Броквен. Город призраков

Глава 17. Вслед за зелёными аметистами

Мартисса первой спустилась на землю, с поднятым зонтиком разглядывая сутулые спины призраков, у которых уже виднелись кости даже через праздничные одежды. Они дрожали, прислонившись носами к земле, руки испачкались в зеленой слизи. С них ручьями стекал пот, слышалось хриплое дыхание. Они ждали, верно дожидались слов представительницы Отцовской кары, не смея даже головы поднять без её ведома.

Костры горели не так ярко, чучела косо покачивались, к ним прилипали отравленные листья. Хлопушки не стреляли в небо, торговцы вышли из лавок и также встали на колени, рассматривая фигуры в плащах и жутких масках.

А Мартисса, воплощение самой чистой любви и верности, величественно возвышалась над полностью осквернёнными призраками, в чьей пёсьей верности Отцу скрывалась такая же трусость. Легкое лавандовое свечение от зонтика словно прожигало в Джайванцах дыру, проявляло всю их порочную любовь на свет месяца. А ветер точно приносил слова поэм Принцессы верности, только искаженные и оборванные.

Сама Мартисса волновалась ни меньше Джайванцев. Это было слышно по быстро бьющемуся больному сердцу и хрипловатому дыханию. Марти трепетала от затаившихся призраков, о которых ходили самые разные плохие слухи, которые проводили такие жуткие расследования и которые так были одержимы Отцом. И вот сейчас те, кто загонял в угол и так боявшуюся всего Мартиссу де Лоинз, встали перед ней на колени. Я её понимала. Это такое странное и одновременно будоражащее кровь чувство. Вчера ты была загнанным слепым котёнком, отчаявшимся и раненным прямо в сердце, а сейчас, познавшая вкус мертвой тоскливой жизни и перетерпевшая столько приятных взлетов и падений, стоишь пред своими ненавистными врагами. Отец и призрачный Броквен поменяли Мартиссу, превратив вечно плачущую куклу в сильную молодую женщину, безупречно владеющую словом.

— Поднимитесь же с колен, призраки Джайвана, — с толикой строгости промолвила Мартисса, выпрямляясь. — И принимайте Отцовский приговор, распределившись по группам.

Задрожав сильнее, призраки мигом встали и, точно зная наши следующие действия, распределились в пять групп по тридцать человек. Они вновь зашептались друг с другом, вытирая пот и кусая ногти. Призраки выискивали средь других тех самых еретиков, ворочаясь и лязгая цепями. Они были словно безмозглые тараканы, сбегающиеся на любую крошку еды. А еретиков и не было. Точнее были, но сейчас, полностью одурманенные, они забыли о том, что когда-то поддерживали Особенных. Кёртис знал в лицо тех агентов, которые гонялись за ним после его большого восстания в День города, когда Отец впервые потерял доверие горожан из-за громкой речи Револа. Они изначально поддерживали его. Мартисса знает пару ученых, которые в секрете приходили на её концерты, а Телагея помнит, как несколько призраков Джайвана впервые искренне засмеялись, когда она пошутила про Отца. Теперь мы должны были нанести им всем царапины. Неглубокие, конечно же. Но поскольку это серебристые клинки, то должно быть немного, но больно, кара все-таки. Это… ужасные, но вынужденные меры. Поверьте, никто из нас не хотел собственными руками вредить жертвам Отца. Телагея особенно.

— Есть то, что наш Отец не поведал вам, Дети, — Мартисса отошла чуть назад, давая нам пройти к группам и чиркнуть кинжалами. — И это шесть грехов Города призраков.

Мартисса взяла к бледные руки грязный свиток и развернула. Там были написаны выдуманные Марти грехи, за которые мы могли бы поставить Метки позора, то есть царапины. Де Лоинз откашлялась, а Джайванцы вздрогнули, только увидев сияющие лезвия ЛжеПредвестников. Ладони вспотели, крепко сжимая нож, а сердце готово было выпрыгнуть. Несмотря на то, что все шло по плану, меня немного щекотал мандраж. Я никогда никому не вредила.

— Первый грех, за который получают Метку позора, является непослушание, — говорила твёрдо Мартисса, плавно водя ладонью по воздуху.

— Мы всегда слушались Отца! — выкрикнул один из агентов Отца, который стоял в группе Кёртиса. Он-то и был первым еретиком.

— Вы так действительно думаете, Питер Фонклич? — хихикнула гаденько Мартисса. — Ну что же, я напомню: прогремевшее восстание «День Револа», 1990 год. Второй Особенный Кёртис Револ прямо на Главной площади поливал Отца грязью. Что же делали вы? — я прямо почувствовала, как Марти улыбнулась под маской, тон голоса стал задорней.

— Я не помню! — крикнул призрак. — Н-но я слышал эти отвратительные речи и хотел отгрызть этому мальчишке лицо!

— А кто же кричал «Правильно, свергните его, Особенный!»?..

Питер широко раскрыл рот, забился в конвульсиях. Сотня взглядов призраков устремилась на него, послышался нечистый гул и рычание. Джайванцы возмущались, скалились на агента и выкрикивали самые гнусные проклятья. Костры вновь загорелись.

— Э-это не я, клянусь! — орал призрак, прикрывая морду, полную ужаса. Джайванцев эта фраза не убедила. Питер выдавал себя с потрохами. Я ему однозначно не завидовала. И вправду позор…

— Ах ты, отвратительный Питер! — фыркала одна девушка, тоже из группы Кертиса. — Как ты смеешь носить титул «Агента Отца», если ты… Боже, этот агент поддерживал Кёртиса Револа!

Призракам прямо крышу снесло. Слыша это имя, их распирало от злости, кожа зеленела, также как и проклятые глаза.

— А вы? — Мартисса, вставая рядом с Кёртом, вальяжно облокотилась о его плечо. Она вздохнула, часто цокая носом. Меня завораживал тот образ жестокой судьи, который играла Марти. Прирождённая актриса… — А вы-то почему лукавите, Мег Хардли?..

— Я?.. — Джайванская трусиха указала на себя пальцем. Призраки снова замерли.

Де Лоинз усмехнулась.

— Да-да, вы. День Святого Валентина, пора признаний в любви, 1992 год. Опа-а… — Мартисса выудила из кармана плаща Кертиса красное бумажное сердце, с оборванными от старости краями. Эту валентинку когда-то Керт забыл вытащить из брюк… — Это признание в любви Кёртису Револу. Кхм, зачитываю: «Сегодня День Святого Валентина, день, когда я решилась оповестить вас о своей любви, дорогой Кёртис. Мое сердце принадлежит Вам с тех пор, как увидела в Отцовский пост Вас, кидающего в Отца корзинку и ударяющего того в пах. Ах, это было так опасно, так жутко, но Вы не страшились Отца, и это меня покорило. Вы такой красивый, такой храбрый и безбашенный, что сердце выпрыгивает из груди… Я вся трепещу и дрожу, когда слышу ваш итальянский говор и вижу ваше хмурое лицо. Я… знаю, что это неправильно, грязно и отвратительно — Джайванке любить врага, но и одновременно так возбуждающе. Если у Вас будет время — заходите ко мне на чай. У меня есть пластинка „Abbey Road“[30];). Ваша тайная поклонница, Мег Хардли».

Мег взвизгнула, синея до кончиков ушей и приставляя разукрашенные руки к груди. Зелёный грим не смог скрыть её смущений и животный ужас перед остальными призраками, что раскрыли рты и смотрели на неё выпученными глазами. Болотная дымка заискрилась, запестрила, отлила самыми омерзительными ядовитыми оттенками. Поднимаясь из почвы, он закружилась вихрем над Джайванкой, просвечивая красноватые трупные пятна под плотной чёрной одеждой. Встали дыбом и длинные темно-синие волосы, заплетенные в широкие косички — они обнажили красные метки на скулах. Это были изменённые трупные пятна от яда. Следуя справкам Джайванских ученых, метки меняли свой цвет, когда призрак любил ещё кого-то кроме Отца, когда сердце билось быстрее не только о разговорах про него. Это был знак для Отца, что жертва ещё может излечиться от желанного яда. Короче, по красным пятнам Отец мог определить, кто ещё адекватный. У призрака проявлялся так называемый Синдром Лилит, который жёстко наказывался в Джайване. Мег Хардли удалось скрыть пятна на долгое время, но сейчас настал час Отцовского Суда.

Джайванские призраки противно заклокотали, показывая на заплакавшую девушку костлявыми пальцами, скрипя зубами, хрустя хлипкими суставами.

Мег дрожала вместе с Питером, рьяно стараясь прикрыть красные пятна иной любви. Группа Кёртиса окружила двух призраков, показывая лучезарной статуе Отца. Бывший агент сжимал в руках блестящее копьё с ветвистой рукоятью, крича о неправоте Предвестников. Ученая в панике осматривала Кёртиса в маске и его поднятый вверх клинок. Я видела, как рука Керта напряглась, как замерла Мартисса, отходя в сторону. Она отвернулась, но властно проговорила:

— Питер Фонклич и Мег Хардли станут первыми, кого настигнет гнев Зеленого Патрона, Сына Отцовского Закона! Да поразит Вас клинок Правосудия, гнусные предатели!

И Марти закрылась зонтиком, якобы на время замирая. Но я знала, что она не могла пересилить себя, чтобы наблюдать, как узников порочной любви Отца несправедливо ранят.

Кёртис чуть наклонился, направляя клинок меж предателей. Джайванцы захлопали, одобрительно прикрикивая и присвистывая. Юнок жалобно заблеял, пристроившись у ног дрожащей Телагеи. Я старалась смотреть только одним глазом. Волны затрепетали, тело покрылось холодным потом.

Один прыжок, и Кёртис нанёс одинокие, но позорные царапины на шеи призраков. Питер и Мег зарыдали, падая на колени, откидывая головы назад. Из шей потекла чёрно-зелёная кровь, густая и парящая.

Площадь Джайвана разорвалась в овациях Зелёному Патрону, они радостно кричали, когда стекала капелька предательской крови с его клинка. Кёртис же смирно стоял с ножом в руке, оглядывая площадь и нас. Я прямо чувствовала, как ему тяжело даётся играть роль куклы Отца, как он не хотел ранить ту девушку, которая всего-навсего наивно влюбилась в него.

Спустя пару минут аплодисментов Мартисса снова повернулась, громко стукая зонтиком по асфальту. Джайванцы тут же среагировали, возбуждённо скалясь. Самые отвратительные призраки, которых я видела. Они были сотканы из безумия.

— Второй грех Города призраков — Измена, Дети Отца, — тон Марти стал намного строже, но все ещё слышались нотки ехидности. — Тот, кто желает иного спасения, спасения от Елены Гостлен, также удостоен Метки.

Тут же встрепенулся пузатый дядька с длинной бородой и бубном в руке. Он и был жертвой Мертвого Светила, то есть моей. Кёртис оказался прав, чем больше принимали призраки яд, тем глупее они становились. Нет, ну надо же встрять якобы против Елены Гостлен самым первым и кричать об этом, нежели тихонечко забиться в угол и не высовываться в случае чего!

— О каком спасении от Елены Гостлен может идти речь? Вернуться — она вернулась, но ради спасения ли?

Я царапнула рукоять кинжала. Внутри больно закололо…

— Весь Броквен помнит, как она после смерти своей подруженьки умчала из города, как последняя трусиха, а не Гостлен, — продолжал призрачный дядька с густыми усами и широкой шляпой, напоминающую мексиканскую. Глаза наполнялись слезами. — Вы же помните её бледное запуганное лицо жалкой шавки, когда она увидела, что за уездом самой Елены Гостлен наблюдают тысячи и тысячи призраков? Отец же, ха-ха, тоже терпел неудачи, но он в состоянии спасти Броквен, а не Елена Гостлен!

Джайванцы активно закивали, яро зашептались, проговаривая мое имя насмешливо, мерзко и ненавистно. Я бесшумно проглатывала сопли и жмурилась в попытке остановить поток слез. Не это я сейчас хотела вспоминать, вообще. Те разочарованные физиономии, которые наблюдали за мной из каждого куста и закоулка, пока мы выезжали из Броквена, до сих пор снятся мне в кошмарах. Они наблюдали за мной и на похоронах, кусали губы и тихонечко лязгали цепями вместе с моими всхлипами, пряча маленькую фигурку Фил с высоким деревом. Призраки прожигали меня пустыми взглядами, когда я спрашивала про душу Филсы, а они молчали. Они не помогли мне, они делали только хуже. Филса была где-то рядом, но и одновременно так далеко из-за моего сбитого рассудка и встревоженной магии броши.

Я всегда хотела спасти Броквен. Я готовила себя морально к спасению каждый день, даже когда не гуляла с Филсой. Но её смерть выбила меня из колеи, я не знала, что делать, куда бежать и у кого просить помощи. В Броквене не осталось никого, кто мог бы дать мне хоть глоток свежего воздуха и крупицу энергии.

— Вы очень самоуверенны в своих высказываниях, Джек Вострюк и Макс Тесси, — металлически отрезала Мартисса, подходя ко мне и незаметно поглаживая по спине. Я должна держаться. Елена, соберись, черт подери! — Но кого же Мертвое Светило видела, когда Елена Гостлен провожала умирать свою бабушку? Кто подарил ей мороженное после церемонии захоронения Филсы Хьюстон? Не вы ли, Джайванские ученые, подрабатывающие мороженщиками?

С когда-то добрых мороженщиков, которые и вправду поддерживали меня, даря вкусное мороженное, полился зелёный пот. Взгляды призраков снова обратились на Джека Вострюка и Макса Тесси. Он же принялся мяться с ноги на ногу, прикусывая губы. Яд на цепи Джека забулькал, на жировых складках появились светло-зеленые трещинки. Призраки вновь напыжились, смотря на бородатого мужика исподлобья с нарастающей яростью. Если бы вся заваруха была в живом Броквене, то их бы сию же секунду казнили: В Джайване поддерживать Елену Гостлен все равно что любить Адольфа Гитлера. Для столицы призрачной науки Отец был Богом, а я — Дьяволом… Ну, вы наверняка и без меня догадались.

— Такое поведение просто непозволительно, — фигуру Мартиссы подсветили горящие ядерным пламенем костры, язычки очерчивали округлые изгибы и поднимались в почерневшее небо с зелёными прожилками и совсем скрюченным месяцем. Оно походило на кровь Джайванцев.

Марти покрутила зонтик в голубых руках, затем резко направила на сконфуженных призраков моей группы. Мороженщики, кусая губы, пробежались по воспевающим Отца поэмам. Они были безумно красиво написаны, но со временем повторяющееся имя начинало мозолить глаза. Ведя работу над поэмами, Мартисса вложила в них всю свою ненависть и добилась нужного эффекта. Она назвала свои творения на зонтике «Отвратительной красотой».

— Это стихи, к которым ваши омерзительные руки никогда не смогут прикоснуться, а глаза не осмелятся прочитать вслух, ведь вы уважали малышку Гостлен и её мертвую бабку, — прошипела де Лоинз, а Джайванцы подтолкнули обоих еретиков прямо к острию моего вытянутого клинка. В его отражении показались плакаты с улыбнувшимся нарисованным Отцом. — Так прочувствуйте же боль от серебряного клинка Мертвого Светила, жрицы Отцовской!

Я сто раз поблагодарила Бога за то, что мое лицо скрывала страшная маска. Под поистине демоническое улюлюканье сумасшедших Джайванцев и шелест отравленных вечнозеленых ив я сжала до скрежета зубы, до боли в глазах зажмурилась, вдыхая дурманящий смрад спирта и кислоты. Напрягшись, я подняла клинок и на ощупь полоснула призраков.

Два мужских коротких вскрика слились с восторженными стонами Джайванцев. Они резво затанцевали между собой, закружились вместе с вырастающими гнилыми сорняками в бешеных победных танцах. Оркестр заиграл на гитарах леденящие душу мотивы, задорные и жуткие, напоминающие польку, под которую танцуют на могилах. Звенящую и режущую прямо по барабанным перепонкам.

Они снова запели имя Отца, то растягивая словно потоку, то коротко восклицая, то надрывно вскрикивая. Пришедшие с других уголков Джайвана учёные мигом встали на колени перед нами и статуей, напевая жуткие отрывистые куплеты, похожие на сектантские молитвы.

Хотя почему похожи? Это и были сектантские молитвы и напевы, в которые вложили все сумасшествие и одержимость. Даже строки пропитались ядом Отца. Радостные и озверевшие от возбуждения и восторга призраки показали нам отличный пример мертвяка, который близок к превращению в жуткого мертвепризрака, буквально в двух шагах от преображения. Это были те призраки, которые потеряли себя.

Когда двух предателей увели в глубины ивовых лесов трясущиеся в экстазе агенты, Джайванцы вновь замерли, провожая голодными взглядами бедных призраков. Слышалось, как стекали огромные густые капли светло-зеленой слизи, прожигали мертвую землю. От цепей исходил серый дым, отдающий зловониями по мере их возбуждения. На месяце будто нарисовался злобный оскал.

— Какой же следующий грех вам поведал Отец, госпожа Предвестница? — вопросил один из мертвяков группы Эйдана, чей флаг успел покрыться странной чёрной копотью.

Поддержали и другие сумасшедшие. Они харкали противные ядовитые ошмётки прямо на кандалы друг друга. Когда капли попадали на сорняки и корни, они зацветали.

— Покарайте же тех, кто не повиновался Отцу!

— У Отца не должно остаться горожанина, который бы так гнусно врал ему о своей преданности!

Мартисса кашлянула, важно поднося свиток и поднимая голову.

— Ядерное Пламя пронзит серебристым клинком тех, кто несёт за собой грех любопытства. Резиденция Отца скрыта за густыми непроходимыми цветущими лесами. Это огромное здание хранит в себе все главные секреты, ответы на городские загадки и важные артефакты, принадлежащие Отцу: это и Броквеновская конституция, и ключ от всех дверей театров и опер, и народные медицинские препараты… А ещё в Резиденции Отец хранит самое главное — историю нашего дорогого города и все, что хранит информацию о ней. Но кое-какая команда Джайванских смельчаков поленилась исследовать аномалии города во имя спасения Отца, и решила узнать все и сразу, — Марти направила кончик зонтика вглубь группы и хохотнула: — Отчего же вы дрожите, Твайла Куберт, Кристиан ля Дендро, Ким Феррари и Элизабет Лардж?.. Неужто поняли, что про вас идёт речь?

Джайванцы из группы Эйдана быстренько расступились, презренно вытягивая шеи, в венах которых пульсировал яд. Эйд же громко усмехнулся, артистично махая клинком в сторону провинившихся призраков в темно-зелёных широких одеждах. Они обнимали друг друга, стуча зубами от страха и бегая глазами туда-сюда. Сколько бы они не старались скрыть волнение, призраки Джайвана уже все заметили. Они внимательно вглядывались в каждую дрожащую частичку.

Эйдан шагнул вперёд. Шепча и бормоча непонятные стихи, мертвяки принялись легонько кланяться.

— Эта маленькая команда предателей предпринимала многочисленные попытки ограбить Резиденцию, украсть исторические свитки и получить городское признание от народа и самого Отца. Но наш Господин, Создатель и Пророк никогда не спит, он целыми ночами трудится для Броквена. А потому он неоднократно замечал разных разбойников, среди которых и были наши молодые химики, — де Лоинз драматично вздохнула полной грудью, берясь за сердце. — Отец так устает, так устает, а горящие гнилым любопытством горожане прерывают его покой! Отец не терпит лишнего интереса к нему и его истории, а потому строго наказал Ядерному Пламени одарить хулиганов Меткой позора!

Команда уже пятилась назад, страшась жуткого призрачного лика Эйдана. На их лицах двигалась чёрная тень в плотном плаще и сверкающим ножом. Джайванцы, одобрительно клокоча, так же пнули несчастных прямо под кинжал ЛжеПредвестника.

Эйд успел среагировать, при этом успевая театрально зло смеяться, и в движении поцарапал всех четырёх призраков.

Тайлер отскочил, а мертвяки упали лицом на плесневелый отравленный асфальт. Они закричали, разбили носа в кровь, вздрогнули от удушающих корней.

А Джайванцы снова захлопали, яростно кидаясь палками в пострадавших и ругая за проступки.

— За Отца-а-а! — заорал мамонтом Тайлер, ставя одну ногу на бьющуюся в агонии спину и поднимая нож вверх.

Послышались поддерживающие свисты, громкое топанье и лязгание, а также эта чудесная, с точки зрения призраков Джайвана, фраза.

Я вздрогнула, поражаясь игре Эйдана. На миг появилась жуткая мысль, что Тайлер слишком вжился в роль и действительно чувствовал себя приближенным Отца. Но светло-светло серые волны, в которых виднелись отблески любимой бирюзы, кружили над Эйдом и утирали пот с висков под маской.

Вся эта игра в Предвестников, раненные призраки, празднующий безумный Джайван уже потихоньку сбивали с толку. В животе неприятно кололо от столь жуткой картины в зелёных тонах, от смрада химических смесей глаза безостановочно слезились, дышать становилось все больней. Надо продержаться… ещё чуть-чуть, и нас спокойненько проведут «сдавать Отцу» четвёртого Особенного. Ради Броквена.

Мартисса слабо и элегантно похлопала Эйду, восторженно охая.

— Ах, Ядерное Пламя, это было чудесно! — прощебетала она, трепля Эйдана по макушке. От призраков послышалось сладостное возбужденное улюлюканье. Они все больше напоминали мне животных…

Когда Юнок громко и панически проблеял, Марти прыснула, гладя того по рожкам.

— Ну что же, а теперь пришло время для четвёртого греха — наивность, — металлическим тоном проговорила де Лоинз следующий грех, вставая у Телагеи. — Наивность в Городе призраков — враг народа, враг Отца, в первую очередь. Полагая, что когда-нибудь Смерть обязательно заберёт нас, что вынужденные ужасные меры Отца непозволительны, что мертвые и живые могут жить в мире и спокойствии без Отца, призраки деградируют. Кто, если не Отец подарит нам настоящую Вечную жизнь на земле? Кто, если не Отец спасёт весь род людской от горя? Кто, если не Отец подарит нам вечное счастье? Никто же без Отца не может. Собаке нужен отец, ребенку нужен отец, народу нужен отец, который породил нас и который будет решать нашу судьбу. Глупо и действительно наивно полагать, что только любовь и искренность спасёт мир. А вот Мэри Кюри и Жозеф Чарзи все ещё так считают.

Двое призраков, на вид лет шестнадцать, сгорбились. Это были те Джайванцы, которые заглянули к Теле в плантацию на чай и, наконец, смогли отбросить образ фанатов Отца и посмеяться с её шуток и послушать сказки про прекрасный мир и райские грезы.

— Самая молодая Предвестница, Звезда Безрассудия, практически дочь Отца оказала честь наказать тех, кто все ещё витает в никчемных грезах, — чеканила Мартисса, выводя с помощью Джайванцев напуганных подростков. Они не пытались вырваться, лишь жалобно всхлипывали, смазывая цветочный грим. — Ну же, Звезда.

Я кое-что заметила. Телагею била дикая дрожь. Ноги её почти не держали, рукоять клинка практически выскользнула из ручек. В плащ впитывались… слезы. Юнок, казалось, плакал. Блеяние было приглушённым, похожим на всхлипы. Присев, он уткнулся в колено Телы и изредка терся о него.

Марати медленно подняла нож над призраками, что встали на колени. Они сами тихонько плакали, сжимая пальцами длинные ветви. Глаза были опущены, как и головы. Мечтатели верно ожидали получения Метки позора.

Нож в поднятых руках быстро задрожал. Ноги Телагеи подкосились, послышались громкие всхлипы.

Джайванцы ошарашено охнули, когда Тела со всей силы бросила кинжал в сторону и пронзительно, срывая тонкий голос, захлёбываясь слезами, закричала:

— Я не хочу!!! Я не хочу видеть кровь и страдания!!! Я так устала-а-а!!!

Рыдая, она обняла двух призраков, которых должна была ранить. Гладя по головам, Тела неустанно повторяла:

— Не надо, не надо верить Отцу!!! Он отбирает у вас чувства!!! Плачьте, смейтесь, злитесь, только не позволяйте ему управлять вами, по-жа-луй-ста!!!

Мартисса прерывисто выдохнула, отдергивая Марати от удивленных призраков.

— Телагея, ты что тво… — и де Лоинз тут же прикрыла рот руками.

От резкого испуга, что будто током пронзил все тело и заставил сердце замереть, я даже забыла поднять глаза.

Когда через ломоту в суставах мне удалось поднять очи, я подумала, что в этот миг и благополучно помру.

Сотни пустых взглядов направились на нас. Не двигаясь, Джайванцы выпучили глаза и раскрыли свои… пасти. Да, это уже были пасти. Из чёрных дыр потекла зелёная жижа, пробуждая лианы. Они поползли к нам, пока в небе скапливались зеленые глаз-фонари. Тумана не было, но я могла видеть, как конечности призраков сами удлинялись, как кожа покрывалась витиеватыми жилами, сочащимися ядом. На спинах выросли странные болотные пузыри, кости выворачивали наружу. Вся Площадь громогласно заверещала разными высокими голосами:

— Телагея?

— Телагея?

— Телагея?

— Первая Особенная?!

Когда впереди нас с Эйданом встал Кёртис, налетел густой зелёный туман, жалящий глотку и ноздри при вздыхании.

Он раскрыл нас полностью. Магия Призрачной броши вновь стала ярко-бирюзовой, с зонтика Мартиссы слетели поэмы, показался жезл Эйнари и фамильный дробовик. И самое главное — с нас слетели маски и капюшоны.

Мы попались.

Нас спалили!

— Это никакие не Предвестники Отца! — заорали Джайванцы. — Это Особенные призраки и Елена Гостлен!

Вспыхнули костры. Деревья часто зашелестели листьями, закружились чучела, задрожала земля. Все запульсировало зелёной магией, встал изумрудный туман, оплетая каждый дом, каждый участок. Оживились все растения, закручиваясь в непонятные узлы. Хлопали пастями мухоловки, плевались ядом ядовитые плющи, обрастали чёрными шипами гортензии, ромашки, нарциссы и многие другие, вырастая до размеров двухэтажного дома.

А Джайванцы… принялись окружать нас, становясь на четвереньки и разрывая на себе одежду. Они, захлебываясь ядом, гоготали и шипели:

— Самозванцы!

— Треклятые самозванцы!

— Мерзкие Особенные!

Скидывая с себя накидку и щёлкая ружьем, Кёртис твёрдо провозгласил:

— Siamo nel culo[31], товарищи.

— На английский переведи свою галиматью! — вскрикнул Эйд, быстро открепляя жезл от рюкзака и также скидывая плащ.

Ахая, Мартисса избавилась от накидки, помогая Теле. Лицо той было синим и опухшим от слез, в глазах читалась паника и страх вперемешку с чувством глубокой вины. Мы должны были учесть тот момент, что Телагея — все ещё ребёнок. Ребёнок войны и Особенная искренности. Все-то у нас не слава Богу!

— А тут и нечего переводить, — усмехнулся громко Кёртис, разминаясь и хрустя пальцами. — Мы в дерьме, и чтобы не дать Джайванцам цапнуть нас за задницу, мы должны расчистить дорогу к Особенному. То есть перебить призраков.

Телагея шумно всхлипнула, дрожащими руками доставая мячик. Она опустила глаза, виновато и боязно, будто совершила громадное преступление. А это мы его совершили, заставляя маленького ребёнка практически убить людей. Эти речи про наивность, про значение истинной радости и всех чувств только добили маленькую Особенную, даже осколок её пульсировал и переливался темным зелёным и розовым. Она была взволнована. Ей было страшно и скорбно. Даже если Телагея выдвигает такие умные и правдивые мысли, её психика и мозг застыли на этапе одном развития. Ай дураки!

— П-простите меня! — воскликнула Тела, еле встряхивая магическое взрывчатое вещество в мячике. — Я не смогла себя контролировать, мне было так страшно! Из-за меня нас раскрыли!

Она заплакала вновь. Мартисса наклонилась к Телагее, сжимая мячик. Второй рукой Марти провела по круглой синей щечке, утирая град из слез.

— Так-так-так, не плакать! — воскликнула высоко де Лоинз, крепко обнимая Марати. Мартисса принялась проводить по её лохматой голове и ссутуленной спинке. Юнок начал лизать кончики пальцев. — Телочка, звездочка наша яркая, не вини себя, ты сделала все, что в твоих детских светлых силах! Я тут виновата, я произнесла твоё имя, и призраки взбудоражились.

— Прости, Мартисса! — хныкала неустанно Марати, пока сумасшедшие призраки стремительно окружали нас. — Я-я должна была быть сильной ради вас, Броквена и Юнка! Как Особенная, я должна, д-должна держаться изо всех сил, а я не смогла и всех подвела-а-а!

— Ты проявила свои настоящие детские эмоции, это совершенно ожидаемо и нормально! — повторяла Мартисса. — А я отворачивалась, потому что боюсь крови и страшусь насилия! Особенные или хоть какая-нибудь магическая шестёрка — мы все люди со своими страхами! Сейчас, Телочка, твоя главная цель — защитить Юнка и саму себя. Ты важна для Броквена, твоя искренность и любовь к настоящему миру без лжи и войн подарит этим призракам спасение! Ну же, Тела!

— Они такие страшные! — взвизгнула Телагея, вытягивая мячик и отодвигая одну ногу. К слову, она почти прекратила всхлипывать. — А если я не смогу?! Я такая слабая для них!

Если честно, у меня иногда мелькали такие сомнения во время Суда. Казалось, этих призраков и вправду ничто не спасёт!

Джайванцы все приближались. Пока мы тут копошились, они уже окружили нас, крадясь на четвереньках. Успели вырасти огромные зубы, конечности покрылись какими-то гнилыми волдырями, на теле появились шипы, как у роз. Земля окрасилась в ядовито-зелёный, ноги увязали в слизи. Дышала я только ртом, ведь запах стоял просто невозможный. Ядреный и резкий, он жёг слизистую. Горели ярким пламенем костры, флаги и плакаты развевались на бешеном ветру. Мои волны потемнели перед силой Отца.

— Мы все сможем вместе! — твердила Мартисса, уверенно кивая Теле. — Главное сейчас — не дай озверевшим призракам обидеть Юнка и тебя! Свети ярко!

— Да, Тела, ослепи их своим светом, — хохотнул истерично Эйдан, наводя жезл на Джайванцев и надавливая на жезл. Из медной рукояти полились синие искры и молнии, что заряжали камень Эйнари. Эйд весь вспотел, передавая свой пыл в душе жезлу. Волны его стали полностью синими, переплетаясь с магией Призрачной броши. Огромная блестящая волна нависла тучей над призраками. — Джайванцев ослепил явно не тот свет… Черт, фу, какая же эта жижа противная!

Кёртис встал вперёд, закрывая нас и направляя заряженный золотыми пулями дробовик. Все тело напряглось, осколок на груди пестрил синим, во взгляде плясали огненные черти. Мартисса, взяв зонтик с острым концом, подошла к Револу. От густых ресниц отлетали фиолетовые искры, серебристое остриё зонта поблескивало зелёным, также как и подаренный Ризольдом кулон.

— Береги ребят, — отрезал Кёртис, ставя посиневший палец у курка, — а я прикрою тебя.

Мартисса кивнула, облизывая потрескавшиеся губы. Она успела проглотить две пилюли валерьяны. Сердце все же не выдерживало.

— Товарищ Револ, а как же ты?! — пискнула Телагея, готовясь пулять мячик. Она рьяно утирала оставшиеся сопли и слезы, выпрямляясь и настраиваясь.

Кёртис фыркнул.

— Пф, обычная ежемесячная перестрелка. Я изучил их поведение вдоль и поперёк, а потому буду командовать. Не переживайте.

Сжав ладони в кулаки и аккуратно направив тучу на призраков, я сглотнула. Эйд встал рядом со мной, поднимая жезл в небо над палящими кострами. Телагея вместе с Юнком встала в боевую отважную стойку. Утерев последние слезинки, она полной грудью вздохнула и хмыкнула, точно обозлённая пони.

— Давайте, на счёт три, — Керт поднял руку, начиная загибать пальцы. Джайванцы переходили на бег, раскрывая пасти до асфальта. Зелёный дым поспешил за ними, норовя задушить и отравить нас кислым смрадом. — Раз…

Джайванцы бубнили знакомые фразы и проклинали нас. Пузыри и волдыри становились больше, призрачную синеву покрывал цвет гниющей кожи.

— Два…

Призраки побежали на нас, рыча, гогоча и ломая покрытие асфальта. Бирюзовая туча становилась гуще, осколки Особенных — ярче.

— Три!

Телагея завизжала, Кёртис и Мартисса прикрыли глаза, когда мы вместе с Эйданом обрушили огромную закрученную волну на озверевших призраков. Мертвяки, что окружили с краю, отлетели в плакучие ядовитые ивы. Сорняки оплели вздувшиеся волдырями тела, сжимая и разрывая на части. Отлетали конечности, пачкая асфальт чёрной сгнившей кровью и плесневелыми кусками плоти. Рапиры попадали с деревьев, протыкая глаза и пронзая грудные клетки. Низкие и высокие ревы оглушили, весь Джайван наполнился болью и ядом мертвепризраков.

Но несколько кучек призраков смогли уцепиться за волны зеленого тумана и палки с земли. Когда я и Эйдан закашлялись от такого магического всплеска, они поднялись на несуразные лапы с согнутыми икрами и коленями. Одичавшие захрустели вывернутыми позвонками и, плюясь ядовитой пеной, вновь поспешили атаковать.

— Не бегите вперёд паровоза! — вскрикнул Кёртис, стреляя в головы призраков. Кровь смешалась с жижей. — Пока не собьём достаточное количество этих тварей, далеко друг от друга не отходим!

Эйдан направил жезл на одну из куч озверевших. Свет Эйнари подсвечивал напряжённые мышцы и взбухшие вены.

— Понятно!

Я хотела подбежать к Эйду, но путь мне перекрыл озлобленный круг призраков. Они мигом окружили каждого из нас, специально отделяя друг от друга. Я еле разглядела подпрыгивающего Кёртиса, макушку Мартиссы и летающую Телагею. Мне предстояло справиться с сорока призраками. Ядовитые персики…

Заметив мою дрожь и выпученные не мигающие глаза, мертвепризраки коварно захихикали. Поднимая длинные, обросшие шипами пальцы они тянулись ко мне. Зелёная магия несла за собой ядерно-красные цветы с зубастыми пастями, которые явно намеревались прогрызть мне глотку. Сердце бешено колотилось, в груди становилось тяжело, но я смогла себя взять в руки. Никогда ещё так быстро и уверенно мне не удавалось призвать магию. Обозвав и приказав не паниковать хотя бы раз в жизни, я собрала все волны вокруг себя.

Волосы и рукава блузки встали дыбом, глаза защипало от прилива сил, от броши начало исходить яркое свечение, которое подпитывало темные волны. Под злобное хихиканье призраков я распрямила плечи и широко расставила ноги. Нахмуриваясь и разгибая пальцы до хруста костей, я заставила магию замереть внизу, прямо под ногами мертвяков. Сгустки бирюзы послушно опустились на асфальт, поглощая слабые выросшие корни. Поскольку зелёная магия парила сверху вместе с хищными плющами, моим волнам было не очень выгодно парить на одном уровне с проклятущими сорняками. Я удивилась сама с себя, только в голове промелькнула классная мысль создавать не только смерчи. Нужно дать понять этим тварям, что я не жалкая трусиха, что Гостлен тоже может быть жестокой и сильной. Я должна показать, что моя мощь равносильна Отцу. Только бы не ошибиться.

— Гостлен дрожит! — вопили гадко призраки, подходя ко мне все ближе. Их когти уже цеплялись за края сарафана, нащупывали ноги.

— Сердце Гостлен так быстро стучит! — мертвяки, что были выше всех, лезли мне в глаза своими лапами.

— Так и хочется разорвать его на части! — поддерживали ползущие озверевшие.

Со своими ехидными воплями они не замечали, как бирюзовые волны поднимались по их телам, покрываясь синей рябью. Магия, что наполнилась посветлевшими прожилками, оплетала спины высоких тварей с облысевшими головами и костлявыми телесами. А волны снизу потихоньку залетали в разинутые грязные пасти. Руки потихоньку сжимались, в голове было полное соединение с магией, но я была абсолютна спокойна. А призраки все обхаживали меня, готовясь разорвать. В зелёных очах был виден голод, но только не бдительность.

Виски напряглись. Перед глазами мелькнули белые искры. Магия была готова.

Я резко сильно сжала кулаки, подняла голову к раскрытым лапищам и металлически отчеканила:

— Разорви их пополам, впусти в телеса бирюзовый гром и примкни к разинутым пастям.

Волны окрасились в бледно-голубой и по моему приказу прорвались в глотки мертвепризраков. Вторые сгустки магии сжали плющи, скрутили высоких мертвяков. Глаза их стали ярко-синими, из ртов повалил бирюзовый дым, в грудных клетках появились белые сияющие трещины. Сорняки мгновенно завяли, засохшими стеблями обрушиваясь на спины, а волны вонзились сзади.

Призраки отбежали, ощупывая трескающиеся тела, пытаясь избавиться от моей магии. Но я крепко сжимала кулаки, приказывая магии не останавливаться. Мертвяки закашлялись, выплевывая куски гнилой плоти, а потом белый свет… разорвал их. Призраки протяжно завизжали, лужи крови появились на каменном асфальте. От тел отравленных тварей остались только выпавшие зубы да позвонки.

Я невольно улыбнулась, расслабляясь. Похвалила волны за хорошую работу. Регенерировать эти очумевшие будут ещё долго.

Но расслабляться долго нельзя. Гремели многочисленные выстрелы, слышался лязг цепей и взрывы золотого мячика, драка была в самом разгаре.

Я решила осуществить раннюю задумку и помочь Эйдану. Увидев мерцающий камень Эйнари, я подбежала к толпе мертвепризраков, что резво атаковывали Эйда.

Пока отбивалась от крайних тварей, плюющихся ядом, не без восхищения наблюдала за Тайлером. Освоившись с жезлом и став с его магией единым целым, Эйдан откидывал призраков, кружась с посветлевшими волнами: от сильного напора, который передавался магии вместе с гневом Эйда, животы тварей разрывались. Когда Эйдан ударял жезлом о землю, волны оплетали ноги одичавших и ломали их, лишая возможности двигаться: синие потоки молний, что исходили из плотно сжатых рук Тайлера, впивались в шеи призраков, разрывая артерии и поражая прочие ядовитые сосуды. Стоило мертвепризракам напасть на Эйда сверху, тот, крича и махая жезлом, создавал фонтаны бирюзовых волн, похожих на пламя: горящие голубым кончики прожигали в призраках дыры, из них вываливались опарыши, потоки магии вырывали вместе с острыми зубами листья. Эйдан крутил Эйнари над асфальтом, когда твари ползли к нему; от заряженного мощью жезла исходили закрученные сгустки магии и искры, они обвивались вокруг тел одичавших и бросали в заострённые ветки извивающихся деревьев. Тайлер словно сам горел голубым пламенем, его свет ослеплял призраков и сбивал с пути.

А когда я не заметила мертвяка, бегущего сзади, Эйдан быстро среагировал, прикладывая озверевшего к асфальты. Тайлер улыбнулся, утирая кровь с лица.

— Аккуратней, Елена! — хохотнул Эйд, ударяя последнего призрака из его толпы. Волны Эйнари осторожно крались по асфальту. — А то так засмотришься и ранишься, а Отец только этого и хочет! Теперь поверила в мои мощные лапищи?..

Я подошла к Эйду, давая щелбан. Шутит ещё! Наши волны вновь сплелись, переливаясь бирюзовыми светлыми оттенками.

— Допустим, — хихикнула я, беря разодранные в кровь руки Эйдана. У самой заболела голова от резких движений, — но аптечку тебе надо достать. Ты ранен.

Тайлер удрученно вздохнул, держа в подмышке жезл.

— Да мне не больно…

— Почувствуйте гнев Бесстрашного Юнка и Отчаянной Телагеи!

Прямо перед нами на всех порах пролетела Телагея вместе с оскалившимся и блеявшим во всю глотку Юнком. За ней гнались на четвереньках и ползли на полусогнутых шипастых ногах одичавшие призраки. Вытянутые конечности с длиннющими чёрными когтями тянулись за развевающейся юбкой сарафана, мертвяки опускали широкие пасти, засасывая слизь вперемешку с кровью, жаждая проглотить подпрыгивающие ножки Телы.

Но каждая их попытка отдавалась прожигающей болью, конечности превращались в чёрно-красный прах и сыпались, сбивая призраков. Дорожки сияющего багрового пепла были повсюду. Касаясь, мертвяки обжигали тела и так и оставались лежать на усеянной прахом земле, покрываясь ожогами. Движения Телы были нечеткими до боли в глазах, несуразными, рваными и резкими, но это было даже плюсом: красные дорожки и молнии, что исходили из её осколка, были горячими и колючими, от скорости малышки Марати они делались острыми, точно огромные двуручные мечи. Ломая деревянные лестницы и мосты, блестящий золотой мячик резво отскакивал и взрывал морды озверевшим. Серебристые и бронзовые блестки, что поднимались вихрями средь взрывчатого бардового дыма, залетали призракам в пасти и сворачивали просвечивающие легкие. Мертвяки давились, задыхались от кашля, пока Телагея продолжала кидать мячик в разные уголки, визжа и рыкая. Юнок защищал свою маленькую хозяйку, смело откусывая призракам извилистые языки и бодаясь заострёнными рожками, что успели испачкаться в жиже.

Теле удалось побороть свой страх, душевную боль и залечить выступившие раны на детском сердце сквозь пелену горьких слез. Ей удалось собрать все силы Особенной в маленький сверкающий мячик и выплеснуть тот гнев и эмоции, накопившиеся в душе, то, что она держала в себе довольно долгое время. Да, Телагея неистово дрожала, но уже держалась твёрдо и уверенно. Она делала все, чтобы побыстрее добраться до финальной точки и узнать настоящую правду о Броквене. Тела сделает все для того, чтобы Солнце вновь зашло над Броквеном, и все были счастливы. Даже если ей придётся пролить несколько кувшинов собственных слез.

Ты сможешь, Телагея.

— Liberazione[32], неудачники!

Пока прикрывали Телагею от карликовых мертвяков, отбиваясь магией Призрачной броши и жезла Эйнари, в дыму пролетела надутая, покрытая множеством трупных ядовитых пятен и истекающая странным соком прострелянная туша одичалого призрака. Блеснули круглые золотые пули в окровавленном пузе мертвяка, четыре маленьких кружочка смогли откинуть жирного громадного мертвепризрака в стену одной из престижных лабораторий. Испугавшись и упав, мы с Эйданом могли слышать только отдаляющиеся вскрики отважной Телы, что, жмурясь, взрывала мертвяков и обращала уродливых чудовищ в прах. Но зато перед нами предстал азартно улыбающийся во все зубы Кёртис Револ, выходящий из зелено-бордового тумана.

Острый нос оказался разбит, по искусанным плоским губам стекали струйки густой синей крови. Брови враждебно нахмурились, в глазах, похожих на две круглые луны, танцевали язычки пламени. Кёртис, истекая холодным потом, расстегнул рубашку так, что стал виден торс в тонких шрамах и отливающий голубым свечением осколок Особенного. На дробовике блестела золотая гравировка с фамилией рода Керта. Напряжённые пальцы держались на курке, Револ, гордо выпрямляясь, смело направлял ружьё в сторону рычащих в агонии мертвяков. Зелёная дымка даже не пыталась атаковать Кёртиса, ходящего по Площади широкой уверенной походкой. Волны дрожали около призраков, крались исключительно по земле. Они боялись Кёртиса Револа. Что уж говорить, озверевшие не решались нападать на Револа по одному, они собирались кучками, окружая с разных сторон и наговаривали на него:

— Отец обяз-з-зательно узнает об этом!

Мертвяки брали в худые пальцы заострённые копья и ветки, а также выкинутые ивами рапиры. Осторожно подходя, они, клацая зубами, вытягивали холодные оружия.

— Отец отомстит за нас!

Некоторые призраки подожгли факелы зелёным пламенем, размахивая и часто мотая головой, облизывая яд с подбородков.

— Отец с-с-совершит над тобой пытку ху-хуже казни!

Кёртис, вставая в центре и стреляя окуней, грозящихся напасть с неба, хохотнул от коротких вскриков Джайванцев. Прострелянные прямо в голову, призрачные тела рыб повалились на призраков, рассыпая пули и ударяя чудовищ цепями. Револа пробрало на громкий смех, заливистый, с маленькой хрипотцой и нотками едкого сарказма.

— Почему же Отец до сих пор не явился?! — закричал насмешливо Кёртис, направляя дробовик на кучки уродцев. Дуло ружья опасно блеснуло. Призраки сперва трусливо икнули. — Почему он не спасёт вас в эту же секунду?! Где же его проявление глубокой любви и заботы, а, призраки Джайвана?! Может потому что он вовсе не любит вас, а всего лишь управляет?! Может потому что ваш Отец — старый ирод и редкостный ублюдок?!

Вдруг пузыри на телах призраков вновь надулись зелёным густым ядом. Зубы стали ещё длиннее, раны от пуль затянулись. Мертвяки принялись испускать громкие басистые рыки, злясь так, что глаза прямо таки выпадали из орбит. Сжав оружия в костлявых пальцах, они резко побежали на Кёртиса, яростно выкрикивая:

— НЕ СМЕ-Е-Е-ЕЙ!!!

Револ встрепенулся, прицеливаясь, нажал на курок.

Но выстрела не последовало. Керт часто принялся нажимать на курок, пытаясь выстрелить в бегущих мертвяков. Раздавался лишь жалкий пустой щелчок. У него не получалось.

Кёртис и я одновременно догадались, что пули закончились. Мое сердце, кажется, благополучно остановилось, бирюзовые волны замерли.

— Беда, какая же беда… — Эйдан рвано выдохнул, уворачиваясь от чудовища.

Призраки становились ближе, заблестели острия рапир в отравленном воздухе. Они направили ветки прямо в грудную клетку, где находился осколок. Всего пара метров, и Кёртиса пронзят покрытые хлороформом рапиры.

— Cazzo![33] — выругался Кёрт на итальянском, крепко сжимая дробовик. Он поднял ружьё вверх, готовясь к атаке призраков. — Придётся драться голыми руками!

Прыгнув, чудовища замерли с оружиями в воздухе, нападая на Револа.

Но Кёртис сделал невероятное. Подпрыгнув вместе с врагами, он закружился в воздухе и со всей силы вдарил блестящим дулом дробовика по искаженным мордам призраков. Синие магические дорожки, исходящие из осколка, усилили скорость и напор, оттого при ударе кожа мертвяков заледенела, потрескалась и обвалилась. Кусочки ледяной плоти повалились на землю, заморозили вытянутые плющи и сорняки. Кёртис смело разбил ледяные растения кулаками, огромные раскрытые пасти мухоловок раздробили позеленевшие черепа чудовищ. Несколько десятков повалилось на землю, во льду смешалась густая едкая субстанция из голов призраков.

Но на Кёртиса мигом набежали другие озлобленные Джайванцы, хаотично размахивая гибкими конечностями. Револ только шумно усмехнулся, утёр с губ свежую кровь и взял валявшуюся табличку. На крепкой деревянной доске подтёк рисунок Отцовской морды, лозунг смазался. У Джайванцев потекла ядовитая пена изо рта, а Револ широко расставил по обе стороны дробовик и табличку. Оружие покрылось инеем от синих волн.

— Все-таки в товаре Отца есть толк! — крикнул Кёртис и побежал навстречу уродам. — И это его острые углы!

Призраки растопырили когти, обнажили грязные желтые зубы и отскочили от земли, а Керт резко опустился на колени и проехался по земле. Он ловко вспорол животы десятку напыщенных монстров острыми концами доски. Магия осколка подхватила костлявые туши и кинула прямо в статую Отца. На улыбающемся лице повисли трупы Джайванцев, субстанция запачкала каменные глаза.

А Кёртис не остановился. Чуть наклонившись и расставив ноги на ширине плеч, вновь захохотав, Керт бросился драться с оставшимися мертвяками.

Все призраки обратили внимание на Револа, кучами они собирались вокруг него, уже резво нападая и плюясь странными отростками. Их было много, чёрные пасти норовили отгрызть Керту морду, а руки часто сгибались, призраки желали схватить Револа и расцарапать все тело. Но Кёртис не был легкой несмышлёной добычей, вообще. Набравшийся в хищном Городе призраков опыта, набегавшийся от Отца и его приспешников, Керт дрался просто неотразимо: его сила была сверхъестественной и сокрушительной. От одного удара дулом призраки отлетали к дальним зданиями, сопровождаемые синим дымом, движения рельефных, наполненных силой рук вбивали Джайванцев в самую землю, разрушая твёрдое покрытие асфальта. Его ловкость походила на звериную: призрак был за спиной и, казалось, все пропало, но Кёртис, точно жалящая синяя искра, мелькал перед врагом и наносил короткие удары, выбивая чудищу зубы. Он был быстр словно дерзкий сапсан, бесстрашен, точно акула и опасен, как смерч. Его громкие вскрики походили на гром, магия осколка похожа на огромные волны цунами, синяя кровь поблескивала, а улыбка была грозной и одновременно азартной.

А вот Мартисса, сражавшаяся бок о бок с искрометным Кертом, была полной противоположностью: она не бросалась на призраков стремглав, а выжидала того самого момента, когда когтистые лапища будут у лица. И тогда Марти, изящно поднимая зонтик и вытягиваясь на цыпочках, одним взмахом перерезала выступающие артерии монстров. Она уклонялась от атак юрко, почти незаметно, точно хитрая лиса. Мартисса медленно подпрыгивала, словно хрупкая балерина и, осторожно выгибая спину и напрягая руки, пронзала головы призраков серебряным остриём кружевного зонтика. Её руки подрагивали, казались волнистыми и расплывчатыми, и из-за этого отупевшим злым мутантам становилось сложнее предугадать атаки Принцессы верности. Танцы в воздухе завораживали, смотря на крутящийся зонтик и столь плавными движениями, невольно оказывался под гипнозом. Фиалковая магия осколка грела, развеивала сладкий и душистый аромат сирени, что потихоньку сдавливал грудь. Магические дорожки оплетали замершие тела Джайванцев, пели приглушенно колыбельные и поднимали к Мартиссе. Та выполняла финальный пируэт и без особого сожаления таранила чудовищ. В Марти смешалась сладостная нежность, сильная притягательность и холодная жестокость. Её любовь к Джайванцам была обманчивой и заманивающей, Мартисса смогла найти подход даже к таким монстрам, сыграть ту любовь, которой Отец любил Броквен. Даже если внутри все у нежной Марти разрывалось.

— Елена, — окликнул меня Эйд, ещё теребя за плечо. Кажется, Мартиссе удалось загипнотизировать и меня тоже. — Елена, зеленые камни вон там всегда были?

Я резко мотнула головой, кашляя и поправляя брошь. К слову, мы перебили почти всех Джайванцев. Даже костры потухли, глаз-фонари полностью исчезли с площади, также как и лавочный товар. Были только трупы призраков, лужи крови, сгнившие сорняки и ползущий к озеру яд.

— Какие такие камни? — я повернулась к Эйдану, вопросительно выгибая бровь.

Тайлер молча указал на дорожку из… зелёных аметистов. Да, это точно были те самые камни, из которых сделан кулон Возрождения, то редкое ископаемое наравне с алмазной бирюзовой рудой. Ярко-зеленые, отливающие светлыми искорками и небольшими магическими сгустками, аметисты вели в частный сектор, самую окраину Джайвана. Их было так много, заострённые частички так и манили своим свечением. А вдалеке мелькнула чья-то тень, что призывала нас худощавой рукой. Я заметила кусочек осколка Особенного.

— Не надо было никакую кару устраивать, — нервно хмыкнула я, вставая и отряхиваясь. — Четвёртый Особенный сам к нам пришёл. Касатик.

Эйдан быстро поднялся и тут же замахал фигуре жезлом Эйнари.

— Господин Особенный! — закричал Тайлер, срывая голос. — Господин Особенный, подождите нас!

Добив последних призраков, Мартисса и Кёртис резко обернулись, а прикатившаяся на коленях Тела ойкнула.

— Кто там?! — тараторя, вопросила Телагея, вглядываясь в пленительные аметисты.

Фигура вздрогнула и, положа аметист на начало дороги к сектору, скрылась за высокой травой.

Черт, мы его напугали.

Кёртис озадаченно присвистнул, пока Мартисса отдышалась.

— Это вот этот чубрик камни выложил? — поинтересовался у нас Револ. В белесых очах отразился зелёный блеск.

— Видимо, — я выпучила глаза, смотря на дорогу. — Кажется, он хочет отвести нас к себе.

— Елена права, — кивнул Эйдан, прикрепляя жезл к рюкзаку. Джайван окутала мертвая тишина, слышно было только наше дыхание. Но я видела, как кишки призраков на ивах потихоньку врастали. — Оповестить Джайван о том, что ты Особенный и живешь неподалёку от статуи местного Иисуса — значит, погибнуть во второй раз.

— Ах, такой смышлёный! — Мартисса подставила ладони к щекам. — Вот это хитрость!

Тела убрала мячик в широкий карман сарафана. Судя по былой энергичности и резвым прыжкам по воздуху Телагея хоть немного, но забыла про недавний Суд. Тело чуть-чуть подрагивало, глазки слезились, дыхание было частым, но уголки губ приподнялись. Видно, что она устала, но держалась бодрячком. Юнок переминался с копыта на копыто, тихонько блея.

— Очень красивые камни, — прыснула Марати, — и как не жалко такой красоты?!

Кертис рвано вздохнул, принюхиваясь к рубашке в чёрных пятнах. Он в тот же миг расстегнул её до конца и снял, оголяя бледно-голубой торс. Оказывается, неаккуратные шрамы были и на бёдрах. Керт скрутил рубашку и принялся выжимать всю Джайванскую субстанцию, что дурно пахла химикатам и мхом.

— Ощущение, что столь прекрасные камни сделаны из зеленой магии природы, — хихикнула смущенно Марти, прикрывая одну половину лица ладошкой. — Словно скрытый подарок Господа!

— Камни красивые, я таких никогда не видел, — фыркнул Керт, пока капли жижи капали на землю и обращались в гниль. — Ставлю сотку на то, что от нас убежал Особенный щедрости.

— Или хитрости, — ухмыльнулась я, подходя к началу дорожки и беря в руки один камушек. Он чуть жёг и колол кожу. — Так умело скрывать от Джайвана свою Особенность, что смочь выжить среди этих сумасшедших — ещё надо иметь хорошую логику и гениальную проворность. Джайванцы ведь вглядываются в каждую деталь! Думаю, с ним не будет больших проблем. Если он еще и хотя бы немного знает об Отце и его… природе, так скажем — вообще идеально.

— А если и будут, то Револовское ружьё уже не поможет, — Кёртис уже застёгивал пуговицы на рубашке, пока ружьё на ремешке болталось на запястье, — я обезоружен.

— А как же твои супер-дупер серебристые кругленькие пули?! — Тела подлетела к Керту и через улыбку скривилась от химического смрада.

Револ похлопал по карману брюк, чуть поднимая коробку с серебряными пулями.

— Они на всякий случай, малышка, — Керт покачал головой, затем взглядом указал на статую Отца. — На всякий случай для вот этого stronzo…[34]

Эйдан вытряхнул все листики и прутики из головы и озадаченно повёл носом, подходя ко мне и попутно рассматривая камни в моих бледных руках. От него тоже разило мхом. Хотя чего я жалуюсь, сама, наверное, не попкой младенца пахну!

— Керт, твой итальянский, конечно, шикарен, хоть я так и не понимаю сути этих тридцати трёх времён, — Эйд почесал затылок, выудив оттуда ещё и призрачного муравья, — но не мог бы ты разговаривать на английском?! А вдруг ты бы во время драки сказал что-то важное, а я бы не понял и получил по ушам!

Кёртис сипло засмеялся, подходя к нам обоим. За ним полетела и Тела с Юнком, и Мартисса аккуратно зашагала. Она одновременно что-то доставала из бледно-сиреневой барсетки с маленьким логотипом Ситжи. Она крепилась сзади, и её почти не было видно за пышными складками платья, а потому я с вами тогда на лодке и гадала, откуда к Марти бумага и перо.

— Когда я перевозбужден из-за всяких драк, побегов и тому подобных, то как-то из-за макаронной ДНК начинаю базарить на итальянском. Лучше не знать, что я кричал во время драки… особенно Геле!

Телагея тут же нахмурилась, сердито скрещивая руки на груди.

— Да что ж это такое, я тоже хочу все знать! — забубнила она. — Повторяю, я уже в-з-р-о-с-л-а-я!

— Марина тоже взрослая, а ей я все равно не сказал, — прыснул шумно Керт. — Вот такая она — участь взрослых, Адыгея!

Пока ребята болтали, я потихоньку пошла по аметистам, внимательно разглядывая каждый камушек и зеленые туманные нити, соединяющиеся друг с другом. Они же медленно зашагали за мной.

Мартиссе все же удалось достать из барсетки маленький флакончик с розовой жидкостью. Очевидно, это были духи. Знаете, я даже обрадовалась.

— За нами, дорогие люди, не должно тянуться никакого следа, иначе Джайванцы найдут убежище Особенного! — Марти резко притянула Кёртиса за воротник, подставляя открытый флакончик к пульсирующему и покрывшемуся мурашками кадыку. Телагея с нескрываемым любопытством подлетела к де Лоинз. — А от нас идёт такой ужаснейший смрад, mamma Mia! На след выйдут за считанные минуты!

И тут я на секунду остановилась. Эйдан понюхал жилетку и чуть не выпустил наружу содержимое желудка.

— Просроченные чипсы… — простонал он, — запах такой, будто я три недели подряд делал лабораторные по химии… фу, даже вспоминать не хочу те недели с прищепкой на носу!

А Мартисса-то вещь говорила. У этих призраков нюх как у собак!

Кёртис напыжился, осторожно беря Марти за запястья. Хотел отодвинуть флакон, но Мартиссу ни что не остановит, мы уже проверяли. Он уже проверял.

— Ты хочешь, чтобы я пах какашками единорога? — принюхавшись, Керт, видимо, уже ощутил себя принцессой.

Де Лоинз цокнула, а Телагея звонко расхохоталась. Юнок весело зашевелил ушками. Мы с Эйдом не удержались и тоже пустили утробные смешки. Да-а, какашки единорога не сравнятся с той дрянью, которой мы пахли.

— Господь помилуй, это не какашки единорога, а сочетание мускуса и ванили, Кёртис! — строго промолвила Марти, напоследок щипая Керта за нос. Тот ойкнул и отошёл, подпуская Телу, что уже вытянула шейку. Она во всю желала пахнуть какашками едино… ладно-ладно, молчу.

Мартисса по очереди опрыскала нас ароматными сладкими духами, растратив всю жидкость во флаконе. Пока замороженные корни отмирали, зелёная жижа отступала, ветви ив успокаивались, а призраки медленно регенерировали, мы поспешили к четвёртому Особенному по волшебной дороге из зелёных аметистов.

Частный сектор и все, что к нему прилегало, поросло высокой острой травой. По рыхлой влажной земле текли узкие маленькие ручейки, некогда темно-синяя вода смешалась с ядом, булькающим и дымящимся. Все ручьи текли только по направлению к озеру Бэдданилейкер через какой-то старый заброшенный луг, через широкие склоны Силенту с сияющими голубыми цветами, через главную, самую большую из трёх площадей Броквена — площадь Сияния. По крайней мере я так думаю, пути призрачного Броквена могут быть слегка искажены, могут показаться те улицы, здания и площади, которых уже давно нет в живой версии. Которые мертвы вместе с жителями.

Дорога была нелегкой, дорожка из зелёных аметистов действительно была кстати. Сначала мы проходили длинные нескончаемые луга из колючей травы, тропинка была настолько узкой, что нам приходилось гуськом, друг за дружкой шагать по мокрой земле. В траве виднелись ещё какие-то цветы, похожие на Джайванские плющи. Бледно-розовые, с маленькой пастью и изодранным стеблем они опасливо то поднимались, то опускались. Ползали призрачные ужи, слизывая дорожки яда и рыская в поисках добычи. Где-то притаились глаз-фонари, шурша травой. Площадь все отдалялась, также как и утробные стоны призраков. Становилась дальше и статуя Отца, но все же создавалось липкое противное ощущение, что он извращенно смотрит нам в спины и лукаво улыбается своими треклятыми плоскими губами. А мы только тихо охали и ругались на узкие дрожки, сосредотачиваясь на зеленом блеске камней. Бирюзовые волны, помогая, подсвечивали их, оседая на земле.

Затем нам удалось выйти на широкую дорогу, она тоже оказалась усыпана аметистами. След пролегал через опустевшие коттеджи с огородами и садами, теплицами и оранжереями; везде были различные растения, какие-то совершенно нормальные, а какие-то испорченные, отравленные и мутировавшие. Зеленые волны оплетали измученные растения, покрывались аккуратной рябью около них, будто пытаясь спасти и вновь оживить. В аметистах-указателях отражались оборванные флажки на крышах коттеджей, вы уже догадались, с кем. Камни вели нас прямо, лишь иногда дорожка казалась неровной из-за недостающих аметистов, некоторые попросту сдуло аномальным ветром. Дорога вывела нас на то место, где не было ничего: здесь пахло ровно ничем, пустые кирпичные заросшие дома походили на выгоревшие, все растения и деревья замерли, ни одного листика не упало на наши головы. Даже небо здесь приобрело совсем чёрный оттенок, звезды пропали, на месяце нельзя было нафантазировать какую-нибудь морду. Моя магия оставалась светлой, ведь ничего не находила в этом частном секторе, только останки былой жизни, грязь и пустоту.

След не кончался довольно долго, одни дома заменяли другие, а растений, даже увядших, становилось все меньше. А вот когда мы повернули за угол, след резко оборвался. Я впала в ступор.

— И чего дальше? — Кёртис почесал затылок, пока Эйд осматривал пустую местность уже без домов и огородов. Впереди был только склон, а за ним бесконечные густые глухие леса и электростанции. Ничего не понимаю.

— Может, он уже за нашей спиной? — Тела резко повернулась и широко расставила руки для объятий: — Вот ты и появился, Осо… ой. Никого нет!

— Дальше только леса, а там уже не видно блеска аметистов, — подметила я, рассматривая последний камень на нашем пути. Магия броши витала наверху, словно высматривая что-то. Она чуть потемнела, проглядывался волшебный перламутр. Искры оседали на макушках деревьев. Я неуверенно добавила: — Волны странно себя ведут. Кажется, они в смятении.

Эйдан повернулся к остальным, указывая на пробегающую синюю дранную кошку:

— Кошка какого цвета?

— Синего… — ответили все разом.

След оборвался, казалось, вот-вот мы начнём смотреть следующую смерть. Но все было нормально. Ну как нормально, в стиле призрачного Броквена. И это вгоняло в сомнения, а точно ли мы увидели Особенного. Вдруг это ловушка?

Я встряхнула головой, прогоняя дурные мысли. Одна почка чувствовала неладное, а вторая говорила подумать ещё и желательно о полезном. Надо же хоть раз довериться второй почке, а не скакать между двумя, поэтому я потупила взгляд и замерла над склоном. Думай, Елена!

— Видите крыши?

Послышался голос Мартиссы. Она вышла вперёд, показывая пальцем в самый низ. Ей удалось додуматься быстрее меня.

Внизу и вправду было видно три крыши. Одна, что в центре, особенно выделялась. Остальные две были деревянными и выгнутыми, а эта была двускатной и с серебристым налетом.

— Видим, — кивнул Эйд.

— Значится, там тоже существуют призраки, — Марти задумчиво цокнула, потом принялась водить кончиком зонта по земле, на которую нападало куча темно-зелёных листьев. — А если там существуют призраки, значит есть и какой-никакой спуск, для стариков, к примеру. Или для мамочек с тяжелыми, покрывшимися пылью от старости, колясками. Отец же у нас умничка, все для горожан сотворит… и… я права!

Мартисса тихонько взвизгнула, возбуждённо прикусила губу и смахнула последние листья. Она постучала по бетонной лестнице, ведущей вниз к тем одиноким домишкам. Юнок вырвался из рук Телагеи и побежал по лесенке, задорно блея.

И вот в эту секунду я поблагодарила не только одного Господа, но и всех существующих богов за то, что они подарили нам Мартиссу. Иначе бы мы оказались в тупике, несмотря на способность выходить из любых ситуаций Эйдана и мою магию. В Джйване мозг заклинил у каждого.

— Ещё не все потеряно… — я прерывистое выдохнула, затем крепко обняла Марти. — Ты гений, Мартисса!

— Эталон логики! — Эйдан хохотнул и бросился по лестнице. Уже внизу склона доносилось блеяние Юнка.

— Ох, не стоит, душечки! — прыснула де Лоинз, маня рукой дрожащую от радости Телагею и усмехающегося Кёртиса.

Снизу послышался удивлённый голос Тайлера. Он что-то обнаружил.

— Ребят, тут у дома дверь отворилась!

— А вот и Особенный! Ура! Этот тернистый путь пройден! — взвизгнув, Тела на всех понеслась к Эйдану и Юнку.

Кёртис также поспешил вниз, заодно утягивая за собой меня и победно улыбающуюся Мартиссу. Он успел потрепать ту по голове.

— Дети правы, ты голова, — промолвил уверенно Керт, затем прошептал: — главное теперь, чтоб дети не натворили чего. Эй, Итан, подожди нас!

Когда мы все спустилось по заваленной листьями лестнице, перед взорами предстал маленький скромный коттедж, больше похожий на хижину. С крыши скатывался иней, пылинки и листики, меж белых деревяшек наблюдались подтеки какой-то кислоты, а окна оказались выбиты все до единого. Труба была обгорелой, на покрытии дома наблюдались странные чёрные кляксы и пятна. Пахло порохом, смешанным с кровью.

А открытая дверь вела в старенькую прихожую времён восьмидесятых, с красными тонкими ковриками, горой ярких детских игрушек и фотографиями в пыльных ободранных рамочках. Когда мы осторожно прошли внутрь, мне удалось разглядеть людей на выцветших проявившихся фото. Везде была изображена одна семья: широко улыбающаяся женщина с кудрявыми короткими темными волосами, красной помадой на пухлых губах, круглыми золотыми сережками и сияющими изумрудными глазами; маленького мальчишку с русыми прямыми волосиками, лохматенького, но скромного, со сложенными на груди пухленькими ручками и синей кофточке с красной машинкой; и молодого мужчину, худого, со скрюченными пальцами, выпирающими ключицами. Светлые русые волосы были небрежно уложены на бок, круглые очки увеличивали сизые озабоченные очи, на смуглой коже виднелись огромные мешки под глазами. Бардовая водолазка с белыми полосами была заправлена в коричневые мешковатые вельветовые брюки с чёрным кожаным ремнём. Если двое членов семьи улыбались практически на каждой фотографии, то этот мужчина то выглядел задумчивым, то слишком блаженным.

— Сколько камней… — Эйдан открывал каждую металлическую коробочку, рассматривая до безумия красивые ископаемые фиолетовых, серых и желтых оттенков. По пути куда, сами не знаем, мы находили смолу в банках, куски земли, различные цветы и камни. В этом доме нашлось место и для ветвей самой Ивы, и для камышей с озера Бэддайнилейкер. Каждый уголок скромного дома хранил в себе все частицы природы Броквена, каждый кусочек старого здания, каждую крупицу с асфальта, кучу растворов на озерной и речной воде. А пока шли, дом постепенно принимал оттенки былой жизни.

— Эврика!

Прямо за дверью одной комнаты, которую мы уж хотели пройти, послышался мужской возбужденный вскрик. Юнок, услышав, весело толкнул дверь копытцем.

Мы разом обернулись и охнули так же, как и Мартисса.

В комнате с серыми обоями, белым светом находились два деревянных стола с расчетными бумажками, большим микроскопом, банкой с мертвой веткой Ивы, мутно-синей водой и чёрной зеленоватой землей. Над ржавым котелком горела широкая колба с белой бурлящей жидкостью, около неё расположилось несколько пипеток. А посреди комнаты бегал тот мужчина с фотографий, рьяно записывая что-то в блокнот и радостно крича:

— Получается, у меня все получается!

Он много тараторил, было трудно понять его восклицания. Но когда учёный вырвал листки и прикрепил на кнопки, то я немного, но поняла, что он тут химичил. По рисункам привидений в полотнах и всех аномальных городских явлений вплоть до деревьев Вечноплакучего леса и до озера Бэддайни я предположила, что мужчина разрабатывал какой-то чудо-раствор для Броквена.

— Кто бы мог подумать, что углерод в Броквене тоже аномальный?! — тараторил неустанно молодой человек, добавляя молочный дым из сосуда в кипящую колбу. — А призрачная пыль вполне видна?! Это же прорыв, мне за такое столько заплатят!

В жидкости появились голубые блесточки, только мужчина высыпал из маленького пакетика призрачную пыль. Сейчас объясню: Смерть всегда оставляет за собой свою особую пыль, Гостлены ещё называют это серое блестящее вещество могильной пыльцой. Только госпожа Смерть приходит — от взмахов косы, движений костлявого тела и чёрного плаща отлетают крупицы. В них таится её сила, вся мощь и благословления и проклятия одновременно. Смерть соткана из могильной пыльцы, так что у Гостленов существует теория, что госпожа создала наш род из этой пыли. А поскольку призраки — считай, часть Смерти, на их телах образуется призрачная пыль, которую они оставляют повсеместно. Особенные, кстати, тоже.

Вернёмся к мужчине. Он успел налить в колбу знакомую мне воду.

— Бэддайни точно, точно, абсолютно точно связано с призраками! Там так красиво и так… тоскливо. Я чувствую этот смертельный дух, этот запах, которым пахнут уважаемые Гостлены, награди их, Господи!

Затем он взял стеклянную банку и выудил оттуда серо-белые ветки Ивы, кинул в бурлящую жидкость, ставшую бирюзовой. А когда мужчина добавил три столовые ложки вязкой синей смолы, раствор вспыхнул светло-бирюзовым дымом, закипел, пустил зеленые пузыри. От жидкости пошёл жар, витиевато закрутился, пустил странные звуки, похожие на стоны призраков. Мужчина захлопал в ладоши.

— Я уже у цели, милая Агата, любимый сладкий зайчонок Гарри! Папа получит много денег за свою разработку и обязательно вылечит тебя! Ещё чуть-чуть, ещё чуть-чуть и мы все освободимся от оков боли, а мои давние старания наконец возвысят! Да-да-да!

Мужчина, наслаждаясь заунывным бульканьем жидкости, с особым трепетом взял в дрожащие руки маленькую банку с рыхлой землёй. Она явна была могильной, я везде узнаю эту грязную черноту. Только зеленые оттенки и ростки я ещё никогда не видела.

— Да простит меня погребённый у Ивы человек, у которого я взял эту землю, — он открыл пластиковую крышку и принялся медленно вываливать в бирюзовую сияющую смесь. Внутри все почему-то напряглось. — Но что не сделаешь ради семьи? Ради сына? Ему же ещё жить и жить… бедный, бедный мой Гарри… Скоро твои страдания закончатся, и ты будешь самым румяным и здоровым мальчиком на планете… Ну, давай, Милтон, смелее!

Мужчина перекрестился, выдохнул и смело вывалил всю могильную землю в жидкость.

Раствор тут же заискрился, дым стал ядерным, пахнущим увядшими цветами и гниющим трупом. Дым прямо таки обрёл голос, гробовой и тяжелый.

Милтон широко улыбнулся, шумно выдыхая.

— Все как я и планировал. У меня получилось! У меня получилось создать противоядие для Бро…

Но половина дома взорвалась. Лопнули окна и лампочки, стены и мебель разорвало. Появились небольшие сгустки синего пламени. Послышался протяжный громкий крик, полный разрывающей боли, казалось, горло кричащего раздирала собака. В нос ударил запах горящей плоти и крови, на взорванной мебели и стенах осела призрачная пыль.

Нас этот взрыв не коснулся, магия Призрачной броши, обратившись с тёмный шар, закрыла от ненастоящих осколков и деревяшек. А вот четвёртому Особенному повезло меньше…

Это я так думала до того момента, пока пол под нами не обвалился. Мы истошно заорали, берясь друг за друга, сгибая колени и зажмуриваясь.

Последнее, что я увидела перед падением на кучи сена, так это голубую вытянутую фигуру ученого с фонариком и горстью зелёных аметистов.