Бриллиантовое ожерелье

ГЛАВА II. Леди Эстасъ

Въ положеніи Лиззи Грейстокъ -- или леди Эстасъ, какъ она называлась уже теперь, должна была произойти перемѣна, побуждавшая: ее оставить свой домъ въ Брайтонѣ, гдѣ она предавалась уединенію и вдовьей печали. Апрѣль уже проходилъ, а ей было извѣстно, что если съ нею не случится какихъ-нибудь особыхъ непріятныхъ приключеній, въ срединѣ лѣта она должна сдѣлаться матерью. Кого пошлетъ ей судьба?-- Этотъ вопросъ ее крайне интересовалъ, такъ-какъ онъ былъ тѣсно связанъ съ устройствомъ ея будущаго матеріальнаго положенія. Если родится сынъ, онъ наслѣдуетъ все состояніе своего покойнаго отца, какъ родовое, такъ и благопріобрѣтенное, натурально за исключеніемъ вдовьей части, слѣдуемой его матери. Если будетъ дочь, къ ней перейдетъ значительное состояніе, пріобрѣтенное лично сэромъ Флоріаномъ въ послѣднее время его жизни. Въ случаѣ рожденія дочери, Джонъ Эстасъ, братъ покойнаго Флоріана, наслѣдуетъ имѣнія въ Іоркширѣ, всегда принадлежавшія фамиліи Эстасовъ. Если совсѣмъ не будетъ дѣтей, Джонъ Эстасъ наслѣдуетъ все, за исключеніемъ вдовьей части, закрѣпленной за леди Лиззи. Въ такомъ смыслѣ сэръ Флоріанъ сдѣлалъ свои распоряженія по имуществу еще до свадьбы и вскорѣ послѣ нея составилъ духовное завѣщаніе. Впослѣдствіи онъ ничего въ немъ не измѣнилъ, ничего не прибавилъ и не убавилъ даже во время печальныхъ дней, проводимыхъ имъ въ Италіи, когда онъ совершенно разочаровался въ своей супругѣ. Распоряженія его въ отношеніи самой вдовы были вполнѣ великодушны. Всѣ свои шотландскія имѣнія онъ предоставлялъ Лиззи по смерть; послѣ-же ея смерти они переходили къ ихъ второму сыну, если-бъ онъ родился. Сэръ Флоріанъ вспомнилъ и о томъ, что бываютъ разныя непредвидѣнныя случайности, и потому въ своемъ духовномъ завѣщаніи помѣстилъ статью, которою отказывалъ женѣ значительную сумму денегъ, болѣе чѣмъ достаточную на случай какой-либо неблагопріятной перемѣны въ ея обстоятельствахъ. Когда леди Эстасъ ознакомилась въ общихъ чертахъ съ этими распоряженіями, она убѣдилась, что теперь она стала богатой женщиной. Но хотя она была и умная женщина, все-таки она не имѣла никакого понятія о правѣ собственности, не знала настоящей цѣны земли, нормы дохода, и смутно понимала денежные обороты; въ этомъ отношеніи она была столько-же свѣдуща, какъ и всѣ молодыя дѣвицы, недостигшія двадцати одного года, хотя, конечно, была гораздо опытнѣе многихъ изъ нихъ въ житейскомъ смыслѣ, и обладала способностію легко обходить всякія затрудненія, но въ этомъ дѣлѣ встрѣчались такія затрудненія, которыхъ, она знала, ей никакъ не преодолѣть. Размышляя о шотландскихъ имѣніяхъ, ей отказанныхъ по завѣщанію, она пришла къ убѣжденію, что они составляютъ ея собственность на всегда, потому-что естественно она не могла уже имѣть второго сына отъ сэра Флоріана; но вмѣстѣ съ тѣмъ она не была совершенно увѣрена, что эти имѣнія будутъ ея собственностію и въ томъ случаѣ, если у нея вовсе не родится сына. Касательно денежной суммы она не могла дать себѣ яснаго отчета, получитъ-ли она ее вмѣстѣ съ шотландскимъ имѣніемъ, или ей выдадутъ ее въ томъ случаѣ, если имѣніе за нею не останется; будутъ-ли ей выдавать ежегодный доходъ съ этой суммы, или она получитъ ее всю разомъ. Еще въ Неаполѣ она получила письмо отъ стряпчаго фамиліи Эстасовъ, извѣщавшее ее о тѣхъ параграфахъ завѣщанія, какіе, по мнѣнію юриста, ей необходимо и интересно узнать. Но что-же она узнала? Почти ничего; ей все-таки нужно сдѣлать множество вопросовъ, нужно посовѣтоваться съ адвокатами прежде, чѣмъ она узнаетъ навѣрное, что принадлежитъ ей, нужно посовѣтоваться и о томъ, какъ привести въ должный порядокъ ея большое состояніе. Передъ ней открывалось блистательное будущее; однакожъ ее все-таки мучило и терзало чувство полнѣйшаго уединенія. Ей пришло на мысль, что не лучше-ли было-бы для нея, если-бъ ея мужъ оставался живъ и все еще обожалъ ее, и по прежнему просилъ ее читать ему стихотворенія? Но она давно перестала читать ему стихи,-- перестала съ того дня, какъ онъ получилъ отъ господъ Гартера и Бенжамина, подписанный ею счетъ.

Вопросъ о правахъ наслѣдства покойнаго сэра Флоріана, конечно, былъ очень важенъ для его ближайшихъ родныхъ. Благодаря этому обстоятельству, въ первыхъ числахъ мая леди Эстасъ пришлось принять у себя въ домѣ дядю ея покойнаго мужа, епископа Эстаса изъ Бобсборо. Епископъ былъ младшимъ братомъ отца сэра Флоріана. Въ это время ему было около пятидесяти лѣтъ; онъ былъ очень дѣятеленъ, пользовался извѣстной популярностію и стоялъ высоко, въ мнѣніи свѣта, даже по сравненію съ прочими епископами. Онъ внушительно замѣтилъ своей племянницѣ, что будетъ гораздо приличнѣе, если время оставшееся ей до родовъ она проведетъ въ домѣ одного изъ членовъ фамилія ея покойнаго мужа. Епископъ предложилъ ей переселиться въ его домъ въ Бобсборо и прожить тамъ, пока она совершенно не оправятся отъ родовъ. Леди Эстасъ приняла предупредительное приглашеніе и въ должное время у нея родился сынъ. Джонъ Эстасъ, приходившійся дядей наслѣднику, посѣтилъ его и съ своимъ обычнымъ искреннимъ и добродушнымъ юморомъ заявилъ, что онъ всегда будетъ преданъ юному главѣ ихъ фамиліи. Джонъ Эстасъ назначенъ опекуномъ въ новорожденному и управленіе огромными родовыми помѣстьями перешло въ его руки. Лиззи не читала ему стиховъ и онъ никогда не любилъ ее; епископъ тоже не чувствовалъ въ ней симпатіи; сильно не долюбливали ее всѣ дамы семейства епископа; точно также и семейство декана, ея дяди, не выказывало въ ней никакой привязанности уже потому, что Лиззи, достигнувъ сама, безъ чужой помощи, высокаго положенія въ свѣтѣ, не считала нужнымъ сходиться съ ними. Однакожъ всѣ они относились въ ней съ почтеніемъ, какое подобало вдовѣ бывшаго и матери настоящаго баронета. Впрочемъ они и не имѣли причинъ жаловаться на поведеніе Лиззи во все это время. Что касается фамильнаго брилліантоваго ожерелья Эстасовъ, которое пріобрѣло вскорѣ такую громкую извѣстность и которое, по мнѣнію стряпчаго, ни въ какомъ случаѣ не могло быть причислено въ вдовьей части леди Лиззи, а должно было оставаться въ родѣ Эстасовъ, то епископъ строго запретилъ въ настоящее время даже намекать о немъ молодой вдовѣ. На возраженія, что отъ этого умолчанія могутъ произойти непріятныя недоразумѣнія, прелатъ отвѣчалъ, что подобныя недоразумѣнія легко устранить во всякое время, когда представится къ тому удобный случай.

Леди Эстасъ, во все время, проведенное ею въ домѣ епископа, вела себя благоразумно и держалась очень скромно, поэтому не легко объяснить, за что всѣ Эстасы чувствовали къ ней почти ненависть. Можно-бы думать, что они не любили ее только за то, что она постоянно выражала свое рѣшительное намѣреніе не вступать ни въ какія близкія отношенія съ своей теткой, леди Линлитгау, тогда какъ имъ было извѣстно, что графиня употребляла всѣ усилія, чтобы завоевать себѣ дружбу своей племянницы еще въ то время, когда та была просто миссъ Лиззи Грейстокъ. Но такое объясненіе едва-ли было вѣрно, поэтому настоящую причину слѣдуетъ искать въ чемъ-нибудь другомъ. Эстасы принадлежали къ тѣмъ людямъ, которые могутъ оставаться благоразумными только до извѣстнаго предѣла, но перейдя этотъ предѣлъ, способны совершать большія безразсудства. Леди Лиззи Эстасъ не подавала имъ никакого повода придраться къ ней за что-нибудь; она принуждала себя быть скромной и внимательной въ разговорахъ съ ними о разныхъ предметахъ, и очень осторожно выражала свои мнѣнія; но она не умѣла удерживать свой языкъ, когда разговоръ касался ея намѣреній въ будущемъ,-- и этого было довольно. Леди Лиззи, можетъ быть, несравненно чаще, чѣмъ слѣдовало, заводила разговоръ о сильно занимающемъ ее вопросѣ -- о собственности, принадлежащей ей нераздѣльно, и говорила объ этомъ не только съ самой мистрисъ Эстасъ, женою епископа, но даже и съ ея дочерьми.

-- Она слишкомъ ужъ часто твердитъ о своихъ деньгахъ, говорила м-съ Эстасъ.

-- Мнѣ кажется не больше, чѣмъ всѣ говорятъ объ этомъ предметѣ, отвѣчалъ епископъ.

-- Тутъ что-нибудь не такъ, настаивала м-съ Эстасъ: -- я вызову ее на откровенность и все выпытаю.

Никто изъ Эстасовъ не любилъ Лиззи; она имъ платила тою-же монетой.

Шесть мѣсяцевъ провела Лиззи въ домѣ епископа, а потомъ уѣхала въ свое имѣніе въ Шотландіи. М-съ Эстасъ весьма рѣшительно совѣтовала ей пригласить съ собой леди Линлитгау, но Лиззи также рѣшительно настаивала на своемъ нежеланіи входить съ теткой въ близкія отношенія и отказалась на отрѣзъ приглашать ее къ себѣ. Смыслъ ея возраженій былъ тотъ, что она не забыла еще того времени, когда жила у леди Линлитгау послѣ смерти отца до своего замужества: не мало натерпѣлась она тогда отъ тетки. Теперь-же она смѣетъ надѣяться, что ей можно будетъ развлечься и насладиться многими хорошими вещами, въ чемъ прежде она встрѣчала препятствія. Присутствіе-же въ ея домѣ вдовствующей графини -- "колдуньи" -- ужь, конечно, не можетъ способствовать развлеченію и наслажденію. Въ чемъ же будутъ заключаться ея развлеченія, чѣмъ она будетъ наслаждаться,-- она еще и сама не составила пока опредѣленнаго понятія и не пришла къ окончательному рѣшенію. Она любитъ брилліанты. Ей нравится возбуждать удивленіе въ своей особѣ. Она не прочь, чтобы поклонялись ей, хотя она будетъ обращаться очень надменно съ своими поклонниками. Она любитъ хорошо поѣсть. Но кромѣ этого есть еще многое, что дорого ей. Такъ, она любила музыку,-- однакожъ, неизвѣстно было, скажемъ мы отъ себя, любила-ли она сама играть и пѣть или только слушала игру и пѣніе другихъ, не отдавая себѣ яснаго отчета въ ихъ достоинствахъ. Она любила чтеніе, въ особенности чтеніе стиховъ,-- но, прибавимъ мы отъ себя, въ этомъ случаѣ она тоже нѣсколько преувеличивала; дѣйствительно она обкладывала свой столъ и наполняла шкапы книгами, пріобрѣтенными больше наугадъ; правда, она читала не мало, но безъ разбора; о внутреннемъ достоинствѣ книгъ не слишкомъ заботилась, ей нужно было главное, чтобы по наружности ее считали почитательницею литературы и высказывали удивленіе ея необыкновенному прилежанію и способности прочитывать такую массу книгъ. Что касается мечтаній о любви и привязанностяхъ, то, дѣйствительно, она любила помечтать и строить воздушные замки: въ нихъ она видѣла себя окруженной толпой друзей и влюбленныхъ въ нее, которыхъ она дѣлала счастливыми, выказывая имъ знаки своего чистосердечнаго благоволенія. Ея теоретическій идеалъ жизни не былъ особенно дуренъ, но въ своемъ практическомъ примѣненіи онъ сводился къ самому эгоистическому наслажденію, когда предающіеся ему не разбираютъ -- страдаютъ-ли отъ этого наслажденія другіе люди или нѣтъ, нравственно-ли оно въ высшемъ разумномъ значеніи этого слова или безнравственно, полезно оно или вредно.

Изъ словъ леди Эстасъ легко было составить себѣ понятіе о томъ образѣ жизни, какой она намѣрена вести въ будущемъ. Онъ послужилъ предметомъ самыхъ безпокойныхъ толковъ въ семействѣ епископа. Конечно, если-бъ не малютка, наслѣдникъ титуловъ и положенія сэра Флоріана Эстаса, они-бы не позволили себѣ вмѣшиваться въ распоряженія леди Эстасъ; но права этого малютки были такъ важны и серьезны, что почти невозможно было обойтись безъ вмѣшательства. Но леди Эстасъ дала довольно ясно понять, что она не намѣрена допустить ничьего вмѣшательства въ свои дѣла, и рѣшительно не видитъ разумнаго основанія, почему она не можетъ быть свободна, какъ воздухъ. Но неужели она рѣшается отправиться въ Портрэ-Кестль совсѣмъ одна, т. е. только съ ребенкомъ и кормилицею? Послѣ многихъ дебатовъ въ домѣ декана (оба семейства были между собой въ большой дружбѣ) пришли къ окончательному соглашенію, что леди Эстасъ отправится въ свое имѣніе не одна, а въ сопровожденіи своей старшей кузины, Эллиноры Грейстокъ, которая была старше ея десятью годами. Трудно было найти болѣе добродушную и кроткую женщину, какъ Эллинора Грейстокъ. Ода рѣшилась пожертвовать собою для фамиліи Эстасовъ и согласилась провести въ Портрэ-Кестлѣ три мѣсяца. Уломать саму леди Эстасъ было гораздо труднѣе, но и она, послѣ нѣсколькихъ крупныхъ разговоровъ съ м-съ Эстасъ, женою епископа, приняла семейный ультиматумъ и вскорѣ уѣхала въ Шотландію вмѣстѣ съ своею кузиною.

Обѣ кузины прожили скучно, хотя безъ ссоръ, три мѣсяца своей насильственной совмѣстной жизни. Молодая вдова не говорила ни слова кузинѣ о томъ, какъ она намѣрена устроить свою жизнь и дѣлала все, что ей вздумается, ни въ чемъ не совѣтуясь съ своею компаньонкой. Ребенокъ былъ еще слишкомъ малъ, чтобы могъ въ чемъ-нибудь стѣснить свою мать. Леди Эстасъ постоянно говорила съ кузиной о тѣхъ книгахъ, которыхъ та не читала и же имѣла объ нихъ никакого понятія; она часто перемѣшивала свою рѣчь итальянскими словами, зная очень хорошо, что ея кузина не понимаетъ ни слова по-итальянски. Этой системы леди Эстасъ держалась все время, пока ея кузина жила съ нею, и, конечно, тутъ не могло быть и рѣчи о взаимной привязанности. Прошло три мѣсяца и миссъ Эллинора Грейстокъ по необходимости вернулась въ Бобсборо, хотя леди Эстасъ не гнала ее, но, разумѣется, не уговаривала и оставаться.

-- Я провела время далеко не весело, сказала миссъ Эллинора своей матеря, по возвращеніи изъ Шотландіи: -- я чувствовала себя тамъ какъ-то стѣсненной.

-- Моя милая, отвѣчала мать,-- хорошо и то, что эти три мѣсяца она провела подъ присмотромъ, на которые, и уменьшился двухъ-годовой періодъ опасности. По истеченіи двухъ лѣтъ послѣ смерти сэра Флоріана она можетъ снова выйдти замужъ.

Когда происходилъ этотъ разговоръ, вдовство Лиззи продолжалось уже около года, и во все это время она вообще вела себя скромно. Нельзя-же было считать нескромностью съ ея стороны, что она написала нѣсколько легкомысленныхъ писемъ, преимущественно къ стряпчему фамиліи Эстасъ о доставшихся ей деньгахъ и имѣніи, или ставить ей въ упрекъ неосторожныя слова въ разговорѣ ея съ Эллинорой Грейстокъ, которой она сказала, что Портрэ-Кестль составляетъ ея неотъемлемую, вѣчную собственность. Доставшаяся ей по завѣщанію сумма денегъ была отдана ей въ руки и она положила ее въ банкъ. Шотландское имѣніе приносило ей четыре тысячи фунтовъ въ годъ дохода, но для нея пока только одно было ясно, что этотъ доходъ она будетъ получать пожизненно. Фамильное брилліантовое ожерелье находилось у нея, и она ничего не отвѣчала стряпчему на его письмо, въ которомъ былъ сдѣланъ намекъ на это фамильное ожерелье. Къ концу второго года своего вдовства, когда леди Лиззи пошелъ двадцать третій годъ, она, на зло пророчеству жены декана, все еще оставалась леди Эстасъ и никто не могъ ничего замѣтить насчетъ ея сердечной склонности. Наступила весна и она переѣхала въ свой собственный домъ въ Лондонѣ. Она открыто враждовала съ леди Линлитгау. Она неохотно выслушивала братскіе совѣты Джона Эстаса, хотя, при этомъ и не заявляла положительнаго требованія, чтобы онъ превратилъ ихъ. Она уклончиво отвѣчала на приглашенія епископа посѣтить его домъ вмѣстѣ съ своимъ малюткой сыномъ, но не ѣхала туда. Вмѣстѣ съ тѣмъ она заявила о своемъ рѣшительномъ намѣреніи оставить брилліантовое ожерелье у себя, конечно, безъ всякаго вознагражденія. Ея покойный супругъ, говорила она, подарилъ ей эти брилліанты и она считаетъ себя вправѣ владѣть ими безраздѣльно. Но такъ-какъ Эстасы настаивали на томъ, что эти брилліанты составляютъ собственность фамиліи Эстасовъ и стоятъ не менѣе десяти тысячъ фунтовъ, споръ становился серьезнымъ и могъ повести къ важнымъ послѣдствіямъ. Леди Лиззи твердила свое, что она знать ничего не хочетъ, но понимала, что рано или поздно придется этотъ споръ рѣшить болѣе положительнымъ образомъ и доказать свое право фактически, а не отговариваться только незнаніемъ. Вообще она чувствовала, что ей необходимо съ кѣмъ-нибудь посовѣтоваться; ей нужно было наконецъ узнать правду о настоящемъ положеніи ея дѣлъ; она была нѣсколько жадна и полагала, что, можетъ быть, возможно получать болѣе дохода съ ея капитала и имѣній, чѣмъ она получаетъ теперь. Ея молодой кузенъ, сынъ декана, былъ, адвокатъ, но хотя она любила его больше всѣхъ своихъ родныхъ, однакожъ не рѣшилась обратиться къ нему за совѣтомъ. Въ виду собственной пользы она не могла имѣть дѣла съ стариннымъ стряпчимъ фамиліи Эстасовъ, который теперь уже формально отнесся къ ней съ требованіемъ возвратить брилліанты. Но онъ-же указалъ ей, что она можетъ обратиться къ другимъ стряпчимъ, которые дадутъ ей дѣльный совѣтъ. Она обратилась къ гг. Моубрэ и Мопюсъ, и они выразили ей свое мнѣніе, что такъ-какъ брилліанты были ей переданы ея супругомъ безъ условія возвратить ихъ въ опредѣленный срокъ, то никто не имѣетъ права требовать ихъ отъ нея. Но кто-же, кромѣ нея и тѣхъ, кому она разсказала объ этомъ, могъ знать, на какихъ условіяхъ были переданы ей эти фамильные брилліанты?

Вскорѣ послѣ того, какъ леди Лиззи устроилась въ своемъ маленькомъ лондонскомъ домѣ въ Маунтъ-стритѣ, вблизи парка, у нея образовался большой кругъ знакомства. Эстасы, Грейстоки и даже Линлитгау не совсѣмъ еще повернули къ ней спину и продолжали посѣщать ее. Графиня, конечно, была язвительна, но ктоже не зналъ за ней этого достоинства. Деканъ и его жена, которые сильно хлопотали, чтобы навести Лиззи на путь благоразумія и видѣли, что ихъ усилія не приводятъ ни къ чему, тѣмъ не менѣе должны были сознаться, что они не имѣютъ серьезныхъ причинъ жаловаться на свою родственницу. Эстасы относились къ Лиззи крайне сдержанно и надѣялись, что все устроится въ лучшему.

-- Проклятое ожерелье! сказалъ какъ-то разъ Джонъ Эстасъ, но, къ его несчастію, это проклятіе услышалъ епископъ.

-- Джонъ, замѣтилъ прелатъ,-- мнѣ кажется, вы могли-бы выражать свое мнѣніе болѣе приличнымъ языкомъ.

-- Прошу извинить меня, ваше сіятельство, отвѣтилъ Джонъ: -- я хотѣлъ только сказать, что не зачѣмъ намъ такъ много безпокоиться изъ-за какихъ-то каменьевъ.

Но стряпчій семейства Эстасовъ, м-ръ Кампердоунъ, иначе смотрѣлъ на это дѣло. Однакожъ и онъ долженъ былъ согласиться вмѣстѣ съ ея родными, что молодая вдовушка начала свою кампанію несравненно благоразумнѣе, чѣмъ можно было ожидать отъ нея.

Описавъ характеръ и приключенія Лиззи Грейстовъ, ставшей черезъ замужество леди Эстасъ, потомъ овдовѣвшей и сдѣлавшейся матерью, мы считаемъ необходимымъ заняться нѣсколько наружностью и привычками Лиззи. Еще въ началѣ нашего разсказа мы сказали, что она была очень мила и такъ очаровала сера Флоріана, что онъ находилъ ее вполнѣ прелестной. Она была небольшого роста, но казалась выше, потому-что ея формы были совершенно симметричны. Ея ноги и руки могли служить моделью для скульптора. Ея станъ былъ гибокъ, строенъ, вся ея фигура дышала нѣжностью, въ походкѣ была легкость и плавность. Но многіе находили ее слишкомъ подвижной; они видѣли что-то змѣиное въ гибкости ея стана и въ поворотахъ ея корпуса. Ея лицо было выразительно и на немъ отражались ея душевныя движенія. Нѣтъ сомнѣнія, она могла-бы сдѣлаться хорошей актрисой, еслибъ судьба бросила ее на этотъ путь и ей пришлось-бы поступить на сцену для зарабатыванія себѣ насущнаго хлѣба. И ея голосъ вполнѣ годился для сцены. Онъ былъ силенъ и въ то-же время гибокъ и способенъ измѣняться на разные тоны сообразно съ чувствами, какія слѣдовало изобразить имъ. Онъ звучалъ иногда точно шелестъ вѣтра и наполнялъ сердце слушателя нѣжностію; мы знаемъ, какъ умѣла Лиззи разнѣживать сера Флоріана, когда садилась подлѣ него и читала ему стихотворенія. Но когда супругъ отваживался выговаривать ей, она умѣла возвышать свой голосъ до высшей степени негодующаго гнѣва, приличнаго развѣ только леди Макбетъ. И Лиззи никогда не ошибалась -- скорѣе по инстинкту, потому-что ея опытъ въ этомъ отношеніи былъ слишкомъ недостаточенъ,-- какой тонъ голоса болѣе подходитъ къ данному случаю. Ея лицо было овальное, хотя нѣсколько длинное, съ самомъ маленькимъ, но блестящимъ румянцемъ, который, впрочемъ, почти всегда отсутствовалъ, съ тѣми оттѣнками нѣжной, прозрачной бѣлизны и мягкой прекрасной смуглоты, которыя составляютъ то, что обыкновенно зовется хорошимъ цвѣтомъ лица; и только тогда, когда она притворялась сердитой,-- что случалось съ ней нерѣдко,-- на ея щекахъ появлялись розовыя полосы, показывавшія, что въ ея венахъ переливается кровь. Ея волоса были почти чернаго цвѣта, но болѣе нѣжнаго цвѣта и лучшаго глянца, чѣмъ чисто-черные волоса; они были роскошны и Лиззи заплетала ихъ въ косу, изъ-подъ которой спускались къ ней на плечи длинные, прекрасные локоны. Форма ея головы была чрезвычайно хороша, и при ея роскошныхъ волосахъ ей не было надобности носить шиньонъ или какія-нибудь другія, по большей части, безобразныя приколки къ собственнымъ волосамъ, получаемая изъ лавки парикмахера. За то съ какой ѣдкостью говорила она, когда заходила рѣчь о прическахъ многихъ знакомыхъ ей женщинъ. У нея былъ закругленный и не очень длинный подбородокъ; длинный подбородокъ, какъ извѣстно, иногда портитъ симметрію лица, у Лиззи-же подбородокъ былъ очень красивъ, но въ немъ не было ямочки, придающей лицу нѣжную женственность. Ея ротъ былъ, можетъ быть, нѣсколько неправиленъ, потому-что былъ слишкомъ малъ или, лучше сказать, ея губы были слишкомъ тонки. У нея было бѣлые, маленькіе и красивые зубы, но, можетъ быть, она ихъ. слишкомъ часто скалила; маленькій, изящный носъ, немного приподнятый и придававшій ея лицу нѣсколько надменное выраженіе. Ея глаза, которые, какъ она сама думала, дѣлали ея красоту особенно поразительной,-- были блестящіе свѣтло-голубые. О, это были большіе, длинные, прекрасные, но очень опасные глаза! Эту опасность легко видѣлъ тотъ, кто умѣлъ читать въ нихъ. Бѣдный сэръ Флоріанъ не обладалъ этимъ искуствомъ. Но правду сказать, прелесть лица Лиззи мало зависѣла отъ ея глазъ. Это сознавали очень многіе ея знакомые, даже изъ числа тѣхъ, которые не умѣли читать въ ея глазахъ, дѣйствительно, очень выразительныхъ, очень быстрыхъ, приковывавшихъ къ себѣ вниманіе каждаго, но лишенныхъ необходимой нѣжности. Какъ мало можно найти женщинъ, мало даже и мужчинъ, которымъ извѣстно, что самыя нѣжащія, пріятныя, ласкающія и правдивыя женскія глаза бываютъ непремѣнно зелёнаго цвѣта! Въ глазахъ Лиззи не было нѣжности, еще менѣе искренности. Но выше всякаго сравненія были ея чудныя густыя брови: такія брови встрѣчаются очень рѣдко!

Мы говорили уже, что Лиззи обладала довольно значительнымъ запасомъ знаній. Прибавимъ къ этому, что она въ самомъ дѣлѣ училась очень многому. Она говорила по-французски, понимала по-итальянски и читала по-нѣмецки. Она играла хорошо на арфѣ и недурно на фортепьяно. Она пѣла очень удовлетворительно, со вкусомъ, смысломъ и выразительностію. Она любила поэзію, и вообще она читала очень много книгъ по разнымъ предметамъ, прилежно занималась и усвоила себѣ многое изъ прочитаннаго, хотя читала и занималась безъ всякой системы, безпорядочно; ей хотѣлось знать больше, но какъ и что знать -- ей было все равно. Она ничего не забывала, ко всему прислушивалась, живо схватывала всякую идею и желала блистать въ свѣтѣ не только, какъ красавица, но и какъ женщина умная. Она хотѣла возбуждать удивленіе, а верхушки наукъ, ею схваченныя, выставляли ее передъ невѣждами, какъ женщину съ большими познаніями. Въ это время было не мало мужчинъ, которые объявляли, что леди Лиззи Эстасъ самая умная и самая красивая женщина въ Англіи. Что касается ея независимой матеріальной обстановки, то леди Лиззи была, можетъ быть, одной изъ богатѣйшихъ молодыхъ женщинъ въ Великобританіи.