетным. Война для краснокожих почти всегда объявляется во имя существования племени, которое ее развязывает, чтобы сохранить охотничьи угодья или земли, пригодные для возделывания.

И именно эта причина, по какой индеец, стремясь выжить, занимается смертельным для себя ремеслом, создает непримиримую вражду между племенами, оспаривающими друг у друга пропитание для семьи…

Так что любой воин может задурить головы десятку своих соплеменников и стать походным вождем, поведя их в набег. Авторитетный воин, проведший несколько удачных набегов, может собрать под своим началом целую сотню человек.

Приблизительно в текущее время десятимиллионная Мексика стонет от жестоких набегов апачей с севера. А этих апачей всего 5–6 тысяч человек. Включая стариков, женщин и детей. При этом апачи разбросаны на огромной территории от восточного Техаса, через Аризону и Нью-Мексико почти до Скалистых гор. И составляют огромное количество мелких и разрозненных племен. Никогда в отряде индейцев апачей, вышедших на тропу войны, не набиралось и сотни человек.

Но индейцы исключительно неприхотливы и мобильны. На лошадях они могут покрывать сотни километров, появляться там, где их не ждут. Сваливаться как снег на голову. Апачам и их соседям, команчам, уже удалось уничтожить всех индейцев-земледельцев к северу от Рио-Гранде. Хотя число земледельцев превосходило кочевых индейцев на порядок или даже на два. Сейчас апачи уничтожают села и деревни в коренной Мексике, превращая их в пепелища.

( Команчи (на языке индейцев юта — «враги»; самоназвание — «немена», то есть «настоящие люди») — индейский народ группы шошонов.)

С третьей стороны, если послать на индейцев тысячу воинов, то они могут последовательно разбить десять тысяч краснокожих. По частям. Так как индейцы не прокормятся скопом, да и не привыкли они жить вместе. Знаменитая «Последняя битва генерала Кастера» при реке Литтл-Бигхорн в Монтане тем и примечательно, что американцы сами себя разбили. Так как, желая официально купить земли индейцев сиу за десять миллионов долларов, подкупили множество вождей разных мелких племен.

А эти вожди, получив мешки с мукой и прикупив огнестрельное оружие, смогли собраться большой кучей, так как американские припасы позволили им большой период не заниматься охотой, а огромной толпой подождать, пока Картер со своей конницей нападет на них. И тогда при равенстве вооружение вступил в силу закон больших чисел. Но это исключение из правил. Если бы американцы подождали полгода, то припасы индейцы бы съели и разбежались. И тогда бы их расколашматили поодиночке.

Что касается Аргентины, то существует две индейские проблемы северная и южная. Северная — более опасная. Там находится пустыня Гран-Чако. Пустыня — потому что населена индейцами, так-то места там довольно великолепные.

Это огромная местность, расположенная между большими реками Рио-Саладо, Парана и Парагвай. В верхнем течении протекающей на юго-восток от Анд Саладо вы увидите город Сальту, а в верховьях стремящегося с севера Парагвая — крепость Коимбру. Соединив мысленно оба города чертой, вы обозначите между упомянутыми реками область — очень мало известную, но едва ли не самую интересную на всем материке Южной Америки.

В ее прошлом много романтичного, а ее настоящее сейчас полно таинственности. В это время сия удивительная страна так же мало исследована, как во времена легендарных Мендосы и Писарро.

Краснокожие жители этой территории наводят ужас на окрестное население, которое поэтому старательно избегает всяких отношений с ними.

Страна Гран-Чако, лежащая между Кордильерами, Перуанскими Андами и реками Параной и Парагваем, огромная, как целая империя, остается до сих пор неисследованной, так как путешественники, предпринимавшие экспедиции в глубь этой области, быстро бросают свое намерение и возвращаются назад.

Попытки иезуитских и францисканских миссионеров насадить там христианство так же не имели успеха. Дикие племена Гран-Чако упорно не покоряются ни мечу, ни кресту.

Три больших реки — Рио-Саладо, Рио-Бермехо и Пилькомайо — протекают по территории Чако и соединяются с Параной и Парагваем. Они сейчас очень плохо известны географам. Сравнительно недавно была сделана попытка ознакомиться с рекой Рио-Саладо, но это удалось лишь в верхней части течения, находящейся в колонизованных областях, потому что по ее берегам рыщут хищные дикари.

Еще менее известны географам Рио-Бермехо и Пилькомайо. Верховья Пилькомайо находятся в Аргентине и Боливии и там на ее берегах немало городов и селений; дальше река теряется в области Гран-Чако. Даже устье Пилькомайо не исследовано, хотя река эта впадает в Парагвай как раз напротив древнейшей испанской колонии — столицы Парагвая Асунсьона. На берегах дельтообразного, болотистого и густо поросшего сочной зеленью устья Пилькомайо нет и признака города или поселка; они встречаются лишь в верховьях реки.

Никогда не ступала нога белолицего в область Чако, никогда не высилась здесь церковная колокольня с крестом. Европейцы избегают Гран-Чако не потому, что эта область была мало пригодна для колонизации.

Не-а, шалишь! Гран-Чако не бесплодная территория, как Патагония, не сырая лесистая низменность, как побережье Амазонки или дельта Ориноко. Необъятные зеленеющие саванны, рощи тропических деревьев, среди которых чаще всего встречаются пальмы, здоровый климат, плодородная почва делают Гран-Чако похожей на огромный парк или сад, насаженный самим Господом Богом, и несомненно привлекли бы сюда переселенцев, если бы не коренное туземное население.

Туземцы по природе охотники, а не земледельцы, и не желают пускать на свою территорию пришлых колонистов. Как правило, краснокожие хорошо вооружены, алчны, злобны и жестоки. И готовы порвать любому глотку.

В тоже время, индейская тактика заключается прежде всего в том, чтобы разведать, каковы силы противника, поскольку для индейцев до сих пор большее значение имеет количество врагов, чем их сила. Изобретательные в военной хитрости, аборигены устраивают засады и редко осмеливаются вступить в бой, когда темнота или другая причина мешает им просчитать все шансы на успех.

Эти воинственные краснокожие индейцы отбили пытавшиеся покорить их войска и с не меньшим успехом изгнали искателей руды и миссионеров. К тому же, без вазелина.

Эти независимые дикари — лихие наездники. Они, как кентавры, носятся на своих резвых лошадях по равнинам Чако. Они не любят жить оседло, а перекочевывают от одной ароматной рощи к другой, словно пчелы, перепархивающие от цветка к цветку. Где им понравится, там и раскинут они свои шатры, там и расположатся табором.

Лошади дают индейцам исключительную мобильность, леса и рощи — материал для луков, а близость к жарким областям — ингредиенты для сильных ядов. Учитывая, что основной мушкет сейчас в английской армии, не говоря уже о менее продвинутых странах, — «Смуглянка Бесс».

Этот образец был разработан еще в далеком 1690 году. Наверняка кто-то предлагал еще Петру Первому вооружить стрелецкие полки этим огнестрельным оружием. И «смуглянку» британцы будут широко использовать даже в середине 19 века, во времена Крымской войны. Хороший лук превзойдет такой мушкет по скорострельности и мало уступит по убойной силе. А с учетом применения ядов и совсем не уступит.

Яд для своих стрел краснокожие добывают чаще всего из коры стрихнинового дерева или из одного из видов лиан, который называется «маракури». Ядовитые экстракты индейцы получают путем каких-то колдовских операций также и из таких вполне безобидных, в общем-то, растений, как перец и лук, но, конечно, гораздо чаще из растений-эндемиков Южной Америки.

Важнейшая составная часть многих из этих растительных ядов — алколоид курарин (чаще его называют просто «яд кураре»), он проникает в кровь животного и человека так же легко и быстро, как яд кобры, мгновенно парализует работу легких, кровь перестает циркулировать по венам, и наступает неизбежная смерть.

К примеру, ягуар после того, как в него попала отравленная стрела, живет всего лишь две минуты

Кроме этого, после разгрома империи инков много культурных и продвинутых индейцев укрылось в Гран-Чако. Местные индейцы стремительно постигали у беглецов приемы культурного земледелия и теперь выращивают завидные урожаи. На небольших полях вокруг деревень таких краснокожих растут кукуруза, просо, маниока, бобы, киноа, томаты, арахис, батат, дыни и тыквы.

Охота, так же как и набеги на врага или на европейские колонии, для них занятие второстепенное. Их нельзя назвать дикарями, гопотой помойной, в настоящем значении этого слова. Когда Писарро покорил детей солнца, как называли себя жители Перу, перуанцы бежали от жестокости испанцев в Чако, где поселились среди местных племен, и те заимствовали от них некоторые ремесла: научились прясть нитки, ткать и окрашивать ткани в разные цвета, шить и расшивать их разными узорами.

Девушки плетут корзины, другие — маты из пальмовых волокон и гамаки. Циновки, ткани с вышивкой, керамика, украшения — все здесь получается не хуже инкских образцов.

Земледелие позволяет северным индейцам иметь приличную численность, а ремесла — некоторую автономию от европейцев.

Совершенно другая картина на юге. Здесь довольно холодно для выращивания кукурузы и прочих традиционных индейских культур. К тому же, здешний индеец привык жить как дикий зверь. Все, что он видит, должно попасть ему в зубы, но, даже умирая от голода, он не станет трудиться для себя или своей семьи…

Так что на южной территории малочисленные индейцы живут широко и привольно. И главное здесь слишком холодно для изготовления традиционных ядов. В степи мало деревьев, так что луки становятся редкостью. Тот же Куркумилла собрал отряд лучников только потому, что сотрудничал с Рохасом и мог целеноправлено приобретать у него деревянные заготовки из дерева гиккори. То есть в военной сфере эти краснокожие гораздо слабей своих северных собратьев.