Бесконечная одержимость

9

ИВАН

Когда я покидаю кафе L'Rose, мне кажется, что я плыву на девятом облаке. Все сложилось гораздо проще, чем я ожидал. Готовность ее подруги отказаться от обеда, чтобы дать Шарлотте шанс узнать меня получше, оказалась очень кстати. Мне хочется послать Джаз цветы просто за помощь, но это плохая идея. Это может ее напугать, и тогда я вернусь к исходной точке.

Я провел выходные, создавая фальшивую личность, которую дал Шарлотте. Васильев — не моя фамилия, но если она загуглит меня, то найдет множество фальшивых записей и подброшенной информации обо мне, которая подтвердит историю, которую я ей рассказал. Историю о своей карьере, специально расплывчатую, чтобы я мог следить за тем, что рассказываю ей, и не сбиться.

В глубине души я знаю, что все это очень плохая идея. Я и так погряз во лжи между моей семьей и федералами. Мне не нужна еще одна история, за которой нужно следить, еще один сонм неправд и секретов, в которых нужно разбираться.

Я должен забыть о Шарлотте Уильямс и позволить ей жить своей жизнью, а мне — своей. Но я не могу.

И я знаю, что она не захочет принимать меня таким, какой я есть. Во всяком случае, не раньше, чем у нее появится шанс узнать меня получше. Если я сразу скажу ей, что я Иван Кариев, что моя семья — одна из самых опасных преступных семей в Чикаго, что на моих руках столько крови, что я мог бы содрать с них кожу и все равно не избавиться от нее, что я нашел ее после той ночи в «Маскараде», потому что взломал все аспекты ее жизни, — она не просто откажется идти со мной на свидание. Она, вероятно, — и вполне обоснованно — вызовет полицию. И тогда мне придется разбираться с еще одной неприятностью, даже если в итоге ничего не получится.

Мне не нужны лишние сложности в моей жизни. Шарлотта — это гораздо больше, чем просто осложнение: мое желание обладать ею, моя растущая одержимость ею могут прорвать дыру в ткани всей моей жизни. Но теперь, когда я увидел ее, познакомился с ней, попробовал ее на вкус, я не могу насытиться.

Я не могу избавиться от нее. Единственное, на что я могу надеяться, — это на то, что это мимолетное наваждение и что, получив ее, я буду сыт ею по горло. Что все перегорит само собой, и я смогу вернуться к прежней жизни. В конце концов, так и должно быть. Потому что я не могу лгать ей всю жизнь. И если быть честным с самим собой, то у меня нет другой конечной цели, кроме временной связи между нами двумя. Она не из тех, кто свяжется с преступником. И я не могу всегда мешать ей узнать, кто я такой.

Хотя на какое-то время могу. Пока не смогу выкинуть ее из головы.

Кайф длится лишь до тех пор, пока мне не звонит Антон, второй из моих братьев, и не сообщает, что сегодня вечером состоится семейный ужин.

— Не пытайся выкрутиться сегодня, — отрывисто говорит он мне. — Отец будет в ярости, если тебя там не будет. Он специально сказал, что ты тоже должен быть там. Не усугубляй ситуацию для всех нас.

В его тоне звучит предупреждение. Предупреждение не создавать проблем, иначе он и другие мои братья найдут способ заставить меня пожалеть об этом. В последний раз, когда я перешел им дорогу, я остался держать пистолет у головы женщины, пока мои братья допрашивали ее мужа об ошибке, которую он допустил в бухгалтерском учете нашего отца. Нажав на курок, они знали, что я откажусь переступить черту. И это дало бы им повод сказать моему отцу, что меня самого нужно убрать. Что его незаконнорожденному сыну лучше умереть, чем стать частью семьи Кариевых, и что мне нельзя доверять, даже если во мне течет кровь моего отца.

От меня ожидают, что на ужин я оденусь прилично. Костюмные брюки, рубашка на пуговицах, хотя я могу закатать рукава и обойтись без галстука и пиджака. Пока я одеваюсь, то и дело поглядываю на свой телефон, лежащий на раковине рядом со мной.

Когда я вводил свой номер в телефон Шарлотты, я также установил маячок. Это нужно было сделать быстро, причем так, чтобы она не заметила. Новое приложение — это то, на что она сразу же обратит внимание. Она бы обязательно заглянула в него, ведь она тоже разбирается в технике. Вместо этого я получил нужную информацию с ее телефона и использовал ее для встраивания трекера в уже установленное на нем приложение.

На данный момент все просто. Ее местоположение, кто ей пишет, кто ей звонит. Не сами тексты и не расшифровки звонков. Я пока не хочу лезть так глубоко. Но я хочу знать, где она, что делает, и с кем.

Например, если она вернется в «Маскарад», я хочу знать. Я брошу все дела, чтобы отправиться туда и убедиться, что она не окажется там с другим мужчиной. Мысль о том, что она находится в одной из этих приватных комнат, с лицом другого мужчины между ее ног, заставляет мои руки крепко сжимать край стойки раковины, так что гранитные края впиваются в ладони. Мысль о том, что она будет играть там на публике, позволяя другим видеть, как она получает удовольствие, как она кончает, заставляет меня сжимать стойку с такой силой, что я бы сломал ее, если бы это было возможно.

Ни один мужчина не сможет прикоснуться к ней. Ее удовольствие, ее уроки, все то, что вот-вот откроется перед ней из-за глупости ее бывшего, — все это мое. Ни один другой мужчина не заставит ее кончать, пока я не насыщусь ее сладкими звуками, пока каждый ее оргазм до конца жизни не будет окрашен воспоминаниями о том, что это я прикасался к ней.

Того факта, что я переступлю через свою семью, рискну разозлить своих жестоких братьев и отца, чтобы перехватить Шарлотту, если понадобится, должно быть достаточно, чтобы заставить меня дважды подумать обо всем этом. Этого должно быть достаточно, чтобы заставить меня пересмотреть то, что я здесь делаю.

Но я не делаю этого. Я не могу.

Я принимал наркотики всего несколько раз в жизни. Я никогда не понимал, как люди становятся зависимыми от них. Как они делают то, что я видел, заключают сделки, свидетелем которых я был, совершают зверства, о которых я знаю, чтобы получить очередной кайф. Но теперь, когда я встретил Шарлотту, когда я попробовал ее — я понял.

Я зависим. И все мое самосохранение ушло на второй план ради того, чтобы получить следующий кайф. Ради того, чтобы никто больше не смог попробовать то, что я хочу.

Я сам добираюсь до дома отца. Я не хочу, чтобы между мной и отъездом были какие-то задержки, как только у меня появится возможность. А любой шанс свалить — это то, чем я хочу воспользоваться.

Особняк моего отца, расположенный на окраине города, поражает воображение. Дмитрий Кариев сделал себе имя в Чикаго еще в молодости, перенеся из Москвы имя и влияние нашей семьи и основав здесь семейство Братвы. Это не единственная русская преступная семья в Чикаго, но она стала одной из самых влиятельных и одной из самых уважаемых.

Но страх и уважение — две разные вещи. Мой отец и мои братья известны как жестокие люди. У них очень мало правил, которые они соблюдают. И эти правила, эти личные кодексы — вот что вызывает уважение у других мужчин в этом мире. Знание того, что даже в насилии может быть честь.

Мой отец — жестокий человек, но без особой чести. Мое существование — достаточное тому доказательство. Мужчины в этом мире часто неверны своим женам, но требовать, чтобы один из их незаконнорожденных детей воспитывался в семье, его женой, — это неслыханно.

Его жена ненавидит меня. Я не виню ее за это.

Я паркую свой «Мустанг» за рядом других машин, все они новые и сверкающие. Lamborghini Антона, Rolls Royce Льва, Maserati Ники. Они ценят деньги, но не стиль или наследие. Мой «Мустанг» — это классика. Более того, это символ того, как мало я хочу делать со своей семьей. Всеамериканский автомобиль, не имеющий ничего общего с нашей родословной. Что-то, что представляет мир, частью которого я бы предпочел быть, а не тот, в котором я нахожусь. Неудивительно, что никто из них никогда не замечал этого. Это молчаливый бунт, что, на мой взгляд, делает его еще лучше.

Я опаздываю на несколько минут — лучшее, что я могу сделать в сложившихся обстоятельствах. Я прохожу через большое фойе, щелкая ботинками по мраморному полу, и продолжаю путь до официальной столовой. Мой отец настаивает на проведении семейных ужинов именно здесь, хотя мы вшестером занимаем едва ли треть длинного стола.

Дмитрий, мой отец, поднимает глаза, когда я вхожу, его лицо уже изрезано недовольством. Справа от него сидит его жена Катерина, слева — мой брат Лев. Антон и Ники сидят рядом с ним, а значит, я буду вынужден сидеть рядом с Катериной или дальше за столом, уступая ей место. Рассматривая ее как меньшую из зол.

Это намеренно. Я полностью осознаю это. И я не собираюсь позволять никому из них видеть, как они меня достают.

Я обхожу стол, почтительно киваю отцу и занимаю место рядом с Катериной. Она поворачивается ко мне, ее лицо густо покрыто косметикой, и я наклоняюсь к ней, даря воздушный поцелуй в каждую щеку, как она предпочитает. Я чувствую пудровый, густой розовый аромат ее духов и косметики, и мне становится дурно.

Он напоминает мне о моем детстве в этом доме, и ничего приятного в этом нет.

— Ты опоздал, — рычит Дмитрий. — Мы ждали тебя. Ты заставил ждать не только отца и братьев, но и мать. Что ты можешь сказать по этому поводу?

Что моей матери здесь нет. Но я благоразумно держу эту мысль при себе.

— Прошу прощения. — Говорю я, выдавливая это из себя. — Попал в пробку.

— Это можно предусмотреть. Рано — это лучше, чем поздно. Даже лучше, чем вовремя. Не так ли, Лев? — Дмитрий поворачивается и смотрит на своего старшего сына, который решительно кивает. Я уверен, что он пришел к ужину более чем рано. Стремление угодить отцу, чтобы сохранить свое место при нем, в нашей «дружной семье».

Лев по праву рождения получает наследство — влияние, связи и большую часть богатства семьи Кариевых, когда наш отец уйдет из жизни. Но моя семья соблюдает правила только тогда, когда они ей подходят. Если Лев достаточно разозлит нашего отца, если он хоть намекнет, что не намерен продолжать начатое Дмитрием дело, его можно будет легко убрать. С ним может произойти несчастный случай. И тогда настанет очередь Антона доказывать, что он достоин имени и империи моего отца.

Я часто думаю, чувствует ли Ники облегчение от того, что для того, чтобы это наследство перешло к нему, потребуется очень многое. Я знаю, что да. А еще я знаю, что Ники постарался бы убить меня в тот момент, когда это произойдет, чтобы убедиться, что у меня нет такой же идеи.

К счастью для моих братьев, я не хочу в этом участвовать. Меня не интересует политика моей семьи. И у меня есть все намерения в один прекрасный день иметь достаточно собственных денег, чтобы не нуждаться ни в чем подобном от них.

Достаточно, чтобы мне никогда ничего и ни от кого не было нужно.

После этого за столом становится тихо, пока не подают первое блюдо — салат из смешанной зелени со сливочной заправкой и суп из кабачков, заправленный тяжелыми сливками. Еда — единственная сносная часть этих семейных ужинов: мой отец отлично готовит. Но это все равно не стоит того, что мне приходится высиживать, не тогда, когда я могу получить не менее вкусную еду самостоятельно, без неизбежной боли в желудке.

Мы уже на полпути к супу, когда Дмитрий снова заговаривает:

— Я слышал, ты допрашивал одного из тех, кого подозревали в утечке информации с железнодорожного склада. — Говорит он, глядя прямо на меня. — Лев также говорит, что ты убил его, прежде чем он смог дать много информации.

Рядом со мной вздрагивает Катерина.

— Дима, пожалуйста. — Говорит она спокойно, но ее рот сжимается по краям. — Мы не можем поговорить о чем-нибудь более приятном?

Он игнорирует ее.

— Ну что? — Кричит он, откладывая ложку. Один из сотрудников тут же вбегает в комнату и убирает все тарелки, не обращая внимания на то, едим мы или нет. Когда Дмитрий заканчивает с блюдом, мы все заканчиваем.

— Я убил его, когда убедился, что ему больше нечего нам сказать, — отвечаю я категорично. — Как я уже объяснял Льву, обещание чистой смерти — это инструмент торга. Если вторая половина сделки считает, что это ложь, никто больше не будет идти навстречу, и ничему из сказанного нельзя будет доверять.

Дмитрий смеется над этим, глубоким, искренним звуком, когда перед нами ставят следующее блюдо. Стейк — нежное на вид филе — с гарниром из запеченного картофеля и кукурузы со специями. Сначала он разрезает свой стейк, и я вижу, что он прожарен до черно-синего цвета, едва ли на шаг дальше сырого. Мало что трогает мой желудок, но в данный момент что-то в том, что я смотрю, как отец разрезает это еще мягкое мясо, заставляет заднюю стенку моего горла гореть от желчи.

Аппетит пропал, а жаль. Я люблю стейк.

— Ты относишься к пыткам как к искусству. — Говорит он, усмехаясь. — Твоя жестокость смешалась с творческим духом твоей матери, я думаю. — Его искренне забавляет эта мысль. — Это средство достижения цели, сынок. И я ожидаю, что ты добьешься этой цели. Это уже вторая партия женщин, которую мы потеряли. Это деньги, которые нужно вернуть покупателям, если только мы не найдем им подходящую замену. Но даже в этом случае они часто хотят получить хотя бы частичную компенсацию за свое ожидание. Эти связи хрупки, Иван. Эти люди могут пойти за своей плотью в другое место. Я хочу, чтобы они приходили ко мне. И каждая потерянная партия подрывает это доверие. Это вредит и другим моим делам. Ты понимаешь?

Он направляет нож в мою сторону, рассекая воздух, когда говорит это. Я не вздрагиваю, но снова чувствую, как в животе все сжимается. Я не могу не чувствовать боль, которую мне причинят, если он узнает, что я делаю. То, что мне удается скрывать свой страх перед ним, не означает, что я не боюсь.

Я бросаю взгляд на Катерину, гадая, смогу ли я что-нибудь прочесть на ее лице. Конечно, она, женщина, должна что-то чувствовать, сидя здесь и слушая, как ее муж обсуждает продажу других женщин. Безвольных женщин, которых отправляют к покупателям, чтобы те использовали их и издевались над ними по своему усмотрению.

А еще мне всегда интересно, что она думает, когда Дмитрий вспоминает мою родную мать. Она не могла ожидать от него любви или верности, но я знаю, что она возмущена тем, что ее заставили воспитывать меня. Но ее лицо гладкое, бесстрастное, когда она режет свой хорошо прожаренный стейк. Если она что-то и чувствует по поводу всего этого, то скрывает это.

И это, вероятно, самый мудрый выбор, который она могла бы сделать.

— Я понимаю, какие трудности вызывают утечки. И я сделаю все возможное, чтобы раскрыть источник. — Это, конечно, наглая ложь. Но каждое мое слово — это как хождение на цыпочках вокруг мин. Мой отец жаден и жесток, но он не глуп. Он умнее, чем, как мне кажется, мои братья, особенно Лев. Трудно скрывать от него правду, и это не будет долго продолжаться.

— Сделай все лучше. — Его голос резкий, режущий, и мне требуется все, чтобы кивнуть, выразить ему почтение и сохранить самообладание. Не сказать отцу, что я на самом деле о нем думаю.

Было бы гораздо проще закрыть на это глаза, как я делал всю свою жизнь в отношении многих других членов моей семьи. У меня нет желания участвовать ни в одном из их предприятий, не только в тех, что связаны с человеческой плотью. Но все остальное я могу игнорировать. Однако некоторые вещи слишком злы, чтобы я не мог с ними что-то сделать, если смогу. И у меня есть уникальная возможность помочь этим женщинам — мои таланты позволяют мне делать больше, чем многие другие.

Я просто должен оставаться в живых достаточно долго, чтобы полностью разрушить эту часть империи моего отца. Затем я останусь достаточно долго, чтобы любые подозрения обошли меня стороной, а потом я возьму свои деньги, машину и все остальное, что я хочу от своей жизни, и уеду далеко-далеко.

Начну все сначала. Может быть, даже как Иван Васильев, а не как тот, кем я являюсь сейчас.

Это заставляет меня думать о Шарлотте. О невозможности какого-либо реального будущего с ней. Дело не только в том, что она не из тех женщин, которым нужен преступник. Я не могу втянуть ее в этот мир. Я не могу подвергнуть ее той жизни, которой всегда буду жить я — такой, где моя семья всегда будет представлять угрозу, даже если она будет лишь на заднем плане. Жизнь без друзей, без собственной семьи, с одной лишь моей поддержкой.

Я не тот мужчина, который может дать такой женщине, как она, то, что ей нужно. Тот факт, что она, похоже, нужна мне как наркотик, этого не меняет. Это означает лишь то, что мне нужно насытиться ею, а затем очиститься. Научить ее всему, что ей никогда не показывали, убедиться, что я дал ей все те удовольствия, которые она никогда не испытывала в первый раз, а затем вывести ее из своего организма. Мы сможем дать друг другу то, чего хотим оба, а потом я уйду, оставив нам обоим только хорошие воспоминания.

В конце концов, говорю я себе, заканчивая ужин и нетерпеливо прощаясь, она же не собирается завязывать серьезные отношения со следующим мужчиной, с которым встретится после неудачного разрыва. Я уже прочно занял позицию отступника. Неважно, будут ли после меня другие мужчины. Пока я единственный, о ком она будет вспоминать каждый раз, и еще долго после того, как я уйду.

Так я говорю себе, чтобы облегчить боль от осознания того, что я не буду последним мужчиной, который прикоснется к ней, а только следующим. Но нет такого мира, в котором я мог бы оставить ее себе. Этой временной одержимости должно быть достаточно.

Вернувшись домой, я переодеваюсь в треники и свободную футболку, а затем спускаюсь в подвал. Я знаю, что у моего отца есть еще один груз, но у меня нет всех подробностей, а значит, мне нужно как можно чаще проверять склады, доки и железнодорожные верфи, чтобы не пропустить ни одного движения. Федералы ждут от меня этой информации, и я нахожусь в небезопасном положении. Теперь, когда я начал поставлять им кое-какую информацию, они ожидают, что она будет поступать непрерывно. Если я начну слишком медлить или, что еще хуже, остановлюсь, они ополчатся на меня так же быстро, как ополчилась бы моя семья, узнай они, чем я занимаюсь.

Я зажат между двумя сторонами, и ни одной из них нет до меня дела.

Я положил телефон рядом с клавиатурой, следя за передвижениями Шарлотты. Пока мне удалось выяснить только то, что после работы она отправилась за продуктами в торговый центр, а потом поехала домой. Она пробыла там всю ночь, переписываясь с подругами, и больше ни с кем, и она не скачивала на свой телефон никаких приложений для знакомств.

Последнее радует. И потому, что это означает, что сегодня я был ей интересен, а не просто перспектива пойти на свидание, и потому, что это означает, что мне не придется отвлекаться на то, чтобы придумать, как поставить заслон на пути других свиданий.

Это уже большее отвлечение, чем я могу себе позволить. Я знаю это по тому, как мои мысли постоянно возвращаются к ней, пока я листаю экраны, просматривая различные места, которые использует мой отец, пока я прокручиваю сохраненные записи за день, ища что-нибудь, что я могу передать в качестве информации. Я знаю это по тому, как я постоянно, почти навязчиво, поглядываю на свой телефон.

Когда я получаю очередной пинг для нее, он приходит не с моего телефона. Это с одного из моих компьютеров, который я настроил, чтобы следить за ее интернет-активностью из дома. Я сразу же поворачиваюсь к экрану, вхожу в систему и смотрю, что она делает.

Я чувствую мгновенный толчок возбуждения. Она смотрит порносайты. И мои губы кривятся в улыбке, когда я вижу ее поисковые запросы. Мужчины в масках. Одетый мужчина, голая женщина. Секс в масках.

Она все еще думает обо мне. Она в своей квартире, одна, возможно, в том, что наденет в постель, и ищет способы, как бы возбудиться, думая о том, что мы делали вместе в «Маскараде». Мой член набухает, утолщаясь вдоль ноги и обтягивая треники, пока я смотрю, как она просматривает видео, задерживаясь на некоторых из них достаточно долго, чтобы я понял, что она смотрит. Может быть, трогает себя. Пальцами или вибратором. Она уже вся мокрая, глядя на все это, — одна эта мысль вызывает воспоминания о сладком запахе ее возбуждения, о том, как она ощущалась на моем языке. Я чувствую настойчивую пульсацию собственного возбуждения и тянусь вниз, подгоняя свой уже полностью твердый член. Я сжимаю его на мгновение, подавляя желание вынуть его и гладить себя, пока не кончу. Мне это нужно, очень нужно, и я это сделаю. Но я хочу еще немного насладиться ощущением нужды. Я хочу позволить себе быть твердым, ноющим, думая о том, что Шарлотта делает одна в своей квартире. Ощущение такого возбуждения почти так же хорошо, как оргазм, который я в конце концов получу, и эта разрядка будет еще лучше, если я буду ждать ее.

Видео исчезает, и я чувствую разочарование. Она уже закончила? Я надеялся, что она затянет с этим, что я смогу увидеть больше того, что она хочет. Какие фантазии она исследует сейчас, когда чувствует себя в безопасности.

Я уже собираюсь сдаться и отстраниться, чтобы вернуться к работе, как вдруг монитор снова пикает. Мое внимание мгновенно переключается на него, и, взглянув, я вижу, что она открыла какой-то сайт и начала создавать свой профиль.

Это сайт, с которым я хорошо знаком. Это означает, что она хотя бы в общих чертах знакома с темными уголками Интернета, с теми, куда она не смогла бы попасть без VPN, и с некоторой долей наглости.

Я впечатлен — и возбужден сильнее, чем когда-либо думал.

Сайт, на который она зашла, — это чат. На нем пользователи обмениваются самыми разными фантазиями. Здесь есть форумы, где можно разместить фотографии и поделиться историями. И мессенджер, чтобы делиться фантазиями один на один. Это онлайн-версия такого места, как «Маскарад», где нет настоящих имен и лиц — за исключением того, что это одно из единственных правил. Здесь Шарлотта могла рассказать почти обо всем, о чем хотела, почти обо всем, в чем ей было бы стыдно признаться, и найти человека, готового ее выслушать. Кого-то, кто подтолкнет ее к этим фантазиям, побудит ее погрузиться в них и искать в них удовольствие. Кого-то, кто получал бы собственное удовольствие, слушая, как она описывает все запретные вещи, которых хочет.

Ревность, горячая и густая, бурлит в моих жилах при мысли о том, что кто-то еще читает эти фантазии, как другой мужчина поглаживает себя по ту сторону экрана, когда она, рассказывая о том, чего хочет, а он рассказывает ей о том, что он хочет с ней сделать. Заводит ее этими описаниями.

И на фоне этой ревности в голову приходит другая мысль.

У меня с ней две личности. Но возможна и третья. Не просто мужчина в маске в «Маскараде», которым я, возможно, никогда больше не стану для нее, или мужчина, который пригласит ее на свидание в эти выходные, «приемлемая» версия меня самого.

Это возможность дать ей почувствовать, какой я на самом деле. Способ быть с ней самим собой, чтобы она никогда не узнала, что все трое этих мужчин — один и тот же человек.

Я быстро открываю сайт на другом мониторе и вхожу в систему. Нахожу ее имя пользователя и открываю мессенджер, набирая быстрое сообщение.

VENOM69xxx: Я не видел тебя здесь раньше.

На мгновение я задумываюсь, ответит ли она вообще. Новый пользователь, особенно женщина, будет завален сообщениями. Мысль о том, что она могла сначала ответить на чей-то запрос, снова заставляет мою кровь пылать, но я делаю вдох, заставляя себя сохранять спокойствие. Игнорировать все свои низменные инстинкты, пока они не испортили мне все дело.

И тут я вижу сообщение, появившееся на экране.

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Это потому, что это мой первый раз

Дыхание торопливо покидает мои легкие, а горячий толчок возбуждения на мгновение лишает меня всех чувств. И дело не только в кокетливом комментарии о том, что это ее первый раз, которого и одного достаточно, чтобы я почувствовал, что не могу мыслить здраво, но и в ее имени пользователя. Я снова смотрю на него, вспоминая ту ночь в «Маскараде», ее вкус на моих губах, то, как сильно я хотел, чтобы она прикоснулась ко мне после этого.

Должно быть, та ночь много значит для нее. Должно быть, это был более поворотный момент, чем я мог предположить. Сердце бьется о ребра, пока я пытаюсь сосредоточиться и набрать сообщение, пока она не решила, что я потерял интерес и не ответил кому-то другому.

VENOM69xxx: Что ты надеешься здесь найти, голубка?

Называя ее так, я словно рискую. Как будто я искушаю судьбу и рискую, что она догадается, что я тот самый мужчина, но с ее точки зрения это очень маловероятно. Большинство мужчин, которых она встретит там, не смогут выследить ее, перейдя из анонимности клуба в темный веб-чат. Мне это удалось только благодаря тому, что я взломал ее личную информацию. В конце концов, это часть ее имени пользователя.

Риск тоже ощущается как спешка. Хорошая спешка, а не тревога, которая так часто душит меня с тех пор, как я начал доносить на отца в ФБР. Этот вид риска похож на то, когда стоишь на краю темной дыры, зная, что на дне ее ждет смерть или что-то похуже.

Именно такой риск заставляет человека снова почувствовать себя живым.

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: На самом деле я не знаю. Знаю только, что хочу понять, что именно мне нравится. Раньше у меня не было такой возможности. И у меня постоянно возникают такие мысли…

Снова вспышка возбуждения, но я игнорирую ее. В какой-то момент сегодня вечером я кончу, думая о ней, но сейчас меня больше занимает этот разговор. Я хочу знать, о чем она думает. Какие у нее фантазии. Я хочу знать, что ищет моя любопытная голубка.

Я хочу знать, чтобы дать ей все.

VENOM69xxx: Что это за мысли?

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Я не знаю, стоит ли мне говорить…

VENOM69xxx: Разве не для этого ты здесь?

На мгновение в чате снова становится тихо, и я чувствую толчок опасения, думая, что она могла передумать. Что я, возможно, потерял шанс узнать, о чем думает моя голубка. Но на другом мониторе я вижу, что она не вышла из системы.

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Я развлекалась с мужчиной, имени которого не знала.

Я облизываю внезапно пересохшие губы. Она говорит обо мне, конечно, обо мне, но она этого не знает. Делится нашей совместной ночью, словно это была какая-то запретная фантазия. А для нее так оно и было. Желание пульсирует во мне, проникая в кровь, как язычки пламени, и я хочу ее так сильно, что это причиняет боль. Я хочу, чтобы она была здесь, сейчас, со мной. Не безликая, по ту сторону компьютерного экрана.

Но в реальной жизни она никогда бы не сказала мне таких вещей. Не как Ивану Васильеву, с которым она познакомилась сегодня в кафе, и уж точно не как я, Ивану Кариеву, четвертому сыну опасного преступника.

VENOM69xxx: И это было необычно для тебя, я полагаю?

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Очень даже. Я всегда делала три свидания, даже до поцелуя. И у меня только что закончились отношения.

VENOM69xxx: Думаю, лучшего времени для изучения не найти.

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Так думает моя лучшая подруга. И сейчас, я думаю, я тоже так думаю. Я хочу исследовать больше.

VENOM69xxx: Какие вещи ты хотела бы исследовать, голубка?

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Тот мужчина, с которым я связалась, носил маску. Я думаю, это меня завело. Невозможность видеть все его лицо. Думаю, я хочу сделать это снова. Это было опасно. Неправильно. Даже несмотря на то, что он был очень вежлив во всем этом.

VENOM69xxx: А ты бы хотела, чтобы человек в маске был менее вежлив?

Я жду ее ответа, затаив дыхание. Я хочу знать, о чем она сейчас думает. Хочу знать, представляет ли она себе мужчину с более грубыми руками и не слишком заботящегося о ее благополучии. Конечно, я забочусь о ее благополучии, но я могу притвориться, что это не так. Я могу стать тем грубым мужчиной, которого она хочет. Я могу воплотить ее фантазии в жизнь, хотя бы ненадолго.

Я тянусь вниз, снова поправляя себя. Не могу вспомнить, когда в последний раз я был настолько тверд для кого-то, кроме нее. Мой член словно железный прут, и мне отчаянно хочется разрядки. Но пока не получается.

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Наверное, можно сказать, что я любопытна.

VENOM69xxx: В чем именно, голубка?

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Я не знаю, готова ли я сказать все это, пока. Но я думаю, что человек в маске… Я все время представляю, что у него закрыто все лицо. Что единственный способ понять, насколько я ему приятна, — это звуки, которые он издает. По языку его тела. Я представляю, как он ждет меня в моей квартире. Сидящим на краю кровати, когда я войду. Говорит мне, что делать, скрываясь за маской.

Разговор прекращается. Я ненадолго закрываю глаза, не в силах больше игнорировать потребности собственного тела. Я сдвигаю пояс треников вниз ровно настолько, чтобы освободить свой член, мое дыхание сбивается на шипение между зубами, когда я чувствую облегчение от того, что моя рука обхватывает его. Этого будет недостаточно, чтобы сделать что-то большее, чем просто снять напряжение, но я возьму все, что смогу получить прямо сейчас. Не помню, когда в последний раз мне так сильно хотелось кончить.

Я позволяю себе два длинных, медленных движения, скользя рукой вниз к основанию и вверх к кончику, используя в качестве смазки вытекающую из кончика сперму. А затем я заставляю себя отпустить его и протягиваю руку, чтобы напечатать ответ, пока мой член пульсирует в неоновом сиянии монитора.

VENOM69xxx: Что бы ты хотела, чтобы он сказал тебе сделать?

VENOM69xxx: Он весь день думал о тебе, в конце концов. Отвлекался и вожделел. Вот почему ему пришлось пробраться внутрь и ждать тебя. Хочешь, чтобы он сказал тебе встать перед ним на колени? А ты дашь ему в свой прелестный ротик, раз уж заставила его ждать весь день?

Ее ответ занимает мгновение, и я снова начинаю беспокоиться, что спугнул ее. Что даже такое относительно спокойное общение — слишком много для нее на этом раннем этапе. Но тут я вижу маленькие точки в нижней части чата, и мой пульс подскакивает, когда я вижу, что ее имя пользователя снова всплывает.

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Может, он попросит меня сначала раздеться для него? Пока он сидит на кровати, полностью одетый и в маске. Он заставит меня снять с себя все, чтобы он мог увидеть, чего он ждет. А потом…

Черт. Моя голова кружится. Такое ощущение, что каждая капля крови в моем теле скопилась в моем члене, и больше ничего не осталось, чтобы поддерживать мою жизнедеятельность. Кажется, что весь мой мир зависит от того, что она сейчас напишет в ответ.

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Он велит мне встать на колени. Чтобы расстегнуть его джинсы и вытащить его. Он все еще полностью одет. Я не вижу никакой кожи, кроме той, где он задрал рубашку, и его…

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Это все, до чего я дошла.

Я не совсем уверен, что смогу напечатать ответ. Я не знаю, могу ли я сейчас управлять словами в любом формате. Это было бы не так эротично, если бы я не знал, кто именно находится по ту сторону экрана, но я знаю. Я видел ее во плоти, милую, невинную и застенчивую, и я могу представить, как она сейчас кусает губы, как ее рука движется между ног, как пальцы проникают внутрь трусиков, когда она нервно заводит себя.

И я готов поставить деньги на то, что она только что кончила, и именно поэтому внезапно отступила.

VENOM69xxx: Ты трогала себя, пока рассказывала мне все это, голубка? Ты только что кончила, думая о мужчине, который сидит на твоей кровати, говорит тебе раздеться и сосать его член?

Я затаил дыхание, ожидая ее ответа. Если она действительно кончила и сожалеет о случившемся, то сейчас она сбежит. Она выйдет из системы, не сказав ни слова, и я, возможно, больше никогда о ней не услышу — по крайней мере, не в таком виде.

Но если ей все еще интересно, она ответит.

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Как бы я печатала, если бы делала это?

Я думал, что вся кровь в моем теле уже в моем члене, но я все равно чувствую новый прилив возбуждения, от которого у меня на мгновение кружится голова. Шарлотта чертовски сексуальна, когда говорит пошлости, но еще лучше, когда она флиртует. Когда она дразнит меня, как сейчас, играя в жеманство. Необходимость увидеть ее лично прямо сейчас, прикоснуться к ней, ощущается как самая сильная тяга к наркотику. Я хочу увидеть, как она кусает свою красивую, полную губу. Я хочу взять ее подбородок в свои пальцы и сказать, какое наказание ей грозит за то, что она немного дразнится. Хочу увидеть, как вспыхнут ее щеки, когда я это скажу.

Я не влюблен в эту женщину. Это не та эмоция, на которую я способен — не та эмоция, которую я могу позволить себе испытывать, не тогда, когда я живу так, как живу. Но я чертовски уверен в чем-то другом, по шею в глубине я тону: от потребности, похоти и одержимости.

VENOM69xxx: Скажи мне, голубка.

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Ты накажешь меня, если я солгу?

О, мой гребаный бог. Я откидываю голову назад, глубоко дыша, и снова обхватываю себя руками, не в силах отказать себе в моменте облегчения после этого.

VENOM69xxx: Тебе бы понравилось, если бы я это сделал?

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: Не знаю. Думаю, что да.

VENOM69xxx: Тогда скажи мне правду, голубка, или мне придется придумать, как тебя наказать, когда мы будем разговаривать в следующий раз.

ЛЮБОПЫТНАЯ_ГОЛУБКА24: А ты помечтай об этом, Веном.

Вот так просто она исчезает. Я смотрю на монитор, отслеживающий ее активность, и вижу, что она вышла из системы, оставив мне только этот последний дразнящий прощальный выстрел.

Если бы я не был на сто процентов уверен, что это она, что это Шарлотта, я бы не поверил. Женщина, которую я встретил в «Маскараде», не была настолько смелой, чтобы так дразнить. Но, похоже, она становится все смелее. За анонимностью компьютерного экрана она расправляет крылья, как и прозвище, которое я ей дал.

Мне не терпится узнать, что будет дальше.