Библиотека литературы Древней Руси. Том 9 (Конец XIV - первая половина XVI века)

ОРИГИНАЛ

Госпоже моей княгине Марии, княж Ондрееве Федоровичя грешный чернец...[310] челом бью.

Писала еси к нам: «Коли у меня было, и яз милостиню давала». Ино, госпоже, коли у тебе не будет, и Богь на тебе не истяжет, а только у тебе будет, а не даеш по своих детех участиа и наследья их, ино писал о том великий Афонасие сице: «Отрочата верных множицею убо к целомудрию родителей их умирают божественым промыслом, яко да се видевше родители их абие устрашаться и сего ради умилившеся уцеломудрятся». Глаголетъ бо Богь пророком Иеремеем:[311] «Якож преже времене убо наведох смерть на чада ваша, вы ж таковаго наказаниа не приясте; яко левъ всегубитель обыдоша вас злаа, вы ж видевше се не покаастеся, ни отвратитесь от злых своих делъ». И паки тойже пророкъ глаголеть: «Уязвил еси сих ранами, Господи Боже, и не поболеша; скончал еси их, и не въсхотеша прияти наказаниа, ожесточиша лица своя, якож камень». Темже убо, братья, от сего увемы, яко Богъ милосердъ и человеколюбив сый, неизреченными и различными судбами своими ищет како приводити насъ к себе и како спасти душа наша. Темже и о смерти юнных сице есть. Аще убо младенци суще умроша, яко чисти и непорочни отшедша, животу вечному сподобятся. Аще ли ж съвершени возрастом, юни же суще, сего ради прежде времени умираютъ, понеже ведущу Богу яко хотяху житием злым и лукавым жити и сосуди лукаваго быти. Темже Богъ прежде сего вземлеть их к себе, да и сих родители уцеломудрятся, и яже хотяху имъ стежания и имения уготовляти, сия к нищим и убогим и божественым церквамъ, еже о них да раздають, тако с чады своими царствия вечнаго получать. Аще ли же лихоимьствомъ и любостежаниемъ поработившесь, лишат чад своих наследия и участия, еже хотяху имети в житии семъ, яко жестоци и немилосердии осужденнии бывають от Бога, а въ страшьный день пришествия Христова от своих чад осужденни будуть по рекшему словеси: «Немилованый не помилованъ будеть».

А что еси писала: по твоих детех не бывала ни одна понафида[312] у нас, ино, госпоже, у нас на всякой недели по три понафиды, да по девяти литей[313] заупокойных, да повсядневная обедня, а поминают на обедне по трижда, а на понафиде по трижда же, а на литеах по однова. Да опроче того, в синанику[314] поминаютъ тех же, а на болшихъ понафидах по четырьжда, ино имется всего того по десятья на день, коли болшаа понажифа, а во всякую пятницу болшая понафида. А коли меншая понафида, ино по девятья на день. А коли нет понафиды в которыи дни, ино по шестья на день, а над проскурами[315] ино поминание годовое чтуть и на Господскии праздьники[316] и Великъ день. А твой князь да и ваши дети писаны в том годовом поминании. А будеть то у тебя мысль, чтобы твои понафиды пети опроче соборныхъ понафид, ино уже надобе и обедни пети твои опришнии. И ты, госпоже, пошли посмотрити, где митропалитъ служитъ да и все владыки, ино тамо писаны все великии князи, и уделныя, а поютъ обедню и понафиду одну соборную по всех, да такъ, госпоже, поминають во всех соборных церквахъ и въ монастырех. А толко пети за всякого по понафиде да по обедне по опришней всегда, ино тому быти не мочно.

А что ести писала: «И четверть от того возмуть, что в синаник написати», — ино, госпоже, у нас строевъ, которых в монастыри погребают,[317] ина техъ и даромъ пишють в синаникъ да и в годовое поминание на год, и на нищих Богъ не истязуеть, а богатий кождо по своей силе истязанъ будеть. Хотя хто и в черньцы пострижется богатой, а не дасть по своей силе, ино его не велено поминати в том монастыри.

А что еси писала о том, что «дати 20 рублевъ на семь лет, ино то грабежь, а не милостыня», — то не грабеж, то мы с тобою чиним совет произволения, а на воле на твоей и на нашей, и будеть то любо тебе, и нам ино будеть, а не любо — ино не будеть. А такъ есмя чинили совет и съ прежними, которые писалися в годовое поминание. А грабежем того нихто не нарече, занеж ведомо всем, да и тобе ведомо: даром священик ни одное обедни, ни понафиды не служитъ. Да и своими бы проскурами, и вином, и темияном, и свечами, и кутьею, и кануном,[318] а то в вечныи, доколе монастырь Пречистые стоить, надобе на всякь час попечение имети о том священником и крылашаном и всей братии, да еще х тому надобеть. Аще по одной дензе давати на обедню, ино на год мало, не толко поидеть, о чем есмя писали. Да опроче того еще понафиды, да литеи заупокойные, надобе еще мед, да воскъ, да просвиры, да фимианъ, — и толко считати, ино не имется и по полудензе на обедню, а у нас иде священиком на всякой съборъ по четыре денги одному, а в простыи дни по две деньги.

А по всем монастырем и по соборным церквам в годовое поминание пишуть в век учинивше ряду. Того деля в манастырехъ и в соборных церковах и князи и бояре давали села на то, ино того ради въ всех монастырех земли много. А и в нашемъ манастыри хто написалься в прок в годовое поминание, ино по тому ж писали. По князе Борисе,[319] да по княгине Улияне,[320] да по князи по Иване[321] дали село Успенское да село Спаское, а село Покровское дал при себе князь Борис Васильевич, а велел молити о своем здравии и спасении, а после своего живота велел себе вписати в тож поминания в годовое в век. А князь Иванъ Васильевич Хованьской[322] далъ грамоту, велел давати по одном себе детем своим по сту четвертей хлеба на год. А владыка новгородской Генадей[323] дал монастырю селцо Мечевьское, да две деревни, да селцо Чемесово в Рузе, да колокол во сто рублев. А Григорей Собакинъ[324] купил у Михаила у Коровы семь деревень, да у Никиты у Коньстентинова[325] селцо да две деревни, а дал двесте рублей. А князь Семен Ивановичь Белской[326] прислал двесте рублей, а велел пытати, где бы земля купити монастырю, а велел писати в годовое поминание отца, да матерь, да себя третиего. Да которые писалися в годове поминание в век, все те написаны в сенанику оприч тех, какъ их поминати и какъ по них кормемъ быти, и что хто дал по себе от того поминания, чтоб было незабвенно в векь.

А так не пишут в годовое поминание, как ты велела ныне, ни в соборных церквахъ, ни в манастырехъ. Князь Борис Васильевич, да княгини Улиана, да князь Иванъ Борисович, ведомо тебе, как жаловали и милостыню давали, и на молебен, и на понафиды, и по родителех, и по детех кормили, и милостыню давали, и монастырь и что есть монастырей — все Божии да их, да того не считали, коли себя велели писати в годовое поминание, занеже ведомо имъ, что в нашем манастыре обычей: сколько Бог пошлетъ, столко и разаидется. Надобе церковные вещи строити, святыя иконы, и святыя сосуды, и книги, и ризы, и братство кормити, и поити, и одевати, и обувати, и иные всякии нужи исполняти, и нищимъ, и странным, и мимоходящим давати и кормити. А росходится на всякой год по полутораста рублей денгями, а иногда боле, да хлеба по три тысечи четвертей на год росходится, занеж на всякь день в трапезе едять иногда шестьсотъ, а иногда семьсот душь: ино коли его Бог пошлет, тогды ся и разойдеть. Ино того ради государи наши и иные, которые хотели писатись в годовое поминание на векь, и давали по себе села. Ино как в годове поминание, хто себя пишеть на векь, так и села у манастыря на век. Князь Иван Хаваньской давал намъ и хлеба, и денегъ, а владыка Новагородской также давал, исчести не мощно его жалования. А Григорей Собакинъ рублев сорок дал дотоле, а князь Семенъ Ивановичь Белской рублев с тритцать дал. Да как ся захотели писати в годовое поминание на век, и они того в ряду не положили, а редились изнова о том.

А что еси писала: дала еси по своем князе и по своихъ детех боле семидесят рублев, ино еси как уставила цену платию и конем, а мы на том с половину того взяли. А как взял Бог твоего сына князя Ивана, тому уже лет с пятнатцать и болши того, и ты оттоле и до сех местъ сочла, что коли еси давала в пятнатцать лет или на обедню, или на понафиду, или на молебен, или на кормъ, или на погребение своих детей, да велиш ныне за то писати своего князя да и детей в годовое поминание в век. А о том еси не писала ни однова во всю пятнатцать лет, что было твоего князя да и детей писати за то в годовое поминание в векь. А чтоб еси писала о том, и мы б у тебя и того не имали.

А что еси писала: «Толко выпишете моего князя и моих детей из годовова поминания, ино судия вам Богъ», — ино, госпоже, сама еси себя обличила. Писала еси в своей грамоте ныне: коли бог взял твоего сына князя Ивана, и ты дала одиннацать рублев да мерин, а велела еси писати в сенаник князя Афонасиа да отца своего Ивана, да сына своего Ивана. И ты писала о сенанике, а не о годовом поминании в прок, ино тех тогда ж написали в сенаник, да и поминают в векы. Да писала еси, как взял бог сына твоего князя Семена, и ты по нем дала шубу да два мерина, а велела еси писати его в сенаник и поминати его в векы, а о том слово не было, что его поминают в годовом поминании в век_; и сама еси так написала в своей грамоте ныне, что еси ни оброчивалася, ни рядилась. А в то поминание не пишют без ряды. А кому в поминание писатися, и оне рядятся или на всякой год давати уроком денги, или хлеб, или село по ком дадуть, ино его в векы напишють, в годовое поминание.

Да чтобы еси, госпоже, на меня о том не бранилася, что есми написал к тебе подлинникомъ и о манастырьском обычаи, и как пишются в годовое поминание навекъ, занеже, госпоже, то вам не все ведомо.

А яз тобе, своей госпоже, челомъ бью.

ПЕРЕВОД

Госпоже моей княгине Марии, супруге князя Андрея Федоровича, я, грешный чернец... челом бью.

Писала ты к нам: «Пока у меня были деньги, я давала милостыню». Но ведь, госпожа, когда у тебя не будет, то Бог у тебя и не потребует, а только если у тебя будет, а ты не дашь в память детей их долю и наследие, то писал об этом великий Афанасий так: «Смерть детей верующих часто совершается ради вразумления их родителей по Божьему промыслу, чтобы родители, увидев это, устрашились и, опечалившись, вразумились». Ибо сказал Бог устами пророка Иеремии: «Я прежде времени послал смерть вашим детям, вы же этого наставления не уразумели; как лев-всегубитель навел на вас несчастья, вы же, и увидев это, не покаялись, не отказались от злых своих дел». И еще говорит тот же пророк: «Нанес ты им раны, Господи Боже, а они не почувствовали боли, истребил их, а они не захотели принять наказание, ожесточили свои лица, словно каменные». Итак, братья, мы узнаем, что Бог милосерден и человеколюбив, непостижимыми и разнообразными путями своими он стремится привести нас к себе и спасти наши души. А смерть юных объясняется так. Если они умирают во младенчестве, то, отойдя чистыми и непорочными, обретают вечную жизнь. Если же умирают совершеннолетними, но молодыми, то потому, что Бог предвидит их склонность жить злой и лукавой жизнью и быть созданиями дьявольскими. В этих случаях Бог призывает их к себе прежде времени, чтобы их родители вразумились и те богатства и имения, которые хотели приготовить для них, раздали нищим и убогим и Божьим церквам, которые раздадут эти богатства для их спасения, и они вместе со своими детьми обретут царствие небесное. Если же, отдавшись лихоимству и корыстолюбию, родители лишат детей, принадлежащих им, наследия и имущества, которое должны они были получить при жизни, то как жестокие и немилосердные, примут осуждение от Бога, а в страшный день пришествия Христова будут осуждены своими детьми, ибо сказано: «Немилостивый не будет помилован».

А что ты писала, будто по твоим детям у нас не было ни одной панихиды, то, госпожа, у нас всякую неделю служат три панихиды, да по девять заупокойных литий, да ежедневно обедню, а поминают на обедне трижды, и на панихиде трижды же, а на литиях по одному разу. Да кроме того, в синодике поминают тех же, а в больших панихидах четырежды, а выходит всего десять раз в день, если большая панихида, а во всякую пятницу бывает большая панихида. А если малая панихида, то по девять раз в день. А если в какие-либо дни нет панихиды, то по шесть раз в день, и над просфорами также годовое поминание читают, и в Господские праздники, и на Пасху. А твой князь и ваши дети записаны в том же годовом поминании. А если помышляешь, чтобы твои панихиды служили сверх соборных панихид, тогда уже и обедни для тебя надо служить особые. И ты, госпожа, пошли посмотреть службу, которую служат митрополит и все владыки: а ведь там писаны все великие князья и удельные, а служат панихиду одну соборную для всех и так же, госпожа, поминают во всех соборных церквах и монастырях. А служить за всякого всегда по панихиде и по соборной обедне невозможно.

А что ты писала: «И в четыре раза меньше берут, чтобы записать в синодик», — так ведь, госпожа, у нас монастырских строителей, которых в монастыре погребают, тех и даром пишут в синодик и в годовое поминание на год, а с нищих Бог не берет, а с каждого богатого будет взято по его средствам. А если богатый даже пострижется в чернецы, а по средствам не дает, то его не велено поминать в том монастыре.

А что ты писала: «Дать двадцать рублей за семь лет — то грабеж, а не милостыня», — так это не грабеж, это мы с тобою заключаем добровольное соглашение, по воле твоей и по нашей, а если тебе угодно, то мы так и сделаем, а не угодно — не сделаем. Так мы заключали соглашения и прежде с теми, кто писались в годовое поминание. А грабежом этого никто не называл, ибо ведомо всем, и тебе ведомо: даром священник ни одной обедни, ни панихиды не служит. Да чтобы служить со своими просфорами, и вином, и тимьяном, и свечами, и кутьею, и кануном, и притом вечно, пока монастырь Пречистой стоит, — для этого священникам, клирошанам и всей братии нужно ежечасно иметь попечение, как и обо всем, что для этого понадобится. Даже если давать по одной деньги за обедню, на год выйдет мало, не хватит даже на то, о чем мы писали. А сверх того, еще панихиды, да заупокойные литии, нужен еще мед, да воск, да просфоры, да фимиам — если их считать, то не хватит и по полуденьге на обедню, а у нас идет священникам за всякое богослужение по четыре деньги каждому, а в простые дни по две деньги.

А по всем монастырям и по соборным церквам вписывают в годовое поминание, заключив для этого договор. В монастырях и в соборных церквах и князья, и бояре давали на это села — потому-то у всех монастырей земли много. И в нашем монастыре если кто вписывается навсегда в годовое поминание, то на тех же условиях. Для поминовения князя Бориса, да княгини Ульяны, да князя Ивана дали село Успенское да село Спасское, а село Покровское дал при жизни князь Борис Васильевич, а велел молиться о своем здоровье и спасении, а после смерти вписать себя в то же годовое поминание навеки. А князь Иван Васильевич Хованский дал грамоту, велел своим детям давать на свое поминовение по сто четвертей хлеба в год. А владыка новгородский Геннадий дал монастырю сельцо Мечевское, да две деревни, да сельцо Чемесово в Рузе, да колокол за сто рублей. А Григорий Собакин купил у Михаила Коровы семь деревень да у Никиты Константинова село и две деревни и дал двести рублей, и велел узнать, где монастырю можно купить землю, а велел писать в годовое поминание, отца, мать, да себя третьим. Да и все, кто писались в годовое поминание, навеки записаны в синодике — как их поминать, и какая за них плата, и кто что дал на свое поминовение, — чтобы это никогда не было забыто.

А так, как ты велела ныне, в годовое поминание не записывают — ни в соборных церквах, ни в монастырях. Известно и тебе, как жаловали нас князь Борис Васильевич, да княгиня Ульяна, да князь Иван Борисович: и милостыню давали, и на молебен, и на панихиды, давали корм и милостыню и по родителям, и по детям; и наш монастырь, и сколько ни есть монастырей — все Божьи да их, но они этого не считали, когда просили вписать себя в годовое поминание, ибо им ведомо, что в нашем монастыре обычай: сколько Бог пошлет, столько и разойдется. Надобно приготовлять церковные вещи, святые иконы, и святые сосуды, и книги, и ризы, братию кормить, и поить, и одевать, и обувать, и удовлетворять иные всякие нужды, опекать и кормить нищих, и странников, и путешествующих. А расходуется каждый год по полтораста рублей деньгами, а иногда и больше, да хлеба по три тысячи четвертей расходуется, потому что каждый день в трапезной едят иногда шестьсот, а иногда семьсот душ: сколько Бог пошлет, столько и расходуется. Потому-то государи наши и иные, которые хотели писаться в годовое поминание навеки, и давали по себе села. Ибо кто в годовое поминание вписывается навеки, тот и села дает монастырю навеки. Князь Иван Хованский давал нам и хлеба, и денег, и владыка новгородский также давал — невозможно и исчислить его дары. А Григорий Собакин уже прежде дал рублей сорок, а князь Семен Иванович Бельский рублей с тридцать дал. А как захотели быть вписанными в годовое поминание навеки, они этого в договор не включили, а договаривались об этом заново.

А что ты писала: дала за поминовение своего князя и своих детей более семидесяти рублей — то как ты оценила платье и коней, а мы за них выручили только половину этих денег. А как прибрал Бог твоего сына, князя Ивана, прошло уже пятнадцать или более того, а ты с того времени и до сих пор сосчитала, что давала за пятнадцать лет на обедню, или на панихиду, или на молебен, или на корм, или на погребение своих детей, да велишь за это вписать своего князя и детей в годовое поминание навеки. А за все эти пятнадцать лет ты ни разу не писала, чтобы за эти даяния вписать твоего князя и детей в поминание навеки. А если бы писала о том, то мы бы у тебя этого не брали.

А что ты написала: «Если вы выпишете моего князя и детей из годового поминания, то судья вам Бог», — то этим, госпожа, ты сама себя обличила. Писала ты в своей грамоте ныне: когда Бог взял твоего сына, князя Ивана, ты дала нам одиннадцать рублей и мерина и велела вписать в синодик князя Афанасия, да отца своего Ивана, да сына своего Ивана. И ты писала о синодике, а не о годовом поминании на будущее, — вот мы и вписали тогда их в синодик, и там они и поминаются вечно. Писала ты еще, что когда Бог взял сына твоего, князя Семена, ты по нем дала шубу и двух меринов и велела вписать его в синодик, и поминать вечно, — а о том не было ни слова, чтобы его навеки поминали в годовом поминании; и сама ты как написала теперь в своей грамоте, что ты не договаривалась, не рядилась. А в то поминание не вписывают без договора. А если кого вписывают в поминание, то договариваются — или каждый год давать по уговору деньги, или хлеб, или село по ком-нибудь дадут, тогда его навек и вписывают в годовое поминание.

А ты бы, госпожа, меня не бранила за то, что я написал тебе по правилам о монастырском обычае и о том, как пишутся в годовое поминание навеки, ибо, госпожа, не всем вам это ведомо.

А я тебе, своей госпоже, челом бью.

КОММЕНТАРИЙ

Послание известного церковного деятеля конца XV — начала XVI в. игумена Волоколамского монастыря Иосифа княгине Голениной написано между 1505 и 1513 гг. — судя по тому, что здесь говорится о вкладах за поминание князя Ивана Борисовича Рузского, умершего в 1503 г., и архиепископа Геннадия, умершего в 1505 г., но не упоминается о смерти князя Федора Борисовича Волоцкого в 1513 г., хотя после смерти этот князь (несмотря на его ссоры с Иосифом) был включен в вечное поминание в монастыре. Таким образом, это послание было написано уже после победы Иосифа Волоцкого в 1502—1504 гг. над новгородско-московскими еретиками, с которыми он боролся более четверти века, но, по всей видимости, раньше его предсмертной полемики с нестяжателями и их идеологом Вассианом Патрикеевым о монастырском землевладении.

Только один мотив противоеретической полемики конца XV в. отразился в послании Голениной — вопрос о Божьем промысле, о совместимости всемогущества и всеблагости Божией, о том, почему «человеки овы милуемы, овы мучимы, овы веселящеся в богатьстве, иныя же нищете стражуща, овы в старости живуща, иныя же в юности умирающая». В послании Голениной Иосиф предлагает объяснение такому разнообразию человеческих судеб, заявив, что те, которые «младенци сущи умроша, яко чисти и непорочны, животу вечному сподобятся». Однако к спору с Голениной этот аргумент прямого отношения не имел, так как ее дети умерли не во младенчестве. Иосиф объяснил поэтому, что те, кто умирают юными, но совершенными возрастом, «сего ради прежде времени умирают, понеже ведушу Богу, яко хотяху житием злым и лукавым жити и сосуда лукаваго быти». Именно для того Бог, по словам Иосифа, и забирает будущих грешников к себе, чтобы их родители вразумились и отдали предназначенные для детей «стяжания и имения» через посредство «божественной церкви» нищим и убогим и тем обеспечили умершим детям и себе царствие небесное.

Но это рассуждение — единственный раздел послания, посвященный общим, философским вопросам. В остальном, доказывая Голениной необходимость щедрых и обильных даров монастырю, Иосиф не прибегает, как в более поздней полемике с нестяжателями, к аргументам абстрактно-теоретического характера («стяжания церковная — Божья суть стяжания»), а прямо исходит из принципа платности всякой церковной службы: «Даром священник ни одное обедни, ни понафиды не служитъ». Отсюда и стиль послания — деловой, конкретно-практический, отсюда и элементы просторечия в послании.

Послание Голениной печатается по списку: РНБ, Q. XVII. 64, сборнику середины XVI в., принадлежавшему бывшему волоколамскому игумену (потом архимандриту Новоспасскому и архиепископу Сарскому) Нифонту Кормилицыну и содержащему целый ряд посланий Иосифа Волоцкого. Для исправлений привлекался список середины XVI в., составленный учеником волоколамского старца Фотия Вассианом Кошкой: ГИМ, Синодальное собр., № 927.