Бриллиантовое ожерелье

ГЛАВА VII. Рѣчи мистера Берка.

Леди Фаунъ категорически объявила Люси Моррисъ, что ей, какъ гувернанткѣ, необходимо оставить всякую мысль о любви къ Франку Грейстоку. Такой рѣшительный приговоръ не понравился Люси. Конечно, леди Фаунъ выразилась помягче, вѣроятно, она даже высказала свою мысль въ двухъ-трехъ словахъ, а прочее дополнила жестомъ, т. е. покачала головой, погрозила пальцемъ и кончила тѣмъ, что поцѣловала Люси; словомъ, она старалась быть снисходительной и справедливой въ одно и то-же время; главнымъ-же руководителемъ ея была искренняя любовь къ молодой дѣвушкѣ; однако Люси все-таки осталась недовольна. Дѣвушки не любятъ, чтобы ихъ предостерегали отъ любовныхъ опасностей, даже и въ такомъ случаѣ, когда это предостереженіе имъ необходимо. Притомъ Люси знала, что теперь ужь поздно ее предостерегать. Леди Фаунъ имѣла полное право требовать, чтобы ея гувернантка не смѣла принимать своего милаго у ней въ домѣ; отъ гувернантки уже зависѣло -- оставаться-ли ей послѣ этого на мѣстѣ или отойдти; но леди Фаунъ не имѣла никакого права давать совѣтъ, чтобы она не влюблялась: такого совѣта Люси у нея вовсе непросила. Все это Люси твердила сама себѣ мысленно, сознавая въ то-же время, что леди ничѣмъ ее не оскорбила. Старуха цѣловала ее, приговаривая разныя нѣжности, очень ее хвалила и повидимому дѣйствовала искренно. Но дѣло въ томъ, что у Люси не было никакого милаго и Люси знала это очень хорошо. Гуляя въ одиночествѣ по саду, молодая дѣвушка мысленно защищалась отъ нападокъ леди Фаунъ и въ то-же время сильно осуждала сама себя. За минуту передъ тѣмъ она готова была вспылить и сдѣлать сцену хозяйкѣ дома, сказать ей, что если Франку будетъ запрещенъ въѣздъ въ Фаун-Кортъ, то она, Люси, часу не останется въ домѣ. Но теперь она разсудила хладнокровнѣе. Во-первыхъ, Франкъ Грейстокъ никогда не былъ ея милымъ, а во-вторыхъ, покинувъ Фаун-Кортъ, она не знала-бы, куда преклонить голову. Всѣ ея знакомые знали, что ее до тѣхъ поръ не выпустятъ изъ Фаун-Корта, пока ей не откроется очень хорошее мѣсто, въ родѣ дома Гиттевей или другого, подобнаго-же. Леди Фаунъ никогда-бы не допустила, чтобы она уѣхала отъ нихъ, не имѣя ничего впереди, кромѣ надежды на весьма невѣрную партію; нѣтъ, она смотрѣла на нее, какъ на одну изъ своихъ дочерей и никогда не отпустила-бы ее на произволъ судьбы. Домъ леди Фаунъ былъ надежной крѣпостью для бѣдной дѣвушки. Но извѣстно, что крѣпость подъ часъ становится тюрьмой.

Франкъ Грейстокъ не былъ ея милымъ. Увы! это-то и составляло ея главное горе. Она отдала ему свое сердце и взамѣнъ не получила ничего. Бѣдная Люси ломала себѣ голову, доискивалась разрѣшенія вопросовъ: не имѣла-ли она причины стыдиться своего поведенія? Достаточно-ли она была скромна? Не выказала-ли она слишкомъ откровенно свое чувство? Не завлекъ-ли онъ ее, какъ завлекаютъ всѣ мужчины молодыхъ дѣвушекъ, или она сама увлекалась имъ, какъ первымъ встрѣчнымъ молодымъ мужчиной. Тутъ ей припомнились нѣкоторыя сцены въ домѣ декана: нѣкоторыя слова, взгляды, брошенные на нее украдкой, пожатіе руки въ послѣдній вечеръ, нѣжный шенотъ рѣчи, ленточка, которую онъ выпросилъ у нея и цвѣтокъ, который она ему дала; и разъ только,-- только одинъ разъ -- тутъ щеки Люси вспыхнули какъ зарево -- случилось небольшое обстоятельство, которое могло кончиться очень серьезно, но кончилось ничѣмъ. Итакъ она не имѣла никакого права называть его своимъ милымъ ни передъ людьми, ни передъ совѣстью. Но внутреннее чувство шептало ей, что есть что-то неловкое въ этомъ положеніи. О важномъ значеніи своей маленькой личности, о томъ, какъ она умѣетъ чувствовать и переносить страданія, Люси передумала также много. Она вѣрила въ себя, знала, что если-бы она сдѣлалась чьей-нибудь женой, она была-бы для мужа вѣрной, любящей подругой и полезнымъ товарищемъ, что она дѣлила-бы съ нимъ и горе, и радость, и по уши ушла-бы въ его дѣла. Но ей и въ голову не приходилъ вопросъ, принесетъ-ли она мужу кромѣ любви и ума еще что-нибудь въ приданое: наружную красоту она мало цѣнила даже и въ другихъ. Сложеніе, ростъ и лицо леди Эстасъ, отличавшейся вообще миловидностью, положительно ей не нравились; она отдавала предпочтеніе широкому, блѣдному лицу леди Фаунъ, неимѣвшему никакого особеннаго характера, но за то притягивавшему къ себѣ своимъ открытымъ, добродушнымъ и ласковымъ выраженіемъ. Въ отношеніи мужчинъ она никогда себя не спрашивала: который изъ нихъ красивъ, который дуренъ. Она знала, что лицо Франка Грейстока дышетъ умомъ, а что физіономія лорда Фауна носитъ на себѣ отпечатокъ тупости. Былъ одинъ человѣкъ, котораго она не только любила, но не могла даже оторвать отъ него своего сердца; но на другихъ мужчинъ она смотрѣла совершенно равнодушно, точно ее раздѣляла отъ нихъ цѣлая пропасть. Люси знала, что мужчины любятъ хорошенькихъ; себя она не считала красавицей, но ей казалось, что она достаточно хороша для того, чтобы понравиться кому нужно. Ее не пугала мысль, что она теряетъ при сравненіи съ другими дѣвушками, да и душа у нея была не робкая. Впрочемъ о своей наружности она мало думала, но чувствовала, что у нея есть все для того, чтобы быть достойной женой такого мужа, какъ Франкъ Грейстокъ. Дѣвушка она была гордая, съ твердой волей, самоувѣренная, но вмѣстѣ съ тѣмъ и скромная; правдива она была до того, что даже мысленно никогда не лгала и говорила себѣ самой горькія истины. Она вообще отличалась необыкновенно симпатичною наружностью, живымъ, общительнымъ умомъ, обладала большимъ остроуміемъ въ разговорѣ, хотя въ обществѣ больше слушала, чѣмъ говорила. Она имѣла насмѣшливый характеръ и умѣла смѣяться тѣмъ беззвучнымъ смѣхомъ, отъ котораго все лицо ея озарялось веселостью. Она сознавала внутренно, что она слишкомъ развита для того, чтобы всю жизнь оставаться гувернанткой, между тѣмъ другого исхода для нея пока еще не было.

Леди Линлитгау была съ визитомъ у своей племянницы въ четвергъ, въ этотъ же самый вечеръ Франкъ Грейстокъ сдѣлалъ запросъ палатѣ общинъ, т. е. онъ говорилъ свою рѣчь о магабскомъ саабѣ. Всѣмъ извѣстно содержаніе подобныхъ рѣчей. Если бы Франкъ не принадлежалъ къ оппозиціи въ палатѣ и если-бы сопротивленіе удовлетворить требованіямъ сааба не исходило отъ правительства, онъ, вѣроятно, не сталъ-бы такъ усердно хлопотать за индѣйскаго принца. Мы увѣрены, что онъ не потрудился бы даже прочитать ни одной строчки изъ этого скучнаго, длиннаго памфлета, который ему пришлось одолѣть съ начала до конца прежде, чѣмъ онъ рѣшился начать свое возраженіе, если-бы въ этомъ случаѣ не давалось ему въ руки удобное средство для выраженія мнѣній оппозиціонной партіи. Но на какія усилія не способенъ политикъ, лишь-бы имѣть возможность впустить жало въ чувствительное мѣсто противника? Франкъ написалъ свою рѣчь, и написалъ ее очень хорошо. Это было отличное дѣло для юриста и взять на себя защиту, такого дѣла могъ только опытный юристъ. Тогдашній министръ индѣйскихъ дѣлъ, начальникъ лорда Фауна, рѣшилъ по зрѣломъ размышленіи, что его прямой долгъ сопротивляться требованію сааба и сопротивляться рѣшительно, если на него нападетъ противная сторона. Но если-бы министръ попробовалъ только согласиться на требованія сааба, противъ него точно также возстала бы оппозиціонная партія, и тогда осуждать молодого адвоката, сдѣлавшагося вдругъ консерваторомъ, никто-бы не имѣлъ права, потому-что онъ обязанъ руководиться одной цѣлью -- отстаивать интересы своей партіи. Таковъ ужь законъ парламентской борьбы. Франкъ Грейстокъ защищалъ сааба и краснорѣчивая его рѣчь могла-бы исторгнуть слезы у слушателей и вызвать даже взрывъ негодованія, если-бы слушателямъ не была извѣстна настоящая причина борьбы. Требованія сааба очень мало интересовали всѣхъ слушателей вообще, но публика не могла не сознаться, что Грейстокъ отлично отстаиваетъ права индѣйскаго принца и очень хорошо знала, что онъ имѣетъ въ виду Этой рѣчью возвыситься въ глазахъ своей партіи и со временемъ съ ея помощью достигнуть извѣстнаго положенія. Министра Франкъ не пощадилъ, не пощадилъ также лорда Фауна, доказывая, что жестокость правительственной власти нигдѣ не высказалась такъ ясно, какъ, въ притѣсненіяхъ, дѣлаемыхъ бѣдному начальнику племени. Лорда Фауна сильно задѣла послѣдняя фраза, во-первыхъ потому, что лично онъ искренно желалъ содѣйствовать бѣдному начальнику племени, а во-вторыхъ ему было обидно, что Грейстокъ, находившійся до сихъ поръ въ очень хорошихъ отношеніяхъ съ нимъ, не пощадилъ и его. Лордъ чувствовалъ себя глубоко уязвленнымъ и находился еще подъ впечатлѣніемъ оскорбленія, когда, слѣдуя принятому обычаю, онъ явился въ Фаун-Кортъ, въ субботу вечеромъ.

Семья Фауновъ, состоявшая изъ однѣхъ женщинъ, обѣдала всегда рано. По субботамъ, когда его сіятельство жаловалъ къ столу, готовился особенный обѣдъ для него одного. По воскресеньямъ семья въ полномъ сборѣ обѣдала въ три часа. Вечеромъ въ этотъ день, лордъ Фаунъ возвращался въ городъ, чтобы готовить дѣла къ понедѣльнику. Впрочемъ, очень можетъ статься, что ему не нравились проповѣди, которыя леди Фаунъ читала вслухъ въ 9 часовъ вечера въ присутствіи всѣхъ домашнихъ.

Тотчасъ послѣ обѣда въ эту субботу лордъ Фаунъ вышелъ погулять въ садъ, гдѣ уже прохаживалось: старшая незамужняя сестра его, миссъ Фаунъ, вмѣстѣ съ Люси Моррисъ. На дворѣ стоялъ лѣтній тихій вечеръ; часть семьи разсѣлась на лавочкахъ въ саду, а меньшія четыре дѣвочки играли въ крокетъ на лугу, хотя было такъ темно, что съ трудомъ можно было различать шары. Миссъ Фаунъ успѣла уже сообщить Люси, что ея братъ очень сердится на Грейстока. Нужно сказать, что Люси, изъ любви въ Франку, питала большую симпатію къ саабу. Она успѣла въ это время отчасти совратить съ пути истины даже самого лорда Фауна, хотя его начальникъ былъ противъ индѣйскаго принца, и теперь, не смотря на то, что всѣ дѣвицы Фаунъ и леди Фаунъ мать были противъ нея, Люси крѣпко стояла за свое убѣжденіе. Таковъ обычай англичанокъ; матери и сестры министровъ и ихъ помощниковъ постоянно держатся стороны правительства до тѣхъ поръ, пока это согласно съ положеніемъ ихъ сына или брата.

-- Честное слово, Фредерикъ, замѣтила Августа Фаунъ, выслушавъ разсказъ брата о дѣлѣ сааба,-- честное слово, мнѣ кажется, что м-ръ Грейстокъ поступилъ очень не хорошо.

-- Чего же ждать отъ этихъ господъ, воскликнулъ лордъ Фаунъ. Они ни передъ чѣмъ не остановливаются; они способны и все сказать, и все сдѣлать. Но когда я былъ въ оппозиціи, я никогда не выдѣлывалъ подобныхъ штукъ.

-- Можетъ быть, на него подѣйствовала ссора съ мамй, продолжала миссъ Фаунъ (Каждому, кто только зналъ семейство Фаунъ, было извѣстно, что Августа глупа, и что она подъ часъ говоритъ самыя несообразныя вещи).

-- О, милая, нѣтъ! возразилъ помощникъ статсъ-секретаря, который не могъ переварить мысли, чтобы слабый женскій полъ въ его домѣ дерзалъ помышлять, что онъ въ состояніи оказать самомалѣйшее вліяніе на дѣятельность котораго-нибудь изъ членовъ британскаго парламента.

-- Вѣдь ты знаешь, мама... начала-было сестрица.

-- Перестань пожалуйста, прервалъ ее лордъ съ большимъ достоинствомъ въ голосѣ.-- М-ръ Грейстокъ просто нечестный политикъ -- вотъ и все тутъ. Въ цѣлой палатѣ нѣтъ ни одного человѣка, который-бы менѣе меня смѣшивалъ личныя отношенія съ служебными (лорду слѣдовало-бы для большей точности сказать: "болѣе меня"), но даже и я не могъ перенести хладнокровно его колкостей. Дѣло въ томъ, что юристы никогда не понимаютъ -- стоитъ-ли вопросъ борьбы или нѣтъ.

Люси чувствовала, что лицо ея пылаетъ отъ негодованія и готовилась уже сказать нѣсколько словъ въ защиту молодого юриста, какъ вдругъ изъ окна гостиной раздался голосъ леди Фаунъ: "Дѣвочки, идите домой. Уже девять часовъ". Леди Фаунъ царствовала въ своемъ домѣ самовластно, все и вся покорялись ей безъ разсужденій. Щелканіе шаровъ крокета прекратилось, и гуляющіе немедленно повернули къ открытому окну. Но лордъ Фаунъ, не считавшій себя дѣвочкой, прошелъ по саду еще разъ, размышляя о нанесенномъ ему оскорбленіи.

-- Фредерикъ такъ сердится на м-ра Грейстока, сказала Августа сестрамъ, когда онѣ всѣ усѣлись вокругъ стола.

-- Я понимаю, что ему должно быть досадно, замѣтила вторая сестра.

-- А мы еще такъ часто принимали у себя въ домѣ м-ра Грейстока; я нахожу, что съ его стороны это было очень невѣжливо, прибавила третья сестра.

Лидія не сказала ни слова, но не могла удержаться, чтобы не взглянуть на Люси.

-- Мнѣ кажется, что въ парламентѣ все допускается, вмѣшалась леди Фаунъ.

Сынъ въ это время входилъ въ комнату, и услышавъ слова матери, сказалъ:

-- Не думаю, матушка! Порядочный человѣкъ долженъ умѣть вести себя вездѣ одинаково. Есть вещи, которыя можно говорить, есть другія, которыя не говорятся. М-ръ Грейстокъ вышелъ изъ обычныхъ границъ и я постараюсь дать ему понять, какъ я на это смотрю.

-- Вѣдь ты не станешь-же изъ-за этого ссориться? замѣтила мать.

-- Драться съ нимъ я, конечно, не стану, но проучу его хорошенько, чтобы внушить ему, что онъ виноватъ предо мной.

Лордъ произнесъ эти слова тѣмъ высокомѣрнымъ тономъ, который проходитъ безнаказанно для каждаго мужчины, если онъ прибѣгаетъ къ нему въ кругу женщинъ своей семьи.

Люси терпѣливо вынесла все то, что до сихъ поръ говорилось вокругъ нея; она знала, что молчаніе есть лучшее средствѣ въ подобномъ положенія, но былъ одинъ пунктъ невыносимый для нея. Она не могла допустить, чтобы такого порядочнаго человѣка, какъ м-ръ Грейстокъ, можно было чернить въ присутствіи дамъ, когда каждой изъ нихъ было извѣстно, какъ она любитъ Франка. Въ молодой дѣвушкѣ загорѣлось страстное желаніе вступить въ бой и на словахъ придравшись къ саабу, отщелкать хорошенько его сіятельство въ отмщеніе за отсутствующаго антагониста. Одно время участь бѣднаго сааба возбуждала большое участіе въ Фаун-Кортѣ.

-- Мнѣ кажется, начала Люси,-- что м-ръ Грейстокъ имѣлъ полное право говорить все, что можно было, въ пользу индѣйскаго принца. Ставъ на его сторонѣ, онъ обязанъ былъ защищать его всѣми силами.

Она произнесла эту фразу очень громко и при этомъ вся вспыхнула; леди Фаунъ покачала ей головой.

-- А вы развѣ читали рѣчь м-ра Грейстока, миссъ Моррисъ? спросилъ лордъ Фаунъ.

-- Отъ слова до слова, отвѣчала Люси.

-- И вы поняли намекъ, сдѣланный имъ по поводу словъ, сказанныхъ мною о правительствѣ въ палатѣ пэровъ?

-- Да, кажется, поняла. Это было не трудно понять.

-- Я полагаю, что м-ру Грейстоку слѣдовало-бы воздержаться отъ нападеній на Фредерика, замѣтила Августа.

-- Да, по правдѣ сказать, мы и не совсѣмъ привыкли въ такого рода намекамъ, сказалъ лордъ Фаунъ.

-- Всѣхъ этихъ тонкостей я не понимаю, возразила Люси,-- но знаю одно, что индѣйскаго принца очень притѣсняли, отняли у него собственно ему принадлежащую землю, лишили его всѣхъ правъ, потому только, что онъ слабъ, я я очень довольна, что нашелся хоть одинъ человѣкъ, который говоритъ за него.

-- Милая моя, прервала ее леди Фйунъ,-- если вы думаете затѣять политическое преніе съ лордомъ Фауномъ, я васъ не поздравляю.

-- Я, матушка, совсѣмъ не противъ взгляда миссъ Моррисъ на дѣло сааба, замѣтилъ снисходительно помощникъ статсъ-секретаря.-- Въ пользу той и другой стороны можно сказать очень много. Впрочемъ, миссъ Моррисъ съ давнихъ поръ горячая сторонница сааба.

-- Но вѣдь и вы когда-то были его сторонникомъ, сказала Люси.

-- Я ему сочувствовалъ, какъ сочувствую и теперь. Все это такъ, и я не требую, чтобы всѣ были одного мнѣнія со мной, но говорю только, что тонъ рѣчи м-ра Грейстока былъ неприличенъ.

-- По моему, это лучшая рѣчь изъ всѣхъ тѣхъ, которыя мнѣ приходилось когда-либо читать, отвѣчала Люси, возвышая снова голосъ и краснѣя отъ волненія.

-- Изъ этого слѣдуетъ, миссъ Моррисъ, что у васъ и у меня совершенно различные взгляды на рѣчи, строго замѣтилъ лордъ Фаунъ.-- Вы вѣрно никогда не читали рѣчей Берка?

-- И не желаю читать ихъ, отвѣчала Люси.

-- А-а! Это другой вопросъ, продолжалъ лордъ; тонъ его голоса и выраженіе лица сдѣлались еще строже.

-- Мы вѣдь заговорили съ вами о рѣчахъ, произнесенныхъ въ парламентѣ, сказала Люси.

Бѣдная Люси! Она не хуже лорда Фауна знала, что Беркъ былъ ораторомъ въ палатѣ общинъ, но въ порывѣ нетерпѣнія и по непривычкѣ имѣть въ запасѣ готовое возраженіе во время спора, она не нашлась отвѣчать лорду, что разумѣла только рѣчи позднѣйшихъ ораторовъ, а не всѣхъ ихъ вообще.

Лордъ Фаунъ пожалъ плечами и наклонилъ голову нѣсколько на сторону.

-- Малая Люси, вмѣшалась наконецъ леди Фаунъ,-- вы выказали большое невѣжество. Гдѣ-жъ, по вашему мнѣнію, говорилъ свои рѣчи Беркъ?

-- Конечно, въ парламентѣ, отвѣчала чуть не со слезами Люси.

-- Если миссъ Моррисъ подразумѣвала, что главныя рѣчи Берка были произнесены имъ не въ парламентѣ, началъ опять лордъ Фаунъ,-- но что его рѣчь въ избирателямъ въ Бристолѣ, напримѣръ, или вступительная рѣчь по поводу уголовнаго процесса Баррена Гастингса, по своему содержанію выше...

-- Ничего я не подразумѣвала, сказала Люси.

-- Лордъ Фаунъ хочетъ выручить васъ, душа моя, вмѣшалась, опять леди Фаунъ.

-- Я не прошу, чтобы меня выручали, возразила Люси.-- Я хотѣла только сказать, что рѣчь м-ра Грейстока, по моему мнѣнію, написана какъ нельзя лучше. Тамъ нѣтъ ни одного лишняго слова. Право, мнѣ кажется, что они всѣ черезчуръ ужь обижаютъ бѣднаго индѣйскаго принца, и я очень рада, если нашелся хоть одинъ мужественный человѣкъ, который рѣшился подать за него голосъ.

Для Люси было-бы гораздо полезнѣе попридержать языкъ на этотъ разъ. Если-бы ей пришлось отстаивать какого-нибудь обыкновеннаго парламентскаго оратора, рѣчь котораго ей-бы понравилась, у нея достало-бы и умѣнья, и дара слова, чтобы бороться противъ всей семьи Фауновъ. Молодая дѣвушка была общей ихъ любимицей и самъ помощникъ статсъ-секретаря не разсердился-бы на нее. Но теперь бѣдная Люси не выдержала. Дѣло это такъ близко касалось ея сердца, что она поневолѣ оскорбилась за любимаго ею человѣка; Она позволила себѣ говорить о его рѣчи съ увлеченіемъ, а съ лордомъ Фауномъ даже невѣжливо.

-- Душа моя, заключила леди Фаунъ,-- прекратимъ лучше этотъ разговоръ.

Сынъ взялъ въ руки книгу. Мать принялась за вязанье. У Лидіи Фаунъ появилось на лицѣ несчастное выраженіе, точно въ семьѣ произошло какое-нибудь горе. Августа обратилась, съ какимъ-то вопросомъ въ брату; въ тонѣ ея голоса чувствовался упрекъ тѣмъ, кто обидѣлъ его и нѣжное соболѣзнованіе къ нему. Люси умолкла и сидѣла неподвижно нѣсколько минутъ, затѣмъ она быстро встала съ мѣста и почти выбѣжала изъ комнаты. Лидія тотчасъ-же бросилась вслѣдъ за нею, но мать остановила ее на полдорогѣ.

-- Оставь ее на время одну, другъ мой, произнесла леди Фаунъ.

-- Я и не звалъ, что миссъ Моррисъ особенно заинтересована м-ромъ Грейстокомъ, сказалъ лордъ Фаунъ.

-- Она его знаетъ съ дѣтства, отвѣчала мать.

Послѣ спора прошло уже съ часъ времени. Леди Фаунъ отправилась на верхъ и нашла Люси, сидящую въ уединеніи, въ такъ-называемой до сихъ поръ "классной". Огня въ комнатѣ не было; молодая дѣвушка, повидимому, и не думала зажигать свѣчей съ тѣхъ поръ, какъ пришла сюда. Во время ея отсутствія совершено было чтеніе семейныхъ молитвъ; не находиться при этой церемоніи считалось въ домѣ Фауновъ нарушеніемъ семейнаго устава.

-- Люси, милая моя, зачѣмъ вы здѣсь сидите? спросила леди Фаунъ.

-- Потому-что я несчастная, отвѣчала молодая дѣвушка.

-- Кто-же васъ сдѣлалъ несчастной, Люси?

-- Не знаю. Пожалуйста, не спрашивайте меня. Мнѣ кажется, что я вела себя не совсѣмъ прилично въ гостиной.

-- Сынъ мой тотчасъ-же проститъ васъ, если вы передъ нимъ извинитесь.

-- Какъ? Чтобъ я передъ нимъ извинялась? Этого никогда не будетъ! Я могу просить прощенія у васъ, леди Фаунъ, а ужь никакъ не у него. Я вполнѣ сознаю, что мнѣ не слѣдовало-бы вступать въ разсужденія о рѣчахъ, о политикѣ и вообще объ этомъ индѣйскомъ принцѣ у васъ въ домѣ.

-- Люси! вы меня удивляете!

-- Но вѣдь это правда. Не смотрите на меня такъ сердито, дорогая леди Фаунъ! Я знаю, что вы ко мнѣ особенно добры. Знаю, что вы позволяете мнѣ здѣсь дѣлать и говорить то, о чемъ гувернантки въ другихъ домахъ не смѣютъ и думать. Но я все-таки помню, что я гувернантка, и чувствую, что я забылась передъ вами!

Люси залилась слезами.

Леди Фаунъ, у которой въ груди было горячее сердце, а не черствый камень, тотчасъ-же разнѣжилась.

-- Душа моя, замѣтила она,-- вѣдь вы мнѣ ближе, чѣмъ иная дочь матери.

-- Дорогая вы моя! съ жаромъ воскликнула Люси.

-- Но мнѣ все-таки больно видѣть, что вы такъ заняты м-ромъ Грейстокомъ, продолжала леди.-- Право я вамъ совѣтую выкинуть его изъ головы. У м-ра Грейстока впереди карьера, ему нельзя жениться на васъ, даже если-бы при другихъ обстоятельствахъ, онъ этого и желалъ. Вы знаете, что я съ вами всегда откровенна, и что я искренно цѣню вашу честную, открытую натуру и здравый смыслъ. Вы для меня и для моихъ дочерей такой-же другъ, какъ если-бы вы были -- ну, чѣмъ хотите. Люси Моррисъ всегда была, есть и будетъ нашей милой, дорогой, маленькой Люси. Но м-ръ Грейстокъ, членъ парламента, ему невозможно жениться на гувернанткѣ.

-- Ахъ, но вѣдь я его такъ сильно люблю! воскликнула Люси, вскакивая со стула.-- Такъ сильно, что каждое слово его считаю для себя закономъ. Этого уже не измѣнить, леди Фаунъ! Я люблю его и не отрекусь отъ него никогда!

Леди Фаунъ постояла молча нѣсколько минутъ на мѣстѣ и потомъ замѣтила, что лучше всего имъ обѣимъ лечь теперь спать. Какъ она ни разсуждала мысленно, что-бы ей такое сказать или сдѣлать въ настоящемъ случаѣ -- лучшаго она ничего не придумала.