Автово

ЧАСТЬ 12. Веселая сессия

На этот раз нам предстояло сдать три курсовых и три экзамена, но из них особенно выделялись экзамены по Кирееву, Сиверсу и курсовой по некто Симоненко. Но обо всём по порядку.

Первым был пингвин. По мнению Владика, это был чуть ли не идеал преподавателя. Моё же мнение известно.

Перед сдачей экзамена нужно было отчитаться по нескольким лабораторным работам. Эти самые работы, как и все лекции пингвина, проходили в ужасно скучной и монотонной обстановке. Никто ничего не понимал и от души забавлялся этим обстоятельством. Предоставив Коммунисту и всяким там Васильевым нажимать на кнопочки, мы слонялись по лаборантской и отвинчивали всё, что откручивается. Самому же Кирееву было абсолютно на всё наплевать. Он только и занимался тем, что приглаживал свой хохолок и то и дело посматривал на часы в ожидании звонка.

Вскоре выяснилась приятная вещь. Экзамен засчитывался автоматически после сдачи лабов. Сам Киреев предлагал поставить «тройки» всем желающим без всякой защиты. Эх, надо было мне сразу соглашаться, чтобы потом не испытывать столько унижений.

Киреев принимал лабы сразу у всей группы. Как только я вошёл в аудиторию, мы с ним встретились взглядами, и я прочёл в его узких щелочках, что меня ждут весёлые деньки.

Сразу сдавать я не стал, а решил присмотреться. Честно скажу, моим первым впечатлением (и как покажет будущее — абсолютно точным) было то, что мне это ни за какие коврижки не сдать. Словечки и всякие там термины меня просто убили. Я, вообще, удивлялся, как это при такой подаче материала можно что-то знать и отвечать. Смягчающим обстоятельством служило то, что сейчас отвечал Васильев — самый наш умненький. Но это было очень слабым утешением.

Пропустил я и несколько следующих сдач, пока положение не стало угрожающим.

И вот, однажды, набравшись смелости, я, Рудик и Галя, у которых тоже ничего ещё не было сдано, решили посетить Киреева. Перед этим основательно были прочитаны специальные методички и вызубрены все сложные места. Владя нас успокоил, сказав, что Киреев — дядя добренький и всем ставит на халяву.

Уж не знаю, как это могло случиться, но пингвин оказался зав. кафедрой. Его кабинет представлял собой эдакий сарайчик чуть меньше Ларисиной комнаты, абсолютно без окон, то есть как раз то, что он и заслуживал.

Мы постучались. Нам никто не ответил. Тогда мы постучались ещё сильнее, пока из-за двери не выглянул до боли знакомый хохолок.

— Вам чего?

— Мы пришли сдать лабораторные работы… — по-пионерски начали мы, как нас прервали:

— Занят я. Обождите.

Обождать пришлось минут пятнадцать, пока дверь не отворилась, и оттуда не выскочил какой-то улыбающийся мужик. Затем такой же улыбающийся Киреев велел нам войти.

— Чего надо?

— Мы пришли сдать лабораторные работы…

— А, ну, да! С чего начнем?

— С чего-нибудь.

И пошло — поехало. С чистой совестью скажу, что методичку я выучил основательно, но как оказалось, Кирееву это было не достаточно. По методичке он, вообще, не спрашивал, а всё интересовался, как пойдёт ток и куда пойдёт, а куда не пойдёт.

Мы втроём тупо уставились на него и ждали, что он сам ответит, как обещал Владичка.

— Так-так, ну, тогда идите и подумайте.

— Сволочь! — сказала Галя, как только мы вышли в коридор.

Решив найти свободную аудиторию, мы ломанулись туда, где у нас проходили занятия. Но там уже сидела очередная подопытная группа кроликов, над которыми глумился тот самый мужик, который, улыбаясь, выскочил от Киреева. Извинившись для приличия, мы зашли в соседнюю аудиторию, которая к счастью оказалась свободной, и, вытащив все свои учебники, принялись судорожно искать ответ, которого, разумеется, и не было. Тогда мы решили действовать наобум, отработали свою версию и пошли на продолжение экзекуции.

— Вам чего? — спросил нас Киреев. — А, это вы. Ну, что, надумали?

Мы рассказали ему нашу версию, которая, конечно же, была неправильной.

— Ладно, разберётесь дома. Давайте следующую работу.

Следующая прошла под аплодисменты с таким же успехом, как и первая. Киреев, однако, как будто наслаждался этим зрелищем и вместо того, чтобы нас прогнать, он предложил ещё подумать. Как видно, времени у него было полно, и он не спешил. Мы же начали испытывать тихую панику.

На этот раз ответ был найден, и вот мы вновь стоим перед косоглазым. К своему сожалению, услышав правильный ответ, Киреев немного подумал и отрыгнул:

— Всё это, конечно, правильно, но в общих чертах. А мне бы хотелось подробнее.

И радуясь до экстаза, что снова озадачил нас, посмотрел в мою сторону и ляпнул:

— Вот вы и начните!

— Ток сначала идёт сюда, потом…потом сюда, потом… — я лепетал какую-то чушь, как вдруг заметил, что мразь меня совсем не слушает. А дальше случилось НЕЧТО!

Пингвин подошёл к шкафу, достал оттуда банку джема, грецкие орехи и чашку. Налил чаю, расколол эти орехи, запихнул их себе в пасть и заел всё это столовой ложкой джема. Продолжая колоть орехи, он с набитым ртом задавал всё новые вопросы, отвратительно чавкая, и напрасно ждал от нас ответов. Мы могли только молча наблюдать, как по его жирному подбородку течёт липкая от джема слюна и всеми силами старались сдержать распиравшую нас изнутри тошноту.

Киреев вёл себя как настоящая свинья. И если бы он хотел другим способом показать нам своё презрение, то лучше этого сделать бы не смог. Это было унизительно. С таким же успехом он мог начать переодевать трусы, абсолютно нас не замечая.

Поскольку мы продолжали молчать, пингвин предложил нам ещё подумать.

— Ну, как вам это? — спросил я своих собратьев по несчастью. Те только выразительно ответили мне глазами.

Когда мы, порывшись в очередной раз в учебниках, стояли пред злосчастной дверью, я попросил Диму:

— Слушай, загляни тихонечко. Если он ещё жрёт, я не пойду, а то боюсь меня вырвет прямо ему в джем. Хотя это заманчиво, но…

Киреев закончил свою свинячью трапезу и приступил к очередному этапу издевательства над нами.

— Так, ладно, перейдем к работе с контакторами. Скажите мне… а впрочем, лучше принесите сюда контакторы, — сказал он таким тоном, будто просил принести ему мел.

Я испугался не на шутку. Действительно, в лабораторной работе говорилось о каких-то контакторах, но они были не самой важной частью, и про них в методичке было написано всего несколько абзацев. Но не это было самое страшное. Самым страшным было то, что я даже и не знал, что такое контакторы, а тем более, как они, чёрт побери, выглядят. Мельком взглянув на вытянутые лица Гали и Рудика, я понял, что не один нахожусь в затруднении.

Мы вышли и задумались. А задуматься, действительно, было от чего.

— И как они выглядят, скажите, пожалуйста, — в сердцах воскликнул я.

— Ничего, найдём, — успокоила меня Галя.

— Наверное, где-нибудь будет написано, — поддержал её Рудик.

Мы прошли в пустую аудиторию и тщательно принялись изучать каждый находящийся там экспонат. Ну, изучили, ну, и что?! Нигде ничего не было написано, так что где гарантия, что мы не просмотрели эти дурацкие контакторы уже несколько раз.

— Пошли в другую аудиторию, — предложил я.

Там по-прежнему шли занятия. Но, видно, мы действовали автоматически, поскольку наличие в комнате народа на нас не произвело никакого впечатления. Занимающиеся детишки с лектором ошарашено смотрели, как мы втроём нагло расхаживаем по классу, трогаем и рассматриваем на свет каждую железячку. В этой аудитории не было ничего путного кроме здоровенного ящика с двумя оглоблями. Огорченные, мы вышли в коридор.

— Я лучше сейчас уйду, чем признаюсь Кирееву, что я не знаю, как выглядят контакторы, — заявил я. — Больше унижаться я не намерен.

Галя и Рудик согласно кивнули головами, и мы вошли в тошнотворный сарайчик.

— Чего так долго-то, — удивился Киреев, — и почему пустые? Где контакторы?

— Мы чего-то их не найдём никак, — соврал я.

— Как это? — удивился пингвин, поправил свой хохолок и велел нам идти за ним.

Мы снова оказались на лекции улыбающегося мужика, хотя он уже не улыбался и смотрел на нас как на врагов народа.

— А это что? — Киреев косо смотрел на нас, указывая на знакомый уже нам ящик с двумя оглоблями.

— Ну-ка, быстренько тащите его ко мне!

— О, вот они, — закричали мы, делая вид, что впервые это видим, — мы здесь просто ещё не были!

Тут улыбающийся мужик хотел было что-то крикнуть вдогонку Кирееву, но мы так на него посмотрели, что он тут же изменил свои намерения. В наших взглядах сквозило одно отчаяние, и что бы мы сейчас не сделали, лишь бы поскорее закончить со всем этим.

— Ну, вот, — опять начал пингвин, — вот вам контакторы, давайте рассказывайте: из чего они состоят, для чего служат, вообще, что вы о них думаете.

Мы знали только одно, что сейчас Кирееву вряд ли понравилось бы то, что мы думаем. Поэтому мы промолчали.

— Что ж, идите подумайте…

Придя после пытки домой, я плюхнулся на кровать и понял, как я устал. Сегодняшний день был потрачен впустую. Защита всего лишь одной лабы никак не компенсировала то унижение, которое мы сегодня испытали.

— Твой Киреев — настоящая сука!!! — проорал я вошедшему Владику. — «Идеал преподавателя», тьфу! Мало того, что мы там как подопытные бегали туда-сюда с какими-то контакторами — Боже, как я их ненавижу — так вдобавок ко всему эта свинья в одну харю перед нами жрала ложками джем с грецкими орехами.

— А ты хотел, чтобы он с тобой поделился? — предположил Владичка.

— Да, ну, тебя, — только и смог сказать я, — отвали. Я спать хочу. Только боюсь, что сегодня эти контакторы мне будут сниться всю ночь…

Вся эта история закончилась несколькими днями позже, когда уже в конец замученный Киреев отказался меня слушать в надцатый раз, схватил мою зачётку и, поставив «уд», сказал, что больше не может меня слушать.

По-моему (хотя в данном случае я не могу быть объективным), со стороны было очень хорошо заметно, что пингвин срывался только на меня. А это лишь доказывало то, что я не ошибся, когда определил, что я вызываю в нём такое же отвращение, как и он во мне.

Ну, что ж, так или иначе, пытка закончилась, и мне оставалось только сетовать на себя, что сразу не согласился на «тройку», а прошёл совершенно зря через все эти муки.

К слову будет сказано, что Рудик получил «четвёрку», а Галя «пятёрку». Насчёт последней: я никогда не перестану восхищаться её железной хваткой и тем, что она всегда достигает своей намеченной цели. Поистине, Галя нигде не пропадёт…

Душка Сиверс принимал экзамен 5 января 1995 года. К этому времени его неизвестно за что прозвали Сталлоне. Ну, а почему бы и нет? Может быть, в дикой молодости он и был эдаким Рэмбо.

Экзамен приходился на ужасное время, когда башка полна впечатлений, кругом похмелье и другие последствия Нового Года, а учить ничего не хочется. Видимо, предусмотрев это, Сталлоне разрешил на экзамене пользоваться конспектами, но не учебниками. Однако, и этого обстоятельства хватило мне для того, чтобы вообразить сходство между этим экзаменом и чудо-экзаменом по Фасолько. Тогда я был настолько глуп, что даже не подумал о том, что одно и тоже чудо два раза не сбывается. А зря! В том, что учебники я пронесу, сомневаться не приходилось. Зрение Сиверса позволяло незаметно провести в аудиторию целого слона. Однако, я решил подстраховаться и принялся переписывать недостающие лекции. К вечеру 4-го января я абсолютно расслабился, ничего не учил, полностью уповая на судьбу, считая Киреева лишь неприятной неожиданностью.

— Больше судьба не подкинет мне подобные штучки, — думал я.

Рано утром 5 января мы с Рудиком самыми первыми вышли из общаги и поехали в «школу». Когда мы уже шли по родному мосту через Фонтанку, меня осенила идея.

— Дима, давай Сиверса с Новым Годом поздравим. Старичку приятно будет, да и нам, может быть, поблажку сделает.

— Давай.

— Значит так, заходим к нему и говорим хором: «С Новым Годом!».

— Поздороваться надо.

— А, ну, да. Значит, заходим и говорим: «Здравствуйте, с Новым Годом вас!». Понятно?

— Ага!

— Давай-ка прорепетируем…

Не обращая внимания на шарахающихся от нас прохожих, мы на весь мост орали: «Здравствуйте, с Новым Годом вас!», пока, наконец, не охрипли.

Основательно отрепетировав, мы зашли в корпус «Б», поднялись на второй этаж и обнаружили, что нужная дверь закрыта.

Сталлоне мы нашли в его кабинете. Сиверс сидел к нам спиной, что-то писал и даже ухом не повел от яростно скрипевшей двери.

— Не забудь, что он глухой, — шепнул я Рудику, — надо говорить громче. Ну, три — четыре.

— ЗДРАВСТВУЙТЕ, С НОВЫМ ГОДОМ ВАС! — истошно завопили мы.

Прошло две минуты. Сиверс не шевелился.

— Ну, и что дальше? — спросил я немного удивлённого Рудика. — Это, вообще, Сиверс?

— С задницы вроде бы он. Да и какая разница, любой бы повернулся на наше приветствие. А этот — труп какой-то.

— Значит, это, действительно, он. Давай ещё раз.

— ЗДРАВСТВУЙТЕ, С НОВЫМ ГОДОМ ВАС! — до хрипоты завизжали мы уже на весь институт.

— Мальчики, вы чего тут кричите? — позади нас отворилась дверь, и в кабинет заглянула какая-то очкастая тётка.

— Да мы вот к Сиверсу! — отчаянно сказал я.

Тётка сразу с пониманием и какой-то безнадёжностью посмотрела на нас, печально вздохнула и отвалила, изо всей силы хлопнув дверью. Очевидно, децибелы, исходящие от двери, Сиверс принимал, потому что сразу весь дёрнулся и стал поворачиваться в нашу сторону. Пока он это делал, мы обменялись с Рудиком парой фраз.

— Наверное, она уже опытная, — сказал я про тётку.

— Да уж, наверное, — ответил Дима, — ведь давно уже не девочка.

— Тьфу! Да я не про то. Видал, как она дверью хлопнула? Наверняка, знала, что это единственный способ привлечь внимание Сталлоне.

— Тише, он уже заканчивает поворачиваться!

— Да чего тише-то?!

Сиверс, действительно, уже повернулся и вопросительно смотрел на нас.

Поскольку он молчал, я дал невидимый знак, и мы начали заново:

— ЗДРАВСТВУЙТЕ, С НОВЫМ ГОДОМ ВАС! — мы улыбались до ушей и ждали его реакции.

Сиверс молчал. Я почувствовал себя идиотом.

— Ой, не нравится мне всё это, — мрачно пробубнил я.

— Вам чего, мальчики? — услышали мы первые долгожданные звуки.

— ЗДРАВСТВУЙТЕ, С НОВЫМ ГОДОМ ВАС! — только растянутые губы позволяли нам скрывать наши истинные чувства. А они сейчас были далеко не гуманными.

— Чего? — прохрипел Сталлоне.

— ЗДРАВСТВУЙТЕ! С Н-О-В-Ы-М Г-О-Д-О-М В-А-С!

— Экзамен будет в 207-ой. Возьмите ключ…

Мы кубарем вылетели из его кабинета, и, только открыв 207-ую и зайдя в неё, позволили себе высказать, что в нас накипело.

— А мне эта затея с Новым Годом сразу не понравилась, — орал я на ни в чём не повинного Рудика. Тот только удивлённо смотрел на меня и решил не напоминать мне, что это целиком было моей идеей.

Вскоре подошла Галя. Мы удивились, что народ как-то не особо спешит на экзамен, хотя назначенное время уже подошло. И когда вошёл Сиверс, и мы с помощью рук и ног объяснили ему ситуацию, он согласился дать билеты нам троим сейчас.

Как я и предполагал, учебниками можно было пользоваться только так. Я подготовил кое-как ответы и решил подойти к Сиверсу.

— Ну, и как же ему отвечать, если он ничего не слышит? — спросил я Рудика.

— А ты попробуй, — ехидно ответил тот.

И я попробовал. Первым я ходил на экзамены только в школе, в институте же предпочитал этого не делать, так как по опыту знал, что последних спрашивают не так строго, а из первых обычно выжимают все жизненные соки. Но, очевидно, сегодня я забыл об этом и уже через несколько минут сидел рядом со Сталлоне.

К моему большому удивлению всё, что касалось экзамена, Сиверс слышал превосходно. Послушав ответ на вопросы из моего билета, он попросил меня вывести одну формулу. Формула была строчки на три, и, честно говоря, вывести её без подсказки мне было затруднительно. Но, кое-как выкрутившись, я считал, что «четвёрку» мне поставят.

— Удовлетворительно, — пробубнил Сиверс, расписываясь в моей зачётке.

Я даже не пошевелился. Видимо, сейчас для меня наступила «чёрная полоса», и «тройки» так и сыпались на меня. Повернувшись, я увидел испуганный взгляд Гали, но девочка зря боялась — через несколько минут она получит «пятёрку».

Как только я одной ногой ступил в коридор, на меня набросился Игорь:

— Ну, как?

Оглянувшись вокруг, я увидел, что остальные уже подтянулись и сейчас лихорадочно перечитывали конспекты.

— «Три»! — гордо сказал я.

— Вот и всё, — мрачно молвил Игорёк и, упав духом, стал ещё яростнее листать свой учебник.

— Ты куда сейчас? — поинтересовался Марат.

— В общагу! Чао! С Новым Годом вас!

— Тронулся Рыжий, — раздался замогильный голос Паши. — Вот до чего довели человека…

Третьим субъектом, который так ярко разукрасил для меня эту и без того насыщенную красками сессию, был некто Симоненко. Эдакий хромой с прищуренным взглядом мужичонка вёл у нас предмет «Судовые системы».

Нет, он у меня не вызвал с первого взгляда того отвращения, которое я испытывал, глядя на Киреева. Наоборот, с первой же встречи я учуял в нём настоящего преподавателя — мастера со знанием своего дела. Его лекции были очень даже интересными, хотя их я тоже не баловал своими посещениями.

Правда, ходили слухи, что этот хромоножка, как ласково звал его Владик, на самом деле — настоящая мразь, и что обычно он показывает себя только на экзамене. Может, так оно и было, думал я, но мне он не казался таким уж страшным, тем более что у нас был не экзамен, а зачёт. Хотя положение осложнялось наличием курсового проекта.

В этом равнодушном состоянии я находился до самой сессии.

Паника поднялась, когда хромоножка поставил Костику за курсовик «трояк». Это было ударом не столько для самого Костика, сколько для всех нас. Нашему умненькому отличнику «уд»! Неслыханная дерзость!!! Костик, конечно же, был в ярости и потребовал пересдачи, на что Симоненко заявил, что курсовики не пересдаются, а если хочешь получить оценку получше — сделай новый проект. Бред какой-то! Никто бы на это не согласился, даже Васильев. Но у Костика было задето личное эго, затронута его честь! И он совершил подвиг — спроектировал новый проект и защитил его на «четвёрку». Браво!

Я же в это время совсем опустил руки и мечтал лишь о том, чтобы мне поставили хоть эту припаршивевшую «тройку», учитывая, что эта сессия и без того уже была загажена.

Я начертил рулевое устройство судна, на которое самому было страшно смотреть, и пошёл сдавать курсовик с Рудиком. Мы, вообще, последнее время сдавали с ним всё вместе.

Кстати, не за горами был уже наш очередной отъезд в Астрахань на каникулы. Были куплены билеты, и в нашем распоряжении оставалось чуть больше недели. Все остальные зачёты и экзамены были сданы, и нас задерживал лишь хромоножка.

На мой курсовик Симоненко глядел, держась за сердце. Эта скотина (моё мнение о нём к этому времени уже изменилось) совершенно не стала смотреть пояснительную записку, а придиралась только к чертежу. Это последнее обстоятельство просто подкосило Рудика. Бедняга! Ведь именно на записку он и ставил, исписав неимоверное количество страниц, вычитывая умные фразы из миллиона книжек и занося их в неё (записку). Я говорил ему, между прочим, что он занимается ерундой, что по слухам и опыту наших однокурсников Симоненко в записки не смотрит, но мальчик верил, что труды его не пропадут даром.

А теперь такой удар!!!

Хромоножка указал мне на какой-то фрагмент в чертеже и спросил:

— Что это?

Чёрт возьми! Да откуда я могу знать, что это такое, если я один к одному всё перерисовал с учебника, абсолютно не вдумываясь в детали. Да и некогда уже было.

Я молчал, что вызывало крайнее раздражение у Симоненко.

— Что? Вы не знаете, а чего тогда рисуете? Идите, сядьте куда-нибудь и подумайте!

— О, знакомая фраза, — подумал я, и передо мной предстал образ пингвина. Однако, я сел и уступил место Рудику. Хромой развернул его чертёж, и только чудом крик не вырвался из его губёнок.

Хотя я и не асс в чертежах, однако, даже я считаю, что черчение и Рудик — понятия, полностью исключающие друг друга. Мои же чертежи Дима считал чуть ли не шедевром и откровенно восхищался ими. Мне было, конечно, приятно, тем более что все остальные на них просто плевались или предлагали послать их на выставку авангардного искусства. А когда, ещё будучи в Астрахани, один сайгак по «Деталям машин» сказал Рудику, что ему надо было поступать в пединститут (разумеется, после того, как взглянул на его чертежи), то после этого Дима окончательно возненавидел черчение каждой своей хромосомой.

Этот чертёж произвел на Симоненко такое впечатление, что мгновенно поняв, что он имеет дело с полными дубами, он даже не захотел с нами возиться, схватил Рудиковскую зачётку и поставил ему «уд». Потом позвал меня и, не дожидаясь от меня никакого ответа, поставил мне тоже самое.

— Всё, до свидания! — сказал он нам, давая понять, что не желает иметь с нами больше ничего общего.

Однако, мы и не думали уходить.

— Что-то ещё? — нервно спросил хромоножка.

— Зачёт, — ответил я.

— А вы к нему готовы?

— Да!

Разумеется, ни к чему мы не были готовы, изучили всё так, поверхностно. Но, видя, как сейчас разворачиваются события, я надеялся на такое же быстрое получение зачёта. Однако, Симоненко воспринял это как вызов и задал самый изощрённый вопрос. Тут я понял, что явно переиграл, на сегодня впечатлений и так достаточно, поэтому, сказав: «Мы придём в следующий раз», я и Рудик потопали прочь.

До отъезда оставалось каких-нибудь 3–4 дня, а мы так до сих пор и не получили зачёты. Вместе с нами товарищем по несчастью был Султан. Правда, у него времени было предостаточно, так как ни в какую Астрахань он ехать не собирался. На зимнюю сессию сюда на днях должна была приехать Катя, и он свои каникулы собирался провести вместе с ней.

На этот раз все уезжали крайне несгруппированно — по 2–3 человека и в разные дни. Я же лично должен был ехать только с Рудиком. Сегодня же уезжал Владик вместе с 3–4 счастливчиками, которые полностью сдали сессию. Ну, а мы: Султан, Рудик и я пошли на очередное растерзание к хромоножке.

Надо сказать, что на этот раз я подготовился основательно и даже запомнил все рисунки (что для меня крайне удивительно и почти невозможно). Видимо, так подействовала на меня критическая ситуация.

Извращённый Симоненко задал мне коварный вопрос, ответ которого заключался именно в рисунке, который я очень даже хорошо помнил. Приятно было видеть удивлённую рожу хромоножки, когда я ему поднёс под морду правильный ответ. Моя же очередь удивляться наступила тогда, когда, даже не требуя объяснений, он быстренько поставил мне зачёт.

— Вот и всё, — думал я, вдыхая зимний морозный воздух, возвращаясь в общагу. — Сессия закончилась! Наконец-то!!!

Я всегда испытывал неимоверное облегчение после последнего экзамена или зачёта. Это ни с чем не сравнимое ощущение свободы дано познать только студенту. Так было каждую сессию. И хотя я знал, что впереди снова и снова опять нас будут ждать эти экзамены, перед каждыми каникулами возникало чувство свободы, радости и облегчения. И сейчас я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Ну, а то, что много «троек» — ничего, значит, так было уготовано мне судьбой…

Провожать Владика мы не пошли, так как свои вещи он спокойно мог дотащить и сам. На этот раз мы уезжали всего недели на 2–3, а не как прошлым летом — на 2 месяца. И даже в камеру хранения ничего сдавать было не нужно. Как я уже упоминал, на днях сюда должна была подъехать Катя. После того, как она уехала, мы вели с ней небольшую переписку. И вот в последнем письме я предложил ей (конечно, с согласия Владика и Рудика) на время сессии поселиться в нашей 215-ой. Катя предложение приняла и тем самым сильно облегчила наше положение. Теперь, когда в наше отсутствие в комнате будет жилец, за вещи беспокоиться не стоило.

Владику Катю увидеть было не суждено, а вот нам с Димой предоставлялся этот шанс, но всего лишь одно мгновенье, потому как Катерина приезжала как раз в день нашего отъезда. Так что на встречу и обмен мнениями нам полагалось каких-то 2–3 часа.

Ну, а пока нам с Рудиком оставалось только радоваться тому, что уже второй раз за этот семестр мы остаемся в комнате одни без ночных побочных отхаркивающих эффектов.

У нас в запасе было целых три абсолютно спокойных дня, и каждый решал, как лучше и с максимальной возможностью использовать это свободное время.

Рудик решил посвятить его туалету — нашему любимому сральнику.

Сральник был для Димы местом необычным и чуть ли не святым. Каждый раз, собираясь туда, он долгое время готовился, собирался внутренне, а когда возвращался, то иногда его лицо излучало радость выполненного долга, и казалось — нет счастливее человека на свете, чем наш Рудик. Всё это проходило с такой торжественностью, что напоминало какой-то церемониал. Владик Рудиковских проблем не понимал абсолютно и всегда только смеялся.

Итак, однажды, вечером в общаге, когда в коридоре не было слышно ничьих шагов, Рудик понял, что пора, и пошёл к своей святыне.

Зайдя внутрь, Дима прислушался и, поняв, что находится здесь один, не спеша, зашёл в кабину и удобно примостился на очке. Спешить было некуда. Однако, через некоторое время к своему великому ужасу в коридоре он услышал голоса, и, судя по их приближению, было очевидно, что их обладатели направляются сюда. Но вскоре Рудик успокоился, потому что голоса были женскими и шли, скорее всего, в рукомоечную.

Однако, две бабы (их количество он определил по голосам) зашли в мужской туалет и остановились около его кабины. Дима насторожился, когда вдруг в темноте раздались голоса:

— Здесь есть кто-нибудь?

Стараясь сдерживать в себе неожиданно откуда взявшиеся и стремительно давящие изнутри газы, как можно мужественнее Рудик ответил:

— Да-а-а-а-а-а!!!

— А, вот видишь, — послышался голос одной бабы, и Дима узнал в ней Анечку, — здесь кто-то есть. Я же тебе говорила.

— Ну, и ладно, — меланхолично ответила другая.

Рудик напряжённо вслушивался, надеясь услышать звук удаляющихся шагов, однако, этого не произошло. Очевидно, бабы продолжали стоять за дверью его кабины и жадно прислушивались к доносившимся оттуда звукам. Дима прилагал массу усилий, чтобы ничем себя не скомпрометировать.

Наконец, первой не выдержала вторая баба, которая через некоторое время с некой долей сомнения произнесла:

— Слышь, Ань, может пойдём отсюда, наверное, это мужской туалет.

— Да уж, наверное, — кряхтя, подумал Рудик.

— Да ты что! — послышался голос Анечки. — Это же общежитие! Здесь всё общее!!!

Больше этого Рудик вынести не мог, и, хорошенько поднатужившись, он кубарем выбежал из этого страшного места, прибежал в 215-ую, где и рассказал мне эту жуткую историю.

А на следующий день случилось, вообще, нечто похабное.

Сидим мы с Рудиком в 215-ой и мирно играем в карты. Вдруг неожиданно раздался стук в дверь. Я открыл её и имел счастье лицезреть восхитительное зрелище, которое не рекомендовалось смотреть на ночь. За дверью стоял мужик сильно обиженный матерью-природой. Казалось, что лепив его, она сильно торопилась, а в конце, вообще, на него наступила. Абсолютно косое лицо смотрело на меня и хотело что-то такое сказать, но никак не решалось. Наконец, видимо, поборов себя, мужик выдавил:

— Слышь, парень, пойми меня правильно. Мне тут увольнительную дали на несколько часов («Не иначе из зоопарка — вольер вымирающих видов», — подумал я), со мной здесь моя невеста, и нам…негде… Парень, будь человеком, уступи комнату на полчаса, я заплачу.

Если кто-то думает, что я возразил, то он глубоко ошибается. Я не то, что возразить, я даже рта не смог открыть из-за охватившей меня судороги. Сколько раз я попадал в идиотские ситуации, но такого со мной ещё не случалось.

Поскольку я молчал, мужик принял это за знак согласия и с новым вдохновением продолжал.

— Ты не бойся, мы ничего не украдем и не тронем, всё будет лежать на своих местах, мы только…

Тут, наконец, я очнулся.

— Ни себе хрена! Это тебе что — бордель? И речи быть не может!

— Но я заплачу! — настаивал мужик и подался в комнату. Тут он увидел мою двуспальную кровать, и его глаза забегали ещё быстрее.

— Ну, сколько ты хочешь?

— Пятьсот баксов, — подумал я про себя, — не меньше.

Но вслух произнёс:

— Слушай, мужик, иди отсюда. Ни за какие шиши я не соглашусь.

— Ну, парень, ну, будь человеком, пойми меня.

— Очень хорошо понимаю, но ничем помочь не могу.

И я без колебаний закрыл дверь.

— Нет, ты слышал? Как тебе это нравиться?! — обратился я к тихо сидящему до сих пор Рудику. — «Я тебе заплачу». Интересно, сколько бы он заплатил? В принципе, деньги не помешали бы, но…

— Но..? — переспросил Рудик.

— Но… я ведь даже знаю, на чьей бы кровати они это делали.

Послышалось Рудиковское хихиканье.

— Ты заметил, как он на мою кровать пялился? Представляешь: на моей кровати, на моём белье! Фу! Мне бы потом месяц пришлось замачивать его в спирте. А матрацы пришлось бы выкинуть — пропитались бы насквозь! Тьфу!

— Вот интересно, найдёт ли он кого-нибудь, кто согласиться? — мечтал Рудик.

— А какое нам до этого дело? Слышать больше о нём ничего не хочу! Всё!

За полтора дня до отъезда я начал собираться. Уже в очередной раз я мечтал поехать налегке, но всё как-то не получалось. Вот и сейчас у меня набилось два чемодана и одна большая сумка.

В нашем крыле заметно всё поутихло из-за отсутствия почти полгруппы. Было даже как-то скучновато. Кроме Султана провести зиму в Санкт-Петербурге решили и Лариса с Маратом. Лариса — из-за финансовых проблем, а Марат из-за приехавшей к нему погостить подружке. Правда, оставался ещё и Наиль. Душка Сиверс не принял у него экзамен, и Наиль надеялся на переэкзаменовку. Как покажет время, у бедняжки ничего не получиться, и он вернётся в Астрахань немного позже нас. Учебная система Питера позволяла сдавать экзамены в любое время без всяких последствий, кроме стипендии, конечно. Так что Наиль запросто мог сдать экзамен и в начале следующего семестра…

У Султана подрастал Телек, который, наконец, перестал быть тормозом и даже, наоборот — стал излишне игривым. Из комнаты, вообще, не выходил, из-за чего иногда временами в 210-ой истошно воняло, и не помогали все открытые форточки.

Кошек я никогда особо не любил и поэтому всегда относился к ним с какой-то садистской страстью. Много чего испытал Телек, находясь в моём обществе, однако, и моя рука после этих игр всегда уходила «на мясо». Вечно «порванная», в кровоподтёках и ссадинах, она вызывала жалость. Но, не смотря на это, Телека я любил, но во взаимных чувствах сильно сомневался. Увидев меня, он прятался под диван, и мне приходилось достаточно набегаться по 210-ой, чтобы его изловить.

Вот и наступил день отъезда. 215-ая находилась в обычном «рабочем» состоянии и представляла собой резкий контраст с той 215-ой, в которой мы сидели в день нашего первого отъезда в мае — кругом была привычная домашняя обстановка. Когда до нашего с Рудиком выхода остался всего один час, дверь комнаты отворилась, и с Телеком на руках вошла Катя.

— Ты только посмотри, как он вырос, — сказала она, суя Телека мне под нос. Тот, учуяв меня, мгновенно обнял Катерину и нервно стал перебирать лапами.

Хотя времени было в обрез, мы решили вместе попить чаю. Мне несказанно приятно было увидеть её после долгой разлуки, а ей, по всей видимости, не терпелось поделиться с нами своими впечатлениями.

— Вы только представьте себе, — щебетала она, — ехала сейчас до Саратова с какой-то полоумной бабой. Она, видимо, украдкой принимала в туалете, потому что болтала всякую чушь, а ночью стала в каком-то экстазе снимать с себя штаны, потом легла на спину и раздвинула ноги. Прикиньте! И что мы с ней только не делали, пытались прикрыть одеялом, она всё время отталкивала нас и продолжала лежать в такой позе…

Час пролетел незаметно, и вот нам пора уже было выходить. Добрый Чеченев согласился нам помочь и пошёл провожать. Марат передавал какую-то сумку в Астрахань, поэтому тоже был в числе провожающих.

На улице была настоящая сказка: мягко и тихо падал огромными хлопьями снег, абсолютно не было ветра, и стояла такая приятная погода, что всё вокруг выглядело как на картинке. Мне как-то сразу расхотелось уезжать из этого спокойного и чудного места…

Уже при посадке мы заметили, что ехать нам придётся в передвижном доме престарелых. Как на подбор, нашими попутчиками были сплошь одни бабки и несколько дедов. Целый вагон! А нам продали сюда билет, наверное, только по ошибке.

— Ты знаешь какие-нибудь русские народные, блатные хороводные? — поинтересовался я у Рудика.

— А что, надо?

— Конечно, бабушки — они когда напьются, их всегда на фольклор тянет. Заставят петь!

— Да ладно тебе, расслабься, — добавил я, видя, что Дима призадумался над моими словами, — не бери в голову! Поехали! Астрахань ждёт!..