Белая обезьяна, чёрный экран

Задание 2. Сашка

2020 г.

Он появился, как всегда, неожиданно. Сначала в мессенджере:

— Фазер, хочу бросить у тебя кости.

— Надолго?

— Дня на два. А потом как покатит. Можно?

— Приезжай. Буду дома после восьми вечера. У тебя всё окей?

— Расскажу.

Если он просится ко мне пожить, то, скорее всего, в Сашкиной жизни не было никакого «окей». Он и раньше часто ссорился с матерью, моей бывшей женой. Пока Сашка был помладше, мать знала, на какие кнопки нужно надавить, чтобы он учился, а не просиживал сутками возле компьютера. Например, она обрубала ему интернет. Один раз Сашка позвонил и рассказал, что мать сняла с петель дверь в его комнату. Я приехал к ним тайком, измерил проём и заказал новую дверь, а также подкинул Сашке денег на её установку. Бывшая, пусть и догадывалась, что без моей помощи тут не обошлось, ничего не смогла мне предъявить. Когда я спросил Сашку по телефону, как он ладит с матерью после установки двери, сын крикнул мне в трубку:

— Жалкие людишки уничтожены!

Сашка разговаривал слоганами. Фраза означала полную его победу.

После того как я первый раз встал на сторону сына, он начал мне иногда звонить. В последний год Сашкиной учёбы мы с Викторией (так зовут мою бывшую) взялись за него как следует, читали нотации. Но всё равно в институт ребёнок не поступил. В армию его, как и меня когда-то, не взяли по зрению, и Сашка заявил, что собирается зарабатывать на жизнь интернет-бизнесом. Время от времени у него действительно появлялись небольшие суммы. Потратив последние силы на выпускной класс и убедившись, что военная карьера ребёнку не светит, Вика отказалась от борьбы за высшее образование сына. К тому же в тот период у неё только-только наладилась личная жизнь, и её часто не было дома.

— Спасибо тебе, Фазер, за то, что приютил, — сказал ребёнок, стаскивая с ног «конверсы». — Как говорится, «вурдалак вурдалаку друг, товарищ и корм»[1].

Я пододвинул тапки, и он прошёл в комнату.

Сашка был всё таким же. Лицо неровное, поросшее редкой тёмно-русой щетиной. Каждый раз оно выявляет новые черты. Может, просто по-другому падает свет, но бывают моменты, когда Сашка становится как две капли воды похож на свою мать — это сильно меня раздражает — рельефные скулы, треугольное лицо, серые глаза. А потом я вижу клочковатые пучки русых вьющихся волос, торчащих из его подбородка, и выпирающий кадык, и подростковые руки-грабли, и вдруг неожиданно для себя улавливаю в его речи мои собственные интонации. И на какое-то время успокаиваюсь. Очки Сашка носит не такие, как у меня, убойно-квадратные, а изящные и почти невесомые, и они очень подходят его узкому лицу. И весь он узкий, высокий — выше меня почти на голову — словно длинная дверная щель.

— Ты хоть сообщил матери, где тебя искать?

Сашка махнул рукой и откинулся на диване.

— Да ну. Тратить ману неохота[2], — он достал из кармана телефон, потыкал в него и спрятал обратно. — Всё равно она в Москву укатила.

И добавил, кивнув в сторону коридора:

— Еду притащил. Там, в пакете.

Раньше я тоже сыпал медицинскими терминами, даже не пытаясь подыскать им бытовой аналог. «Медиальный», «латеральный», «динамика положительная», как будто нельзя сказать проще.

Сашка обычно не приходит ко мне бескорыстно. За его визитами всегда кроется немудрёная детская выгода, чаще всего — материальная. Ребёнок или хочет денег, или ему нужен доступ к компьютеру. Но сейчас Вика в отъезде, и никто не ограничивает ему трафик, да и денег, судя по продуктам, Сашке хватает. В пакете я обнаружил коробку зефира, пару бутылок пива и огромный фасованный кусок говядины.

— Ты голодный?

— Не особо. Просто у тебя кроме пельменей, как всегда, ничего нет.

— Колбаса есть.

— Угу.

И он снова уткнулся в телефон.

Мясо готовить я не умею, но Сашкин кусок оказался на удивление удачным, и даже я не смог его испортить. Прожарил его с четырёх сторон на большом огне и, завернув в фольгу, засунул на десять минут в духовку. Таким способом Вика в незапамятные времена делала стейки с кровью, и каждый раз это была лотерея, потому что вкус зависел не от кулинарных способностей повара, а только от качества купленного мяса. Причём жена сама мясо не ела: в последние годы она активно увлеклась вегетарианством и сыроедением.

За стол ребёнок пришёл с первого оклика, даже не пришлось повторять. Он откупорил пиво и отхлебнул прямо из бутылки, резко запрокинув лохматую голову. Три месяца назад парню исполнилось восемнадцать, и теперь попробуй хоть что-нибудь сказать ему поперёк.

— Ты бы в стакан налил.

— И так нормально.

Мы разделили стейк на две половины, и на срезе показалась рыхлая розовая прослойка. Ребёнок отрезал кусок, проглотил его, запил большим глотком из бутылки и произнёс:

— Зачётное мясо. Соуса бы ещё.

Другого соуса, кроме соевого, у меня не нашлось, но в недрах холодильника обнаружился лимон. Сашке он подошёл, а мне лимонный сок с пивом показался жуткой гадостью.

— Слушай, — спросил Сашка как бы невзначай, — а ты не в курсе, как у нас, в России, относительно этого… Относительно донорства? Чёрный рынок существует?

— Донорство? — переспросил я. — Ты имеешь в виду донорство крови?

— Я имею в виду донорство органов.

— Про вашего сына мне рассказывал Андрей Николаевич. Возможно, я знаю не всё. Но прошу вас пока не дописывать эту историю. Пусть уляжется.

— Вы хотите, чтобы я отвлёкся. Чтобы развеялся.

— И да и нет. Думать-то я вам не запрещаю. Но написать прошу про другое.

— Трудно.

— Как и любая работа. Кстати, вы весь день смотрите в экран. И ваш сын тоже.

— Думал об этом. Считаете меня виноватым в том, что случилось?

— Нет, я только о вашем сходстве. О сходстве ваших двух миров.

— В его мире всё защищено. Игра проиграна — начинаешь новую. Игроки бессмертны.

— Но и мы с вами бессмертны.

— Так говорят только церковники.

— Не согласны?

— Вы были когда-нибудь в морге? В анатомичке? Хотя бы на первом курсе?

— Я не об этом.

— А я об этом.

— Можете написать и об этом тоже.