Белая обезьяна, чёрный экран

Задание 18. Операция

2020 г.

— Донорство? — переспросил я. — Ты имеешь в виду донорство крови?

— Донорство органов.

Я напрягся, но ответил со всей небрежностью, какую только мог изобразить.

— Может, где-то и существует, — плеснул себе пива в стакан, но пить не стал. — А что Интернет говорит?

— Интернет… — Сашка проглотил кусок. — Пишут, что в России с этим делом сплошное надиралово. Человек, например, отдаёт почку, а все деньги получают посредники.

— Дело криминальное, да и для здоровья опасное, — сказал я, стараясь выдерживать прежнюю интонацию. — Донор всегда оказывается в минусе.

— То есть… — сказал Сашка хмуро, — всё это только для лохов. Понятно.

И открыл вторую бутылку.

У меня пропало желание есть, но я заставил себя дожевать то, что было во рту. Попытался отрезать ещё один кусок. Мягкое мясо проминалось под вилкой, коричневый сок стекал на тарелку.

— Так, — я отложил нож. — Давай так. Мы шлёпнем эту бутылку и, если хочешь, сгоняем ещё. По дороге ты мне расскажешь, что у тебя за дела.

Сашка поморщился, и глаза у него забегали.

— Да какие дела… Нет никаких дел, не парься.

— Ладно, не парюсь, — я хлебнул ещё пива и встал.

Прошёлся по кухне, включил чайник. Наблюдал искоса, как моё детище, торопясь побыстрее доесть, суетливо стучит ножом по тарелке. Сейчас прожуёт — и дверца закроется. Как лучше? Отстать от него? Надавить? Подождать, когда расколется сам? В ушах колотился пульс, а дыхание сделалось предательски шумным.

— Колись давай, — сказал я, усаживаясь рядом и отодвигая подальше тарелку с недоеденным стейком. — Даю слово, мать ничего не узнает.

Ребёнок молча ковырялся в зубах. Вика терпеть не могла, когда он это делал. Я вытащил из шкафа зубочистки.

— Ты кому-то должен бабло, — сказал я.

— Ну… — Сашка вытащил зубочистку и опрокинул пластиковую баночку. Зубочистки рассыпались по столу веером. — Ну, в целом…

— В целом — должен, — я старался говорить как можно спокойнее.

— Не то чтобы должен… — сказал Сашка, рассматривая зубочистку на свет. — Но, как говорится, «нужно больше золота»[7]. Вопрос чести.

— Сколько этого самого… золота тебе нужно?

Сашка нахмурился и потёр лицо руками.

— Много. Реально — много.

Я смотрел на него, стараясь не упустить ни единого движения. Идиот, пронеслось у меня в голове. Поздно же ты хватился, он уже не твой ребёнок, он не ребёнок вовсе. Чужой, малознакомый, неопрятный молодой мужик, его жизнь проходит среди картинок. Среди чёртовых картинок на экране компьютера.

Сколько лет Сашка играл в свои игры? Лет с трёх, как только смог словами выразить своё первое «хочу», столько он и играл. Зелёные монстры с крюками вместо лап, монахи-убийцы, летающие с крыши на крышу, заселённое кадаврами московское метро, и даже Зона с гуляющими по ней сталкерами — все эти фантомы значили для Сашки больше, чем родители, друзья и девушки. Он совсем исчез из реального мира, стал щелью, пустотой. Его взгляд с каждым годом делался всё безразличнее, и наконец стал совсем потусторонним, почти как у мамы Нади.

Я давно ждал, когда же Сашка наконец вернётся в реальный мир. И вот он, б***, в него вернулся.

Сиди и смотри, папаша хренов, как он распродаёт себя на органы, и молчи в тряпочку.

— Но я, — он растягивал слова и говорил медленно, — я не хочу никого напрягать.

— Понятно.

— А тебя тем более.

Я молчал.

— Ты вообще не смыслишь в этих вещах.

Зубы сжались, но за выбросом адреналина нахлынула слабость.

— Я смыслю в другом, — сказал я. — Я хороший врач и знаю, что такое почка.

Теперь настала Сашкина очередь молчать.

— И что такое наркоз, я знаю получше многих.

— Ой, наркоз… — протянул он. — Не смеши. Как будто мне не вырезали аппендицит и я не помню, как это происходит.

— Я не то хотел сказать, — мне нужно было объясниться, но Сашка перебил меня.

— Да знаю, — сказал он. — Здоровье не купишь, бла-бла-бла. Зато когда я в больнице торчал, ты болтался чёрт-те где.

Это была правда. Когда двенадцатилетний Сашка попал в хирургию, Вика даже не поставила меня в известность.

— За это скажи спасибо своей мамочке, — вырвалось у меня.

Сашка сгрёб зубочистки в коробку.

— Начина-ается.

Он поморщился, встал и пошёл в комнату.

Я вскочил и последовал за ним.

Сашка выключал компьютер и сворачивал наушники.

Я побродил по кухне и услышал возню в коридоре.

— Это не разговор, — сказал я — Куда ты на ночь глядя?

Однако Сашка сопел и застёгивал ветровку.

— Не… — сказал сын. Молнию заело, и он нервно дёргал бегунок вверх и вниз. — Не. Пойду.

В окно хлынул ветер. Створки распахнулись. В подоконник застучали дождевые капли.

— Дождь на улице! — крикнул я сыну.

Было заметно, что он колеблется.

— Чёрт с тобой. Иди в комнату. Есть у меня связи с чёрным рынком. Есть!

Сын повернулся ко мне.

— Есть связи! Только… так дела не делаются. Детский сад какой-то.

Он клюнул наживку, и в его глазах что-то изменилось. Наверное, в них появилась надежда. А может, это была обыкновенная усталость.

Кроме меня, больше некому было заработать эти деньги. Я решил для себя: ничего, устроюсь ещё на одну работу, ликвидирую все выходные и начну впахивать, как тогда, когда закрывал ипотеку. Уже был такой опыт, почему бы не повторить?

Пускай частями, а он свой долг отдаст, говорил я себе.

Порылся по сайтам, где обсуждалось донорство. У меня шевелились волосы, на что идут люди от долгов и нищеты. Какой-то парень продавал почку, чтобы устроить свадьбу «не хуже, чем у людей». Замученная коллекторами тётка, страшная как смерть, пыталась выплатить ипотечный долг, но после операции получила на руки только сто пятьдесят тысяч. Остальное забрали посредники и врачи.

Я знал, что тыщ сто смогу заработать довольно быстро. Сашка просто так деньги не возьмёт, он гордый, но у меня уже был план, как его перехитрить, — главное, я должен был выиграть время. Месяца за три, если прижать собственные интересы и сэкономить на еде, можно было добыть сумму в четыреста тысяч. На карте лежало ещё примерно столько же. Остальное — кредит. Получится лимона два. Если Сашке этого хватит на первое время, то и ладно. Если же его долг исчисляется суммой гораздо большей, чем та, которую я мог достать… Главное — выиграть время. Оставалась ещё мамы-Надина квартира.

Я перебрал и другие варианты. Вспомнил даже, как давным-давно, работая в реанимации, лечил сына местного цыганского барона. Вспомнил маму мальчика, грузную, усатую цыганку с серьгами, похожими на мормышки из спортивного отдела магазина «Хозяйственные товары». Зелёные рукава цыганки и свёрток в её руках — что-то завёрнутое в целлофан, обмотанное скотчем и упакованное в разворот газеты «СПИД-Инфо». Она притащила мне этот свёрток в подарок «за то, что вылечил сыночка». Говорила, что внутри — золото. Наверняка там была наркота, и я, испугавшись, отказался от подарка. Как бы мне сегодня пригодился тот свёрток. Золото там было или героин, не важно. Хоть сейчас вставай, езжай в Осельки и разыскивай дарительницу.

Я набрал огромное количество рабочих часов в двух клиниках Грачёва. Тайно от всех, три дня в неделю работал у конкурентов. Сократил время приёма каждого пациента почти вдвое — специалист моей квалификации мог пойти на такое без потери для качества исследования. Зарплата за первый месяц такой работы превзошла все ожидания.

Сашка поначалу ходил смурной и, кажется, догадывался, что я хочу обвести его вокруг пальца, но после того, как я отвёл его на УЗИ, МРТ и устроил целую кучу исследований («стандартный набор для всех доноров»), он вроде бы немного успокоился.

— Ты толкаешь меня на уголовное дело, — внушал я ему. — О какой срочности ты говоришь? Мы же все под колпаком.

Сашка уныло кивал.

Можно было договориться с ребятами из хирургии и устроить Сашке представление: операционная, наркоз, все дела. Зафигачить ему шрам на боку. Почку, понятно, никто трогать не собирался. Наврать Сашке, что у него, к примеру, изъят кусок печени. Проверить он всё равно не сможет, а деньги я бы ему сунул в конверте, сразу после выведения из наркоза.

Хорошо придумано.

От усталости меня охватывало оцепенение. Я мог часами сидеть неподвижно и наблюдать, как пространство заполняется темнотой. Мог на протяжении суток ни разу не вспомнить о еде. Наползала апатия, стабильная предвестница панических атак. Нарушился сон.

Ночами, когда я приезжал домой и ложился спать, мне удавалось какое-то время лежать без движения, но в моём мозгу то и дело включался чёрный экран, и это был монитор ультразвукового сканера. Я глядел в него, не отрываясь, и следил, как по нему медленно движется белая фигура.

Вот тогда-то мне и начали сниться пациенты. Тот самый, с гемангиомой в виде листка клевера, был первым. Потом мальчик с крипторхизмом. Тётка с опухолью в плевральной полости, и опухоль эта походила на цветную капусту.

Позвонил Сашка и сказал, что дальше тянуть нельзя. Деньги были нужны срочно.

Я ответил «окей» и спросил его, хватит ли двух миллионов. Он подумал и согласился. Мне очень не хотелось брать кредит, но я взял. Собирался вернуть эту сумму быстрее чем через год.

— Ты совсем чокнулся? — спросил меня Грачёв. — Хочешь меня под монастырь подвести?

— Андрюха, ты же понимаешь. С криминальными структурами я не связан. Мне просто нужна операционная. В твоём присутствии сделаю разрез в правом подреберье — и сразу же зашью. Подержим его на пропофоле. И разбудим.

— Храмцов, ты всегда был придурком, — грачёвское круглое лицо покраснело от злости, а голос срывался на крик. — Но по молодости это простительно. А сейчас… Ты на что меня толкаешь?

— Блин, Андрюха, — я пытался его урезонить, — ни один орган во время операции не пострадает.

— Да? Не пострадает? — Грачёв уже орал на меня во весь голос. — Это ты считаешь, что никто не пострадает. А Сашка твой небось поверит, что у него изъяли… Что? Почку?

— Кусок печени, — сказал я. — Он считает, что через меня можно продать кусок печени.

— Тем более! — визгливо выкрикнул Грачёв. — Ребёнку ты устроишь театрализованное представление. Окей. А потом, когда он выплатит долги и скажет своим дружкам-задротам, где взял бабло, он прямой наводкой притащит их в мою клинику. В мою, б***, клинику, Храмцов!

— Андрюха, — сказал я, — что мне делать? Мы всегда друг друга выручали.

— Что делать? — бушевал Грачёв. — Снять штаны и бегать! Выдать ему бабки просто так или отправить в армию! К чёрту на рога и коленом под зад!

— Я не могу так, — вздохнул я. — Он же сорвётся с крючка. Ударится в бега. Ты тоже отец, Андрей. Представляешь себе, что в башке у этих желторотов?! Выйдет на реальные криминальные структуры, и вот тогда…

— И тогда твоего сына искалечат на всю жизнь, — констатировал Грачёв.

— Ты понимаешь! — воскликнул я.

— Б***! — выкрикнул Грачёв. — Я понимаю! Но так, как ты это делаешь, такие вещи не решаются!

— А как они решаются? — крикнул я. — Как?

— Я не знаю, как решаются такие дела, — прошипел Грачёв. — Но в моей клинике операцию делать запрещаю. Да, да, и даже поверхностный разрез — запрещаю. Ты слышал?

Мы стояли и молча глядели друг на друга. Грачёв сказал:

— Придурки. Семья придурков. Чёрт меня дёрнул с тобой связаться.

На том наш разговор и закончился.

Я ушёл к больным, меня колотило. Я ведь уже обещал Сашке. Нужно было найти какой-то выход.

Пациенты шли, первый, второй, пятнадцатый. Они входили в мою дверь как зомби, все на одно лицо.

Под конец дня еле-еле дошёл до метро.

На выходе из подземки завопил телефон. Взял трубку: Сашка.

— Фаз, завтра всё в силе?

— Да, конечно.

— Хорошо.

— Боишься?

— Немного.

— Не переживай. Всё будет как надо. Три месяца готовились.

Ребёнок замолчал и положил трубку.

Я должен был убедить его взять деньги просто так, без операции. Не знал, получится ли. Не понимал, какие слова сработают. И всё равно я считал удачей, что в тот вечер Сашка приехал за помощью именно ко мне. А я не спугнул его, не принялся читать нотации.

На двенадцать была заказана операционная. Я снял с приёма пять человек, предупредил всех администраторов, что в моём сегодняшнем расписании есть «окно» с двенадцати до двух. За это время я рассчитывал успеть.

Предстоял тяжёлый разговор. Но того, что случится на самом деле, я не мог и предполагать.

За полчаса до предполагаемой «операции» я заметил, что свободный промежуток в расписании исчез. Пациенты были записаны плотно, один за другим. Две эхокардиографии, три дуплексных исследования сосудов нижних конечностей. Бросился к стойке администраторов. Изменения были внесены главным врачом, Грачёвым Андреем Николаевичем.

Кинулся к Андрюхе за разъяснениями. Ворвавшись в приёмную, оторопел. Там сидели Вика и Сашка.

Сашка, сгорбившись, утонул в кресле и уставился в свой гаджет. Судя по всему, он был спокоен и его больше ничто не волновало. Вика, напряжённая, с прямой спиной, одной рукой оперлась на подлокотник, а другой держала сумку. Она снова изменила цвет волос, превратившись в брюнетку. С густо накрашенными глазами и бледными губами она напоминала девочек-эмо. Я не видел Викторию всего несколько месяцев, а было такое ощущение, что мы не встречались годами.

Бывшая прищурилась.

— Ну-ну, — сказала она вместо приветствия. — Явился, значит. Вот теперь оба два, в присутствии главного врача, будете мне объяснять, что за дурдом вы тут устроили.

Сашка поднял на меня глаза, но быстро опустил их и снова занялся гаджетом.

Я сжал зубы и встал возле стены.

Появился Грачёв. По-дружески кивнул Вике. Протянул руку Сашке, тот волчонком глянул на него из-под всклоченных волос и протянул свою. На меня Грачёв словно бы внимания не обратил.

— Проходите, садитесь, — сказал он, открывая дверь кабинета. — Разговор будет недолгим. У Юрия Ивановича идёт приём.

Грачёв пододвинул Вике стул, и она села. Сашка потоптался и тоже сел. Грачёв прошёл к своему креслу и устроился, положив широкие локти на деревянную столешницу. Справа от него высился монитор, слева — флаг России на тоненькой ножке.

Я остался стоять.

— Андрей… Николаевич, — начала Вика. Понятно было, что отчество добавлено специально для Сашки. — Спасибо, что поставили меня в известность относительно того, что эти двое собирались сегодня предпринять.

— Хватит уже выкать, — отозвался я. — Слушать тошно.

— Это мне тошно слушать. Что вы хотели устроить? — выкрикнула Вика, но Грачёв сделал ей знак, и она умолкла.

— В чём проблема? — спросил я. — В том, что я достал для твоего сына деньги? В том, что не знал, как их ему всучить?

Сашка снова поднял на меня глаза, и я увидел, что в них нет ни страха, ни вины, ничего. Как будто ему всё было безразлично.

— Значит, так?! — выкрикнула Вика. — А меня — меня! — нельзя было поставить в известность? Я тут что, посторонняя?

— Не знаю, посторонняя ты или нет, — сказал я. — Но ты понятия не имеешь, что происходит в жизни твоего сына.

— Да? — Вика снова сощурилась. — И что же в ней происходит?

— А то! — я тоже срывался на крик. — То и происходит! Твой сын попал на бабло, ты в курсе? У него долги, тебе и не снились! Ребёнок отчаялся настолько, что чуть не пошёл продавать себя на органы!

И тут в кабинете повисла тишина, и стало понятно, что ору на всех только я один. Но успокаиваться было поздно.

— Знаешь, что такое долг? — я глядел на Вику, а она молчала, поджав губы. — Ты хотя бы в книжках читала? Или в твоей жизни всё просто? Папочка ипотеку заплатил, ты и живёшь счастливо? Да сейчас даже за десять тыщ зарезать могут!

Я орал, а трое людей напротив не говорили ни слова. Только Грачёв щёлкал авторучкой по столу.

Щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк.

Щёлк.

Хрясь! — Ручка сломалась.

Я замолчал. Сашка вдруг как ни в чём не бывало достал из кармана свой гаджет и снова уткнулся в него.

— О господи! — опять выкрикнула Вика. Но в голосе её не было ни ужаса, ни безысходности, только раздражение. — Спрячь свои игры! Хоть сейчас-то!

Сашка выключил экран, положил телефон перед собой, но в сумку не убрал. Сидел и смотрел в стол.

— Всё это, конечно, романтично. Прямо как в кино, — сказала Вика. — Вот только долга-то никакого нет.

Снова повисла тишина.

— Как… Как — нет долга? — я бросился к Сашке. — Скажи сам! Сашка, скажи: долг… есть?

И Сашка поднял голову от стола. Бородка в три волосины торчала у него из подбородка.

— Нету долга, Фаз.

— И не было? — я вцепился в его плечо и, видимо, сжал его с такой силой, что Сашка поморщился.

— Не было, не было никакого долга, — прогнусавил он.

— Но… — я не понимал, что происходит. — Зачем же тогда… Зачем ты узнавал у меня о донорстве? И деньги. Зачем тебе деньги?

— Вот с этого и надо было начинать, — сказала Вика. Она тоже психовала: её острые, крашенные в зелёный цвет ногти впились в тонкую кожу рук. На шее от напряжения отчётливо выделялась вся передняя группа мышц.

— Ну же, говори, зачем тебе нужны были деньги? — крикнула Вика и, не дождавшись от Сашки ни слова, ответила сама. — Пушку он себе хотел купить виртуальную. Какую-то очень крутую. Пушку!!! Да ведь? А?

И обернулась к Сашке.

Тот замотал головой.

— Не пушку. Несколько дорогих скинов[8]. А ещё хотел разработать новую игру. Чтобы была как «Дота»[9], только отечественная. Нужна команда, нужны сервера. Нужен начальный капитал.

— Вот! — победно выкрикнула Вика, глядя на меня, и в её взгляде были и обвинение, и жалость. — Начальный капитал и крутая пушка!

Я молчал.

— И вот ради… — Вика наконец расцепила руки, сжала кулаки и стукнула ими по столу, — ради этого ты хотел, чтобы отец вырезал у тебя почку?

— Не почку, — сказал Сашка. — Кусок печени. Печень быстро восстанавливается.

Вика схватилась за голову.

— А я… — сказал я растерянно, — кредит взял.

— Идиот, — бросила мне Вика.

Я не нашёлся, что ей ответить, и вышел из кабинета, хлопнув дверью.

Собственно, вот и всё, что случилось в тот день. Я задержал приём. Очень сильно задержал приём, почти на час.

Пациентка, записанная на эхокардиографию ровно в двенадцать, зашла в мой кабинет на пятьдесят минут позже.

Она лежала на кушетке и выговаривала, как я дурно и бесчеловечно с ней поступил.

Она, записываясь в платную клинику, отдаёт свои деньги, чтобы получить комфорт и профессиональный подход, а сегодня её целый час мариновали в коридоре.

Она уже обо всём написала в жалобную книгу и обязательно, как только выйдет отсюда, напишет отрицательный отзыв на сайте.

Она говорила и говорила.

Сказала, что я выгляжу агрессивно и лучше бы её смотрел другой врач.

Нет, она не уйдёт, она получит услугу.

Когда я попросил у неё данные предыдущих исследований, она сказала, что никаких бумаг мне не покажет. Потому что «врач должен думать своей головой».

Что было потом, вы знаете.

Я схватил датчик.

Датчик стоимостью около десяти тысяч долларов.

Заглянул в чёрный монитор стоимостью в пятьдесят тысяч долларов.

Я готов был залепить пациентке в лоб и проломить эту наглую, брызжущую ядом башку. Клянусь, я чуть этого не сделал. Ещё немного — и у меня на кушетке лежал бы труп.

Но я замахнулся и со всей силы саданул датчиком по монитору.

(из ящика Yuhramtsov69@mail.ru — edverch1939@mail.ru)

(из ящика Yuhramtsov69@mail.ru — edverch1939@mail.ru)

На следующий день я пришёл к Э. Д. домой. Не знаю, на что надеялся. Просто пришёл.

Потоптался возле ворот. Последовательность цифр дверного кода я не помнил. Начался дождь. Мартовский дождь — в радость. Целую зиму люди не выгуливали зонтики. Я свой и вовсе дома оставил, не предполагал, что польёт с неба. А прохожие тётеньки и девицы р-раз — и раскрыли. Розовые, жёлтые. Яркие. Идут женщины, шлёпают по оттаявшим улицам. Зонтами толкаются.

К воротам подошла бабулька в капюшоне. Достала брелок. Раздался писк, ворота отворились. Я вошёл за ней.

— А вы к кому?

Тяжёлая, с одышкой и пастозным лицом.

— К доктору В., в третью парадную.

— А-а.

Снова нахмурилась, голову наклонила. Поковыляла через двор по диагонали. Бдительница.

Думал, придётся топтаться под дождём возле парадной. Но и эта дверь открылась под протяжный писк замка. Из дома вышла ещё одна женщина. Помоложе, но с похожим выражением лица. Тяжёлый лоб, напряжённые губы, усталость в каждой черте. Подумалось: все живут на пределе. Как они справляются, откуда берут силы?

Прошёл до лифта, обходя нагромождённые у входа малярные вёдра. Поднялся. Ткнул в кнопку звонка. Ни на что не надеялся, просто нажал. Знал же, что никого там нет. Готов был развернуться. Пришёл попрощаться, больше ничего.

А дверь взяла и открылась.

Дочь Э. Д. я представлял себе совсем не такой. Решительная, энергичная. Выше ростом, крупнее. Говорит совсем без акцента. Мне сложно сказать, сколько ей лет, но если она и старше меня, то ненамного. И всё при ней: улыбка, прямая спина. Короткая стрижка, платиновый цвет волос, яркие брови.

— Вы по объявлению?

— Я? Нет… Я узнать про Эсфирь Давыдовну.

Вот и всё. И меня впустили. И сразу же, ничего не говоря, новая хозяйка метнулась из коридора в комнату, чтобы ответить на телефонный звонок. Оставила меня одного, рядом с вешалкой, где висели куртки. Возле двери, где в замочной скважине торчал ключ.

Перетаптываюсь с ноги на ногу. Она принимает меня на кухне. Мне неловко. Хоть бы спросила сначала, кто я такой. Но нет. Никакой осторожности. Как будто у себя дома, в Америке.

— Чаю хотите? Кофе?

Она поменяла местами тарелки в шкафу. На стол водрузила хрустальную вазу с виноградом. На подоконнике — коробка с хлопьями. А раньше там была упаковка из-под «Арарата». Была ли внутри бутылка — я не знал, но упаковку помню. И ещё мелочи. Кое-что переставлено. Свет горит по-другому. Но пусть. Мелочи — не важны.

— Зовите меня Анна. Там, на холодильнике, карточки.

— Юра.

Протягиваю руку к стопке белых прямоугольников. На белом фоне синие с серебром буквы: «AnneJ. Paley-Verchoyansky. MD. FamilyMedicine».

— Так вы её пациент? Или коллега?

— И то и другое.

— Понимаю, — Анна в который раз жестом приглашает меня сесть. — Так чай вам или кофе?

— Кофе, если можно.

Обернулась к кофеварке. Налила. Пододвинула тарелку с бутербродами.

— Вы восьмой.

Заметила на моём лице вопрос и пояснила:

— Уже семь человек справились о мамином здоровье.

— Когда вы уезжаете? — спросил я.

Анна вздохнула.

— Завтра самолёт.

— Она всё так же?

— Ей трубку вынули. Вы уже знаете?

Я не знал. И даже замер от радостной новости.

— Трубку… Дышит сама?

Она кивнула.

— Когда?

— Вчера утром. Скоро перевезу её домой.

— Слава богу, — вырвалось. — Значит, есть шанс?

— Шанс? — произнесла она, поглядела на меня и снова вздохнула. — Да нет никакого шанса. Мозг давно умер.

Помолчали. Потом Анна спросила:

— Вы какой врач?

— Функциональная диагностика. Был.

— Ушли из больницы?

— Да. Не практикую.

— Чем занимаетесь? — Анна поглядела на меня с интересом.

— Проедаю старые запасы. Ищу работу.

Я сказал ещё что-то незначительное. О себе, о службе в клинике. О том, что мой психиатрический диагноз не опасен для окружающих. Отхлебнул из чашки.

Она снова пододвинула тарелку.

— Бутерброды.

— Спасибо.

Повисла пауза. Анна стояла спиной к подоконнику. Смотрела на меня. Задумчиво обвела взглядом кухню. Потом её лицо посветлело.

— Так это вы тот самый «мальчик Юра», который писал ей письма? — вдруг произнесла она с улыбкой. — Она рассказывала, был такой пациент.

— Я? — от волнения у меня перехватило дыхание. — Мальчик?

Анна улыбнулась. Когда она улыбалась, она всё сильнее становилась похожей на мать.

— Не обращайте внимания, — сказала Анна. — Мама всех своих пациентов за глаза называла мальчиками и девочками.

Наклонилась ко мне и погладила меня по руке.

— Не переживайте вы так. Мама говорила про вас что-то хорошее. Но я сейчас уже не помню, что. Так значит, это вы.

Тревожно заёрзал на столе телефон. Анна взяла трубку и ушла в комнату.

— Оу, Майкл, хау а ю?

Английская речь совсем мне не мешала.

Мальчик Юра.

Э. Д. рассказала про меня дочери. Но это ничего. Даже хорошо, что рассказала. Но главное — другое.

Главное — трубка! Дыхание! А то, что умер мозг… Чёрта с два, как это может быть? Такой мозг не умирает.

Убрали трубку вчера утром. А что я в это время делал?

Задыхался в блевотине.

Ай да доктор мне достался.

Анна закончила свой английский разговор и вернулась на кухню.

— Пациенты, — сказала она, словно оправдываясь. — Практика, муж, внучка. И всё — там.

Анна похожа на Э. Д. в профиль. Только сейчас заметил. Лицо её шире и сработано грубее, чем у матери, но кровное родство не скроешь: ямочка на подбородке и нос. Поворот головы — тоже знакомое движение. Светлые волосы Анну сильно портят, но подкрашенные брови, наоборот, добавляют моложавости.

Я отмечал их сходство и несходство, и чему-то тихонько радовался.

— Вчера я дала в Интернете объявление. В Америке сиделку легко найти. Ответственную, качественную хоматенду[10]. А здесь на удивление — затишье!.. Обычно договариваются двенадцать через двенадцать. Но можно трое суток через трое. У меня пока есть только один человек. Посоветовали мамины коллеги. Марина, бывшая беженка. С Украины.

До меня не сразу дошло.

— Анна, — сказал я, ощутив, что она ждёт от меня какого-то ответа. — Я не расслышал. Повторите, пожалуйста.

Она снова улыбнулась. Она меня о чём-то просила. Меня, человека, которого и видит-то впервые!

— Это очень важно. Вы должны мне помочь, Юра. Сегодня вечером мы перевозим маму домой. Я и Марина. А до завтрашнего вечера мне нужно найти второго человека. На постоянный уход. Я предлагаю вам это, скорее, от отчаяния, но, может быть, так мы хотя бы на время сможем быть спокойными за неё.

Посмотрела на меня с надеждой.

— Нужен мужчина. Сами понимаете. Принести — унести. Поднять, перекатить. Женщине одной справиться будет тяжело. Притом у вас есть опыт работы с лежачими больными… Соглашайтесь, Юра.

(из ящика Yuhramtsov69@mail.ru — edverch1939@mail.ru)