Аргентинец поневоле 2

Глава 5

— Они запираются и не высовывают носа на улицу исключительно потому, что не хотят надевать установленного красного федерального знака, — уверенно резанула правду-матку товарищ Мария-Хосефа, — да еще из опасения, что их не обольют дегтем. Что за ребячество⁈ Я бы гвоздем приколотила им эти знаки к головам, чтобы они не могли их снимать ни дома, ни… Ах, да ведь и вы, Яго, не носите красного знака так, как это требуется.

При этом выпаде черты лица свояченицы диктатора из искусственно благодушных внезапно превратились в повелительные…

Ну вот, меня же еще и в контрреволюции обвинили. Хватит, уже наносился всех этих красных галстуков в пионерах, значков со знаменем в комсомольцах, и звездочек в пионерах. Уж на старости лет, то мне можно отдохнуть? Ах да! Все забываю, что мы тут только в самом начале пути! Еще не наигрались! Так что я бесстрастно ответил:

— Однако я ношу его, сеньора.

— Да, вы его носите, но так, будто его вовсе нет, так его носят унитаристы. Вы подаете окружающим дурной пример! Льете воду на мельницу врагов. Да я знаю, что вы из Европы, но это не причина, чтобы и вам стать таким же отвратительным, как все они, да, вы носите красную ленточку, но…

— Я его ношу, и это все, что я обязан делать, сеньора, — решительным тоном перебил я оседлавшего любимого конька и сдвинувшейся на этом нашу Фурию Революции. — Давайте перейдем ближе к делу. К моему делу.

Мол, знай свое место. Это не твое собачье дело. Хотя ты и близкая родственница вождя, но и я доверенное лицо Рохаса. Приближенный к телу советник. Ты обеспечиваешь ему власть, но и я могу дать ему большую власть.

В нашей стране контрастов уживается все: слова привета и проклятия, улыбка и злобные гримасы, дружеское рукопожатие и кулак.

И, кажется, что я немного перегнул палку. С женщинами нужно общаться больше с хитростью и лестью, потому что мне ответили:

— А что тут думать? Нападение на Вас конечно дело рук этих гнусных унитариев. И сейчас они пытаются бежать. Чтобы избегнуть рук правосудия. И, этому, конечно, помешать нельзя! Ведь берег так велик!

Странно. Чтобы это услышать, мне не стоило задерживаться в столице, да вдобавок, тащиться сюда. Ну почему всегда органы так увлекаются различной мишурой, диссидентами, но в упор не выполняют своих прямых обязанностей!

— Вы полагаете, что помешать нельзя? — с надеждой спросил я.

— Да, я так думаю.

— Но хоть какие-то шансы их обнаружить и схватить есть?

— Об этом не стоит беспокоиться, их, наверное, скоро разыщут, потому что у нашей полиции огромный опыт в подобных делах. Говорят, что сеньор Викторика обладает положительно гениальными способностями, — настаивала хитрая донья Мария-Хосефа.

Учитывая, что весь личный состав «полицейских орлов» Викторики, на весь огромный город составлял 25 человек, это выглядело как скрытая насмешка. Особенно если учесть, что большинство этих парней давно забили на службу. Переключившись на добывание себе взяток. Мол, сколько не трудись, всегда найдется еще один подонок, затаившийся в тени, готовый нарушить закон.

— А я всегда думал и полагаю, что и в данном случае вы будете несравненно полезнее, чем товарищ начальник полиции, — решил я немного польстить здешней главной энкаведешнице. — Я же знаю, что вы пользуетесь полным доверием регента.

Мол, пощади, царица! Целую ваши ноги!

— О, в этом вы можете не сомневаться! — подтвердила донья Мария-Хосефа, одной из главных слабостей которой было желание похвастать своими подвигами и покритиковать действия начальника сыскной полиции.

— Я вам верю, потому что это говорите мне вы, — убежденно сказал я, стараясь выпытать секреты этой женщины, — вы, конечно, послали сотню человек за ними в погоню.

— Нет, я просто послала за моим осведомителем, Кордовой, который выдал их, но эта скотина не знает всех имен, тогда я позвала сотрудников, они провели расследование, и вот прямо тут, на пороге, сидит тот, который доставил мне необходимые сведения… вот вы сейчас увидите… Пика-до! — крикнула женщина.

Вошел уже знакомый мне солдат и со шляпой в руке подошел к нам.

— Скажи мне, товарищ Пикадо, что ты можешь мне сказать об омерзительных и диких унитариях, который в ночь с 16 на 17 декабря вероломно напали на товарища Хуареца?

— Я знаю, что у них на теле должно быть несколько меток! — отвечал он со зверским выражением на лице.

Ну, тоже мне открытие. Что все пятеро оставшихся в живых из нападавших серьезно пострадали, я знал и без него. Хотелось бы узнать что-то новенькое.

То, что в органах сильно умных не любят, я уже понял. Пришлось продолжать работать «под дурачка». Выцеживая информацию по капле.

— Я полагаю, что раненые находится теперь на излечении у себя или же в других домах, а потому нет никакой возможности опознать их по ранам, — простецки высказал я свое мнение дилетанта.

Наживка сработала.

— Ах, молодой человек, — воскликнула донья Мария-Хосефа, — ведь эти раны дают мне три разных способа отыскать их!

— Три!

— Да, три, слушайте и учитесь: первый способ — доктора, делающие перевязки, второй — аптеки, доставляющие лекарства, и третий, — дома, в которых внезапно появляются больные, поняли вы теперь?

— Если эти способы вы считаете надежными, то верно они таковы, я же не понимаю, как таким путем можно что-либо узнать.

— У меня есть в запасе и другие, если эти не помогут.

— Еще другие?

— Конечно. По понедельникам у нас на реке большая стирка. Будь прачка унитарка или федералистка, все одно — стирать белье приходится при всех, а я уже приняла необходимые меры!

— Прошло уже полмесяца, так что же удалось узнать? Все тщетно?

— Сейчас! Позовите мне товарища Соломона.

Явился товарищ Соломон. Это был человек лет шестидесяти, высокий и такой толстый, что самый жирный бык из числа тех, которых ежегодно приводят на конкурс для карнавала, показался бы тощим в сравнении с ним. Сын одного из старых испанских лавочников-пульперо в Буэнос-Айресе, он и его брат Хеннаро унаследовали от своего отца пульперию. А так же скромное имя Гонсалеса.

Хеннаро, старший из двух братьев, возглавил семейное дело. Но предание ничего не говорит о том, почему мальчишки этого квартала прозвали его Соломоном. Несомненно лишь то, что это прозвище приводило в ярость почтенного Хеннаро, который сыпал в гневе кулачные и палочные удары на тех, кто под предлогом покупки вина или чего другого оскорбляли его этим известным библейским именем.

Этот Хеннаро, будучи пульперо, являлся в то же время капитаном народной милиции, к несчастью, его расстреляли еще в 1823 году, во время военного бунта. Стала вдовой его жена, донья Мария Ризо, и сиротой — его дочь Квинтина.

После смерти Хеннаро, его младший брат Хулио Гонсалес стал владельцем пульперии и в силу народной психологии, потому, что имя Соломон ему казалось звучнее, чем Гонсалес, он стал называть себя: Хулио Гонсалес Соломон.

И с той поры имя, вызывавшее гнев старшего брата, отца Квинтины, стало неразрывно с именем данным при крещении младшему брату, который, казалось, уже с законной гордостью носил его.

И вот дон Хулио стал расти в объеме так же быстро, как росли его имена, а в чинах — так же быстро, как в объеме. Он преуспевал в милиции, да и в торговом деле, но ни то, ни другое занятие не мешало ему по обыкновению отдохнуть часок на пороге своего дома.

Ураган, который подхватил низы аргентинского населения при захвате власти Рохасом, был слишком силен, чтобы не поднять со дна всю пену. Поднял он и эту тушу мяса из грязи. И вот с порога своего дома почтенный дон Хулио представлял себя возведенным в звание полковника милиции, а затем — и в президенты Народного общества Ресторадора, члены которого избрали в качестве символа колос маиса, в подражание одному древнему испанскому обществу, которое выбрало тот же символ и имело почти те же цели.

Теперь этот почтенный человек был начальником районного отдела НКВД и был одет по всей форме. На нем была черная шляпа с широкой красной лентой, синие камзол с красными вставками впереди как у красноармейца, под ним красный жилет и огромный кинжал у пояса, которым масорковцы должны были искоренять крамолу. В данный момент форменная рукоятка скрывалась под правой полой. Напомню, что подобные кинжалы отечество дало всем своим детям для защиты святого дела федерации. И чтобы те сумели обагрить свои клинки кровью гнусных унитариев.

Бороды сейчас все федералисты брили, а вот бакенбарды и отсутствие пробора в волосах считались символами благонадежности. Здесь Соломон не блистал оригинальностью. Добавим сюда мрачный и бегающий взгляд.

Такие характерные лица пройдох можно встретить лишь в минуты народных смут и волнений и их невозможно увидеть, когда в стране царят порядок и покой.

Добавлю, что на этом человеке было очень много федеральных знаков и девизов. В таких кругах почему-то утвердилось мнение, что чем их больше — тем лучше. Так что передо мной был прекрасный образчик северокорейских генералов из будущего, которые носили ордена на всем теле, даже на заднице.

— Да здравствует федерация! — начал рапортовать бодрый начальник отдела НКВД. — Да здравствует славный восстановитель законов! Да погибнут дикие, омерзительные унитарии, за проклятое золото продавшие себя иностранцам! Да погибнут все изменники! Все мы должны быть готовы отдать жизнь за славного Ресторадора, потому что все мы — столпы святого дела федерации!

— Да здравствует славный восстановитель законов! Давшей свободу Америке! — неожиданно тоже прокричала донья Мария-Хосефа.

— Да здравствует любимая дочь великого аргентинского народа, сеньора Мария-Хосефа дель Эскурра! — вынужден был я присоединиться к этим лозунгам и здравницам.

В таких ситуация, закаленный комсомольской юностью, я чувствовал себя так же уверенно, как рыба на дне морском.

— Да здравствует славный герой степей, восстановитель законов, отец наш и отец федерации! — пошел на второй круг товарищ Соломон, наш славный масоркеро. — Все мы, федералисты, и мужчины, и женщины, обязаны помогать его превосходительству, потому что он отец всех федералистов. Поместим нечестивого унитариста Лавалье в клетку и выставим его на всеобщее обозрение на площади Свободы.

— Слава товарищу Рохасу, герою Америки! — сохраняя полную невозмутимость, в нужный момент снова вступил я. — Да здравствует наш славный Ресторадор, да погибнут все враги святого дела федерации!

— Да здравствует Аргентинская конфедерация! Да погибнут дикие унитарии! — не подкачала Мария-Хосефа.

Декларировали мы эти «пролетарские лозунги», соревнуясь с друг другом, еще минут пять. Все устали и оглохли от криков. Наконец, мне удалось с дальним прицелом ввернуть актуальное:

— За работу, товарищи!

После этого товарищ Эскурра соизволила сжалится надо мной и велела Соломону:

— Докладывайте!

— Докладываю! — бодро начал чекист. — Негритянка Мбанга, на вид грязная и оборванная, но в душе добрая федералистка, сообщает следующее:

Читает из протокола:

«Я служу в лавке, которая находится как раз против дома этой унитарки, и из кухни вижу каждое утро молодого мужчину, который никогда не носит федерального девиза. Он разгуливает по саду и срезает цветы для букетов, затем гуляет под руку с унитаркой, а вечером, когда стемнеет, они садятся на скамеечку под большой ивой, и им подают туда кофе!»

"Вопрос: Откуда ты видишь все это?

Ответ: Кухня нашей лавки выходит в сад этой унитарки, и я из-за решетки выслеживаю их, потому что я на них зла.

Вопрос: Почему же ты зла на них?

Ответ: Да потому, что они — унитарии!

Вопрос: А ты откуда знаешь это?

Ответ: Эта донья Гармония, когда она проходит мимо нашей лавки, никогда не кланяется ни мне, ни моей хозяйке, ни моему хозяину, потому, что ее слуги никогда ничего не покупают у нас, хотя прекрасно знают, что и сам хозяин лавки, и все мы — добрые федералисты. Кроме того, я часто видела эту унитарку в платье небесно-голубого цвета. ( «Альба-селеста» тона унитаристов). Прошлой ночью, когда я увидала, что краснознаменный ординарец товарища Муриньо и двое его солдат наблюдают за ее домом и справлялись у нас в лавке, я поспешила рассказать вашей милости все, что я знаю, потому что я добрая федералистка, а она унитарка. Уверяю вас!

Вопрос: Ну, что же ты еще знаешь о ней?

Ответ: Вчера я рассказала вашей милости все, что я видела: почти ежедневно она принимает у себя молодого человека, который, как говорят, приходится ей двоюродным братом, а в прошлые две недели к ней еще очень часто ездил доктор Алькорза. Вот почему я думала, что у нее в доме был кто-нибудь болен".

Далее мне зачитали еще кучу протоколов, в которых бдительные граждане сообщали органам правопорядка, что кто-то носит в костюме бело-голубые цвета, не носит федеральных знаков, а потом как-то внезапно оказывалось, что эти люди, или их хорошие знакомые были найдены убитыми утром 17 числа, в достопамятном мне переулке.

Из других доносов следовало, что другие люди, так же замеченные в разных мелких грехах, так то не ношение красных флагов и лозунгов, в последние две недели часто вызывали домой докторов или фельдшеров или же стали завсегдатаями аптек. В третьих доносах указывались подозрительные люди, которые стирали в реке белье или бинты с засохшей кровью. Как правило они уже тоже предварительно попадали на заметку органам как скрытые унитаристы.

Вот удивляюсь я здешним Штирлицам. Ходят по фашистскому Берлину в буденовках, советской форме, с парашютом за плечами и думают, что их никто не разоблачит. Кажется, чего уж проще? Уж если ты решил работать подпольщиком, то ты первым должен быть в костюме с красным знаменем цвета одного. И больше всех драть глотку на митингах. Хотя, я бы как раз именно к таким людям и присмотрелся в первую очередь. Мне именно они больше всех подозрительны.

Но и тут я мог только подивиться какой мелкой и крепкой паутиной окутан весь Буэнос-Айрес. Какая огромная работа проделана, и как донья Эскурра, словно огромный паук, широко раскинула свои тенета.

В результате проведенной работы было поймано трое непосредственных исполнителей ( двое умерли от ран), несколько человек, из тех кто им помогал. А так же в клейкие сети Масорки угодило еще с полсотни разного народа. Как я и думал, ниточки вели на самый верх. В горние сферы.

Умный не спрашивает в лоб. Умный сам постигает суть и природу вещей. Но по крупицам из намеков я сложил полную картину происходящего.

Для своей операции по моему изъятию хитрый английский посол, сэр Гамильтон, нашел лоха. «Юношу бледного со взором горящим». Сына легенды аргентинской революции Мануэля Бельграно. 16 летнего Педро Бельграно. Но поскольку по матери тот принадлежал к клану Эскурра и немного Рохасов, то донья Эскурра не могла выйти в своем расследовании на саму себя. Если хорошенько тряхнуть дерево, то на голову свалится серьезный кризис, который совсем запросто может перерасти в кровопролитие между влиятельными аргентинскими кланами.

Так что то, нити ведут к Педро, я понял только из темных нюансов повествования. Мол, юный мальчик оступился, по глупости. Но все исполнители, которые могли на него показать, уже зачищены. Так что ничего ему не предъявишь. Что делать? Понять и простить…

Так же следует поступить и с сэром Гамильтоном. Он сразу открестился от всякого участие в этом деле. И ничего ему не пришьешь. А учитывая сколько денег Аргентина сейчас должна Британской империи, то лучше не рыпаться.

Вот так: нападение было? Было. А виноваты — стрелочники. Они наказаны? Наказаны. Так чего тебе милый друг еще надо? Занимайся своими делами и не отвлекай занятых людей.

Я понял намек и поспешил раскланяться и удалиться. Ругаясь в душе. Насколько же мерзкая семейка эти Бельграно! Проклятые итальяшки! Грязные макаронники! Вечно они по уши в переворотах и в интригах. Для них любая власть плохая, если они не у руля. Папаша бузил при испанцах. Но там еще его как-то можно оправдать. Независимость — дело святое.

Но я знал, что яблоко от яблони далеко не падает. И от осинки не родятся апельсинки. И этот сыночек в будущем себя еще покажет. Отъявленным мерзавцем. Так что все сразу ахнут. Так как сынок Мануэля Бельграно, наш Педро, станет активно сотрудничать с французскими оккупантами.

И начинает-то как рано! Вляпается в любой заговор, лишь бы свою выгоду поиметь!

Больше в столице меня ничего не задерживало, так что я срочно выехал в одну из асиенд Рохаса, где работал управляющим.