Бес в серебряной ловушке

Глава 25 Верные глаза

Захлопнув дверь своей каморки, Годелот с бессмысленной тщательностью запер хлипкий замок, подошел к окну и прижался лбом к закрытым ставням.

Как там говорил чертов инквизитор? Кубики… Они все время лежали прямо перед ним, наваленные под ногами. Он каждую минуту спотыкался о них, но так и не дал себе труда выстроить эту простую башенку. Ходил вокруг, отворачивался и делал вид, будто не понимает, что с ними делать.

А ведь все так просто. Монах Руджеро, который столько знал о секретах дома Кампано и имел до них такой зверский аппетит, загнал шотландца в сеть. Угрожал ему, пытал, допрашивал, рылся в нем, как в мешке с луком, выискивая слабое место. А потом, похоже, понял, что Годелот действительно не знает, чего от него хотят. И уступил пленника полковнику. Дважды два. Они заодно. Злой истязатель и лучезарный избавитель. Кто же тогда, как не Орсо, причастен к страшным событиям в графстве?

А Годелот еще недоумевал, зачем полковник взял его под крыло. Да это еще проще. Ему тоже нужен Пеппо. Орсо уже пытался устроить засаду, но олухи-исполнители упустили слепого тетивщика, не учтя его проворства и решительности. Узнав о грозящей ему опасности, Пеппо вовремя растворился в многолюдном городе, и полковник потерял его след. Но у тетивщика остался друг, наивный идиот, который тут же свел на нет все старания, самолично сунув голову в медвежью берлогу.

Шотландец вдруг ощутил, как его трясет мелкая дрожь, словно прямо у ног лежит развороченный труп. Черта с два он на службе. Он заложник, к тому же обязанный жизнью убийце своего отца. И Орсо вовсе не скрывает этого. Исчезнувший шлем с именной подписью – это прямой намек. Не тявкай, пока тебе бросают кость. Иначе хозяин возьмется за палку.

Теперь все прежние решения, недавно казавшиеся Годелоту такими правильными и разумными, обернулись немыслимой нелепостью, будто вывернутая наизнанку рубашка, обнажившая дурно сшитые кривые швы.

Шотландец отпрянул от окна и с размаху ударил кулаком в плотно пригнанные доски ставен, а те отозвались оглушительным дребезгом. Поперек горла пригоршней угольков стояла лютая тоскливая злоба, и хотелось сейчас же, немедленно рвануться прочь из этой тесной ловушки и.… и что?

Эта простая мысль вдруг отрезвила Годелота, словно пощечина. Отступив назад, он опустился на койку.

А что, в сущности, он может предпринять? Ринуться к полковнику с обвинениями? Ей-богу, даже смешно. Сбежать отсюда? И нищенствовать в незнакомом городе, шарахаясь от каждой собаки? Кому от этого станет лучше? Не разумнее ли оставить свои открытия при себе и честно тянуть лямку, не высовываясь и не вызывая нареканий? Ведь здесь он буквально в лагере противника. Он может слушать и наблюдать. Быть в курсе сплетен и событий. В конце концов, отца уже не вернуть. А вот о своей жизни подумать еще не поздно.

…Годелот почти не спал в ту ночь. Первый взрыв эмоций отбушевал, мысли прояснились, и шотландец ощутил, что открытия этого вечера поселили в его душе некоторое спокойствие. Он и прежде знал, что Орсо не бескорыстен в своих благодеяниях, но непонимание их причин вызывало непреходящую тревогу. Теперь, когда мгла рассеялась, Годелот почувствовал себя увереннее.

Итак, ему отведена роль бестолкового щенка, что ретиво побежит по следу друга, увлекая за собой загонщиков. Недолго же вы хранили свои козни в тайне, мой полковник. Все же, как ни крути, вы военный, а вояки – не слишком утонченные мастера интриг.

Воскресная встреча с Пеппо стала еще более насущной необходимостью – друга нужно было предупредить, что охота за ним не прекращается. Но теперь требовалась особенная осторожность. За Годелотом будут следить…

Если не принимать в расчет новые тревоги, со времени заключения в карцере служба Годелота стала не в пример приятнее. Он по-прежнему ни с кем не сходился накоротке, но однополчане перестали дичиться чужака. Теперь с ним здоровались на равных, без всякой враждебности вовлекали в общие разговоры, и никто больше не пытался уязвить его ядовитым выпадом.

Слегка удивляло Годелота разве что непонятное стремление Марцино набиться ему в приятели. Теперь недавний недруг просто лучился доброжелательностью, но неизменная кривая усмешка Дюваля сразу убеждала шотландца, что весь этот елей напускной. Сам Дюваль относился к Годелоту слегка иронично, но подросток инстинктивно ощущал, что за этим фасадом не таится ничего дурного. Клименте же смотрел на новобранца бесстрастно, но порой в снисходительном взгляде мелькала непонятная шотландцу хитринка, будто тот знал о Годелоте что-то крайне любопытное.

Все это давало поводы для раздумий, но подростку и так было о чем беспокоиться, поэтому чудачества однополчан он без колебаний отложил до более подходящей поры.

В ночь на воскресенье Годелот лежал без сна на узкой койке, глядя в потолок, на котором тусклый лунный свет вычертил косой контур оконного переплета. Тюфяк, казалось, был полон горячих углей. Кому нужна такая длинная ночь? Скорее бы утро.

Пробормотав что-то бранное, шотландец перевернулся – лежать на спине все еще было больно. Ему отчего-то чудилось, что за эту бесконечную ночь мир снаружи может исчезнуть, не дождавшись его.

Как много времени он потерял! И вообще, сколько можно крутиться на месте? Он устал от загадок, подозрений и мелькающих за спиной теней. Пришло время что-то предпринять.

Вероятно, Пеппо уже осенили какие-то новые идеи. Слепой шельмец порой бывал почти пугающе прозорлив. Пора выяснить, что нужно всем этим стервятникам, рыщущим вокруг тела пастора Альбинони. Кто знает, быть может, стоит просто отдать эту загадочную вещь и избавиться от висящего над головой камня. Инквизитор назвал ее «страшным предметом, способным причинить чудовищные беды». Себе дороже хранить подобную дрянь. Только вот знать бы, что это такое…

Эта мысль окончательно лишила Годелота сна. Замок был разгромлен дотла, вывернут наизнанку, как снятый чулок. И все же, выходит, Орсо не нашел того, что искал. Но не мог же незадачливый ученик пастора случайно подобрать какую-то неслыханно ценную вещь, которую проглядел сам полковник? Что же это такое? Ведь с пастора даже не сняли фамильных драгоценностей.

Шотландец вдруг приподнялся на койке, кривясь от боли в спине. Ладанка. Единственный предмет, действительно взятый им у пастора. Но она была прямо на теле, и Орсо наверняка отлично ее видел. Чушь какая-то.

Годелот снова лег, на сей раз твердо решив попытаться заснуть.

…Несмотря на беспокойную ночь и невеселые размышления, утро застало шотландца в великолепном расположении духа. Все невзгоды и превратности утратили свою грозную фатальность и уже казались вполне преодолимыми. Три недели заточения закончились, и Годелот пылал жаждой деятельности. Он особо тщательно одевался в то утро и в трапезную вышел при полном параде.

– Эй, Мак-Рорк! Никак по девкам собрался! – окликнул его у входа Карл, но Годелот только ухмыльнулся:

– Да уж не по церквям – так точно!

Сосредоточиться на утренней молитве не удалось, вкус еды тоже ускользнул от шотландца, но уже в восьмом часу Годелот почти бегом шагал к выходу. Где-то позади слышались команды Фарро, и шотландца охватило почти детское упоение оттого, что все эти понукания сейчас к нему касательства не имеют.

Распахнув дверь, он вдохнул теплое солоноватое дуновение бриза, донесшегося с лагуны и заплутавшего в лабиринте городских стен. Поправив вычищенную скьявону и одернув щегольский камзол, Годелот едва не расхохотался вслух над собственными павлиньими ужимками и сошел с высоких ступенек крыльца. Неширокая улочка уводила вперед, к площади, поблескивая залоснившимися старинными булыжниками. Меж кровель домов, стыдливо озелененных кромками мха по фундаменту, сияло ярко-голубое небо, еще не выбеленное полуденным зноем.

Уже поворачивая за угол, подросток обернулся – переулок был пуст. Однако несколько минут спустя, когда Годелот смешался с нарядной толпой, из-за того же угла вывернул неприметный человечек и неспешно зашагал следом за служивым…

…Первые полчаса шотландец пытался понять, следят ли за ним. Однако полковник едва ли послал бы в качестве шпиона неуклюжего дурака, и Годелот решил исходить из того, что за ним так или иначе кто-то идет. Мысль эта преисполнила шотландца слегка мстительного задора, и он прибавил шаг. Кто бы ни тащился по пятам, облегчать ему прогулку было ни к чему.

До одиннадцати часов легконогий подросток без устали носился по городу. Он то неспешно шагал по широким богатым улицам, глазея на роскошные фасады, лепнину, статуи и барельефы, то вдруг припускал почти бегом и, не замедляя ход, сворачивал в многолюдный переулок или нырял в лавку.

Конечно, противостоять соблазнам было немыслимо. Годелот вскоре разжился парой отличных перчаток и новой шляпой в тон к камзолу, купил письменные принадлежности, которых ему порядком не хватало за время заточения в особняке, и поклялся себе, что однажды придет время – и он обязательно разорится на часы.

Преследователей по-прежнему было не видать, а время встречи на церковной площади близилось, и вопрос о шпионе становился все более насущным. Годелот с видом притомившегося зеваки дошел до моста, вразвалочку пересек его и вскоре был в Каннареджо. Здесь, осененный внезапной идеей, он зашел в не особо оживленную тратторию и устало опустился на скамью. Неспешно потягивая холодное вино и являя собой воплощенную праздную беспечность, он украдкой следил за дверью и старался запомнить каждого входящего.

За полчаса вошли около семи человек, все больше затрапезно одетый люд самого простого сословия, и Годелот решил, что предполагаемый соглядатай уже должен был настичь его. Залпом опрокинув в глотку вино, подросток резко встал, хлопнул на стол монету и стремительно вышел.

Дойдя до фонарного столба, Годелот уронил перчатку и остановился, нагибаясь за ней и оглядываясь: вот он… По переулку несся полноватый человечек в серой весте, замызганном берете и с небольшим холщовым мешком на плече. Всего пять минут назад он уютно устраивался у стойки с кружкой в нескольких шагах от Годелота. Небось, и трети не отпил. Шотландец ухмыльнулся и быстро пошел вперед. Догоняй, приятель!

Словно играя в салки, он петлял по улочкам, переходил мосты, то снимал, то надевал шляпу, то лавировал среди праздношатающихся и бойких лоточников.

Изящные готические башенки Мадонны дель’Орто уже сияют белизной над ломаной чертой городских крыш, солнце поднялось в зенит, скоро раздастся удар колокола. Удалось ли оторваться от полковничьего пса? Годелот то и дело оборачивался, резко выглядывал из-за угла – нигде в толпе не мелькал неказистый берет, но кто знает, какие уловки в запасе у шпиона и не рассовано ли у него по карманам еще пять разных беретов?

Глубокий бронзовый гул раскатился над крышами: на колокольне зазвонили к полуденной мессе. Пора. Сделав еще один широкий круг по окрестным переулкам, Годелот приблизился к церковной площади. Обогнув угол последнего здания, он вышел на разогретые солнцем плиты и смешался с толпой прихожан, взволнованно ища глазами знакомую долговязую фигуру.

Вокруг клубились толпы гомонящих людей, разносчики лепешек и фруктов громко зазывали покупателей. Шотландец медленно вышагивал среди человеческого моря, скользя взглядом вдоль стен, – Пеппо нигде не было. Не стоит преждевременно тревожиться, тетивщик мог попросту не успеть к полудню. Нужно подождать…

Потоки прихожан влились в широкие двери церкви, и площадь опустела. Годелот осмотрелся: у стены сидел пожилой нищий, сосредоточенно копаясь в драной шапке в поисках затерявшейся монетки. Грузный монах дремал в тени возле кружки для пожертвований. Несколько торговцев перекладывали товар на лотках в ожидании конца мессы. Неподалеку мальчуган лет семи-восьми с перебинтованной рукой кормил голубей хлебными крошками. Птицы деловито сновали вокруг босых ног мальчика, переваливаясь на коротких лапках и переливчато курлыкая.

Подождать. Пеппо непременно придет… Но и стоять посреди площади опасно, нет уверенности, что из-за ближайшего угла на него не смотрит пара цепких глаз.

Еще раз оглядевшись, Годелот направился к молоденькой цветочнице и купил букет маргариток: теперь, вышагивая по плитам и нетерпеливо поглядывая по сторонам, он походил на ловеласа, поджидающего запоздавшую девицу. Он уже перебрал множество предположений, от самых банальных и до самых мрачных, когда мальчик, кормивший голубей, вдруг подошел и застенчиво заглянул ему в лицо снизу вверх:

– Господин военный, пожалуйте монетку, а?

Голос ребенка звучал просительно, черные глаза лукаво блестели. Годелот никогда не числился в скрягах, а сейчас ему и вовсе было не до препирательств. Он машинально вынул из кармана пару медяков. Малыш вытянул перебинтованную руку… и шотландец замер.

Пеппо слегка встряхнул миску с влажным песком и разровнял его поверхность тупой стороной ножа. Алонсо встал коленями на табурет, оперся о стол и, затаив дыхание, смотрел, как длинный палец тетивщика рисует на песке букву «С». Затем Пеппо придвинул к себе чернильницу.

– А теперь смотри и скажи, похоже ли на бумаге выйдет, – сказал он, и Алонсо с готовностью склонился над листом, глядя, как перо медленно и осторожно выписывает тот же знак.

– Похоже, только верхняя закорючка петелькой получилась, – глубокомысленно сообщил слуга.

– Так. А сейчас?

– Сейчас ловчей, – одобрил малыш, – а букву эту как звать? Ой, эту я знаю, это «О». А это какая?

Пеппо лукаво улыбнулся уголками губ:

– Я сейчас целое слово напишу, а ты прочтешь.

Мальчик нахмурился, брови обиженно дрогнули:

– Чего ухмыляешься? «Прочтешь»! Я не умею!

А Пеппо уже обмакнул перо в чернильницу, и скверно заточенное острие зашуршало по желтоватой бумаге.

– Все ж ловко у тебя получается… – вздохнул слуга. – Это вот «А». «Л», «О»… это какая? А, это «Н», эта вон недавно была, «С», а это опять «О»… ой…

Малыш замер, глядя на лист, а Пеппо уже не скрывал улыбки:

– А целиком?

…С памятного воскресного вечера Пеппо и Алонсо связывали самые приятельские отношения. Мальчик уже не робел перед тетивщиком, все так же восторгался его хитроумием и независимостью и обожал провести в каморке Пеппо свободный часок за разговорами.

Одна из таких бесед и натолкнула тетивщика на мысль, что Алонсо может помочь ему научиться сноровистее обращаться с пером. Тот охотно согласился служить приятелю глазами и поразил Пеппо, за четыре дня незаметно освоив алфавит. Как увязывать отдельные буквы в слова, малыш пока понимал смутно, но Пеппо, втайне неистово гордившийся его успехами, не торопил своего неожиданного ученика.

– Ох и хитрая наука!.. – восхищенно протянул Алонсо, разглядывая собственное имя на листе.

– Ничего хитрого, я и сам недавно научился. – Пеппо задумчиво отирал пальцы от чернил. – Друг вот так же на песке мне буквы рисовал.

Алонсо помолчал, а потом спросил чуть тише:

– Это тот, которому я письмо в тратторию носил? А где он сейчас, Риччо?

Тетивщик вздохнул. Он никогда не рассказывал мальчику о Годелоте, но сейчас отчего-то не хотелось молчать. В нескольких скупых фразах он поведал Алонсо о случайной встрече с кирасиром, об их непростой дружбе, преследованиях неизвестного врага и, наконец, об исчезновении Годелота.

– Я опасный сосед, дружище, – мрачно заключил он, – и Лотте лучше держаться от меня подальше. Но мне бы хоть узнать, что он жив…

Алонсо некоторое время сосредоточенно сопел, а потом придвинулся к Пеппо ближе:

– Послушай, а вдруг он тоже так думает?

– Что? – переспросил тетивщик, будто просыпаясь, а маленький слуга зачастил:

– Ну, сам погляди… то есть того, подумай. Лотте ведь тоже может считать, что тебе лучше с ним не знаться. Опасно… Может, он и к церкви приходит, а к тебе подойти боится. Поглядит издали, что ты жив-здоров, и восвояси. Риччо, надо по-другому сделать! Давай я в воскресенье с тобой к Мадонне дель’Орто пойду да с ним и потолкую!

– Даже в голову не бери! – отрезал Пеппо.

– Почему? – Алонсо говорил все увлеченнее. – Там хлопот на один чих! Мои приятели по воскресеньям у церквей всегда подаяния на сладости просят. Ну и я подойду к нему, монетку попрошу и скажу, чего передашь. Или записку могу сунуть, и того проще.

– Нет! – жестко оборвал тетивщик. – Ты понятия не имеешь, что за черти в этой истории водятся. Тебе о матери думать надо, а не о чужих делах. Я сам разберусь.

– Как ты разберешься?! – запальчиво повысил голос слуга. – Ты не можешь сам! Ты же слепой!

– А ты ребенок! – рявкнул Пеппо, приходя в бешенство. – Сам-то ты что можешь?! Играй в игрушки, а во взрослые затеи не лезь!

– Я не ребенок! – вдруг завизжал Алонсо незнакомым яростным фальцетом. – Я взрослый, понял? Я все сам умею, я ничего не боюсь, я и маму прокормлю, и братишке за отца буду! А ты… Я думал… а ты! Ненавижу тебя! – И, вдруг захлебнувшись, мальчик зашелся плачем.

Пеппо встал, с грохотом роняя табурет. Он так и не понял, с чего Алонсо так завелся, но не собирался вникать, как не собирался больше терять время на детские капризы. Он уже поднял руку, чтоб велеть маленькому скандалисту выметаться и продолжать истерику в другом месте, как вдруг ощутил гадостный укол воспоминания.

«Я не калека!», «Я сам умею!», «Я могу!», «Я не боюсь!»… Он так же орал это Алессе, сестре Лючии, Винченцо, Годелоту. Он с таким же надрывным плачем визжал это в лицо всему миру, точно так же готовый его ненавидеть. А теперь требовал, чтобы Алонсо не совался в его взрослые заботы, хотя сам вел себя, как ребятенок, которому не разрешают трогать бабушкину прялку.

Еще немного постояв на месте, Пеппо медленно обошел стол и осторожно положил ладони на вздрагивающие плечи мальчика. Тот, все еще рыдающий, машинально сжался в комок, уже готовый к оплеухе: мессер Ренато не поощрял слез. Но тетивщик сжал худые плечи чуть сильнее:

– Ну… Ну, хватит… – прошептал он, боясь напугать еще сильнее. – Не сердись. Ты прав, ты можешь… много такого, чего я не могу. Я просто за тебя боюсь. У меня мало друзей.

Он ненавидел подобные излияния и совсем не удивился бы, услышав в ответ фырканье. Но Алонсо притих, а потом нерешительно обернулся:

– Да я… Ты тоже прости, ладно? Я не взаправду, я так… в сердцах.

Пеппо ощутил, как в сгиб его руки ткнулась мокрая щека, и уже привычным жестом взъерошил Алонсо волосы. От сердца как-то сразу отлегло, и мысли вернулись к недавнему разговору.

Между прочим, Алонсо может оказаться прав… Почему он сам об этом не подумал?

– Вот что, брат, – обратился он к слуге, – все же твоя правда, от тебя больше будет толку. Вместе показываться на площади не станем, я подожду тебя в траттории – она прямо за углом. Но, если Лотте все же придет, рассмотри его внимательно: встревожен ли он, не выглядит ли раненым, нуждающимся – словом, все, что сможешь приметить. И сразу ко мне.

– Уж не оплошаю, не сомневайся! – воодушевленно заверил мальчик, торопливо шмыгая и утирая последние слезы. – А как он выглядит-то?

Пеппо запнулся на миг и вдруг усмехнулся:

– Не знаю, я никогда его не видел.

– О… а ведь и правда… – озадаченно отозвался Алонсо. Тетивщик же задумался:

– Лотте ростом с меня, а быть может, и повыше будет. В плечах здоровый, сильный как черт. Светловолосый. На щеках прежде рубцы были, хотя могли уже и побледнеть. Вот и все, что я знаю. Впрочем, едва ли на площади будет стоять отряд британцев, надеюсь, разберешься. Но смотри! Никаких фортелей!

Алонсо кивнул:

– Понял.

…Годелот медленно положил медяки в детскую ладонь, не отводя глаз: на запястье мальчика покачивался слишком большой для худой ручонки, невероятно знакомый шотландцу кожаный браслет с тонким кольцом для ремешка. А из-под грязноватого бинта выглядывал сложенный клочок бумаги. Разжав пальцы, юноша оставил монеты в руке ребенка. Раскрытой ладонью потянул на себя записку, глядя мальчику в глаза, и мог поклясться, что тот еле заметно сжал губы, стреляя взглядом куда-то влево. И в этот миг на шотландца внезапно снизошло вдохновение. Он, не таясь, взял записку и развернул, не обращая внимания на испуганный возглас ее подателя. Прочтя, сокрушенно покачал головой и потрепал мальчика по волосам:

– Вот же старый хрыч! Под замком мою красотку держит. Не по спеси ему, чтоб служивый за дочкой ухаживал. Эх, да что ты об этом знаешь, беззаботная душа! Все у тебя впереди… Слушай, приятель. А не передашь ли моей зазнобе ответ и, вот, букетик?

Малыш, чьи глаза уже явно искрились весельем, склонил голову вправо:

– Передам, отчего ж нет! Только вы того, добавьте. А то ежели старый мессер поймает – влетит мне, уж не сомневайтесь.

Годелот сдержал ухмылку:

– Не вопрос. Так вот, передай, что я теперь не голодранец какой-то, в приличном месте служу, и еще неизвестно, уж такой ли я ее папаше негодящий зять. Полковник у меня строгий, но жалованье справное, служба чин чином, я сыт, одет и ни на миг о ней не забываю. Так что пусть зря не ревнует, она у меня та еще штучка, с характером. Да, и вот еще что! – Тут подросток нахмурился и склонился ниже к мальчугану, понижая голос: – Передай, что я встретил одного из тех двух поганцев, с которыми она вечерком гуляла. Я теперь в оба следить буду, вздумает снова вертихвостить – я ее ухажеру мигом нос всмятку расшибу, чтоб по гроб жизни его в чужие амуры совать позабыл. Упомнишь?

– Да чтоб мне провалиться! – Ребенок истово округлил глаза, а шотландец задумчиво покусал губы и сказал еще тише:

– Ты, я вижу, сметливый парень. Вот еще что скажи. Пусть подарок мой бережет и никому не показывает. Знаю, побрякушка неказистая, но какое-никакое, а серебро. Ворья кругом развелось…

Мальчик же, по-детски чутко уловив смену тона, кивнул:

– Все передам, не тревожьтесь.

– Вот и славно. Держи, приятель, за труды. Бывай.

Протянув ребенку маргаритки и еще два медяка, Годелот с мрачным видом направился к торговцу вином.

– Ох, спасибо, господин военный! – звонко выкликнул малыш и понесся к переулку, подпрыгивая, радостно размахивая кулачком с зажатыми в нем монетами и что-то громко и фальшиво напевая.

Годелот прислушался к песне мальчугана. Тот самозабвенно голосил: «Не ходи за мною следом, темноокий! Ты погибель себе лютую накличешь!»

Сдержав усмешку, шотландец снова вынул записку, демонстративно поднес к лицу, словно послание было надушено, развернул и перечел скупые четкие строчки, пестрящие кляксами:

Пеппо терпеть не мог долгого ожидания. Колокола уже давно отбили два часа пополудни, а Алонсо все не возвращался. Что случилось? Черт, а ведь он знал, что это опасно… Зачем поддался искушению послать Лотте весть о себе таким, казалось бы, простым и изящным способом?

Тетивщик строго-настрого предупредил малыша не ввязываться ни в какие авантюры, просто попросить у Лотте милостыню и передать записку. Это не должно было занять и двадцати минут, ведь Годелот непременно узнает кожаный браслет друга-карманника. Что же пошло не так?..

…Пеппо успел совершенно известись, когда дверь траттории скрипнула, впуская волну жаркого полуденного воздуха, и к столу приблизились торопливые легкие шажки.

– Ох, умотался! – Алонсо рухнул на скамью рядом с тетивщиком. Тот подскочил:

– Наконец-то! Где тебя бесы гоняют? Я уж думал, послал тебя прямо волкам в пасть!

– Да какое! – В голосе мальчика звякнуло неприкрытое самодовольство, и Пеппо ощутил, что разрывается между желанием возблагодарить ненадежные Небеса и задушить пострела собственными руками.

– Ты цел? – отрывисто спросил тетивщик, хмурясь.

– Целехонек, а уж сколько новостей – хоть мешок подставляй!

Пеппо покачал головой и кликнул кабатчика. Уплетая заказанный обед, Алонсо принялся за рассказ:

– Видел я твоего друга, Риччо! Сразу узнал, приметный он. А уж франт! Камзол с иголочки, рубаха такая белая – аж глазам больно, шляпа с пером, сапоги блестят – ни дать ни взять офицер! А ты, дружище, прав был – за ним подзорщик ходит, толстый такой, с виду кулема, а хитрый. Как народ расходиться начал, гляжу: стоит, зыркает. Потом шасть в переулок. И выходит уже в рясе, при кружке, у стеночки сел, похрапывает. Только башмаки плохо прикрыл, дурак, клирики таких не носят. А дружок твой тоже не прост: купил цветочки, фасону на себя напустил и ходит эдак важно. Я к нему, руку протягиваю – а он как выхватит записку и давай читать! Я аж вздрогнул!

Алонсо в красках пересказывал разговор с Годелотом, а тетивщик впитывал каждое слово. Похоже, он недооценил друга… С момента их последней встречи тот стал куда осмотрительнее.

Выслушав же послание, Пеппо призадумался. Итак, похоже, Годелот устроился и не бедствует. Но враг действительно подобрался к нему совсем близко, и шотландец об этом знает, иначе не стал бы устраивать весь этот спектакль. Дальше еще интереснее. Годелот встретился с одним из тех, кто напал на тетивщика памятным вечером, и судя по туманному намеку – это тот, долговязый, которому Пеппо разбил нос. Откуда он взялся?

Тетивщик ощутил, что вот-вот окончательно запутается. Не стоит спешить, обо всем этом он подумает ночью.

– Ну, брат, ты силен, – искренне сказал он, сжимая костлявое плечо мальчика, – ни в чем не сплоховал. Только где ты потом ошивался, я не пойму?

Но в ответ вдруг послышалось шмыганье носом, прозвучавшее смущенно и виновато, и тетивщик насторожился, тут же заподозрив неладное.

– Риччо… тут… это… – протянул Алонсо и вздохнул. – В общем, как я ни крутил, а этот, толстый, чегой-то заподозрил. Я как с площади ушел – оглянулся, не идет ли за мной твой приятель. Хотя я того, песню горланил, как ты научил, но иди их знай, военных, они настырные. Ан нет, Лотте чин чином пошел вино покупать, зато гляжу – толстый за мной тащится. Уже без рясы, мешок на плече, рожа самая невинная, ну прямо ягненок пасхальный. В общем, похоже, проверить решил, куда я тот букетик понесу. Тут ты, Риччо, прости. Испугался я. Бежать припустил.

Пеппо прикусил губу:

– А он? Вдогонку бросился?

– Не знаю. – Малыш снова шмыгнул носом. – Но я прямо из кожи вон вылез. Зайцем петлял, а я коренной венецианец, в Каннареджо каждый камень знаю. Словом, до рынка добежал, там как пошел зигзаги нарезать – чуть сам не заплутал. Даже если он за мной и шустрил – в толчее, думаю, оторвался.

Алонсо досадливо засопел, а Пеппо с мягкой усмешкой взъерошил мальчугану волосы:

– Ну, чего сник? Доедай спокойно. Ты молодчина, не всякий бы так извернулся. Ты сейчас куда собираешься?

Повеселевший от похвалы Алонсо отозвался:

– Домой, к матушке. Дядя два дня гулять разрешил.

– Вот и ступай с легким сердцем. – Пеппо встал. – Держи, порадуй маму.

Он положил на стол несколько монет, но Алонсо отодвинул их обратно:

– Срам тебе, я по дружбе, а не в корысть!

Пеппо ухмыльнулся:

– Так и я по дружбе, дурень. Эй, кстати, – кобальтовые глаза заискрились смехом, – а где мои маргаритки от ревнивца-Лотте?

Алонсо смущенно фыркнул:

– Я их дочке лавочника Барбьери подарил. Когда дядюшка посылает свечей купить али соли, она завсегда меня то пирожком угостит, то яблоком.

Пеппо кивнул и снова придвинул деньги малышу:

– Росанне, что ли? Я ее знаю. Вот и матушке цветов купи. Бывай, приятель, увидимся.

…Выйдя из траттории, Пеппо задумчиво зашагал по улице. Впервые за несколько недель на душе было почти спокойно. К сожалению, больше для связи с другом к помощи Алонсо прибегать нельзя: мерзкий шпик заметил мальчика. Подвергать опасности своего маленького приятеля Пеппо не мог. Не беда. Главное, что сегодняшняя затея удалась, а уж дальше он что-нибудь непременно придумает.

Козимо сидел на самом краешке жесткого деревянного кресла, краем глаза следя за силуэтом полковника на фоне окна, в которое лились ослепительные предзакатные лучи. Ноги мелко дрожали от усталости, лоб омерзительно пощипывало, губы пересохли. День был длинным.

Орсо меж тем обернулся, и сидящий сжался под взглядом жерлоподобных глаз:

– Восемь часов. Восемь часов слежки, и никаких результатов. Козимо, я по меньшей мере изумлен… и разочарован. Утром ты был уверен, что вернешься с точным адресом юного Джузеппе и едва ли не подробным описанием содержимого его кошелька и карманов. Ты даже был столь самонадеян, что взял плату вперед. Ну, я жду отчета, друг мой. По какой фатальной случайности ты потерпел столь позорный провал? И изволь быть весьма убедителен. Советую даже заставить меня прослезиться.

Мошенник и прощелыга Козимо по кличке Енот был старым и надежным осведомителем полковника, которого безмерно уважал по каким-то собственным причинам. В юности портовый вор, а ныне перекупщик контрабанды, он казался рассеянным и глуповатым, но на деле был пронырлив, быстроног, проницателен и знал Венецию лучше, чем отражение собственного лица в медном тазу. За Енотом водилась лишь одна досадная слабость: он был люто самолюбив и негодовал при одной мысли, что может остаться в дураках.

Но сегодня что-то пошло не так, хотя задание казалось пустячным… Чертов малолетний пижон с самого утра гонял его по городу, и Енот уже к десяти часам порядком употел. Он было обрадовался, когда мальчишка зашел в тратторию промочить горло. Но подуставший Козимо едва успел заказать выпивку, как паршивец залпом выхлебал вино и снова помчался искать развлечений. Однако подлинный конфуз случился потом.

Все поначалу шло великолепно. Мальчуган добрался до Каннареджо, где снова принялся петлять по улицам, при этом, как круглый олух, то и дело поглядывая на башенки Мадонны дель’Орто. Енот не стал суетиться, а спокойно отправился прямиком к церкви, где благополучно дождался горе-хитреца. Устроившись в тени стены, Козимо наблюдал, как Мак-Рорк чеканит шаги взад и вперед, хмуро и встревоженно озираясь по сторонам. Джузеппе все не шел, и вскоре Енот уже вполне разделял беспокойство шотландца, пусть и по другой причине. Но вдруг Мак-Рорк купил букет цветов.

– Господин полковник, я не такой уж простак! – В голосе Козимо слышалось возмущение, словно вероломство шотландца уязвило его до глубины души. – Я все одно почуял неладное. Оставил служивого, пошел за постреленком – а тот взял да как стреканул бегом! Ну, от меня-то не убегнешь, я на три хода вперед недоноска зрю. И что ж вы думаете, господин! Он, паскудник, к лавчонке какой-то прискакал да хозяйской дочке букет-то и всучил. Та аж зарделась! Мальчонке печенья горсть – а сама так и порхает! Эх…

Орсо помолчал, а потом обернулся к осведомителю:

– Что ж, Козимо, любой другой человек на твоем месте вышел бы отсюда без платы и без права снова сюда войти. Однако я не могу не признать, что мы оба недооценили мальчишек. Мак-Рорк заподозрил слежку – здесь твой просчет, не отрицай. Но Гамальяно не явился на встречу, и тут вина не твоя. Ублюдок дьявольски осторожен. Однако он всего лишь мальчик и однажды непременно сделает ошибку. Ступай, Козимо. Да, и изволь вернуть половину полученных денег. Это штраф за самонадеянность. Жди распоряжений. Свободен.

Енот, кланяясь и отдуваясь, выкатился из полковничьего кабинета, а полковник по привычке снова подошел к окну. Все дело в той неудачной засаде месяц назад… Дураки просто спугнули Гамальяно, и теперь он не теряет бдительности. Что говорить, а в здравом смысле мальчишке не откажешь.

Итак, вторая партия тоже оказалась в пользу паршивца. Но Орсо точно знал непогрешимое правило: у каждого есть слабое место, ударив в которое можно пробить любые доспехи. Есть такая ахиллесова пята и у Гамальяно. Это Мак-Рорк. Единственный близкий ему человек. И человек этот находится в двух шагах от полковника и в полной его власти.