Подготовка текста, перевод и комментарии Д. М. Буланина
Слышах от неких, яко и твоя светлость съотведеся Николаевым и Власиевым наведениемъ,[635] и дивишися, о нихьже писах к Николаю о безначалном и невиновном Отци, яко безначаленъ и безвиновенъ есть, рекши ниже от инаго, ниже от себе бытие имея, и яко укаряеши мне о сем, аки безместна мудръствующу и странна церковнаго преданиа. О нем же не мнее вас чюжуся и азъ, яко в сицевом възрасте и в толиком искусстве Писаней сицеваго догма избеже вас и яко «в нощи до сего обходите, стену осезающе» по притчи.[636] Како убо о прочих съгнутаго и непостижимаго богословиа глаголати или слышати възможете, аще сицевыа догмы, всеми священными богословци проповедуемыа и исповедуемыа, неразумне ся имеете? Да же убо уразумеите, яко не Максимова догма есть, но истинныи отецъ, слышите разумне великаго и небомудренаго въистину учителя Григориа Богослова,[637] како явьствене сие исповедует в некоем «Слове» своем, в нем же показует, яковому быти подобает праве богословьствовати хотящему и яко не всякому сие есть, ниже всегда, ниже ко всем, ниже о всех, но токмо достигшаго въ крайнюю чистоту и добродетелное совершение заповедей деланиемъ. Имеет же ся сице священный оного глас: «Безначаленъ убо Отецъ, не отинуди бо ему, ниже от себе самого еже быти». Что видится вам о семъ священном гласе? Видесте ли, како отецъ сей разумеет безначалное Отчее, зане рече «ниже от себе самого, ниже от инаго имать еже быти»? Аще бо речем «от себе имети еже быти», уже исповедахом самого себе виновну и началу бывшу. И аще сие речем, како безначален пребудетъ, иже начало не имый? Аще же, любопряся, речеши, како убо бе Отецъ, аще ниже от себе бытие име, реку ти, якоже неизреченно есть Сыновнее рожение и Духа происхожение — сице и Отче безначалие и невиновное.[638] Довлеет вам, аще православне есте, ведати со всеми святыми отци, яко безначаленъ есть, аки ни от себе, ни от инаго еже быти имея. А еже како не взыскуй, ниже възможеши николи же сие достигнути, аще и серафим будеши. Престаните убо хуляще на Бога, в них же не весте, и нас укаряюще неправедне, наипаче же и иных научите, да не хулным именем оболгают нас, от вас бо и сие на нас изгласися.
Господину Максиму иноку Феодоръ Ивановъ сынъ Карповъ челом бьет.
Не подобаше было тебе, о философе, преже суда осудити и преже слышаниа из наших устъ корити нас, поминаа Спаса нашего евангельскаа сказаниа: «Еже слышу, — рече, — сужу, и суд мой праведенъ есть».[639] Не преже сужу, — рече, — донде же слышу, или аще ле тъ есть кому на неповинных суд износити судиты? Мене же преже, даже не глаголати ми, «престаните, — глаголешь, — укаряа нас» писал еси. Аз же скажу не обинуася, не мнению последуа, но истинне повинуася — яков же есмь, таковъ и явитися восхощу, не притворю к себе лицемернаго образа. Преже малых дней, стоащу ми въ церкви святого Никола на месте стоаниа моего, внезапу приде священникъ тоа церкви ко мне и глагола ми: «Веси ли, какова послание послал Максим к Николаю?» Азъ же рех: «Ни». И подаде ми бумажку, в ней же написано: «Веруй просто и неиспытно въ единого Бога, въ трех ипостасех или лицех познаваема, сиречь Отца нерожена и безначална, ниже от себе, ниже от инаго бытие имущаго». Азъ же вопросих его: «Что суть сиа, и о чем блазнишися?» Он же отвеща: «Како пишет: “Ниже от себе, ниже от инаго бытие имущаго”?» Аз же рех ему: «Престани, Стефане, — сие бо имя ему, — не можеши ты одолети словом ему. Вем азъ Максима: не пишет без сведетельства, от святого Писаниа заимствуа, раздавает нам». И таким словом утолих того надмение. Последи бумажку ону в руку имеа, идох на великого князя дворъ и там по случаю обретох Власиа-толмача и бумажку ону ему явих. Он же рече ми: «Иди, посоветуй с ним самъ, да и бумажку, ю же в руку имееши, ему яви. Мнит ми ся, — рече, — о конечном непостиженьстве то онъ писал». Аз же рех: «Что ради его же тружаю аз давшаго ради бумажку попа. Яко по игре, — при им глаголю, — с тобою рех, иже хощет Максимом о богословии стязатися». Боле на глаголах ничто же. И ныне Бога поставляю на свою душу, яко ниже преже сего, в мимошедших, ниже ныне, в настоящих, глаголах о тебе зло или кое неверствие бы о тебе имел. Аще будет тебе имоверно или ни — сам веси. Но филосовское писание нас учитъ, боле нас сам веси: «Не вся, — глаголютъ, — творим елико можем, ниже всему верим, елико слышим, ниже вся глаголемъ, елико познаем», прочее же сам не невеси.
Здравъ буди въ спасении, аще и нам поздравлениа не писал еси.[640]
Господину Феодору Ивановичу Карпову Максим инокъ радоватися о Христе.
О любви убо твоей яже к нам и благом устроени, яже изначала показал еси и еще являеши, яко же честными твоими грамотами утвержаеши, иже любви источникъ, Отець щедротам и всякого утешениа да въздаритъ обилне светлость твою и в настоящем и в будущем и да соблюдаетъ ю вседомно въ всяком здравии душа же и тела и во мнимом житиа сего благоденьствии. А о еже к нам писменми дерзовении, яко непостыдно ответъ сотворяеши, азъ и хвалю, и дивлюся тому, и приемлю еже со истинною благосмельство, яко и Писателное оно слово, глаголющее: «Праведен якоже левъ дерзает».[641] Самеми вещьми истиньствующе е показалъ еси. Азъ же не токмо не ухапляюся предносимыми въ образе ответа твоего премудраго разума обличенми, но и благодать наипаче вемъ тебе благаго ради совета. Его же ни сам не неведах преже, обаче достоверию възвестившаго ми повинувся, побежахся и сам аки человекъ забвению, и невежеством съживя, побежением общим и не необычным человеком. И что дивно, аще и мне, человеку общему, инако сущу и безчислеными страстьми порабощену, случися сицевое, иде же слышим и во всякой святыни пожившим от единого слуха случшееся, Иоану, глаголю, Златому языком и дивному Епифанию,[642] ихъ же къ другъ другу писаниа и ты веси. Прости убо дружебне человеческое что пострадавша мене и въ прочее съ дерзновениемъ и писуй ко мне и повелевай, о них же требуеши. Имети бо будеши мене послушающа во всех.
Здравьствуй о Господе и нас поминай бестрастне и без сумнениа всякого. А священника того исправити не ленися, чтобы, отложивъ всяко прение, последовал просте, неиспытне глаголемым от святых отецъ, еже бо како и когда о божестве не вместится, его же ради и безначаленъ, и непостижим, и неизречененъ глаголется, иже въ Троици прославляемый Богь, тому слава въ веки, аминь.
А философом Бога ради не зови мене. Азъ инокъ есмь, паче всех невежа.
Услышал я от некоторых людей, что и твоя светлость смутилась из-за неосведомленности Николая и Власия, и ты удивляешься тому, что я писал Николаю о безначальном и беспричинном Боге Отце, что он безначален и беспричинен, то есть ни от кого-нибудь другого, ни от себя самого не имеет бытия, и что ты укоряешь меня за это, как будто я неподобающе мудрствую и не согласно с церковным преданием. А я не менее вас удивляюсь тому, что, хотя вы достигли такого возраста и столь искушены в божественных писаниях, такая догма ускользнула от вас и что вы, по притче, «в ночи до сих пор ходите, осязая стену». Как вы о других тонкостях сокровенного и непостижимого богословия говорить или слышать сможете, если такую догму, всеми священными богословами проповедуемую и исповедуемую, не понимаете? А чтобы вы уразумели, что это не Максимова догма, но истинных святых отцов, послушайте внимательно великого и мудрейшего поистине учителя Григория Богослова, как он ясно это исповедует в одном из «Слов» своих, в котором показывает, каким должен быть желающий правильно богословствовать и что не всякому это под силу, и не всегда, и не перед всеми, и не о всех вещах, но это может делать только достигший благодаря следованию заповедям предельной чистоты и совершенства в добродетелях. Священное же его изречение таково: «Безначален Отец, ибо ни от кого другого он, ни от себя самого не имеет бытия». Что вы думаете об этом священном изречении? Увидели ли, как отец этот понимает безначальность Бога Отца, ибо говорит: «Ни от себя самого, ни от кого другого не имеет бытия»? Ведь если мы скажем «от себя он имеет бытие», мы уже исповедали тем самым, что он сам себе был причиной и началом. И если мы это скажем, как безначальным останется он, начала не имеющий? Если же ты, упорствуя, скажешь, как же он был Отцом, если и от себя не имел бытия, я скажу тебе, что, как несказаны рождение Сына и происхождение святого Духа — так и Отца безначальность и беспричинность. Подобает вам, если вы православные, знать вместе со всеми святыми отцами, что Бог Отец безначален, потому что ни от себя, ни от кого другого не происходит. А этого, как ни пытайся, не сможешь никогда понять, даже если будешь серафимом. Перестаньте же хулить Бога в том, чего не знаете, и нас укорять несправедливо, в особенности же других научите, чтобы дурным словом не поминали нас, ведь сказанное про нас от вас распространилось.
Господину Максиму иноку Федор Иванов сын Карпов челом бьет.
Не пристало тебе, философу, до суда осудить нас и до того, как услышишь, что я скажу, укорять нас, помня Спасителя нашего евангельское изречение: «Как слышу, — сказал он, — так и сужу, и суд мой праведен». Не прежде сужу, — сказал он, — чем услышу, или же судить — значит неповинным осуждение произнесть? Мне же еще до того, как я начал говорить, «перестаньте, — ты говоришь, — укорять нас». А я скажу без боязни, не слухам внимая, но истине повинуясь — каков я есть, таким и казаться хочу, не прикроюсь лицемерной маской. Несколько дней назад, когда я стоял в церкви святого Николы на обычном месте, внезапно подошел священник той церкви ко мне и сказал мне: «Знаешь ли, какое послание послал Максим Николаю?» Я же сказал: «Нет». И дал он мне бумажку, а в ней написано: «Веруй просто, и не допытываясь, в единого Бога, в трех ипостасях или лицах известного, то есть Отца нерожденного и безначального, ни от себя, ни от кого другого бытия не имеющего». Я же спросил его: «Что это такое и что тебя смущает?» Он же ответил: «Как это он пишет: “Ни от себя, ни от кого другого бытия не имеющего”?» Я же сказал ему: «Перестань, Стефан, — ведь таково имя его, — тебе не одолеть словом его. Я знаю Максима: он не пишет без оснований, от священного Писания заимствуя, раздает нам». И такими словами я усмирил его высокомерие. Затем, с бумажкой этой в руках, я пошел на двор великого князя и там случайно встретил Власия-толмача и бумажку эту ему показал. Он же сказал мне: «Иди, посоветуйся с ним сам, да и бумажку, которая у тебя в руках, ему покажи. Кажется мне, — сказал он, — о совершенной непознаваемости Бога это он писал». Я же возразил: «Зачем я буду утруждать его из-за попа, давшего бумажку. Забавы ради, — говорю ему, — тебе сказал о попе, который хочет с Максимом о богословии спорить». Больше я не говорил ничего. И сейчас Бога призываю в свидетели моей душе, что ни раньше, в минувшее время, ни сейчас, в настоящее время, я не говорил о тебе зла или какого-то недоверия к тебе не питал. Покажется это тебе убедительным или нет — как знаешь. Но философское сочинение нас учит, ты и сам лучше нас знаешь: «Не все, — говорят, — делаем, что можем, и не всему верим, что слышим, и не все говорим, что узнаем», а остальное тебе небезызвестно.
Будь здоров для спасения, хотя ты нам здоровья и не пожелал в своем письме.
Господину Федору Ивановичу Карпову Максим-инок желает радоваться ради Христа.
За любовь твою к нам и доброе расположение, которое ты с самого начала показал и еще показываешь, как ты в честных твоих посланиях утверждаешь, пусть любви источник, Отец щедрот и всякого утешения воздаст сторицей светлости твоей и в настоящей жизни, и в будущей, и пусть он сохраняет тебя со всей твоей семьей во всяческом здоровье души и тела во мнимом благоденствии этой жизни. А за смелость твоего письма к нам, что ты не стыдясь отвечаешь, я и хвалю тебя, и удивляюсь этому, и принимаю истинную смелость во имя блага, как слово Священного Писания говорит: «Праведник как лев смел». Самими делами ты показал истинность этого слова. Я же не только не оскорбляюсь имеющимися в ответе твоем твоего премудрого разума обличениями, но, напротив, благодарю тебя за добрый совет. Хотя я и сам не был в неведении доселе, но надежности сообщившего мне про тебя доверился, и, как всякий человек, я страдаю забывчивостью и неведением страдаю, недостатком общим и неудивительным среди людей. И что удивительного, если со мной, человеком заурядным, а иногда бесчисленными страстями порабощенным, случилось такое несчастье, когда мы знаем, что случилось из-за доверия слухам с людьми, во всякой святости жившими, Иоанна, я имею в виду Златоуста и дивного Епифания, послания которых друг к другу ты и сам знаешь. Прости же меня по-дружески за то, что я как человек погрешил, и в будущем смело пиши мне и требуй то, что тебе нужно. Я буду тебя слушать во всем.
Будь здоров ради Господа и нас вспоминай без горечи и без сомнения всякого. А священника того исправлять не ленись, чтобы он, оставив всякие споры, принимал просто, без обсуждения сказанное святыми отцами о том, что никак и никогда о Божестве нельзя уразуметь, из-за чего он безначальным, и непостижимым, и несказанным называется, в трех лицах прославляемый Бог, которому слава вовеки, аминь.
А философом ради Бога не называй меня. Я инок, больше всех невежа.
Федор Иванович Карпов — русский дипломат, один из руководителей восточной политики России. Его деятельность приходится на конец XV — первую половину XVI в. (первое упоминание о Карпове относится к 1495 г., когда он был «постельничим» Ивана III во время поездки великого князя в Новгород; к 1545 г. его уже не было в живых). Вместе с тем Федор Карпов — один из наиболее оригинальных и образованных русских публицистов своего времени, с мнением которого считались выдающиеся писатели XVI в. — Максим Грек, Николай Булев, инок Филофей, митрополит Даниил. В его посланиях встречаются имена античных авторов — Гомера и Аристотеля, в послание митрополиту Даниилу включены цитаты из Овидия.
На сегодняшний день известно семь посланий Карпова, из которых в настоящем издании публикуется четыре: два — Максиму Греку, одно — митрополиту Даниилу и одно — иноку Филофею (остальные три послания напечатаны в кн.: Буланин Д. М. Античные традиции в древнерусской литературе XI—XVI вв. München, 1991). Кроме того, Карпову принадлежит Похвальное слово Василию III, напечатанное Н. Н. Розовым (Похвальное слово великому князю Василию III // Археографический ежегодник за 1964 год. М., 1965. С. 278—289). Однако при характеристике его литературной деятельности следует учитывать, что многие сочинения писателя не сохранились. О них мы узнаем из ответных посланий Максима Грека, которые свидетельствуют о разносторонних интересах Карпова: астрология, философия, богословие в равной степени привлекали его внимание. Максим Грек называет писателя «премудрым» и «пречестнейшим»; «разумным мужем» назвал Федора Карпова князь А. М. Курбский.
Переписку с Максимом Греком, включающую два послания Максима и одно послание Карпова, обычно датируют 1518—1519 гг. Это наиболее раннее свидетельство о литературных наклонностях Федора Карпова. Переписка возникла в связи с полемикой между Максимом Греком, афонским старцем, только что приехавшим в Москву для перевода Толковой Псалтири, и Николаем Булевым, уроженцем города Любека, придворным врачом великого князя Василия III. Николай Булев выступил с пропагандой унии православной и католической церквей; Максим Грек был противником унии. В переписке Федора Карпова с Максимом Греком отразилась накаленная атмосфера Москвы в первой четверти XVI в., когда шла ожесточенная полемика между «нестяжателями» и сторонниками монастырского землевладения, между защитниками и противниками церковной унии, обсуждался вопрос об истинности астрологических предсказаний, допустимости расторжения брака великого князя с бесплодной Соломонией Сабуровой. Эта переписка показывает, как постепенно сгущались тучи над Максимом Греком, который принимал активное участие в обсуждении всех животрепещущих вопросов того времени. Узнав, что одно из его посланий Николаю Булеву вызывает неблагоприятные толки, в том числе со стороны Федора Карпова, Максим Грек отправил Карпову письмо, написанное в резких выражениях, в котором ученый грек возмущается неосведомленностью своего друга в основных богословских вопросах. В ответе на это послание Карпов укоряет Максима за то, что тот решился преждевременно его осуждать, и уверяет, что никогда не говорил ничего дурного о Максиме Греке. На это письмо Максим ответил примирительным посланием, принося извинения за необдуманную резкость.
В примирительном письме Федору Карпову Максим Грек предложил своему другу обращаться к нему с любыми вопросами, волнующими его. Возможно, именно в ответ на это предложение Карпов написал послание, в котором просит истолковать ему непонятные места в Третьей книге Ездры, входящей в состав Библии (3 Езд. 6, 42, 47—54). Писателя удивляет, что в этой книге (которая православной церковью не признается канонической) имеются несоответствия с другими библейскими текстами. От внимания его не ускользнуло и то, что в Третьей книге Ездры встречается много намеков на явление Мессии; две первые и две последние главы этой книги, по мнению ученых, написаны в христианские времена. Послание Федора Карпова свидетельствует о беспокойном и ищущем уме писателя: «Азъ же ныне изнемогаю умом, во глубину впад сомнения».
Сохранился ответ Максима Грека на это послание, утративший, впрочем, жанровые признаки письма. См.: Сочинения преподобного Максима Грека. Казань, 1862. Ч. 3. С. 274—280. По мнению Н. В. Синицыной (Федор Иванович Карпов — дипломат, публицист XVI в. Автореф. канд. дисс. М., 1966), первоначально послание Федора Карпова существовало в рукописях без ответа Максима Грека.
Послание митрополиту Даниилу является наиболее интересным сочинением писателя. Написано оно до 1539 г., когда Даниил был сведен с митрополичьей кафедры. Послание представляет собой ответ на «епистолию» Даниила, в которой митрополит призывал Карпова к терпению. В начале его Карпов воздает должное писательскому таланту и учености своего корреспондента, а затем вступает с ним в спор о целесообразности терпения. Публицист находит, что терпение хорошо в делах духовных, но если оно станет лозунгом мирского общества, то нарушится система господства и подчинения в стране, не нужны будут правители и судьи, воцарится произвол и анархия. По мнению Федора Карпова, государства должны строиться на началах «правды» и «закона», причем под «правдой» он понимает справедливое управление государством, а под «законом» — нормы человеческого общежития. Послание митрополиту Даниилу свидетельствует о широкой образованности автора. В подтверждение своих слов он ссылается на сочинение Аристотеля «Этика к Никомаху»; вероятно, он знал также аристотелевскую «Политику». Терминология Федора Карпова указывает на то, что он пользовался латинским переводом Аристотеля. Ср.: «дело народное» — «res publica», «начальство» — «principatus», «гражданьство» — «civitas». В конечную часть послания вкраплены переводы трех двустиший из произведений Овидия и парафраза еще двух строк этого автора. Подробный разбор послания см.: Freydank D. Zu Wesen und Begriffsbestimmung des russischen Humanismus // Zeitschrift für Slawistik. 1968. Bd 13. Н. 1.
Краткое послание Филофею, иноку Псковского Елеазарова монастыря и известному писателю XVI в., представляет собой ответ на несохранившееся письмо Филофея; датировке не поддается.
Переписка Федора Карпова с Максимом Греком публикуется по изданию: Никольский Н. К. Материалы для истории древнерусской духовной письменности // Христианское чтение. 1909. № 8—9. С. 1122—1125 по списку: РГИА, ф. 834, оп. 3, № 4025, лл. 123 об.—126 об. Текст выверен по рукописи. Исправления сделаны по списку: ГИМ, Синодальное собр., № 791, лл. 120 об.—125. Послание Максиму Греку о Третьей книге Ездры публикуется по списку: РГИА, ф. 834, оп. 3, № 3990, лл. 223—224 об. Послание митрополиту Даниилу публикуется по изданию: Дружинин В. Г. Несколько неизвестных литературных памятников из сборника XVI-го века // Летопись занятий Археографической комиссии. СПб., 1909. Вып. 21. С. 106—113 по единственному списку: РНБ, Q.I.1439, лл. 314—329 (гл. 58). Текст выверен по рукописи. Курсивом выделены конъектуры. Послание иноку Филофею публикуется по изданию: Зимин А. А. Общественно-политические взгляды Федора Карпова // ТОДРЛ. М.; Л., 1956. Т. XII. С. 172—173. Исправления сделаны по списку: РГБ, ф. 299, собр. Тихонравова, № 380, лл. 124—124 об. Текст выверен по рукописи. Исправления сделаны по списку: БАН, Архангельское собр., Д. 527, лл. 114 об.—115.