Артефактор Гродецкий

Глава 31

Я, конечно, разбрасывался приглашениями «от отца», не успев с ним обсудить эти шаги. Да и необычное вооружение своих охранников не обсуждал, считал что князь еще слаб после укуса. Да и привык за эту недолгую жизнь тут (и долгую — там) полагаться только на свое мнение. Не учел педантизм отца. Не учел время, в котором правят старики, а женщины вовсе не имеют права голоса. Не учел, что отец видит во мне пусть талантливого, но прежде я для него — четырнадцатилетний пацан приглашающий к княжьему столу товарищей с апломбом главы княжества. Да я и сам бы рассердился, поменяйся мы с ним местами. (И сердился, что скрывать, в той — прежней жизни, когда дочка устраивала внезапную молодежную вечеринку в моем доме).

Нет, для приглашенных все было естественно: мальчик посоветовался с родителями, получил разрешение и передал приглашение от лица главы семьи. А я как-то все эти промежуточные детали упустил.

Что привело к невероятному конфузу.

Подъехали, слуги приняли лошадей у меня, графа Курушина и баронов — однокурсников, я помог выйти из коляски Лизе. Прошли в гостевой зал, слуги разнесли напитки. Вошла матушка в нарядном платье, представил ей товарищей. Княгиня завела беседу с библиотекаршей. Не иначе сочла её моей симпатией. Ну а та невинно рассказала о том, что я вылечил её шрамы, с которыми профессора эльфийские в Академии не могли справится. Не то что я услышал их разговор, но по лицу матушка прочитал запредельное удивление, сменившееся восторгом. О чем еще могла узнать княгиня для таких эмоций.

Отца все не было, я заволновался. Но тут слуга попросил меня пройти в кабинет:

— Княжич, Его Светлость просит Вашу Светлость пройти в кабинет.

Прошел, увидел отца здоровым, хоть и слегка утомленным.

— Кто тебе позволил приглашать друзей в мой дом, не спросясь?

Этой фразой он меня, собственно, и встретил. И на мое робкое:

— Я матушку предупредил…

Последовало еще более грозное:

— Предупредил? Дети теперь не разрешения просят, а предупреждают родителей. А кто тебе позволил давать моим воинам непроверенные артефакты? Чужими жизнями распоряжаться вздумал, чужими слугами!

— Я полагал, что слуги и мои тоже…

— Полагал он! Думаешь, если меня вылечил, то главой рода стал, можешь беспредел творить, командовать тут! Да и так ты уж вылечил, скорей помог Громилину в лечении. Куда пошел, с тобой отец говорит?..

Я не то что выскочил, вышел стремительно. Эта вспышка мне была непонятна. Неприязнь к отцу, затеявшему свару по столь незначительным поводам, росла. Его поведение напомнило мне поведение уголовника на зоне, который держит отряд (бригаду) и вдруг ощущает в новичке соперника. Пускай потенциального, но соперника. И начинает гнобить парня, придираясь к любой мелочи.

Отвел матушку к окну, за портеру, сказал на ушко:

— Отец очень недоволен, что я не предупредил его о гостях. Это мои сокурсники, неудобно получается. Я думал, он еще болен, сказал тебе. Поэтому я лучше уеду сейчас, а ты уж поухаживай за ребятами.

Не вдаваясь с матерью в психологические экскурсы (она очень хотела) я вышел к гостям и произнес извинительно:

— Ребята, срочные дела вынуждает меня покинуть компанию. В город надо, у меня там лаборатория и слуги в доме. Вы отдыхайте, скоро будет обед, кто желает — есть гостевые комнаты с удобствами. Слуги в вашем распоряжении, если что — обращайтесь к княгине, моей матушке.

Вышел, сам запряг еще не остывшую (зато личную) кобылу, ускакал. Домой ускакал. Во-время я его купил. По дороге заскочил в ювелирную лавку, несмотря на поздний вечер она в преддверии дворцового бала работала. Перед входом поднял два камушка, один превратил в алмаз, второй — в рубин. (А вот изумруды у меня пока не получались, легче всего было преобразовывать графит в алмазы и любое вещество в золото). и предложил их владельцу.

Толстый купец с небольшим магическим источником (водная энергия) подозрительно осмотрел меня с ног до головы. Пришлось сунуть ему под нос целительный амулет.

— О, Ваша Светлость! Перед балом поистратились? Не все продаете? Если обработать — прекрасные изделия получатся.

— Рубин превратите в кулон, — сказал я, — а бриллиант из этого алмаза получится здоровый, продаю.

— Семь тысяч могу дать наличными и пять чеком.

— Я рассчитывал на двадцать тысяч.

— Пятнадцать! Еще неизвестно какой камень получится при обработке, может там трещина.

— Уговорил. Но обработку рубина тогда бесплатно. Все равно в наваре не малом будешь.

Богаче на 15 тысяч я вновь запрыгнул на кобылку и поехал в покой собственного дома, предвкушая, как на балу вручу матушке самый большой рубин из существующих в этой империи. Слышал, что в дворцовой сокровищнице есть 870 кратный с одной звездой. А мой после обработки потянет на добрых 910, да еще проглядываются две звезды[1]. Ювелир облизывался, говорил что сто тысяч можно выручить.

— Это для матушки, — сказал строго, — успеете к балу? Не повредите звезды! Заключите его в сеточку из тончайшего серебра, а вместо цепочки — простую шелковую тесемку прикрепите. Камень сам по себе хорош и не надо его уродовать дополнительными ценностями.

Уже дома, ближе к полночи (тут встают и ложатся с солнцем, хотя магические и химические источники света имеются) я обнаружил истошный голод. Ну — да, весь день без еды, в хлопотах.

Разнуздал коня, сунул сонному сержанту мешок с золотом (Золотые монеты номиналом 10 серебряных при Григории Романове II весили 4,5 грамма). И, наскоро сполоснувшись, пошел на кухню. Кухарку будить не стал, разжег печь (своим зажигалочным артефактом), достал из артефактного «холодильника» (собственной конструкции) копченую свиную ногу, отпластал на чугунную сковороду пару шматков, долил из бутыли подсолнечного (не очищенного) масла, поставил на плиту, на жаркий огонь. Достал из шкафчика, в котором ничего не портится (стасис, один из моих артефактов) круглый домашний хлеб (научил кухарку печь с закваской), из погребца — круглую флягу армянского терпкого вина. Перевернул мясо, вбил рядом с ним четыре желтых яйца из собственного курятника (двор большой, птичник был), сдвинул сковороду на край плиты, сделал приглашающий жест сержанту:

— Садись Михаил, полуночная еда жирок прибавляет.

— Не откажусь, — придвинул табурет Минеев. — Что, княжич, с батюшкой опять поругались?

— На него не угодишь, — поставил я сковороду на специальный деревянный кружок, — вроде мирно расстались, так нет — наехал. Не спросил мол разрешения сокурсников приглашать в дом. А я его после болезни не хотел беспокоить, спросился у матушки.

— Светлейший все сам хочет контролировать. Свой порядок, свое верхнее «Я». Так привык. Хотя матушку вашу любит. Отойдет, все утрясется.

— Нет уж, — зачерпнул я яишню, — прогибаться не буду. Я на признание Гением документы подаю, полностью уйду на казенный кошт. Да и не бедные мы, пусть и дом невелик. Вон, мешок с золотом завтра в банк Имперский отнесешь, чековую книжечку пусть выдадут. И еще заработаю, таких как я артефакторов в Империи нет.

— Светлейший князь сгоряча может из рода вычеркнуть, тогда вы бароном будете всего…

— Нре хреа, — прожевал я свинину, — не хрена, говорю. Мне за мои артефакты император и князя пожалует. А земли мне не нужны, я же просто магом буду, артефакты делать. Вот и построим в столице большой замок, там и будем жить. Тебе еще одно задание: набрать команду служивых, лучше отставных воинов. Будет свою команду формировать с вот такими артефактами.

И мы пошли на двор, где я продемонстрировал восхищенному сержанту возможности магического револьвера.

— Несколько штук у папиных охранников остались, так они быстро потеряют энергию. И не одна падла не сможет их зарядить, — удовлетворенно сказал я. — Я попробовал мирно, не получилось и не получится. Ты со мной?

— Я вам присягал, ответил сержант. — Алтарную клятву назад не берут.

Но поспать толком не удалось. Сержант не предупредил, а я и не знал, что Харькова перебралась из общежития ко мне в дом. Истинно — кошка, стоит погладить… и вот она спит на твоей кровати.

Но я не знал, поэтому разделся по дороге к постели и запрыгнул. Кровать у меня достойная, кавалерийский полк вместит. С пуховым матрасом и таким же одеялом. Поэтому сперва и не осознал, кто там в тряпках ворочается. Но когда это «нечто» завизжало, сразу догадался.

— Простите, баронесса, я был уверен, что вы ночуете в Академии.

— А я была уверена, — сказала, шепелявя, пантера. Девушка спала в зверином облике. — Я была уверена, что вы, Ваша Светлость, ночуете у родителей.

— Да вот, с отцом поссорился. Я тут с краюшка пристроюсь, не будете визжать?

— Р-рр-рах-рр, — сказала Валя, зевая. Небо у неё было черное, как и шкура, а зубы здоровенные, ослепительно белые. — Не мешайте мне спать, барчук.

Что ж, включил сознание старика, подтянул подушку, краешек перины. Все равно голый, хоть и нет иного облика, но выгляжу, наверное, прилично. Кубики на животе наличествуют, от упражнений с шестом плечи раздались, мышцы выражены. Конечно, с пантерой не сравнится, но тоже не плох.

С этими мыслями и заснул, чтоб проснуться чуть свет от грохота. В дверь спальни не столько стучали, сколько ломились. Я со всей дури и спросонок вынул из ножен на ноге (приучил никогда не снимать этот артефакт в форме небольшого ножа) свой индивидуальный амулет и шарахнул в проход воздушным кулаком высокой плотности. В артефакте при сжатии рукояти с небольшим промежутком (если продолжать сжимать) активизировались три мощные стихии: воздуха, огня и воды. Они выходили прямо из острия лезвия потоком в ладонь шириной и удерживали напор до пятидесяти метров.

Дверь снесло, вместе с незваным гостем. И скорей всего приложило в гостевой зале о внешнюю стену.

— Картина! — подхватился я, обматывая чресла полотенцем. — Убью, если повредил!

Живопись тут была в расцвете. А картину купил за триста золотых у очень талантливого, но мало признанного художника. Он продавал за тридцать, я расхвалил и дал ему триста, наказав ни в чем себе не отказывать и новые работы нести ко мне. На картине, писаной маслом, стояла спиной к зрителям девушка. Даже, скорей, девочка — подросток. С узкими бедрами и тонкими руками. Она смотрела на парящего орлана, а вдали вздымались горы. И осмотрев все это зритель опускал взгляд, осознавая, что девушка стоит на обрыве, над пропастью.

Стихи напрашивались сами:

А горы цепенеют немо,

Они от вечности устали,

Они молчат, касаясь неба

Оцепенелыми устами.

Кто их поймет, кто их согреет,

Какая суть, какая плоть,

Себя приблизить к ним сумеет,

Чтоб холод этот побороть…

Но тело грозного стукача лежало чуть правей моего сокровища. И грязно ругалось!

[1] У некоторых рубинов на поверхности есть двенадцати лучевой астеризм, или «звезда». Это довольно редкое явление, поэтому, когда у драгоценного камня на поверхности есть астеризм, он становится гораздо ценнее, чем обычный. Рубин с двумя звёздами это тот рубин, у которого астеризм виден с обеих сторон, что делает его ещё дороже и ценнее.