Бесконечная одержимость

5

ШАРЛОТТА

С того момента, как Джаз вводит код доступа, и мы входим в клуб, я нервничаю больше, чем когда-либо в своей жизни. Часть меня просто хочет вернуться домой, переодеться в пижаму и свернуться калачиком на диване с большим бокалом вина и каким-нибудь дерьмовым реалити-шоу. Но я также взволнована и любопытна. Я жду, пока Джаз зарегистрируется, вдыхаю дымный аромат, витающий в подъезде, и бросаю взгляд на маячащую в конце коридора дверь. Перед ней на столе стоит корзина, и, повернув шею, я вижу что-то похожее на маски.

Пульс учащается, и я провожу руками по бархатной юбке платья.

Джаз убедила меня надеть платье, которое я планировала надеть на годовщину свадьбы с Нейтом. Она сказала, что это лучшая вишенка на вершине мести, которой станет сегодняшний вечер, — позволить какому-то другому мужчине впервые за пять лет прикоснуться ко мне в платье, которое я собиралась надеть для своего парня-изменника. И я не могла с этим поспорить. Кроме того, платье было дорогим, и это самая сексуальная вещь, которой я владею.

Я просто не уверена, что позволю кому-то прикоснуться к себе сегодня вечером.

Когда Джаз заканчивает, наступает моя очередь подойти к столу. Дрожащими пальцами я протягиваю свое удостоверение великолепной блондинке, и она оценивающе смотрит на меня.

— Первый раз?

Неужели это так очевидно? Должно быть. Я киваю, и она улыбается мне, возвращая удостоверение после того, как введет мое имя в компьютер.

— Ваша подруга оплатила ваш вступительный взнос. Поскольку вы здесь впервые, мне нужно, чтобы вы заполнили это, чтобы я могла выдать вам правильные браслеты. — Она протягивает мне клипборд с несколькими листами бумаги и авторучкой, прикрепленной к нему тонкой серебряной цепочкой, и я секунду тупо смотрю на нее, прежде чем принять.

Я не ожидала, что мне принесут бумаги, и я вдруг почувствовала себя как на приеме у врача.

— Присаживайтесь вон там. — Она указывает жестом на два кресла и низкую скамейку у противоположной стены. — Как только закончите, принесите это обратно, и мы приведем вас в порядок.

Я киваю, отступая к одному из кресел. Джаз опускается рядом со мной, набирая номер на своем телефоне.

— Нам нужно будет сдать это перед тем, как мы войдем. — Говорит она мне, показывая на свой телефон, но я едва ее слышу. Я слишком сосредоточена на лежащей передо мной анкете, которая наполнена вопросами, о которых я раньше даже не задумывалась.

Первый вопрос прост: интересуют ли меня только мужчины, только женщины или и те, и другие? Я ставлю галочку напротив «мужчины» и перехожу к следующему. Читая этот вопрос, я чувствую, как краснеют мои щеки: здесь спрашивается, какие виды сексуальной активности меня интересуют. И с самого начала это заставляет меня чувствовать себя ужасно неопытной.

У меня никогда не было анального секса. Я бы сказала, что мой опыт орального секса довольно ограничен. Конечно, у меня было много обычных половых актов, но только в трех самых простых позах.

Я не в себе.

Меня так и тянет отдать женщине анкету и отправиться домой. Но, хотя я, возможно, и скучна, я не бросаю. И мысль о том, чтобы вернуться в безопасность своей квартиры, пока Нейт будет получать непристойные сообщения и фотографии от женщин, с которыми он мне изменял, кажется хуже, чем просто быть достаточно смелой, чтобы попробовать что-то новое сегодня вечером.

Но я действительно не знаю, как ответить на эти вопросы. Меня никогда не связывали. Меня никогда не шлепали. У меня никогда не было повода задуматься о том, хочу ли я смотреть, как другие занимаются сексом на публике, или чтобы за мной наблюдали. Эта мысль вызывает во мне покалывание, но я не знаю, готова ли я к этому. А может, и никогда.

Прикусив губу, я встаю и иду туда, где блондинка нажимает на клавиатуру.

— Извините, — вежливо бормочу я, и она поднимает на меня глаза.

— О! Вы закончили? — Она улыбается, и я чувствую, как мои щеки разгораются еще больше.

— Я… нет. Я просто… я не знаю, как ответить на большинство из них. У меня нет большого опыта в таких делах. Может быть, это не то место, куда я должна идти… — Я колеблюсь, но ее улыбка не сходит с лица.

— Вот. — Она смотрит на мои документы, затем достает из корзины два тонких силиконовых браслета — один темно-синий, другой бледно-розовый.

— Темно-синий означает, что вас интересуют только мужчины. Розовый означает, что вы еще не определились со своими наклонностями и хотите исследовать их. — Она делает паузу. — Этот клуб очень эксклюзивный, мисс Уильямс. Все должны уважать ваше пространство и воспринимать любой ваш отказ именно так. Но если кто-то будет толкать вас и заставлять чувствовать себя неловко, обратитесь к одному из барменов. Безопасное слово — бриллиант. Если вы скажете его одному из них, он спросит, кто вас беспокоит, и проследит, чтобы охрана выпроводила его или ее, а вы в это время будете в безопасности. Если в какой-то момент вы почувствуете себя подавленной и вам понадобится уединиться, слева от главного этажа есть две двери, на обеих из которых изображены маски. Это тихие комнаты. Введите код — четыре нуля — и вы сможете войти и побыть в одиночестве. — Она делает паузу. — У вас есть еще вопросы или пожелания?

Я качаю головой. Я не могу ни о чем думать. Я наматываю браслеты на запястье, нервничаю, но не хочу возвращаться назад. Все, что она сказала, дало мне повод лучше относиться к этой ночи, но все еще так неизвестно. Я понятия не имею, как буду относиться ко всему этому.

— Если вы готовы, пожалуйста, сдайте свою электронику, выберите и наденьте маску, прежде чем пройти через дверь. И самое главное — приятного вам вечера в «Маскараде». — Женщина улыбается. — Этот клуб создан для удовольствия, мисс Уильямс. Вы должны получать удовольствие. Здесь нечего стыдиться.

Я знаю, что она видит румянец, окрасивший мои щеки. Дело даже не в том, что мне стыдно, а в том, что я не знаю, чего хочу. Я никогда не позволяла себе думать об этом так долго. Это всегда казалось мне бессмысленным занятием — позволять себе хотеть того, что невозможно. Я не из тех, кто фантазирует о том, чего у меня не может быть, тем более о том, чего, как мне казалось, не существует.

Но теперь мне говорят, что я могу иметь это — по крайней мере, что-то из этого. Что-то вроде этого. И я не знаю, что находится за этой дверью.

Джаз берет меня за руку, когда мы подходим к корзине с масками, и сжимает ее.

— Расслабься, — шепчет она. — Ты не обязана делать то, чего не хочешь. Но я думаю, тебе здесь понравится.

— Что ты наделала? — Шепчу я, доставая из корзины черную бархатную маску домино.

— Много чего. — Джаз злобно ухмыляется, выбирая подходящую маску.

— Наедине или на публике?

— И то, и другое. — Она смеется над моим шокированным выражением лица. — Удивительно, что немного анонимности может сделать с твоими запретами, Шарлотта. Здесь никто не знает, кто ты. Никому нет до этого дела. И никто никогда не узнает, кто ты за пределами этого места. Здесь ты вольна хотеть все, что пожелаешь. Ты вольна быть собой. Никто тебя не осудит. — Она застегивает маску, прикалывает ее к волосам, распуская их по ниточке. — Ты можешь ничего не делать. Ты можешь делать все. Все зависит от тебя.

Я чувствую прилив адреналина, когда она делает шаг вперед, толкая дверь. Я слышу ровный ритм, музыка наполняет комнату, когда мы входим. Громкость достаточно высока, чтобы создать атмосферу клуба, но не настолько громкая, чтобы я не смогла услышать звуки удовольствия, если кто-то начнет наслаждаться в открытую. Но пока не похоже, чтобы кто-то начал такое шоу.

Пока — это главное слово.

В правой части главного этажа я вижу множество предметов, которые еще не знаю, для чего будут использоваться, но мое воображение уже разгулялось. Скамьи с мягкой обивкой и кожаными наручниками, висящими спереди и сзади. Длинный мягкий стол высотой примерно до пояса. Два лакированных «икса», больше человека, у задней стены, с кожаными наручниками, висящими в местах соединения запястий и лодыжек. Рядом с ними — длинный лакированный шкаф. Я могу только представить, что там внутри.

Сам клуб прекрасно оформлен. Освещение меняется от мягкого розового до красного и туманного сияния, пол выложен мраморной плиткой. Стены завешены тяжелыми бархатными портьерами с толстыми золотыми шнурами, что придает всему главному этажу ощущение современного борделя — как раз в тему маскарада. Полукруглая барная стойка справа, отделяющая зону для танцев и общения от секции, предназначенной для «игры», покрыта черным лаком с мраморной столешницей, совпадающей со шкафами справа. Сидения слева отделаны кожей и бархатом, черным и красным, со столиками с мраморными столешницами. Танцпол выложен черной лакированной плиткой, выделяющейся на фоне мраморного пола, а в дальнем углу, наполовину скрытом за бархатными портьерами, стоит стойка диджея. И я вижу двери, о которых мне говорила блондинка, с вырезами в форме драгоценных камней на фасаде — тихие комнаты.

На второй этаж ведет винтовая лестница с перилами по всему периметру. Подняв голову, я вижу двери на этом уровне и понимаю, что это, должно быть, личные комнаты. Мой пульс учащается при мысли о том, что может произойти за этими дверями. Или что может произойти в ложах, которые я вижу в правой части комнаты, скрытых за бархатными портьерами. Это нечто среднее между публичным и частным, достаточно близко к месту, где будет проходить спектакль, чтобы оставаться частичным вуайеристом, но без абсолютного обнажения того, что в конце концов произойдет на этих скамьях.

Я тяжело сглатываю, внезапно представляя себя развалившейся на одной из них. Не знаю, от чего это происходит — от страха или от желания, но у меня заминка в дыхании и внезапный всплеск пульса.

— Ты в порядке? — Спрашивает Джаз, наклоняясь ко мне, и я киваю, во рту пересохло.

— Мне нужно выпить. — Я начинаю идти к бару, Джаз остается рядом со мной, как она и обещала. Бармен подходит сразу же — здесь еще не так много народу, для вечера пятницы — это еще относительно рано. Это красивый мужчина с темными волосами — по крайней мере, красивый, насколько я могу судить. Белая театральная маска закрывает одну половину его лица в стиле «Призрака Оперы», оставляя вторую половину голой. Один голубой глаз весело сверкает на меня, а половина его рта, которую я могу видеть, кривится в улыбке.

— Что я могу предложить вам, дамы? — Спрашивает он, его голос глубокий и богатый, и по моему позвоночнику пробегает дрожь.

— Джин с тоником. Два лайма. — Я возвращаюсь к своему обычному заказу в баре, когда мне хочется чего-то, кроме вина, мне нужно что-то знакомое в этом месте. Что-то, на что я могу рассчитывать, что мне обязательно понравится. И сейчас мне определенно нужно что-то покрепче вина.

— Золотая лихорадка для меня. — Говорит Джаз, опускаясь на барный стул справа от меня.

— Что это? — Я с любопытством смотрю на нее, пока она наклоняется вперед, опираясь локтями на мраморную столешницу бара.

— Виски, мед и лимонный сироп. — Она убирает прядь волос с лица. — Немного дымный, немного сладкий.

— Мне стоит попробовать. — Говорю я без особой уверенности, я никогда раньше не пробовала виски.

Джаз хихикает, забирая свой напиток у бармена, когда он приносит их, и подталкивает мой ко мне.

— Тот человек смотрит на тебя, — тихо говорит она, поднимая бокал к губам. — В полумаске, в перчатках. Он не переставал наблюдать за тобой с тех пор, как мы вошли.

— Откуда ты это знаешь? — Шиплю я, делая большой глоток своего напитка. — На нем же маска.

— Я все еще вижу его глаза. И они были на тебе с тех пор, как мы вошли в эту дверь.

Я почти виновато опускаю взгляд на человека, о котором говорит Джаз. Я сразу же замечаю его… его невозможно не заметить. Даже в маске он обладает такой силой, которая сразу же требует внимания. Он высокий, с темными светлыми волосами. Отсюда я не могу разглядеть цвет его глаз, но я вижу его телосложение, подтянутое и крепкое под черной рубашкой на пуговицах и костюмными брюками, в которые он одет. Он слегка сдвигается, и я вижу, как напрягаются мышцы на его руках и груди, натягивая рубашку.

И Джаз права. Он смотрит прямо на меня.

— Иди и поговори с ним, — шипит Джаз.

— Я… — Я делаю еще один глоток своего напитка. — Я не знаю, смогу ли я.

— Просто попробуй. Если он оттолкнет тебя, я буду рядом. Но он смотрит на тебя так, будто хочет съесть. — Ее голос понижается. — И если ты захочешь, то он это сделает.

При этих словах меня охватывает страх. Это звучит абсурдно — мысль о том, что он может сделать такое, здесь, когда я еще даже не знаю его имени. Но он мог. Он мог сделать это на глазах у всех, или в одном из тех лож, или в отдельной комнате. Он мог бы сделать это, так и не сказав мне своего имени, а я — своего. Если бы мы оба этого хотели, я могла бы получить от него такое удовольствие, без всяких условий. Без последствий. Не видя его больше никогда. В этом есть какая-то странная свобода. Какое-то возбуждение.

Нервно облизнув губы, я соскальзываю со своего барного стула и делаю шаг к нему. Когда я приближаюсь к нему, его энергия мгновенно меняется. Мгновение назад он терпеливо наблюдал за мной, но при моем приближении он слегка выпрямляется, напрягаясь, как охотник, высматривающий добычу. По позвоночнику пробегает дрожь, в животе поднимается жар, и я останавливаюсь прямо перед ним, сжимая в руке свой напиток.

— Привет, — удается мне. Звучит ужасно неадекватно ситуации, но я не знаю, что именно должно быть открытием для встречи с незнакомцем в секс-клубе. Должен был быть инструктаж, думаю я, сглатывая смех. Может быть, брошюра.

— Привет. — Его акцент — британский, четкий и формальный, но в нем есть грубость, сексуальность, от которой по позвоночнику снова пробегает дрожь.

— Я… — Я начинаю произносить свое имя, забыв об анонимности ради привычной вежливости, которая является неотъемлемой частью меня, как вдруг его палец касается моих губ.

Я забыла о перчатках, которые заметила, когда впервые оглянулась и увидела его. Кожа прохладная на фоне моих губ, и что-то в ее необычности посылает в меня тепло, согревая изнутри. Его палец тянется вниз, и покрытый кожей кончик прижимается к моей нижней губе.

— Никаких имен. Я серьезно отношусь к своей частной жизни. Здесь все анонимно. Ты никогда не узнаешь моего имени, а я — твоего. — Его полные губы изогнулись в греховной, многообещающей улыбке. — Это часть удовольствия.

Еще одна дрожь охватывает меня. Его рука опускается, и я вдруг начинаю скучать по этому прикосновению. Ощущения кожи на моей коже. Я прикусываю губу, зацепив зубами то место, где мгновение назад был его палец, и вижу, как его глаза опускаются к моему рту.

— Могу я угостить тебя выпивкой? — Он переводит взгляд на мое запястье, ища браслеты. — Ты здесь недавно?

— А ты часто сюда приходишь? — Мои щеки вспыхивают, как только слова покидают мой рот. — О боже, это была самая глупая фраза. Я имела в виду…

— Я знаю, что ты имела в виду. — Его улыбка становится шире, на той части его лица, которую я вижу, написано веселье, но оно не направлено на меня. Он не смеется надо мной. Кажется, он искренне наслаждается моей компанией — пока что. — Выпьешь?

Я киваю.

— Да. Спасибо.

— Что-нибудь конкретное, или мне выбрать для тебя?

Мои зубы снова зацепились за губу.

— Что ты пьешь?

Он хихикает.

— Не думаю, что тебе понравится. Водка, чистая с лаймом.

Я не могу не скорчить гримасу. Я никогда не пробовала водку, но я нюхала ее раньше, и она пахнет как спирт для растирания. Не то, что я хотела бы выпить.

— Выбирай ты, — смело говорю я ему. — Но только не водку.

Улыбка становится глубже.

— Ты собираешься позволить мне выбирать все сегодня? — В его голосе снова звучит хрипотца, обещающая что-то более темное, чем позволяет его культурный британский акцент. Во мне снова вспыхивает жар, но к нему примешивается опасение.

— Я…

— Не волнуйся. — Его голос снова гладкий, успокаивающий. — Я просто немного дразню тебя. Флиртую. Ты не обязана делать то, чего не хочешь. — Он машет рукой бармену. — Еще водки для меня. И джин с тоником для моей новой подруги. Два лайма.

Мой рот открывается, когда я смотрю на него.

— Ты знаешь, что я пью?

— Я очень наблюдательный. — Он улыбается. — И у джина очень специфический запах.

Он подается вперед, придвигаясь ко мне так, что между нами остается еще меньше пространства, меньше чем на расстоянии вытянутой руки. Он достаточно близко, чтобы я чувствовала тепло его тела, ощущала лесной запах его одеколона.

— И очень специфический вкус, — пробормотал он, снова опуская взгляд к моему рту. — Я бы хотел узнать, каков он на вкус на тебе.

— Я… я не знаю, хочу ли я целоваться. — Я уже думала об этом раньше. Поцелуи кажутся мне приятными. Интимными. То, чего не сделаешь с незнакомцем, которого используют только для секса. Целовал ли Нейт других своих женщин? Задаюсь я вопросом, глядя на мужчину в маске, стоящего передо мной. Думаю, да. Не думаю, что мужчины — особенно такие, как Нейт, придают такое значение поцелуям.

Я делаю шаг назад, чтобы оставить между собой и этим незнакомцем побольше пространства. Голова кружится, а я выпила всего один стакан. Все это кажется очень странным.

То, что говорит мне этот мужчина, звучит хорошо. Слишком хорошо. Я представляю себе, как кто-то говорит это после свидания. Нескольких свиданий. После вина, ужинов и ночных прогулок. Все эти вещи, которые согревают. Но он говорит их мне, даже не зная моего имени, через несколько секунд после знакомства. Он пытается соблазнить меня.

Но именно для этого я здесь. Не так ли?

Я тяжело сглатываю, когда бармен приносит нам вторую порцию напитков. Такие вещи мне еще никто не говорил. Никто никогда не говорил, что хочет попробовать меня на вкус. Мужчины, с которыми я встречаюсь, такие, как Нейт, мужчины, которые носят рубашки-поло по выходным и имеют инвестиционные счета, не говорят таких вещей.

— Это слишком для тебя? — Мужчина слегка наклоняет голову, и пытается прочесть, в моих глазах сквозь барьер маски, что можно мне сказать и сделать. Глаза у него темно-синие, как я вижу теперь, когда он так близко.

Не похоже, что он меня осуждает. Похоже, он осторожничает. Убеждается, что это то, чего я хочу. От этой мысли мне становится спокойнее.

— Я не знаю, чего хочу, — признаюсь я. — Я впервые в таком месте.

— Я вижу. — И снова в его голосе нет осуждения. Это просто наблюдение. — Мы можем просто поговорить, если хочешь.

Это меня удивляет. Это не тот клуб, куда люди приходят поговорить, я это знаю. Но он жестом показывает на один из кожаных диванов в правой части комнаты, подальше от игровой зоны, где я вижу несколько пар, которые начинают присаживаться.

— Мы можем присесть. Узнать друг друга получше. Анонимно, конечно. — Его глаза озорно блестят, как будто он прекрасно понимает, насколько нелепо это заявление. Вся цель этого места в том, чтобы не знать друг друга. Но я ценю то, что он пытается заставить меня чувствовать себя комфортно.

Я оглядываюсь на Джаз, которая нетерпеливо отмахивается от меня рукой. Я прикусываю губу, подавляя смех, и киваю.

— Хорошо, — говорю я ему, и он легко встает, с грацией хищной кошки, а его рука в перчатке обвивает мою.

— Тогда пойдем со мной.

Ощущение кожи на моей голой ладони странно эротично. Я полностью одета, но он — еще больше, и эта дрожь снова пробегает по позвоночнику, застревая между бедер. У меня перехватывает дыхание, когда он подводит меня к одному из диванов, опускается на него, перекидывает одну руку через спинку и выжидающе смотрит на меня.

Я опускаюсь рядом с ним, скрещивая ноги в лодыжках, и делаю нервный глоток своего напитка.

— Не может быть, чтобы ты пришел сюда просто поговорить, — мягко говорю я. — Я уверена, что здесь полно женщин, которые готовы сделать все, что угодно, прямо сейчас. Без всяких этих прелюдий. — Я прикусываю губу, и он улыбается.

— Ты уже расслабляешься. Только посмотри — намек. — Его улыбка достигает глаз, и я смотрю на его полный рот, и по мне снова разливается жар. Он смотрит на меня так, будто хочет съесть. В моей голове раздается голос Джаз, и я сжимаю руки вокруг своего бокала, нервные бабочки снова порхают во мне. — Я сижу здесь рядом с тобой, потому что хочу этого, — продолжает он. — Я бы предпочел сидеть здесь и разговаривать с тобой, чем делать что-то еще, с кем-то еще, в этом клубе прямо сейчас.

Прилив эмоций захлестывает меня, сжимая в груди. Он даже не представляет, что это простое заявление, сказанное так просто, значит для меня сейчас. От одной мысли о том, что кто-то предпочел бы быть со мной, а не с другой женщиной, у меня перехватывает дыхание, и я чувствую себя слишком эмоциональной для того места, где мы находимся — особенно учитывая тот факт, что я никогда больше не увижу этого человека. Я придаю этим словам гораздо больше значения, чем следовало бы. Но я ничего не могу с собой поделать.

Я пришла сюда, потому что хотела почувствовать себя желанной. И он делает это прямо сейчас. Он дает мне все, что мне нужно, одним лишь простым заявлением.

Может, Джаз была права. Может, это место — именно то, что мне сейчас нужно.

Я вдыхаю, набираясь смелости, и делаю еще один глоток своего напитка. Часть меня все еще нервничает и сомневается, хочет бежать домой, туда, где все знакомо и безопасно. Но сейчас мой дом частично испорчен, он полон воспоминаний о Нейте, о тех временах, когда мы были вместе, и я думала, что они значат больше, чем на самом деле. Если я сейчас вернусь, если уеду, это будет похоже на признание того, что он был прав. Что ему нужно было делать эти вещи с другими женщинами, потому что я никогда бы не сделала этого с ним.

Я хочу доказать себе, что он был неправ. Что в этой ситуации он — полный мудак. И так оно и есть, потому что независимо от того, сделала бы я эти вещи или нет, он должен был бросить меня до того, как изменил мне.

Честно говоря, это было бы не так больно.

Эта мысль сменяется гневом, который я то и дело испытываю с тех пор, как увидела те сообщения. Мне больно, грустно, я не уверена в будущем, но я также в ярости. Я в ярости от того, что он делал подобное с другими женщинами — что он, вероятно, ходил в подобные клубы, что он разыгрывал с ними грязные фантазии, что он никогда, никогда даже не намекал мне, что он может хотеть, чтобы я попыталась удовлетворить его каким-то другим способом, кроме того, что мы уже делали. Что он лгал мне и даже не дал мне шанса.

Я хочу отомстить ему за то, что он причинил мне такую боль. Я хочу отомстить.

Это хорошее начало.

Я делаю еще один глоток своего напитка и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на мужчину рядом со мной.

— А что, если мне захочется не только поговорить? — Шепчу я, нервы трепещут во мне с каждым словом. — Что тогда?

Он улыбается, ленивой, похотливой улыбкой, полной обещаний. Его глаза опускаются к моему рту, затем к груди, к талии, скользят ниже, пока его взгляд не опускается до красных пальцев ног в босоножках на высоком каблуке, а затем снова поднимается к моим глазам.

— Тогда, — медленно произносит он, его голос снова становится глубоким и хриплым, — тогда я сделаю все, что ты захочешь, голубка.

Что-то дрогнуло во мне от этого имени. На его языке оно звучит как ласкательное. И оно звучит намного лучше, чем «крошка» или «малышка», которыми Нейт обычно называл меня.

— А что, если я не знаю, что мне нравится? — Я делаю последний глоток своего напитка, сердце сильно бьется в груди.

— Тогда мы не будем спешить и выясним, что тебе нравится. — Его голос полон обещаний, темный и богатый, и я тяжело сглатываю.

— Мы можем пойти куда-нибудь уединиться? — Я смотрю на перила, окружающие второй этаж, и он кивает, вставая с той же кошачьей грацией протягивая мне руку в перчатке.

— Конечно.

Я ловлю взгляд Джаз, когда мужчина ведет меня к винтовой лестнице. Ее глаза расширяются, и она с энтузиазмом показывает мне большой палец вверх, пока она прихлебывает свой теперь уже полный бокал. Я испытываю чувство вины, зная, что она ни с кем не флиртует, потому что хочет быть уверена, что будет рядом, если она мне понадобится. Надо будет сделать для нее что-нибудь приятное, думаю я, поднимаясь вслед за мужчиной по лестнице. Джаз — хорошая подруга. Самая лучшая подруга. И мне повезло, что она есть в моей жизни.

Мы останавливаемся перед одной из дверей. Я замечаю, что у соседней двери на ручке висит золотая кисточка, и понимаю, почему, когда мужчина отпирает дверь перед нами и снимает такую же кисточку с крючка прямо внутри, как только мы переступаем порог. Повесив ее на ручку, он плотно закрывает дверь и поворачивается ко мне лицом.

— Что ж, мы одни. — Он улыбается все той же медленной, лукавой улыбкой. — Я к твоим услугам.

О. При этой мысли меня охватывает жар. От мысли, что мужчина, такой откровенно сексуальный, такой привлекательный, может быть мне предоставлен. В любой сексуальной ситуации, в которой я когда-либо оказывалась, я всегда чувствовала, что мое собственное удовольствие стоит на втором месте. Все, о чем бы я ни попросила, любая прелюдия, любая подготовка к главному событию — это то, что мужчины, с которыми я спала, терпели как средство достижения цели, просто то, что они должны сделать, чтобы возбудить меня настолько, чтобы они получили то, что они хотят.

Этот мужчина, похоже, рассматривает мои желания, мое удовольствие как главное событие. И меня вдруг охватило желание продвинуть его как можно дальше. Проблема в том, что я не знаю, как озвучить свои желания. Я не знаю, о чем просить. Я никогда раньше не оказывалась в ситуации, когда чувствовала, что могу это сделать.

Кажется, он видит мою нерешительность. Он подходит ко мне и снова останавливается на расстоянии вытянутой руки, глядя на меня сверху вниз, его темно-синие глаза не читаются за маской.

— Что случилось, голубка? — Бормочет он, и я тяжело сглатываю, желая выпить еще.

— Я… — Я отчаянно думаю, как объяснить, как много я должна сказать, и больше всего на свете мне хотелось бы быть человеком, который мог бы броситься в это с головой, без лишних колебаний. Мне предлагают все то, что, как мне казалось, не может быть реальным, а мои собственные тревоги готовы все испортить.

Я не хочу позволить этому случиться.

Он слегка наклоняет голову, изучая меня из-за маски. Я вдруг очень благодарна за свою собственную — с ней я чувствую себя менее открытой, менее уязвимой. Она не дает ему прочесть все эмоции на моем лице, так же, как и я не могу полностью прочесть его.

— Ты пришла сюда не просто так, — спокойно говорит он. — Я не думаю, что это только ради удовольствия, иначе ты бы уже сказала мне, что тебе от меня нужно.

— Чего ты хочешь? — Это самый смелый вопрос, который я задала за весь вечер, но он только усмехается.

— Я хочу твоего удовольствия. — Он снова поднимает руку и проводит кончиком пальца в перчатке по моей нижней губе — то самое движение, от которого по позвоночнику снова пробегает дрожь. — Я хочу узнать, какова ты на вкус, голубка. Твой рот — или ниже, если ты не хочешь, чтобы я тебя поцеловал. Я хочу узнать звук твоих стонов, когда ты кончаешь. Я…

— Я не кончаю. — Я проговорилась, и он нахмурился. — Не всегда, я имею в виду, — поправляю я. Было несколько раз с Нейтом. Но это было редко. Настолько редко, что я могу пересчитать их по пальцам одной руки. — Обычно просто, когда я одна.

В его взгляде что-то теплеет при упоминании о том, что я прикасаюсь к себе.

— Я бы хотел на это посмотреть, — пробормотал он. — Как ты заставляешь себя кончать. Но я бы предпочел научить тебя, каково это, когда мужчина, знающий свое дело, доводит тебя до оргазма. Или даже нескольких. — Добавляет он, и на его губах снова появляется лукавая улыбка, а я смотрю на него.

— Не думаю, что это возможно.

— О, это возможно. — Его голос полон уверенности, когда он делает еще один шаг ко мне, и я отступаю назад, мой пульс внезапно учащается. — Я могу заставить тебя кончить не один раз, голубка, обещаю тебе.

— Я… — Я облизываю губы, и его взгляд мгновенно снова фиксируется на моем рте.

— Значит, ты здесь, потому что тобой пренебрегли. — Улыбка превращается в нечто большее, чем ухмылка. — Теперь я ближе к истине?

— Я здесь, потому что мой бывший мне изменил.

В тот момент, когда это прозвучало, мое лицо раскалилось. Я не ожидала, что скажу это. Я не собиралась просто проболтаться, но мужчина передо мной застыл на месте, его улыбка померкла.

— Тебе кто-то изменил? — Он говорит это с полным неверием, как будто такое невозможно представить.

— Не думаю, что в это так уж трудно поверить, — неловко пробормотала я. — Я не настолько увлекательна.

Он делает еще один шаг вперед, его темные глаза смотрят на меня так пристально, что я застываю на месте. Его пальцы в перчатках захватывают мой подбородок, а большой палец касается нижней губы. Он больше нигде не прикасается ко мне, но я чувствую, как жар, скопившийся в моем животе, опускается ниже. Я мокрая, только от его прикосновения к моей губе, и ахаю от прикосновения кожи к моей коже.

— Я не знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять, правда ли это, — пробормотал он. — Но я вижу, что ты красивая. Милая. Невинная. И никто не должен причинять тебе такую боль.

Я поднимаю на него глаза, застыв от жара в его темно-синих глазах, от того, как он смотрит на меня из-за маски. Никто никогда не смотрел на меня так раньше. Никто никогда не заставлял меня чувствовать себя такой желанной только взглядом и простым прикосновением.

Это опьяняет.

— Он никогда не говорил мне, чего хочет, — шепчу я. — А потом он делал это с другими женщинами. Он сказал, что слишком уважает меня, чтобы просить об этом.

Злая улыбка снова подергивает уголки его рта.

— Это полная чушь, — тихо пробормотал он. — Но я могу сказать тебе одну вещь, голубка.

— Что? — Шепчу я, борясь с желанием высунуть язык против кончика его большого пальца, который все еще лежит на моей нижней губе.

— В таком случае я не хочу ничего другого, как проявить к тебе неуважение сегодня вечером.

Улыбка превращается в знакомую ухмылку, когда он говорит это, и у меня возникает смутное чувство, что женщина, которой я являюсь вне этого места, — та, которая никогда не носит каблуки выше двух дюймов, потому что от них болят ноги, и у которой целый шкаф практически одинаковых рубашек, — должна быть оскорблена.

Но кем бы я ни была на сегодняшний вечер, я не обижаюсь. Мне любопытно. Я заинтригована. И я не хочу, чтобы он останавливался.

— Ты заслуживаешь мужчину, который сосредоточится на твоем удовольствии, а не на своем, — продолжает он, его голос ровный и томный, а кончик пальца в перчатке проводит по моим губам, а его рука переходит на мою челюсть. Он словно не хочет дать мне даже шанса отвести от него взгляд, словно хочет удержать мое внимание, чтобы у меня не было возможности испугаться и улететь, как птица, которой он постоянно меня называет.

— Я… — Я прикусила губу. — Я даже не знаю, что мне делать.

Прохладная кожа его перчатки греется о мою кожу. Его большой палец проводит по моей скуле, а взгляд темнеет от какого-то тайного знания о том, что будет дальше.

— Если хочешь узнать, — пробормотал он тем же хриплым, томным голосом, — то иди и ложись на кровать, голубка.