Броквен. Город призраков

Глава 23. Игры Отца

Нам не мерещилось. Отец явился на главную площадь Броквена. Слегка с опозданием, но какая была, к черту, разница, если одним голосом он прекратил кровавую распрю?

Отцу мгновенно подчинилось все: туман, растения и даже время. Люди и призраки смотрели друг на друга и не моргали, лежали и не хрипели, застыли с поднятыми руками и открытыми ртами. Ядовитые растения поддались плющам, сплетаясь в немыслимые узоры, покрываясь гноем. Туман мигом расселялся, показал во всей красе испачканные в крови и жиже фонтаны, аномально большие клумбы и полуразрушенные дома.

Отец осматривал площадь, лукаво щурясь и самодовольно скалясь. Он будто насмехался над городом, над несчастными людьми, над верными ему псами-мертвепризраками… И все хлюпал этот чертов чай с приторным ароматом рома. Клянусь, ещё один шумный издевательский глоток, и я бы сошла с ума.

— Дедушка! — воскликнула повторно Филса, махая копьем и летя на всех порах к Отцу. Она крепко обняла его и, подняв свои большие затуманенные глаза, принялась стелить возбуждённо: — Дедушка, видишь, что я сделала?! Я смогла, я открыла портал вновь, призраки стали видны людям! Скоро все станут свободны, правда?! Правда, дедушка?!

— Да, правда, цветочек, Броквен уже освободился, — бросил мимолетно Отец, мягко отстраняясь от Филсы, и подозвал одного толстого мертвепризрака в кусках джинс и рубашки: — Барнабас, или на что ты откликаешься… А, вот! Вунка, подержи, пожалуйста, чашку!

Изуродованное подобие бармена из Кабака протиснулось сквозь ошарашенных людей и на четвереньках подбежало к плющам. Вунка-мертвепризрак принялся огромными лапами держать плющ, на котором стояла чашка, опустошённая наполовину. Господи, что Отец с ними сделал…

Вдруг этот сумасшедший опустил свой хитрый взор на нас. Филса спряталась за его спину, с горькой обидой и злостью глядя на меня.

— Так, так… Та-а-к… — Отец сладостно простонал, чуть наклоняясь вперёд. Послышался мелодичный звон золотых украшений. — Доброй Ночи Активации, Елена Гостлен, Эйдан Тайлер и… господа Особенные. Ах, даже не верится, что я уже дожил до второго поколения Особенных!

Стоило ему слегка напрячь пальцы, как из-под земли выросли ещё плющи. Отец, взмахивая волнистыми зелёными локонами, спустился по ним и развёл руки в стороны, с нескрываемым интересом всматриваясь в каждого из нас. Я прямо видела, как озабоченно бегали туда-сюда его белые зрачки.

Только Отец немного приблизился к нам, я почувствовала то самое тяжелое чувство душевной боли и тоски. Он очень влиял на меня и брошь. Стало противно и дурно.

— Телагея Марати! — из лукавого уверенного мертвеца Отец мигом превратился в добродушного милого дяденьку с парой английских конфет в руке. — Чудо мое рыженькое, ты стала такой смелой и бойкой! Ах, а голосок какой звонкий! И, хочу сказать, у тебя талант к игре на рояле. В баре я прямо заслушался, честное слово! Давай пожму тебе ручку…

Но Телагея не повелась на конфеты и сладко-приторный голос. Она взяла обозлившегося Юнка за шкирку и, нахмурившись и скрутив губы трубочкой, встала за спиной у Кёртиса.

— Не буду я жать вам руку, — Тела, покрывшись мурашками, старалась картавить твёрдо и уверенно. — Вы отравили моих друзей и пугали мою прапрапра… неважно! Бе!

— А где же твоя благодарность за алоэ?.. — Отец захихикал, строя рожицы Теле и перебирая длинными пальцами.

Он хотел было наклониться к ней, но его остановил Кёртис, закрыв Марати рукой.

— Тронешь ее, и я тебя за яйца к столбу привяжу, Эрнемальд, — резко рыкнул он, с особой грубостью выделяя его имя. Ну, почти его имя.

Отец тут же выпрямился и заглянул в горящие очи Револа. Он радостно заохал и заахал, прислоняя руки к груди. Правда, в этих веселых охах слышались ноты издевки. Кажись, Отец откровенно смеялся над Кертисом.

— Кёртис, мальчик мой! — Отец чуть ли не бросился на Кёрта с объятиями, эмоционально размахивая своими длинными ветками. — Мы наконец-то увиделись! Я же ведь позавчера решил наконец наведаться к тебе в гостиницу, тогда была юбилейная годовщина — 25 лет с твоей первой революции и моей первой головной боли! Мы с Агентами в предверии неожиданной охоты зашли в твой номер, а тебя там нет! Я так расстроился, ах, я так был огорчён… Только не Эрнемальд, а Эрнесс, две «сс» на конце…

— Да мне плевать, — Кёртис еле сдерживался, чтобы не двинуть Отца раньше времени. Он сжал кулаки так сильно, что из ладоней пошла кровь.

— Грубиян, — обиженно фыркнул Отец, а затем повернулся к Мартиссе и вновь нацепил улыбку: — Правда, Мартисса?.. Ты знаешь толк в культуре речи, вся в свою прапрабабушку!

Мартисса же предпочла деликатно молчать. Она отвела взгляд в сторону и скрестила руки на груди. Марти явно не желала отвечать этому мерзкому мужчине.

Отец хмыкнул, продолжая строить из себя не пойми что, и навис над Амабель, что клала табак в трубку.

— Скорее всего Мартисса научилась такому молчанию у вас, уважаемая Амабель, — Отец сморщился, становясь похожим на сгнившее яблоко. Он прожигал Пруденси презренным взглядом. — У нас с вами отношения совсем испорчены. Таким наглом образом обворовать Резиденцию и истязать своими технологиями бедную почву… Вы довольны тем, что знаете о моей страсти к фрут фулу[37]?!

Но Амабель было хоть бы хны.

— Очень, — она усмехнулась. — Я и не только это знаю, пупсик, — и подмигнула, выдыхая ему в лицо табачный дым.

Отец закашлялся, быстро отходя от нас и скрючиваясь в три погибели. Видимо, никотин отрицательно на него действовал.

Но меня потихоньку начинало выводить из себя это ребячество. Город завис в жутком положении, мертвепризраки готовы были снова набрасываться на людей, разрывать на куски и разрушать все подряд по зову Отца. Филса была одурманена, и я пока ничего не могла с этим поделать. А этот псих тратил наше время, растрачиваясь на тупые воркования.

— Во дурной, — Эйдан, кажется, думал абсолютно так же. На лице его проявились нити вен, зубы сжались. Он спросил меня шепотом: — Чего он добивается?

— Не знаю, — я полной грудью вдохнула отравленный воздух, облизывая пересохшие губы. Отец в это время все откашливался и хлопал себя по бёдрам, идя к ещё одному выросшему плющу.

— Он издевается над нами, — подметил раздраженно Эйд, сжимая Эйнари. — Наверняка для того, чтобы запутать нас и отвлечь наше внимание…

Я кивнула, как бы соглашаясь с ним. Меня выводило из себя каждое движение Эрнесса Вайталши, аж глаз начал дергаться.

Не выдержав более, я громко промолвила:

— Вы страдаете дурью, Эрнесс. Одно сплошное пустословие… Быстрее говорите, что вам надо.

Отец аккуратно сел почти на край плюща, сложил руку вместе, звеня кольцами. Он поднял свою голову и усмехнулся, в глазах стали видны зелёные искры.

— Мне некуда торопиться, милочка, — протянул расслабленно Эрнесс, пожимая плечами. — Филли открыла портал вновь, Детей и мертвесилы у меня много, все здесь подчиняется мне… Да и осколков теперь у вас нет, кто вы без них, правильно? Мой план осуществился, осталось лишь пару штрихов, а они не требуют немедленного исполнения.

— С осколками или без — ты уже не подчинишь нас, — уверенно проговорила Амабель. — Наша кровь уже пропитана силой Особенных.

Отец вдруг поднялся, чуть не подпрыгнув. Растения на секунду взбудоражились вместе с ним, но потом снова принялись медленно оплетать город. Мертвепризраки с любопытством следили за своим хозяином, пуская на него слюни. Фу.

Эрнесс повернулся вокруг своей оси, хлопнул в ладоши, затем глубоко вздохнул, блаженно прикрывая дрожащие веки. Он взял у Вунки чашку и снова принялся хлебать свою бадью, размеренно расхаживая туда-сюда.

— Здесь все мое, — начал Отец, смакуя каждым словом на языке. Его кадык запульсировал, оголенная грудь тяжело вздымалась. — Холмы мои, леса мои, улицы мои, люди мои… И вы тоже мои, правда, не догадывались все это время. Ведь я поставил весь город на колени. Сломал пополам ваших предков. Я любил их всех, но не хотел прожить жизнь зря, так и не исполнив свои мечты, так и не достигнув цели всей этой жизни. Утром я шутил с Чарлоутт и Антониной за завтраком, днём улыбался каждому горожанину, помогал Сабо, читал Бруту поэмы, плел венки пациентам Мистфи… Вечером пропускал с Каскадой рюмку ликера, а ночью… трудился над мертвесилой и продумывал каждый свой шаг.

Ночь Активации и моя смерть стала для основателей таким потрясением, что они уже не могли помешать мне впредь. Народ был так напуган и ошарашен, что ими стало легко управлять. Гармония сломалась, и отравление почвы повлекло за собой желанные мной аномалии природы. Ну а чтобы продолжить род для совершения второй Ночи Активации, одна миловидная дворяночка родила мне сына. Только об этом никто не знал до этих пор, хих…

— Что… — я почувствовала, как по телу разливается чувство жгучего гнева. Волны дрогнули от моего тяжёлого дыхания. — Вы изменяли Сабо?!

Отец снова пустил странный стон, облизываясь.

— Грешил этим последний год, — непринужденно молвил он. — Я любил Сабо, но мне не нужна была мутировавшая полукровка в роду. Сама понимаешь, одаренным родам пришлось бы долго пожинать уродливые плоды своей запрещённой любви. Кажется, только я это понимал и помнил о запрете… А твоя прапрапрабабуля влюбилась в меня без памяти, не задумываясь, что мы лишь придавались плотским утехам без будущего. Ну так, на чем я остановился? Ах да!

Неожиданно Эрнесс посмотрел на нас исподлобья, криво ухмыляясь и играя бровями. Я увидела в этом выражении безумство, которое готово было вот-вот вырваться наружу.

Но потом Вайталши быстро расслабился, вновь приняв обычный вид. Еще отпив чая, он продолжил свой монолог:

— Несмотря на то, что все продуманные мною ходы сбылись, они, так сказать, были ещё только на начальной степени развития. Вместе с постройкой Города призраков я принялся продолжать строить и свои планы насчёт обоих изнанок, добавлять новые детали, наводить свои порядки и законы, идя в ногу со временем. Я подарил несчастным детям все, о чем они могли мечтать. Разрешил призракам Кабака любой беспредел. Сделал Лайланд культурным местом. Осветил Джайван, давал некие интервью журналистам Ситжи, растил цветы для Мириана… В живом же Броквене создавал все больше аномалий, не отпускал народ из города, ставил мэров на место… И все эти манипуляции были ради того, чтобы вновь свершилась Ночь Активации, только более масштабная и точно спланированная: с целой армией мертвепризраков, личным их проводником и наследником, который сможет разрушить невидимый барьер, создаваемый магией Гостленов.

Я смело преодолевал все сложности, завоевывая доверие зомбированных горожан, контролируя природу Броквена… Но потом, увы и ах, я застрял, упал в грязь лицом из-за одного упущения… Я задумался однажды: а как же сделать так, чтобы армия моя стала ещё сильнее и преданней мне? Как ввести ещё больше яда в портал, который и так заточен? Чтобы хватило на всех, чтобы портал стал ещё массивней, распространившись по всему миру!

Отец взмахнул руками, и тут же развеялись клубы тумана там, где активно росли мохнатые кусты. Он повернул голову набок и заговорил гаденьким зловещим полушёпотом:

— И из этого тупика меня вывел уважаемый всем городом Милтон Крейз… — Эрнесс Вайталши щелкнул пальцем, и кусты показали сложившегося калачиком… Милтона.

Он дрожал всем телом, точно загнанный в ловушку зверёк. С тусклой дырой в груди и смявшейся вконец одеждой, Милтон изодрал ногти в кровь. В руках он судорожно держал за краешки рамку с фотографией своей семьи, что-то неразборчиво шепча. От Миля исходил жуткий холод, пропитанный липким страхом.

А как только Крейз столкнулся с Отцом взглядом, то я заметила, что смотрел он на него не как классический предатель. Милтон глядел на Эрнесса так, будто перед ним стоял сам Дьявол, Зло воплоти, чистая тьма. Короче, страх перекрывал весь трепет в его глазах. Я впала в ступор.

— Что?.. — играючи возник Отец, указывая Милтону на нас. — Что ты так вытаращился, Милтон?.. Поведуй им, как ты разработал новый способ ввода яда через туман! Как добавил новые свойства в мертвесилу, вызывающие потерю памяти! Как усилил гормон гнева, в конце концов!

Миль, все не выпуская из рук рамку, спотыкаясь, вышел к Отцу. Прожигаемый нашими взглядами, он так и не решился поднять взор, разговаривая с опущенной головой, точно осуждённый преступник. Эйдану пришлось удерживать Кёртиса, чтобы тот не набросился на предателя с кулаками.

— Я… да, я помог Отцу… — начал мямлить Крейз, снимая запотевшие очки. — По заданной им формуле я изготовил мертвесилу и… И затем придумал способ, как ввести в портал больше яда… Да, э-это я вводил мертвесилу в туман, это я придумал дозы яда, находящего в смоге… Из-за меня призраки забыли свои жизни, помня лишь Отца… Это из-за моих усилий они стали вредить людям последние полтора года… Это мой яд оседал на цепях привидений, чтобы тот потом оказался у озера в день «х»… Я травил весь город на протяжении тридцати с лишним лет…

Милтон упал на колени, берясь за голову, и зарыдал. Протяжно, горько, срываясь на отчаянные вскрики. Этот плач разрывал сердце на куски. От него содрогнулись здания и земля… Чувство ненависти и недопонимая пропало, и появилась жалость, пробивающая на слёзы.

— Но я сделал это ради семьи!!! — кричал Миль, прислоняясь лбом к потертой рамке. Кажется, даже люди услышали эти рыдания. — Я хотел встретиться с ними снова!!! Поцеловать и обнять Агату, посмотреть, как вырос мой сын, кем он стал, какие у него родились дети — мои внуки… Я хотел найти их и вновь стать им опорой, даже будучи уже мертвым!!! Поэтому я пошёл на этот ужас!!! Н-но я… я не думал, что… — и опять сорвался на плач, так и не договорив.

Вот как… Милтон так хотел увидеться со своей семьей, что пошёл по косой дорожке… Я даже и не знала, как быть и куда деваться: пожалеть несчастного мужчину или все же осудить за предательство и контакт с Отцом. Но, признаюсь, язык не поворачивался обозлиться на Миля. Я чувствовала, что его… просто обвели вокруг пальца, как и всех остальных. Может он ещё сможет одуматься?..

Отцу выходки коллеги явно не понравились. Он брезгливо поморщился, слегка пиная Милтона в бок.

— Распустил нюни… — бубнил зло Эрнесс, — вставай, Милтон. Только позоришься.

Но Крейза теперь было не остановить:

— Простите, простите меня!!! — он принялся ползти в нашу сторону, вытягивая дрожащие худые руки. — Я… я не хотел вас обманывать, у меня не было и нет злого умысла!!! Отец… Отец — мой друг, и он пообещал найти Агату и Гарри!!! И я пошёл за ним только ради этого! Поймите, я просто хочу вернуться в семью-ю-ю!..

— Утри сопли, — все повторял твердо Эрнесс. — Они тебе более никогда не поверят. Твой осколок давно погас.

Он хотел пнуть Милтона ещё, но я спасла его, спросив с подозрением:

— Это понятно, но зачем вы затуманили Филсе разум? — на самом деле ничего не было понятно, но я старалась хоть как-то ввести Отца в ступор своим хладнокровием.

Отец уж готов был ответить, позабыв про лежащего Милтона, но Филса на плюще перебила его:

— Говорю же, он не затуманил мне мозги, — в голосе подруги слышалась незнакомая мне сталь. Но чуть подрагивающая. — Он показал мне, какая ты на самом деле, Елена: гнилая внутри, лживая, эгоистичная. Я ничего не забыла. А ты — да. Ты стёрла из своей памяти все, что было с нами…

Нет, Отцу точно удалось настроить ее на свой лад! Когда он только забрал Филсу, она была такой напуганной, отчаявшейся и наивной… На почве смятения и обиды Фил конечно же доверилась своему дедуле и подкрепила свою ненависть ко мне его манипуляциями! Так и думала все эти последние годы, все же зря я оставила ее. Теперь… даже не знаю, как доказать Филсе, что помнила все эти годы. Что Елена Гостлен всегда будет оставаться ее подругой. Навеки веков…

— Неправда! — крикнула я, делая шаг вперёд. — Я была такой же маленькой и напуганной, как и ты, твой рыдающий силуэт сводил меня с ума… Я была на грани сумасшествия, поэтому…

— Я убью тебя… — Филса обернулась ко мне, насупив нос.

Меня точно пробило током.

— Повтори?

— Убью тебя, — повторила она под мерзкие смешки Отца. — Если Вайталши убьёт Гостлен, брошь погаснет, и барьер разрушится. Тогда Харон сможет провести мертвепризраков и мервтесилу по всему миру… — Фил показательно направила копье на меня. — И ты станешь такой же, как я: забытой, одинокой и отчаявшейся. Я исполню нашу клятву детства за тебя, Елена. И заодно выполню свой долг, ради которого я… родилась и жила.

— Филса, нет… — я еле сглотнула комок слез. Не могла поверить в ее слова…

Послышались активные хлопки и звон со стороны Эрнесса.

— Ай да умничка! — все ворковал он с Филсой. — Так держать, Филли! Ты настоящая Вайталши!..

Эйдан мгновенно вступился за меня, полностью закрывая собой. Особенные последовали его примеру, обняв меня за плечи и ноги. Народ Броквена вновь затрепался в непонимании.

— Слушай, кем бы ты там Елене не приходилась, я не дам ее в обиду, — смело протестовал Эйд, выставив жезл напротив копья Филсы. — За эти пять дней мы стали слишком близки и очень много всего пережили, чтобы я так просто позволял какому-то очумелому призраку давней подруги целиться на Елену копьем. Друзья ведь так не поступают, какие бы обиды не таились у обоих! Друзья стараются найти причину и следствие своего конфликта, а не рубить с плеча, как это делаешь ты! Обида просто закрыла тебе глаза на все!

Фил на несколько секунд замерла, часто моргая и ёрзая на одном месте. Но потом, резко выпрямившись, она гордо бросила:

— Вообще-то… Харону много болтать не надо.

Отец сразу встрепенулся, подняв указательный палец с золотым кольцом в виде черепа. Милтон даже перестал реветь.

— Точно! — воскликнул Вайталши и поспешил поднять Миля за шкирку, словно бродяжью собачонку. — Я совсем позабыл про своего Харона… — и хрипло засмеялся, снуя по карманам халата Крейза.

Милтон висел как тряпичная кукла; массировал виски, часто моргал от выступивших слез. Он не противился Отцу, лишь одиноко шмыгал, посматривая безнадёжно на Эйдана.

А Эйдан вопросительно покосился сначала на нас, потом на Отца.

— Ась? — только и смог произнести Эйд, наклоняя голову в бок. Я почувствовала, как он похолодел и напрягся всем телом.

Эрнесс достал из внутреннего кармана большой зелёный аметист, в котором отражался Портал Безрассудия со всеми его ядреными цветами, а также ликующие мертвепризраки и встревоженные броквеновцы. Вайталши отпустил Милтона и вытаращился на Эйдана, маня к себе пальцем.

— Иди сюда, хочу тебе кое-что предложить, — состроив дружелюбную гримасу, клокотал Отец.

Меня затрясло колючей дрожью, только я вспомнила про некого Харона, о котором последние два дня активно говорил весь Город призраков: слова мертвой герцогини о личном проводнике Отца, чей зеленый свет станет для призраков ориентиром по миру, рассказы Милтона о записке, в которой Отец просил поделиться зеленым аметистом для этого Харона, ажиотаж вокруг него у Джайванцев, что так жаждали пополнить его ряды. Затем в голове всплыли недавние слова Эрнесса о некоторых невыполненных пунктах его скверного плана, а потом ударили по вискам его зазывающие фразы, сказанные в адрес Эйдана. У меня не осталось никаких сомнений: Отец собирался отнять у нас Эйдана и сделать его своим!

Эйд на клокот Отца только саркастично хмыкнул, скрещивая руки на груди:

— Как-нибудь обойдусь, дядь! И без ваших предложений проблем по горло!

После Тайлер напыщенно взглянул на меня, поджимая губы. В его глазах читалось убеждение в том, что предложения Отца по умолчанию несут в себе подозрительный характер и безумную идею. Так же думали и Особенные, оскалившись на Эрнесса и выставив вперед свои оружия:

— Сами себе свои предложения предлагайте! — ворчала Телагея, подбрасывая мерцающий мячик.

— Он никуда не пойдет, как бы не были искусны ваши речи, — презренно молвила Мартисса.

— Привяжу! — все грозил Кертис с вытянутым дробовиком.

— Мы не дадим вам сделать из него мальчика на побегушках, — и я тоже отчаянно заступалась за Эйдана, с болью в груди представляя его позеленевшие глаза и костлявые пальцы… Нет, этого нельзя было допустить в любом случае.

И только Амабель не была заинтересована в защите Эйда. Она внимательно вглядывалась в отдаленный лес за широкой дорогой и переулком, морщась и делая глубокие затяжки. Отвлекшись и несколько секунд понаблюдав, я поняла, что Амабель так выслеживала белый огонек, что полегоньку приближался к площади. Что это еще?..

А Отец, терпеливая задница, все не унимался, тряся зеленым сверкающим камнем, точно конфеткой:

— Полно тебе, Эйдан. Хорошее же предложение, ты только послушай! Иди ко мне, я не кусаюсь!

Пруденси в это время чуть наклонилась и подставила ладонь к уху, задумчиво слушая треск и колот земли. Зрачки Амабель бегали туда-сюда. Она наблюдала за каждым движением Отца, всматривалась в жилки на лице Эйдана и переводила взгляд на огонек вновь, кивая своим мыслям и сжимая до скрипа курительную трубку. Мне все хотелось спросить, что она заметила, что услышала, что должно произойти. Но Амабель одним своим взором и сморщившимся носом давала понять, что кидаться с громкими расспросами сейчас было лишним.

А твердо стоящий на своем Эйд снова задерзил Отцу, стукая жезлом об асфальт и гордо запрокидывая голову:

— Я не пойду, а то вдруг еще подхвачу какую-нибудь инфекцию! — и на помрачневшее лицо с опустившимися бровями Отца он показал язык, присвистывая: — Не для ваших трупов ягодка цвела!

Но тут Амабель наконец-то подала настороженный голос, от которого вздрогнули даже Отец и Милтон:

— Не выпячивай свою дурость. Иди к нему, Эйдан.

Тайлер чуть язык не проглотил от шока, а со стороны Особенных послышались возмущенные вздохи. Филса присела на плющ, заинтересованно вытягивая шею. А Эрнесс Вайталши расплылся в ухмылке и прищурился, удовлетворенно мурлыкая:

— Не ожидал, не ожидал… Ах, леди Пруденси, вы еще, оказывается, можете адекватно мыслить! — и озабоченно воскликнул, повернувшись к Эйдану вновь: — Ты слышал это, Эйдан? Слышал же?

Эйд воспылал, разворачиваясь к строго нависшей над ним Амабель:

— Вы с ума сошли?! — завопил он, краснея от негодования. — Это вам не пьяный друг меня зовет, а Отец! Вот этот вот, который весь город стравил!

— Надо идти, — игнорируя его вскрики, говорила Пруденси, выпихивая его вперед, — по-другому никак.

Амабель, потянув Эйдана за ухо, что-то бегло неразборчиво прошептала, а затем без единой эмоции толкнула его прямо в объятия врага.

Чувство тошноты вновь потянулось с низа живота, в глазах зарябило от отвращения и боязни за друга. Отец отреагировал на взрезавшегося в него Эйда как на сокровище: прижал к себе, вцепился мертвой хваткой за плечи, близко наклонился. Тайлера на секунду перекосило, только Эрнесс обдал его зловонным дыханием и прислонился к щеке, пачкая зеленой слизью.

Но потом Эйдан взял себя в руки и поставил жезл перед собой, опуская голову и расслабляя мышцы лица. Оно вмиг осунулось, кожа стала почти прозрачной, отошла от губ и щек кровь.

— Я вас слушаю, — пробормотал Эйдан.

Содрогнувшись и прерывисто выдохнув в ухо Тайлера, видимо, от предвкушения, Отец заговорил вполголоса:

— Эйди, мальчик мой… Я хочу, чтобы ты стал Хароном. Проводником для собственной огромной армии нового поколения душ. Ты будешь вести их за собой по всему свету, направлять…

— Куда? — поинтересовался бесстрастно Эйдан.

Эрнесс вытянул зеленый аметист. Ласково взял Эйдана за подбородок, заставляя посмотреть на камень.

— Если вставить этот аметист в жезл Эйнари вместо бирюзовой руды, то он осветит все вокруг, дарует тебе новую силу, — сипел он. — Зеленый свет укажет попавшим под Портал мёртвым пути в дома, где их все ещё ждут родные… И они заживут счастливо навеки вечные благодаря твоей силе, свету твоего волшебного жезла!

Эйд задумчиво повел бровями, почесал затылок. Он молчал, казалось, целую вечность. Эта тишина, разбавляемая только мертвецкими хриплыми вздохами Отца, сводила меня с ума, даже магия броши задрожала.

Но потом Тайлер, еле передвигая ноги, недалеко отошел от Отца, сопровождаемый взглядами тысяч монстров и людей. Они тоже сходили с ума от этого затишья.

— Ну… не знаю, не знаю, — замялся вдруг Эйдан, качая головой. — Звучит как-то мутно… Получается, я буду одним из главных противников законов Бога, сломаю всю систему и представление людей об ушедших родственниках. Знаете, я сам-то не готов к таким колоссальным переменам и такой роли… Я не готов управлять планетой призраков вместе с вами.

Отец быстренько нагнал Эйда и снова развернул к себе. Он вопросил, посмеиваясь:

— Но ты ведь хотел увидеться с родителями, не так ли?

И вот тогда Эйдан замер, широко раскрыв глаза и часто задышав. Я принялась то кусать ногти в нарастающей панике, то мять косички, то отряхиваться от невидимых крошек на сарафане. Эрнесс задел самые больные душевные раны, и это очень плохо. Эйд прямо сейчас мог бы переметнуться на сторону Отца ради родителей. Нет-нет-нет!

Тайлер сглотнул, вытирая пару слезок с краешков глаз.

— Х-хотел бы, но мне достаточно и постоять над их могилами… — голос его задрожал, язык начал заплетаться.

Я желала, чтобы Эрнесс отстал от него уже, но нет.

— А если ты станешь Хароном и пойдешь за мной, Эйдан, то сможешь увидеть их воочию и остаться с ними навсегда, — уговаривал убедительно он. — На Землю души спускаются часто. Рано или поздно на твоих родителей, спустившихся с Небес, попадет мертвесила, и они пойдут навстречу твоему свету. Вы встретитесь и тогда… ты наконец получишь их любовь, которую уже успел позабыть, которой тебе так не хватало. Чудно, не правда ли?

Эйдан набрал воздуха в легкие и посмотрел на зеленый аметист. Где-то на плюще заерзала Филса, обхватывая свои плечи. И все продолжал сжимать в руках рамку Милтон, поглядывая на него смятенно. А мы с Особенными затаили дыхание. Амабель никому не разрешила противоречить словам Отца.

— Я… смогу снова увидеть их… — шептал Тайлер, подняв трясущиеся пальцы. — Они будут поддерживать меня… Праздновать мой выпускной… Нянчить моих детей… И они больше никогда не покинут меня…

Отец взял руку Эйда и величаво вложил в шершавую ладонь аметист.

— Нужно всего лишь выкинуть этот ненужный бирюзовый булыжник, — уже довольно молвил Эрнесс, придерживая Эйнари, — и тогда твое счастье будет не за горами.

Эйдан принялся медленно поднимать камень, приговаривая:

— Я так соскучился по рассказам папы… И по оладьям мамы… Хочу обнять их…

Мертвепризраки возбужденно зарычали, царапая когтями землю, потопывая и пуская слюни. Отец и сам еле сдерживался: начал кусать костяшки, мяться с ноги на ногу и истекать этой странной жижей, что скопилась на щеках.

— Давай, Эйдан, — поторапливал он, готовый сам вставить этот чертов аметист. Из-под ног Эрнесса уже прорастали разные цветы. — Ну же, скорее пробуди свою силу!..

И вот, Эйдан встал на цыпочки с поднятым зеленым камнем, потянулся к потемневшей бирюзовой руде, что испускала потоки магии, которые разлетались по площади. Глаза друга стали совсем мутными… Я уже думала, что все, конец, мы потеряли Эйдана.

Но вдруг, где-то сверху, раздался наполовину сорванный, но громкий, с победной интонацией, женский голос:

— Не зря водила тебя по театральным кружкам, ой не зря-я-я-я! Молодец, тигренок!

Отец немедленно очнулся от окутавшей его эйфории и рявкнул:

— Что?

Послышался короткий скрип, будто кто-то нажал на рычаг. С бока ближайшего дома вылетела арбалетная стрела. Наконечник ее был испачкан в золотой жидкости, он испускал яростно белые молнии. С блестящей точностью и убойной силой стрела разбила зеленый аметист на куски. Эйдан зажмурился и съежился, прикрывая голову. Осколки аметиста, обвитые молниями, упали на асфальт и окончательно разбились.

Кажется, весь город охнул от неожиданности в унисон. Вместе с рухнувшим наземь камнем и сердце мое ушло в пятки. И лишь Амабель громко усмехнулась, вытирая пот со лба.

Эрнесс Вайталши выпрямился, взмахивая волосами. Он опустил веки, цокнул раздраженно, сжимая сочившиеся ядом руки в кулаки.

— Жозефина Тайлер, — прошипел Отец, точно гадюка. — Смогли таки выбраться из темницы… Не думал, что пенсионеры еще на такое способны.

Особенные раскрыли рты в удивлении. Милтон закашлялся, трусливо глядя на Отца. Филса презренно сощурилась, став похожей на своего нерадивого дедулю. Эйдан же ошеломленно выпучил глаза, кои скоро наполнились слезами. Он сжал жезл, его ноги подкосились.

— Б-бабуля? — пискнул Эйд.

Из угла того самого дома прямой широкой уверенной походкой вышла пожилая женщина. С морщинами по всему телу, неэластичной кожей с синими прожилками и седыми короткими волосами. Но эта бабуля не была иссохшей и трухлявой, как обычные старики. Она была коренастой, с прямой осанкой, круглыми щеками, пухлыми губами и широко открытыми глазами. Белая рубаха с желтыми звездами на рукавах и вельветовый сарафан отлично сидели на ее теле. На груди сияла яркая дыра, из которой выплывали язычки желтого пламени. А за пазухой бабушка держала арбалет из темного дерева.

— Тигренок, — откликнулась горделиво Жозефина Тайлер, смотря на своего внука. Хотя скрывать нежность в голосе ей явно давалось с трудом.

Толкнув Отца, Эйдан, спотыкаясь о жезл, подбежал к бабушке, накидываясь с объятиями. Его взгляд тут же наполнился жизнью, щеки поалели, и кончики губ широко поднялись. Вместе с шоком я почувствовала прилив радости. Кто-то из броквеновцев в толпе заплакал.

— Бабуля! — кричал Эйд, давясь собственными смешками. — Бабуля, я так долго тебя искал! Я так хотел попросить у тебя прощения за все-все-все! Я так переживал за тебя… Не отравили ли тебя, не стала ли ты монстром… Прости, что не задумывался об этом раньше! Прости-прости-прости!

Жозефина тепло улыбнулась, обхватывая спину внука жилистыми руками и кладя голову ему на плечо. Отец в это время рассматривал зеленые осколки на асфальте, что-то бубня.

— Не за что извиняться, Эйди, — отвечала мягко она. — Ты сумел пересилить свою тоску по родителям и начать расследование, чтобы спасти целый город и меня. Ты вырос тем, кем мы тебя воспитывали: умным, храбрым и сильным. Я очень горжусь тобой. И они бы гордились.

Эйдан отстранился, кивая и утирая катившиеся по щекам слезы.

— Спасибо, бабушка, — говорил он вполголоса. — Я тебя люблю…

— И я тебя люблю, — молвила Жозефина, гладя Эйда по щекам. — Не плачь, бабуля здоровая и невредимая. Свежайший фрукт!

— Скажите-ка, бабуля, — подал саркастичный голос Отец, лыбясь уже натянуто, — как вы узнали, что для уничтожения такого особого материала требуется кровь господина Жизни?

Жозефина обратила внимание на Эрнесса и хмыкнула, оглядывая всех нас.

— Все очень просто, голубчик, — она принялась протирать арбалет, водя носом. — Ты-то меня за дурочку считал, а я, между прочим, человеком была очень уважаемым. Я была гидом для очумелых туристов и охотников за привидениями, ведь знала все, абсолютно все легенды и аномалии Броквена. И Гостлены так меня уважали, что не скрывали секретов своего дара и реликвий. А память у меня хорошая, всяко лучше, чем у тебя. Ну и застоялый пузыречек крови прихватила с лаборатории, пока ты мне осколок вырезал да все с упоением рассказывал, как внучка моего сделаешь своим верным слугой с помощью этого треклятого аметиста, как он будет по твоему зову мертвепризраками управлять и натравлять на государства… Как он заколдовывал бы Особенных и направлял терроризировать одаренные рода… Проболтался молясь!

Слушая Жозефину, я не была удивлена таким подробностям. Все присутствующие здесь так и думали, уверена. Присоединение Эйдана к Отцу под предлогом встречи с родителями было всего лишь уловкой, чтобы втереться в доверие было легче. И чтобы, в случае непослушания, шантажировать бедного парня…

Но, должно быть, Амабель и услышала приближение бабули с арбалетом и ее голос, проговаривающий важную информацию. Наверное, она и прошептала услышанные вещи Тайлеру на ухо… Получается, Пруденси уберегла его от влияния Отца. Хотелось бы мне, чтобы так же и спасли от него Филсу и Милтона…

— Стой, — Эйдан посмотрел сначала на Миля, потом на Отца, и потом снова на бабушку, — какой осколок? Особенных же только пять…

Жозефина кашлянула и перевела взор на Милтона. Она взглянула на него слегка укоризненно, но не без некой жалости. Тот сразу отвернулся, мня губы.

— Когда осколок вот этого товарища погас, у озера случился какой-то сбой, — начала бабуля. — Оно отняло у него осколок семейных ценностей. И дабы сохранить древнюю силу Крейзов, озеро передало осколок на хранение человеку, которому семья была так же дорога — мне.

— То есть ты шестая Особенная?! — встрепенулся Эйд.

— Не совсем, — Жозефина покачала головой. — Скорее хранитель магии, как и все в роду Тайлеров, начиная с…

— Итана Тайлера, — подметила Амабель.

— Да, его, — бабушка усмехнулась. — Я должна была прийти на озеро вместо Милтона и помочь свершить ритуал, но Отец поймал меня и вновь пересадил осколок ему, и засадил в темницу. Но он недооценил бабулю Тайлер!

— Похоже, вы облажались, Эрнесс, — я посмотрела на недовольного Отца и не сдержала смешка, ликуя, что не одних у нас что-то не получилось. Создалось ощущение, что мы уже почти победили, ведь мы разбили аметист, от которого случилось бы много бед… А это, я считаю, восемьдесят процентов успеха!

— Эйдан наш! — взвизгнула триумфально Телагея, пританцовывая на пару с Юнком.

— Великого Отца облапошил какой-то соплячок, во дела! — добавил бойко сам Эйдан, с особой важностью крутя в руках горящий жезл Эйнари. Казалось, Отцу этот бирюзовый свет прямо глаза мозолил, уж очень его сплющило. — Съели, а?! — Тайлера прямо распирало от гордости за себя и свою бабулю. Он весь засветился, обнимая крепкие плечи Жозефины. И мне до мурашек нравилось видеть его таким… лучезарным и ярким. Эйд прямо поднял мой боевой дух!

— Выкуси, касатик! — колко хохотала Жозефина над Эрнессом Вайталши. И от ее присутствия тоже становилось более спокойно, они с внуком были прямо солнечными зайчиками. Этот солнечный свет как будто прожигал внутренности Отца насковзь, а от голосов Тайлеров у него словно вздувались виски.

— Сдавайся уже и сворачивай свою лавочку, — поддразнивала Амабель, расслабленно разминаясь.

Но Эрнесс проигнорировал насмешки, лившиеся с нашей стороны. Он, как-то странно хихикая и подпрыгивая, отошел от нас. Начали резво вырастать все новые и новые большие плющи, виться вокруг крепкой высокой фигуры. Они извергали бледно-зеленую дымку, корни переливались багровми жилами, выпирающими и булькающими. Филса слезла с растений и сжала копье. Милтон втянул последние сопли и встал, покачиваясь. Броквен замер вновь.

Я осознала, что ощущение победы было обманчивым. Все это поняли, напрягшись от бархатного смеха Эрнесса, что хоть и был тихим, но тотчас перекрыл усмешки.

— Я хотел как лучше… — в голосе Отца стремительно нарастало то клокочущее безумие, от которого сбивалось дыхание, и тяжелели веки, а внутри точно вырастал камень. Его глас становился похожим на жуткое дребезжащее улюлюкание. — Был чрезвычайно добр и благосклонен к вам: терпел вашу крестьянскую манеру речи, ваши несносные выходки и полное неуважение ко мне… Ведь я хотел договориться с вами по-хорошему, решить все крайне ми-и-ирно…

Эрнесс рвано задергался, взялся за голову обеими руками, оттягивая волнистые зеленые пряди, и засмеялся: громко, надрывно, истерично. Все сумасшествие его выплеснулось наружу, этот смех поразил весь город. От него задрожала земля, окончательно вырубилось оставшееся электричество, и остановились несколько тысяч сердец.

— Но моему терпению пришел конец! — Отец резко обернулся, показывая широкую улыбку во все тридцать два зуба. С уголков рта полилась зеленая жидкость, превращаясь в пар на его коже. Дыра на груди затрепыхала, покрылась белой корочкой. Эрнесс щебетал гадко: — Вы разозлили меня, Особенные, ох, так разгневали…

Он расставил ноги на ширине плеч. Приложил ладонь к груди, принялся не спеша сдирать корки. Лучи белого света продирались сквозь царапины и гной. К Эрнессу стали сползаться все лианы и ветви, слетаться вся отравленная живность, трясь о его ноги. Портал Безрассудия стал больше, из мертвесилы закручивались маленькие вихри. Ох черт, мы дорвались…

— Что я более не могу сдерживать свое желание вырвать с корнями ваши внутренние стержни и расплющить эго всмятку… — Отец озабоченно облизнул зубы, поглаживая пальцами обнаженную грудную клетку, что ярко замерцала и расплылась. — Вы разбили священный зеленый аметист, но все еще не одолели меня. Я сотру вас в порошок, оскверню ваши души и тогда… вы все станете моими марионетками! Будете передавать свою извращенную силу моим Детям, чтобы они могли манипулировать теми, кто будет сопротивляться новым законам! Чудесная идея, не правда ли? Ах, меня даже в дрожь бросило!

Послышались тихие ругательства, протяжные охи ужаса и хрипы. Эйдана было еле слышно во всем этом поднявшемся шуме:

— Откуда у него в груди рукоять?!

Мы уставились на Отца как вкопанные, наблюдая, как он потихоньку доставал из груди… оружие. Магия вокруг него вилась кольцами, распускались бутоны экзотических цветов, расплавлялась корка и гниль. Сначала показалась синяя рукоять с золотым извивающимся украшением на ней и железная дола; скоро виднелся и позеленевший клинок, а потом и заостренное лезвие.

— Но я не хочу расправляться с вами так быстро, — растянуто молвил он, — это скучно и неинтересно.

Вытащив шпагу, Эрнесс принялся искусно крутить ее вокруг себя, быстро перебирая пальцами, вертя гибкой кистью. Оружие легко вращалось в его умелых руках, ни один край не коснулся земли. Отец не допустил ни единого промаха в исполнении приема. Он подхватил шпагу всеми пальцами, двинул ладонь вниз…

И коварно ухмыльнулся напоследок:

— Поэтому посмотрим, как вы попытаетесь спасти этот город! Вперед, развлекайте меня!

Эрнесс с размаху поднял оружие к небу. Массивыне зеленые волны с толстыми сорняками резко вздымились к Порталу Безрассудия, чуть ли не дырявя его. Поднялся сильный ветер, он едва не сбил всех с ног. От дикого холодного порыва обрушились некоторые здания, упали вдали деревья, вылетели из углов напуганные живые птицы.

Держась за шляпу, указывая морщинистой рукой назад, закричал паникующе мэр Броквена:

— Прячьтесь! Бегите в укрытия!

Но, к сожалению, большинству оставшимся на площади горожанам уже поздно было куда-либо рыпаться. По приказу Отца мертвепризраки задвигались вновь. Чудовища рычали зверем, размахивали лапами, клацали длинными зубами-бритвами, наступая на броквеновцев. Они преградили людям всякие выходы и принялись гонять их, активно впитывая в себя падающий с портала яд. Поглощая его, мертвепризраки становились только сильнее, обрастали новыми волдырями и зазубринами, их мощь даже разламывала асфальт под ногами. Пасть становилась все шире, зубы прорастали по всей полости. В эти пасти мог поместиться целый человек, а одна большущая конечность, будь то рука или нога, легко раздавливала хрупкие людские тела.

Средь горожан поднялась более колоссальная паника, чем до прихода Отца. Люди кинулись наутек, забегали от монстров по всей площади, поскальзываясь на лужах мертвесилы. Одни пытались забраться на первые этажи домов, скрыться за обломками, залезть на фонари. Другие отбивались от мертвепризраков всем, чем можно: в ход шли и палки, и косы, и грабли, и даже сковородки. Но стоило сделать лишнее движение, промахнуться или упасть, чудовища тут же настигали бедных людей и безжалостно раздирали в клочья, откусывали ноги и руки, ломали кости. А появлявшиеся вскоре души погибших мгновенно попадали под брызги Портала Безрассудия и превращались в таких же мертвепризраков, уродливых и разгневанных.

А Отец смеялся, похлопывая в ладоши. Ему доставляло удовольствие наблюдать за тем, как погибают невинные люди и тут же обрастают шипами, теряя рассудок. Он вместе с опустившим голову Милтоном и безэмоциональной Филсой медленно расхаживал по площади и поглаживал раздирающих горожан мертвепризраков по головам. Вот же ублюдок!

— Надо защищать людей во что бы то ни стало! — Жозефина вышла вперед, заряжая арбалет. Все ее тело напряглось, глаза наполнились влажностью, подушечки пальцев стерлись в кровь. — Нужно, чтобы погибло как можно меньше горожан! Этот хрыч хочет расширять армию!

Особенные закивали, сжимая оружия и потихоньку расходясь в разные стороны: Мартисса крутила в руках зонтик, Кертис заряжал серебряными патронами ружье, Амабель сжала руки в кулаки. Даже маленькая Телагея и Юнок посмелели и были готовы броситься защищать город. Марати перебрасывала мячик из руки в руку, а Юнок бодался.

— Мне драться с тобой, бабуль? — поинтересовался Эйдан, поднимая жезл.

— Нет, — она покачала головой, — защищай Гостлен. Я сама справлюсь. И с Крейзом тоже.

Эйд тут же посмотрел на меня и встал около. Из камня Эйнари полился поток бирюзовой магии, что смешалась с моей. Я кивнула, подзывая волны к себе. Но и не смогла не добавить:

— Твоя бабуля — нечто.

Эйд усмехнулся, прикрывая меня от приползших мертвепризраков.

— Я же говорил, она у меня не из робкого десятка.

И мы пустились в жесткую битву с чудовищами Отца, дерясь как в последний раз: отчаянно, не корчась от боли и ужаса. Каждый из нас отважно бился за людей и город. Мы выпустили весь свой праведный гнев и мощь на мертвепризраков, разрубая их на части. Я не жалела ни частички своей магии, выплескивая ее всю на чудовищ, без единой запинки проговаривая заклинания. Эйдан широко размахивал жезлом, ловко уворачиваясь от мертвепризраков, сливаясь в огненном танце со своей магией. Битва была в самом разгаре, и мы с Особенными изо всех сил не давали монстрам одержать верх.

Вот Мартисса на левой стороне площади обороняла группы броквеновцев. Она в своей битве походила на свирепую вьюгу: развевалось на яром ветру белое пышное платье, закручивались шелковистые синие волосы, опадали с тела мерцающие частицы, точно снежинки. А перемещалась Марти так же грациозно, приемы ее были хитрыми и изворотливыми. Она изящно крутила зонтиком, насаживая мертвепризраков на серебряное лезвие и откидывая в кирпичные стены зданий; тело ее было легким и гибким, де Лоинз без всякого труда уклонялась от атак чудовищ. Она кружила над ними, запутывая и отводя в сторону от горожан, напевая нежно незамысловатую мелодию вальса.

Но…

— Робин, нет! — кричала горько одна женщина, прижимая к груди бездыханное тело тучного мужчины.

На нее шел призрак этого мужчины, которого меняла впитавшаяся в тело мертвесила. Изо рта шла зеленая жижа, рвалась с треском одежда… Растопырив культи, похожие на грабли, он рычал на бедную женщину, со всей ненавистью смотрел на нее. А она все сжимала в объятиях его окровавленный труп, рыдая и ерзая:

— Робин, это же я — твоя жена! Пожалуйста, пощади-и-и-и!

С другой стороны к молодому парню ползла на четвереньках изуродованная душа девушки, из тела которой прорезались кости с ошметками плоти. А из головы выпали почти все волосы, остались лишь клочки. На морде стерся макияж, и теперь некогда аккуратное лицо походило на адское месиво.

— Сидни… — хрипел он неразборчиво, дрожащими руками держа лом, — я не хочу делать тебе больно… Отойди…

Хоть с защитой Мартиссы потерь стало меньше, они редко продолжались. На ее глазах гибли дорогие горожанам люди, и из-за Портала Безрассудия они мгновенно забывали всю былую любовь, их очи окутывал гнев к своим вторым половинкам. Горький плач и крики душевной боли живых выбивали де Лоинз из колеи, а от вида опороченных гневом мертвых ее движения становились более рваными, какими-то медлительными и неуклюжими. Мартисса, пошатываясь и потея, смотрела на людей и их любимых, которые из-за Портала Безрассудия уже не считали себя таковыми. Пряди Марти растрепались, глаза помутнели, дышала она тяжело. Все вдруг вышло из-под ее контроля, она стала неспокойна. Даже… зла.

Мы с Эйданом увидели, как сзади к Марти подкрался Отец. Он обхватил своими большими руками ее талию и прижал к себе, придерживая под подмышкой шпагу. Мартисса тут же усиленно забрыкалась, но она была слишком маленькой и хрупкой по сравнению с Эрнессом Вайталши. Вырваться категорически не удавалось, поэтому де Лоинз вскоре замерла, шумно выдыхая.

Отец, спокойно вытерпев ее потуги, наклонился к раненному уху:

— Ууу, кто это тут злится? — он довольствовался каждым произнесенным словом, блаженно прикрыв глаза и положив голову Марти на плечо. — Неужто сама Особенная любви — Мартисса де Лоинз? Твое доброе сердце так быстро бьется в приступе ненависти… Ах, вот неслыханная аномалия! Что же так тебя разозлило, о донна Велата[38]?..

Де Лоинз нахмурилась, начала говорить сквозь сжатые зубы.

— Они совсем потеряли свою человечность… — на некогда нежном лице Мартиссы выступили толстые желваки, только она завидела раскрытые пасти чудовищ. Она походила ныне на обозлённую сирену, бледную, с широкими зрачками и сморщенным острым носом. — Как они могут так обращаться со своими любимыми?.. Это же неправильно, отвратительно… Не должно быть такого, это тяжкий грех!..

К нашему ужасу, Мартисса действительно была зла. Зла на Отца, озверевших призраков, горе и разлуку. У меня появилось предположение, что весь этот хаос задел плачевные воспоминания в голове Марти. Я все еще помню, как она рассказывала о гибели Ризольда в Бермудском треугольнике; в ее голосе вместе с грустью слышалась еще и ненависть, будто она винила буйные шторма треугольника в смерти своего любимого. Да и поэмы де Лоинз писала для того, чтобы влюбленные были вместе до конца, сохраняли свою любовь друг к другу, а не меняли на Отца… И эти предательства раздражали Марти, как Особенную любви — глубокой, горячей и чистой. Джайван тому очередное подтверждение.

Отец принялся расслабленно кружить Мартиссу в танце. Он одной рукой сжал ее кисть и поднял, а второй вцепился в талию. Эрнесс улыбался, водя Марти по кругу среди дерущихся друг с другом пар. Она становилась все напряженней, хотя и старалась держаться. Ее точно терзало что-то невидимое, било в грудь, ударяло по вискам…

— В этих зверях умерла любовь, Мартисса, — промурлыкал Отец, выворачивая де Лоинз пальцы один за другим. — И в живых скоро умрет. Ведь все люди балабешки, коим свойственно хоронить любовь в трёх метрах под гнилой землей. Твои поэмы — сказки, былины для маленьких деток, которые все еще мечтают встретить принцев и принцесс. Потом они вырастут и тоже предадутся блуду.

Послышались болезненные хрипы со стороны Марти. Ее глаза остекленели, магические частички, казалось, вообще потухли.

— Неправда… — взмолилась она. — Ложь…

Эрнесс опустил Мартиссу. Одним легким движением выгнул ее спину так, что послышался громкий хруст костей. Де Лоинз пискнула, жмурясь. Платье ее смялось, шляпка неопрятно повисла. Отец не давал Марти и головы повернуть, заставляя смотреть на бойню. В уголках де Лоинз скапливались слезы, без них она не могла смотреть на весь происходящий ужас…

— К сожалению, любовь не вечна, — продолжал заговаривать он, усмехаясь. — Вскоре страх людей перерастет в тот же самый гнев, и тогда… от любви останется лишь жалкий пепел.

Отец затем поднял Мартиссу, царапая перстнями-когтями шею до крови. Он сузил глаза и промолвил:

— Так почему бы тебе не уничтожить всех, у кого больше нет сердца?

Потом Эрнесс медленно опустил побледневшую Мартиссу на землю. Не в силах распрямиться, с вывернутыми пальцами и кистями, она, натужная и накаленная, предстала перед народом. На де Лоинз смотрело сотни глаз, они ждали ее молвы.

На висках Мартиссы застыл пот, тело ее неистово тряслось, губы стали сухими. Она долго молчала и пристально наблюдала за монстрами и людьми: то супилась, то скалилась, сжимала до мозолей кулаки. Никто не понимал, что с ней происходило, мы с Эйданом и подавно, только пытались разглядеть хоть какие-то изменения в Мартиссе. Нас волновали вопросы: неужели Отцу так легко удалось сделать ее бесчеловечной? Неужели гнев полностью охватил ее большое сердце, и она сейчас же поделится своей новой силой с мертвепризраками? И только Отец с довольным видом чего-то выжидал, нюхая длинные волосы де Лоинз и тыча острием шпаги между лопаток.

— Дай Детям знак, Мартисса, — он указал на замерших в ожидании мертвепризраков, лукаво щурясь.

Вдруг Мартисса посмотрела на свой маленький кулончик с фиолетовым камушком посередине. Ее глаза широко раскрылись, она на мгновение перестала дышать. И чудовища с людьми перестали дышать вместе с ней.

— Я вспомнила, — вздохнула Мартисса робко, поднимая взгляд на народ. — Ризольд однажды сказал мне такую вещь: «Во всех можно пробудить любовь, даже если и кажется, что у кого-то ее совсем не осталось. Надо лишь постараться»…

Марти улыбнулась. Так нежно и ласково, что от нее повеяло приятным теплом. Тем, которым снабжает людей солнце… От этой улыбки сердце словно вновь забилось.

— Надо лишь постараться… — повторила де Лоинз, и ее кулон вдруг засветился нежным фиалковым цветом. Этот свет заставил зубастые растения сползти со зданий, от него высохла кровь на асфальте, развеялся зеленый туман… Он осветил всю левую сторону площади Сияния! — и тогда все будут спасены.

Неожиданно мертвепризраки, коих осветил свет Мартиссы, легли на землю, прямо рядом с людьми. Они сопели, пускали слюни, но теперь не нападали, только смотрели жалобно на живых. Кто-то из толпы осмелился погладить монстра по голове, и тот… замурчал?! Массивные туши чудовищ обмякли, они начали активно ластиться к ним, Массивные туши чудовищ обмякли, они начали активно ластиться к горожанам, пуская самые настоящие прозрачные слезы.

— Мартисса сделала что-то невероятное! — взвизгнула я, аж вытягиваясь на цыпочках.

— Сделала их котами?! — а у Эйдана чуть не упала челюсть.

Я фыркнула и легонько ущипнула его за ухо:

— Нет же, глупый. Пробудила в них любовь!

Люди сорвались на радостные крики, теперь они заплакали от окутавшего их счастья. Горожане покидали все палки и бросились обнимать мертвепризраков, не брезгуя касаться склизких тел с волдырями, не страшась острых клыков и когтей. Сиреневый свет сделал монстров совсем добрыми; их пасти сузились, сделались меньше лапы, тело перестало выделять яд. Смягчившиеся, мертвепризраки своими несуразными конечностями обнимали людей в ответ, между ними даже возникал еще один маленький тусклый огонечек. Будто зажигались сердца…

Мартисса оживилась, вновь стала румяной, с искорками в глазах. Она с трепетом рассматривала сияющий кулон, пока Отец с отвращением взирал на чудовищ, что больше не подчинялись его приказу растерзывать все и вся.

— Твой Ризольд в любой бочке затычка, — вздыхал Вайталши, безнадежно закатывая глаза. — Надо же было полюбить всей душонкой какого-то пирата… Продалась за черепашек и безделушку. Чушь несусветная.

— Его слова, сказанные когда-то на закате, спасли меня, не дали окунуться ваше безумие… — молвила блаженно де Лоинз, — И благодаря этому спаслись и мертвепризраки с людьми, в их сердцах вновь зажегся огонь любви! Ах, Ризольд! Я буду верна ему, пока тело мое не разорвётся на крупицы… И ни за что, ни за что не посмею сомневаться в чьей-то любви впредь… Ведь слова Ризольда будут отныне для меня одной из заповедей… И вы не сотрёте их из моей памяти!

— Ну что за детские глупости, Мартисса? — Отец одним большим пальцем прокрутил металлический листик на конце шпаги и… поднял над Марти! — Вот так и водись с пиратами, все мозги высохнут. Витаешь в облаках, словно дура. Посмешище.

— Мартисса! — Эйдан резко сорвался с места, я побежала за ним на помощь де Лоинз. От ужаса у меня перехватило дыхание, бирюзовые волны мчали к опускавшейся шпаге на всех порах. Нужно было как-то толкнуть Отца, ведь Марти даже двигаться не могла, он вывернул ей конечности! Надо успеть, надо успеть, надо…

— Где эта двухметровая сволота?! — послышался откуда-то очень знакомый мужской голос.

— Вот он! Кидай, Синамон!

В голову Отца прилетела серебристая сковорода. Он ойкнул и отшатнулся, берясь рукой за голову. Испугавшаяся Мартисса среагировала и, хромая, успела отойти от крупной фигуры. Ее укрыли собой те самые люди, которых она недавно защищала от Детей Отца.

— Ха, так тебе и надо, Эрих!

Я и Эйдан синхронно обернулись на источник неистового шума из басистых возгласов, и у меня глаза чуть не выпали из орбит…

Среди зеленого тумана и клубов черной копоти, в кругу потоптанных растений и мелких агрессивных насекомых предстали взбудораженные броквеновцы. Желтое пламя из факелов освещало их яростные лики, развевались на ветру флаги с изображением герба Броквена, кидали отблески поднятые вилы и ножи. Я узнала в этой толпе и растрепанного дядю Синамона, и водителя автобуса, и своих бывших учителей. Все, все они сейчас стояли друг за другом и смело шли прямо в пасти к подоспевшим мертвепризракам. Мы поспешили отскочить в другую сторону, налетевшие монстры даже не заметили нас.

А всем этим руководил Кертис. Он парил по воздуху и контролировал всю толпу из нескольких сотен человек, уклонял от атак чудовищ, направлял прямиком к Отцу через все преграды. Револ сам активно участвовал в бойне с мертвесилой; резал серебристым кинжалом гибридные сорняки, отстреливал монстров прямо с высоты, попадал точно в цель. Он так загорелся этим азартом восстаний, что в его глазах вновь заплясали озорные черти, широкая улыбка украсила бледное лицо, а из уст выскакивали итальянские слова. Кертис ритмично двигался всем телом, иногда исполнял лунную походку, крутился рьяно и взмахивал челкой, под разными углами стреляя в мертвепризраков, от которых после попадания оставалось ядовитое месиво. У него в голове словно играло диско!

— Кертис, — просипел Отец, посматривая на разъяренную толпу живых броквеновцев, — ну сколько можно с этими неожиданными революциями? Они так уже мне надоели, просто голова раскалывается! — и драматично прислонил руку ко лбу, слегка разжимая пальцы на рукояти шпаги.

— Не беспокойся, это восстание будет последним в истории Броквена, — Револ вылетел вперед горожан и спустился на землю, щелкая дробовиком, — как и твое существование в этом городе. Я обещал, что обязательно когда-нибудь свергну тебя, найду еще способы отнять у тебя силы и власть и спасти свою Родину. И я же сдержал это обещание. Со мной Особенные, Елена Гостлен, Эйдан Тайлер, Жозефина Тайлер… Со мной народ, который узнал от Амабель всю правду. Их ты уже не настроишь против меня и не сотрешь память своими элексирами, Эраст. Мы будем сражаться до конца, пока от тебя не останется лишь пепел, и Броквен не будет спасен.

Эрнесс сначала слушал Кертиса с маленькой ухмылкой и булькающим ядом на щеках, он будто беззвучно посмеивался над каждым сказанным словом. Но к концу, когда Револ с гордо поднятой головой заявил о готовности сражаться с ним до последнего, Вайталши резко изменился в лице. Он брезгливо повел носом, вздохнул так тяжело, что дыра на груди снова начала истекать гнилью, а снующие вокруг него плющи завяли.

— Ты как всегда в своем репертуаре, — прокряхтел Отец. — Опять грубая сила, безбашенные работяги в куче с отчаянными домохозяйками, и опять ружья с вилами… Ты бы хоть напрягся в этот раз и придумал что-то новое, Револ. Но, похоже, ума у тебя так и не прибавилось… Невежда.

Керт весь скривился. На руках, что сжимали дробовик, забились посиневшие вены. Эрнесс заметил это и снова расцвел, явно наслаждаясь злостью Кертиса. Кажется, над ним Вайталши нравилось придуриваться больше всего.

— Зато, в отличие от тебя, я не боюсь замарать руки в крови, — твердо отвечал Керт. — Ведь я сделаю все, чтобы защитить свою Родину от таких, как ты. А живые за моей спиной будут биться за нее до последнего вздоха. По-другому мы не будем разбираться с тобой.

Народ выглянул из-за спину Кертиса. Ни я, ни Эйд не узнавали броквеновцев; обычно тихие, угрюмые и хмурые, сейчас в глазах каждого горожанина читалась та храбрость, которая, как мне казалось ранее, присуща только Особенному патриотизма. К щекам их прилила кровь от проснувшейся свирепости, они так схватились за вилы и грабли, что ладони покрылись занозами. Броквеновцы уже тянулись к Эрнессу, у них прямо чесались руки заколоть того, кто портил им жизнь на протяжении многих лет.

С нескрываемым высокомерием смотря на Кертиса и броквеновцев сверху вниз, Отец взялся за рукоять шпаги обоими руками и воткнул ее в асфальт. По земле пошли искрящиеся зеленые трещины, что вскоре дошли до растоптанных загнивших цветов. Стебли их начали вздуваться, покрываться ярко-зелеными шипами, а лепестки обрели зубастые пасти, что извергали потоки отвратительного смрада гниющих растений. Цветы быстро вырастали, листья с лепестками становились еще больше и зубастей. Они опасно возвысились над горожанами и Кертом, рьяно извиваясь. Под ними еще и мертвепризраки собрались, хищно скребясь. О Господи…

— Что ж, давай подеремся, раз ты и твои несносные последователи так этого хотят! — призвал раскатисто Эрнесс, поднимая шпагу на Кертиса. — Только учти, на этот раз я буду беспощаден в подавлении твоей последней революции! Нападай же!

Отец взмахнул шпагой, и на людей кинулись растения с раскрытыми пастями, а за ними и рычащие мертвепризраки. Кертис ловко увернулся от лезвия шпаги и прыгнул за спину Отца. Револ поднял руку и громко закричал на всю площадь:

— Вперед, за Броквен!

Народ мужественно бросился в атаку на лютых чудовищ, пронзительно заорав летучую фразу Кертиса; крики были такими оглушительными и истошными, что разнеслись по всему городу, сотрясли холмы и дома. Люди подняли развевающиеся флаги, забродил туда-сюда огонь от их резких движений, засвистели в воздухе пули. Казалось бы, с такими огромными растениями-гибридами и кровожадными монстрами обычным людям не справиться. Растения, клацая зубами, извилистыми лианами захватывали броквеновцев, беспощадно рвя на них одежду и сжимая тела до крови. Но захваченные горожане героически терпели всю боль и юрко подносили факелы к стеблям и лепесткам-пастям, поджигая их. Тогда хищные цветы тотчас загорались ярким пламенем, теряя данные Отцом силы: булькала мертвесила, обращались в пепел листья и лианы, выпадали острые зубы. И в борьбе с мертвепризраками люди ничуть им не уступали, не давали даже маленькую слабину, дерясь до последней капли крови. Горожане, покрывая монстров проклятиями, со всеми силами протыкали вилами и граблями скользкую плоть, прыгали на чудовищ со спины и ломали руками челюсти, вырывали глаза с ноздрями. Мощь, с которой сражались броквеновцы, поражала меня и мои волны до дрожи. Это было невероятное зрелище!

Пока народ вел бои с чудищами, Кертис взял на себя Отца. Их битва была несколько неравной в плане оружия, ведь у Керта было огнестрельное, а у Отца — холодное. Вайталши уклонялся от патронов, летящих в него один за другим, а Револ — от частых колющих ударов. Эрнесс в исполнении приемов казался легким и даже воздушным, в то время как от Керта веяло тяжестью и грубой напористостью. Иногда они вообще переходили на обычную драку с кулаками, и вот тогда становились абсолютно равны. Каждый был необычайно силен и опытен, только тактики слегка отличались. Кертис бил во все места с редкой свирепостью и злостью, а Отец целился лишь в определенные чувствительные места.

— Не устал еще, искрометный ты мой? — поинтересовался он, успевая усмехнуться в очередной раз, и хотел ударить Револа в живот, но тот перехватил удар и сумел вывернуть ему кисть.

— А ты? — Кертис насмешливо хмыкнул в ответ. — Не устал передвигать свои ходули?

— Только и умеешь, что дерзить, — Эрнесс таки заехал ногой по животу Керта, и тот зажмурился, но не подал голоса. Отец не сдержал смешка и добавил: — Это у вас, у Револов, такая общая черта, иль семейное достояние? За три века много Револов я пережил, и все были такие самоуверенные и гордые, аж хотелось потянуть за ухо и отправить мыть полы.

Кертис резко поднял ружье, целясь в грудную клетку Отца, и приготовился нажать на курок.

— Не знаю, как у прошлых Револов дела были, но мне, видно, от прапрапрадеда передалось ярое желание выбить из тебя всю ду…

— П-помогите!

Керт осекся и мгновенно повернулся на вскрик. Я и Эйдан даже не сразу обнаружили того, кто кричал. А визжала маленькая девочка с белокурыми короткими хвостиками и голубыми напуганными глазками, которую на одном когте за шкирку держал жирный мертвепризрак на крыше. Никто не обратил внимания на малышку в воздухе, не услышал ее плача, ведь горожане были заняты битвой. И только Кертис бросил все и полетел на помощь ребенку, целясь на ходу в монстра:

— Держись, я сейчас!

Мертвепризрак уж заметил летящего на всех порах Револа и хотел наброситься на него вместе с девочкой… Но Кертис вовремя выстрелил, и призрак отлетел на несколько метров, опуская девчушку. Она, визжа, камнем полетела вниз. Быстро среагировав и кое-как повесив дробовик на руку, Керт успешно поймал малышку и тут же принялся успокаивать:

— Тш, все в порядке, все хорошо…

Кёртис свистнул дяде Синамону, что оказывал людям первую помощь. Не успел тот головы поднять, как Револ уже вручил ребёнка в стертые руки.

— Син, отведи девчонку в безопасное место, — промолвил серьезно Керт, взлетая вновь.

Синамон активно закивал и тут же взял малышку в охапку, накрывая простыней. Он взглянул на светящуюся фигуру Револа с нескрываемым восхищением и удивлением одновременно.

— Да, д-да, обязательно! — Синамон даже запинался, смотря то на спасённую девчонку, то на улетающего Керта. Он прибавил на выдохе: — Ну ты и герой, Кёртис!

Кёртис посмеялся, доставая из кармана брюк патроны.

— Стараюсь, Син, стара…

Мои глаза расширились, все внутри замерло и похолодело. Я будто разучилась дышать, только открывала рот в безмолвном крике, словно выброшенная на берег рыба. Эйдан пошатнулся и прикрыл рот руками, заикаясь от накатившего ужаса и шока. Девочка в руках Синамон пронзительно заревела, так, что битва восставших и мертвепризраков мгновенно прекратилась: потух огонь, опустились флаги, стихли крики. Все обратили свой взор наверх, на оцепеневшего Кертиса, которого протаранил шпагой Отец, пронёсшийся сквозь него на полной скорости. Он появился из неоткуда, никто из нас даже не замечал его до сих пор! Как мы могли упустить его?! Не надо было поворачиваться к нему спиной, ох, не надо было…

Кёртис с выпученными глазами и открытой кровоточащей раной упал на землю. Тело его проехалось по всем кочкам и зазубринам, ударилось о камни и испачкалось в пепле и ошмётках мертвепризрачной плоти. Недалеко приземлился и дробовик, а с ним и оставшиеся серебряные патроны. Кёрт принялся отхаркивать кровь; он взялся руками за глубокий разрез на груди, пытаясь вдохнуть. Рубашка мгновенно пропиталась кровью, с каждой попыткой нормально вдохнуть и выдохнуть вытекало все больше и больше бурлящей жидкости. Револ лишь обессилено хрипел, слезящимися глазами ища дробовик.

Эрнесс приземлился поодаль от Кёртиса и поднял шпагу к ядовитому свету неба, освещая окровавленное оружие. Он принялся с неподдельным упоением рассматривать поблёскивающую густую синюю кровь. Продолговатыми тонкими струями она стекала с лезвия шпаги, маленькие капли падали на кожаные ботинки Отца. А он все озабоченно всматривался в стекающую жидкость и облизывался, ехидно клокоча. Эрнесс прямо готов был облизнуть лезвие!

Толпа живых броквеновцев взорвалась от негодования и ненависти. Люди скривились и побелели, будто вместе с Кертом и их пронзила Отцовская шпага. Игнорируя таких же взбунтовавшиеся мертвепризраков, они стремглав побежали на довольного Отца с вилами и факелами, выкрикивая что-то непонятное. Но стоило Эрнессу лишь поднять свои прищуренные глаза на орущих горожан и на мгновение сжать пальцы, как их связали появившиеся из земли сорняки.

— Не торопитесь, — язвительно бросил броквеновцам Отец и показательно вытянул шпагу. Затем же он начал горделиво водить ею из стороны в сторону, как бы показывая каждому человеку и монстру кровь самого Кёртиса Револа — вязкую и блестящую от впитавшейся магии Особенных. Естественно, никто не сводил глаз с оружия. А Эрнесс получал такое удовольствие от многочисленных взглядов и охов, что был не в силах сдержать победной ухмылки и гаденьких смешков.

Но потом он неожиданно остановился, опуская шпагу, и задал скованным людям вопрос:

— Набрели на мысль?

Уста горожан скатались в трубочку, а брови сделались домиком. Они промолчали, только подвигали плечами слегка. Сейчас народ стал похож на пойманных котом мышей, а мертвепризраки теперь тихонечко порыкивали, изображая странные эмоции.

— Нет? — Отец характерно хмыкнул, осматривая молчаливых броквеновцев. Затем добавил, вздохнув: — Хорошо, я поясню.

Он резко указал На Кёртиса, что кое-как встал на разодранные колени. Тот был совсем плох: он дрожал, истекал кровью, сипел болезненно, точно дряхлый старик… Кёртис отчаянно пытался дотянуться до дробовика с патроном… Но все было тщетно; он снова закашливался, берясь за рану. Люди и монстры перевели смятенные взоры на Револа, топчась с ноги на ногу и что-то бубня одними губами.

Отец, повышая голос, твёрдо заговорил:

— Посмотрите на вашего «вождя», — в его голосе слышалось едкое пренебрежение. — Помните, он говорил так смело: «Мы спасём нашу Родину во что бы то ни стало, я буду биться за неё до последней капли крови» или… «Я не тот, кто будет умирать второй раз, стоя на коленях перед Отцом». И что в итоге? Одна рана — и так называемый Особенный патриотизма скис. Уверен, был бы он жив — скончался на месте…

Эрнесс неприметно подошёл к кряхтящему Кёртису. Будто издеваясь, аккуратно отодвинул дробовик дальше, попутно наступая Револу на руку. Он коротко вскрикнул и склонился к земле. А Отец шумно усмехнулся и вновь повернулся к народу:

— Кертис не попытался встать, не остановил вас от атаки на меня… А смиренно встал передо мной на колени, позабыв о том, что нужно защищать дорогой Броквен и народ! — Эрнесс хлопнул в ладоши, вспыхнув. — Ох, как погрустнели ваши лица, какая влага охватила глаза! Похоже, Особенный патриотизма в один миг убил в вас этот самый дух, зажигающий сердца и заставляющийся кровь закипеть в жилах… Значит ли это, что пылкая любовь Кёртиса к Родине и верность ее народу — фальшь? Что огонь в его сердце является искусственным, а сила духа в самом деле слаба? Думаю, да.

Люди тихо заохали, точно не веря своим ушам. С щек их покатились слёзы, губы задрожали. А мое сердце больно обливалось кровью, даже волны посветлели и осели на асфальт. Я не могла слушать эту ложь, не могла смотреть, как мечется Кёртис, уже тонущий в луже собственной крови… Так хотелось подогнать магию и подать ему дробовик с оставшимся патроном, а затем хоть как-то излечить и поднять на ноги… Но этот чертов плотный зелёный туман Отца мешал нашим с Эйданом волнам протиснуться!

А ещё я заметила, что мертвепризраки хищно задвигались в сторону Кёртиса, начав окружать его. Как гиены раненную антилопу.

— Вы только вдумайтесь, люди добрые, — продолжил Отец, не спеша обходя мервтепризраков, что уже слизывали с асфальта засыхающую кровь Керта. — Кёртис Револ, в первую очередь, вовсе не защитник Броквена, и даже не патриот. Он сын главаря самой опаснейшей преступной организации за всю историю города; кровный сын бандита, убийцы… А мать его — сумасшедшая несчастная женщина.

Есть такая пословица: яблоко от яблони недалеко падает. Кёртис Револ стал даже хуже, чем его отец, и безумней, чем его мать. Это страшный разбойник и гангстер, душегубец! Ах, сколько в его революциях за свержение меня и свободу Броквена полегло на лабораторном столе наивных призраков… Они поверили его признаниям в любви Родине и пошли за ним так же, как и вы в эту ночь. А сейчас своей слабостью и смиренностью Кёртис наглядно показал вам, что он предатель Броквена и его народа.

Мертвепризраки уже раскрыли широкие пасти, из неё роился дымящийся яд. Они подходили к Керту все ближе и ближе, пока тот, придерживаясь одной рукой за грудь, другой аккуратно тянул за ремешок дробовик.

А Эрнесс все нагнетал, уже переходя на крик, смешанный с рваным смехом:

— Об этом человеке все забыли сразу же после суда над его отцом! Никто не завёл дело о пропаже, никто так и не нашёл его труп! Только его бродячая вонючая псина, — единственная, кто любила его, — что-то да вынюхала, только сдохла быстро… Ваш любимый Кёртис Револ так и лежит там, на дне Акилессы! Прошло уже двадцать пять лет, и от этого горе-героя остался лишь скелет, — Отец ядовито улыбнулся вновь, важно задирая голову. Он подытожил ликующе: — Это не тот освободитель, который вам нужен. Он и ни в коей мере не спаситель, и, Бог мой, не Особенный патриотизма. Кёртис Револ — нахальный самонадеянный мальчишка, что обманывал и себя, и свою Родину. Поэтому его нужно немедленно уничтожить.

Народ активно зашептался, зашелестел ветками, пытаясь выбраться. Кто-то плакал во всю, кто-то уже отпустил голову и даже не смотрел на толпы мертвепризраков, медленно поднимающих когтистые лапы. Мне же оставалось только молиться, ведь сколько бы усилий не прикладывала я и Эйдан, магия Эрнесса была сильнее. Нам даже не удалось высвободить горожан из плена растений…

А Отец повернулся вполоборота, барственно оглядывая чудовищ и Кёртиса, что тяжело выпрямился.

— Ну что, Револ, — окликнул Вайталши издевательски, — скажешь последние слова, или уже готов быть разодранным?..

Сначала Кёртис молчал. Он даже не двигался, только хрипло дышал, пока мертвепризрак справа лизал его окровавленную ладонь. Но потом все, наконец, услышали его ворчание:

— Только попробуй откусить мне руку.

Револ слегка оттолкнул назойливого монстра, и этот жест поразил абсолютно всех: и живых, и мертвых, и Отца. Чудовища немного отступились, вопросительно наклоняя головы. А со стороны броквеновцев послышались тихие, но удивлённые охи.

Потом Керт, оперевшись одной ладонью об асфальт, начал медленно вставать. Другой он придерживал кончиками пальцев за ремешок дробовик. Отхаркивая остатки крови и чуть пошатываясь, Кёртис окончательно встал по центру, расслабленно придерживая ремень ружья. Он вдруг усмехнулся, глядя на Отца исподлобья.

— Красиво стелишь, — неспешно заговорил Кёртис, показывая большой палец вверх. — Даже сказать нечего, просто во. Действительно, я сын главы «S.P.R», и это мое постыдное клеймо на всю жизнь до и после смерти. И мое тело так и лежит на дне Акилессы. Это чистая правда. А вот про душегубца и лживую любовь к Родине, или как ты там сказал, — полное враньё.

Голос Револа стал неожиданно тверже, он постепенно приобретал родные нотки смелости и уверенности. Иссечённые брови нахмурились, а в полузакрытых глазах промелькнули синие искорки. От этого взгляда мгновенно бросило в дрожь.

— Да, революции мои были буйные, — молвил серьезно Керт, — и призраков, поддерживающих меня, лупили кнутами Агенты и забирали в Отцовский плен. Но я просто так не забывал этих мертвых, как ранее использованное пушечное мясо против Отца. Я спасал их, спасал ценой своего существования. Ведь до массового отравления такой прекрасный, искренний и добрый народ стоил дороже какого-то там Кёртиса Револа. Мне хотелось, чтобы они продолжали нести в массы идею о свободном Броквене, о скором райском месте, где нет цепей и Отца, и о спокойствии… Ведь спокойствие — это определённо то, что нужно всем броквеновцам, живым и мертвым…

Потом Кёртис положил руку на сердце. Другой же стал поднимать светящийся ярким синим цветом дробовик. Его свет лучами подкрадывался к ничего не понимающим мертвепризракам и пронзал грудные клетки. Тогда чудовища раскрывали широко рты, а их глаза загорались странным огнём. Пронзенные светом дробовика, они снова начали подходить к Кёртису, но уже не с целью напасть. Монстры встали в ряд рядом с ним и с гордостью выпрямились, повторяя движения Револа.

— И последнее, — продолжал Керт, преданно смотря на посветлевших броквеновцев. — Я люблю Броквен, слышите? Всей душой люблю. Люблю наши холма, леса, реки; каждую улицу с этими красивыми старыми домами и мраморными статуями. И вас люблю, всех! Потому что вы броквеновцы, черт подери, уроженцы этого необычного города! Я горжусь вами, неважно, монстры вы или люди! А ты…

Кёртис посмотрел прямо в глаза Отцу и резко выставил дробовик, прицеливаясь. Он коротко бросил:

— Не на того напал, нахальный самонадеянный мужик, — и выстрелил в Эрнесса.

На сей раз Отец не успел среагировать и хоть как-то увернуться. Один серебряный патрон на огромной скорости пронзил Вайталши в самое чувствительное место — светящуюся грудную клетку.

Теперь уже Эрнесс проехался по асфальту до ближнего фонаря. Свет улочного фонаря потух от резкого толчка, а от массивного тяжёлого тела поднялся грязно-серый дым, смешанный с клубами зелёной дымки. Растения тут же отпустили броквеновцев и ринулись к хозяину, что, держась обеими руками за грудь, злостно рычал, почти визжал. Серебро патрона жгло грудную клетку изнутри, она плавилась, точно металл. Плоть активно разъедало, стекали ручьи булькающего гноя…

— Ах ты, падаль итальянская! — выкрикивал потрёпанный Отец, кое-как поднимаясь. — Да я тебя в кислоте искупаю!

Эрнесс на секунду показался мне совсем не таким, каким мы видели его до этого момента. На шее пульсировали ярко-зелёные вены, точно яд бурлил внутри; плесени на его лице стало больше, она словно немного разрослась. Глаза подергивались в бешенстве. Вайталши брызгал вязкой слюной, отчаянно прикусывая длинный язык. А голос его на мгновение потерял былые мерзкие нотки лукавости и ехидства.

Кёртис же, трепля успокоившихся меровепризраков по головам, отходил потихоньку к ближайшей стене.

— Рычи, рычи… Надо уметь проигрывать, — он осторожно сел, и к нему сию секунду подскочили и горожане с повязками и всякими зеленками, и принялись тереться о него верно мертвепризраки. Они больше не видели в нем врага.

Мы с Эйданом стояли чуть поодаль и наблюдали, как броквеновцы всеми силами старались залечить рану Револа. Бирюзовая магия осела на нем, лаская грязное тело. А Отец все яростно топал ногами, под ними вырастали все новые зубастые цветы. Должно быть, ему просто необходимо было снова привести себя в порядок, поиздевавшись над кем-нибудь другим… Эрнесс казался вампиром, которому срочно требовалась энергия. Он поспешно повернулся в другую сторону и заулыбался вновь.

Там маленькой ярко-желтой звездочкой пролетела встревоженная Телагея…