Я исколесил провинцию Квилу вдоль и поперек. Ездил я с визитами в Баннингвиль — больше чем за семьсот километров, — в Леопольдвиль, чтобы пополнить наши запасы, и во многие другие города, когда в этом была нужда. Добавьте еще сотни километров до Узле и в Итури, а позднее на озеро Леопольда, где вообще не было никаких дорог…
Так я познакомился со страной и людьми. Я летал на самолетах в Кокийавиль, Стэнливиль, Чикапу, плавал в битком набитых пароходах из Леопольдвиля вверх по Конго, но лучше всего я прочувствовал на своей шкуре тридцать тысяч километров, проделанных мной по шоссейным и проселочным дорогам.
Да будет мне дозволено воздать хвалу латериту! Тот, кто путешествует по Африке в собственной машине, должен отзываться о латерите с уважением — нравится ему это или нет. Он по достоинству оценит объяснение геологов, которые со знанием дела утверждают, что латерит образуется в результате смешения песка, глины и перегноя. В сыром виде эта смесь называется потопото и прилипает к колесам, как жевательная резинка; когда же она высыхает, колеса выбивают с твердой, как камень, поверхности тучи красной пыли.
Однажды, когда я еще работал на Арувими, я получил телеграмму из Бута: коллега просил меня срочно приехать и сделать операцию. Больница находилась в двухстах пятидесяти километрах. Телеграмма шла четыре дня, мой ответ — еще три дня; телеграф в некоторых пунктах был en panne, однако это не имело значения. Еще до прибытия моей ответной телеграммы я уже был на месте и смог своевременно оперировать больного.
Когда я получил телеграмму, которая шла четыре дня, я сначала подумал, что ехать уже нет никакого смысла. К тому же стоял малый сезон дождей. Он отличается от большого тем, что дождь идет с перерывами.
Тут я вспомнил о почтальонах, которые, застряв с машиной где-нибудь в потопото, километров пятьдесят шагали с почтовой сумкой на спине. Когда они добирались до почтового отделения, население встречало их громким «ура!». Эти высокие спортивные рекорды показывают, что у африканцев чувство ответственности развито гораздо сильнее, чем это изображают расисты.
— Вперед, в Бута! — скомандовал я своей лучшей половине, и она сразу стала укладываться. Заметив, что она всовывает в тюк пару подушек, я запротестовал:
— К чему это? Мы будем там через пять часов, выедем в шесть утра, а пообедаем уже на месте.
Не обращая внимания на мои протесты, жена добавила еще два одеяла.
— Помнишь поездку в Акети, когда мы застряли?
— Ну ладно, — сказал я.
Ночевать в джунглях, действительно, — небольшое удовольствие.
В Конго каждая поездка сопряжена с риском, и к возражениям жены стоило прислушаться. Мы с ней уже проделали несколько тысяч километров по дорогам в джунглях, однако сейчас они были особенно плохи. После дождя латерит опаснее тифа, коварнее улыбки Клеопатры и неумолим, как судьба. Поэтому мы благословляли сухой сезон, даже если после каждой поездки машина и все пассажиры были обсыпаны красной пылью к походили на индейцев. Дороги изборождены глубокими колеями. Попадет машина в такую колею — и пиши пропало. В сухую же погоду высохшие от жары края колеи превращаются в острые ножи и угрожают покрышкам. Недаром мы возили с собой лопаты и топорики.
Потопото, проклинаемое водителями, — благословение для местных жителей. Они обмазывают им бамбуковые остовы строящихся хижин. Стены высыхают на солнце и не уступают в твердости цементу. Бамбукобетон, так сказать. Потому деревни располагаются вдоль дорог, где потопото сколько угодно.
Однако я несколько уклонился в сторону, а в поездке уклоняться от дороги весьма опасно. Вот проходит дорога, и держись ее. Свернешь в чащу — конец! Хочешь не хочешь, ты должен ехать по избранному пути до места назначения, ибо кругом джунгли.
В Конго относительно густая дорожная сеть. За редким исключением, во всех провинциях есть вполне приличные магистрали. Однако из ста тысяч километров дорог лишь около тысячи или немногим больше имеют асфальтовое или бетонное покрытие. Леопольдвиль соединен с Матади превосходным шоссе. То же можно сказать о первых ста шестидесяти километрах строящейся автострады Леопольдвиль — Киквит, но дальше идет песок. В таком же состоянии многие главные шоссе. Несмотря на сто сорок четыре аэродрома, обеспечивающих быструю связь с самыми отдаленными пунктами страны, несмотря на двенадцать тысяч километров судоходных рек, успешная эксплуатация природных богатств Конго была бы немыслима без разветвленной сети дорог. Даже пять тысяч километров узкоколеек, образующих становой хребет «национальной артерии» и обеспечивающих перевозку руды и полуфабрикатов из Катанги в Матади, не могут заменить дорог, тем более что Чомбе перерезал эту артерию, заставив страну страдать от «малокровия».
Без дорог авиалинии и порты были бы беспомощны. Восемьдесят процентов грузооборота идет в глубь страны и оттуда. Деревни и плантации обслуживаются грузовиками португальских и греческих торговцев. В дни мира и во время мататы, в дождь и под палящим солнцем они ездят от одного населенного пункта к другому, от одной торговой станции к другой. Ими руководит отнюдь не человеколюбие; если барыш меньше сорока процентов, они и пальцем не пошевелят. Однако они спасают людей от голода, тогда как американские миссионеры заботятся лишь о душах. Миссионеры летают на маленьких самолетах, доставляя миссиям все необходимое, а «черным душам» — спасение. Церковь идет в ногу со временем! На затерянных в джунглях тропах мы нередко встречали настоятельницу женского монастыря с монашками в собственном «фольксвагене», а в Инонго один молодой священник приобрел мотоцикл, вызывавший у молодежи особое восхищение. Мотоцикл завербовал больше новых христиан, чем все проповеди господина священника. Итак, все, кто пекся о душе или теле населения, передвигались на колесах: духовные лица, португальские торговцы и, наконец, я.
— Вперед, в Бута! — произнесла, наконец, вслед за мной моя жена, и мы выехали.
Около переезда мы встретили господина Мадейра, который только что переправился со своим высоконагруженным грузовиком с того берега. Мы поздоровались. Как в Англии говорят о погоде, так здесь разговор вертится вокруг дорог.
— Вы в Бута? — спросил он.
Я ответил утвердительно.
— Надеюсь, не на прогулку? — продолжал он.
— Нет, — сказал я, — по долгу службы.
— С мадам? Немного рискованно. В ста километрах отсюда автомобиль застрял.
— Это, наверняка, не врач, — ответил я. — Врач не может позволить себе такую роскошь.
Позднее моя жена назвала меня хвастуном.
Мы пожелали друг другу счастливого пути.
Нам попадалось немало застрявших грузовиков и легковых машин. Дорога в Бута пользовалась особенно дурной славой. Кое-где грузовики пропахали колесами глубокие борозды, немало было и ям, которые приходилось осторожно объезжать. Попадались деревянные мостики, требовавшие особого внимания. Строителям мостов я очень советую побывать в Африке, здесь они могут многому научиться. Коэффициент прочности, индекс нагрузки, износ материалов и другие показатели и нормы, принятые в мостостроении, мягко выражаясь, безразличны местным строителям. Мосты, по их мнению, существуют для того, чтобы через них ездить, а не чтобы их рассчитывать. Сколько тонн может выдержать мост? Водитель двадцатитонки рассуждает вполне справедливо: до меня здесь уже проезжали, а после меня — хоть потоп. Однажды португалец переезжал на тяжелонагруженном грузовике деревянный мост. Мост не выдержал, грузовик рухнул в воду. Прежде чем товары выгрузили, соль и сахар растаяли. Вот, наверное, рыбы удивились! А господин Мадейра рвал на себе волосы. Потому-то, наверное, он и считает, что сорокапроцентная прибыль — нормальный барыш. Ведь ни одно страховое общество не страхует его товары. И тем не менее он продолжает раз в неделю совершать свой рейс. Еще бы! Десятки населенных пунктов ждут пива, консервов, промтоваров. Если господин Мадейра не приедет во вторник, то уж в среду явится обязательно, а если нет, если он исчезнет совсем, то это вызовет большую печаль, чем смерть вождя.
Плохие товары, дорогие товары, но товары!
Настоящий мост был перекинут через Линди. Бревна, составлявшие основное ложе моста, были обшиты досками из твердого дерева. Но со временем гвозди стерлись, доски расшатались… Местные жители не замедлили воспользоваться настилом как хорошим строительным материалом и топливом. «Зубы времени» и очаги так обглодали мост, что при переезде через Линди мы прямо под колесами видели воду. Когда щели в настиле моста расширились настолько, что даже почтовые машины не отваживались проезжать, судьба моста была решена.
Переправа на пароме требовала гораздо больше времени, но что за важность!? Здесь встречались знакомые, болтали, обменивались новостями. Чего у африканцев в избытке, так это времени. При поездках в Леопольдвиль мы пересекали семь рек. Семь паромов. Один приводился в движение с помощью бамбуковых шестов, другой — канатной передачей, большей же частью паромы буксировались моторными лодками. Навсегда осталась у нас в памяти переправа через широкую Кванго. Эта река не только по названию, но и по характеру напоминает китайские реки. Так же лениво течет она по песчаной банке отмели, с той разницей, что здесь много крокодилов. Кванго — основная артерия провинции под тем же названием с административным центром в Кенге, расположенным примерно на полпути между Киквитом и Леопольдвилем. Мы должны были переправиться через реку Кенге у Такунды. Паром находился на противоположном берегу. Мы просигналили и стали ждать. Паром не двигался с места. На нашей стороне терпеливо ожидали с десяток людей. Подошел старик и сказал:
— Паром еn раnnе, мосье.
— Вот это здорово! Что случилось?
— Аккумулятор вышел из строя.
Нам угрожал ночлег под открытым небом. Но тут на противоположном берегу появился грузовик, и вокруг парома засуетились. Спустя четверть часа он подошел к нам. Как только паром причалил, паромщики сняли аккумулятор и поставили обратно на машину. Водитель широко улыбнулся и кивнул нам, въезжая на откос. К нам подошел паромщик.
— Аккумулятор двенадцативольтовый?
Я кивнул.
— Хорошо. Вы хотите на ту сторону?
— Конечно!
— Тогда выньте аккумулятор, мы его подключим к нашему двигателю и сможем переправиться.
— Давно вы еn раnnе? — спросил я.
— Две недели.
— Почему же вы не зарядите аккумулятор?
— В Кенге бастуют предприятия.
— Почему? Ведь Кенге административный центр?
— Рабочие уже четыре месяца не получают зарплаты. Бастует весь город.
Моя жена, истинная женщина, хотела выяснить все до конца, к тому же она не была связана нейтралитетом, как я, и невинно спросила:
— И министры тоже?
Все, кто стоял рядом, засмеялись так, что сходни заходили ходуном, и помогли нам снять аккумулятор.
У африканцев есть чувство юмора.
Им обладал и мой друг — дорожный инспектор. Это был могучий конголезец, весивший сто двадцать килограммов, добродушный и веселый, обнажавший в улыбке белоснежные зубы. Он объяснил, что дороги пришли в полную негодность из-за того, что казна пуста и ему нечем платить дорожным рабочим.
— Рабочие называют меня отцом, — сказал он, — но никто не слушает отца, который не платит денег. Между тем правительство задолжало им уже за несколько месяцев. Вот, например, выходят деревенские парни с лопатами, чтобы поправить дорогу после дождя. Я прохожу мимо. «Привет, отец! Как живешь?» — кричат они. Я спрашиваю, как дела в двенадцатом секторе, где нужно было засыпать большие ямы. Парни смотрят на меня с таким видом, словно я рассказываю небылицы, а один говорит: «Нужно оставить кое-что и на завтра, не правда ли, отец? А когда нам заплатят, мы засыпем все ямы, даже те, что в карманах».
Нелегка жизнь в джунглях.
Мы вспомнили сорок восьмой километр, где вместо дороги образовался большой пруд. Пришлось прорубать объезд сквозь чащу первобытного леса.
— Я мобилизовал тогда триста человек, — сказал инспектор. — На третий день они сложили топоры: «Где деньги, отец?» А у меня ни гроша. Правда, в Стэнливиле стояло несколько моих бульдозеров, но что здесь машина? Только человек может одолеть джунгли. Вы помните эту историю?
— Еще бы! Я ехал по этой просеке, как танцует балерина. Два дорожных смотрителя непрерывно подкладывали под колеса бамбуковые маты, иначе я утонул бы в грязи. Объезд длиною сто пятьдесят метров потребовал получаса. Мировой рекорд в черепашьем беге.
— Я на коленях умолял ребят, — продолжал инспектор, — они же отправились в окружное управление и грозили выбить стекла. Маяна рвал на себе несуществующие волосы, однако выплатил все, что нашел В кассе. Там было не слишком много.
«Ухуру, — сказали парни, — это, конечно, очень хорошо, но без денег на кой леший она нам сдалась?» Инспектор вздохнул, затем расхохотался.
— Ребята ведь правы! Раньше их водили за нос белые, а теперь свои же наобещали с три короба, а толку чуть.
На пути в Бута была еще одна вынужденная остановка. Громадное дерево легло поперек дороги. Перед ним стояло уже три машины. Несколько африканцев изо всех сил рубили и пилили ствол. Подобного усердия я еще не наблюдал и спросил одного, откуда такая прыть. Оказывается, им обещали, что если они за час освободят дорогу, то каждый получит двести франков. Не колеблясь, я тут же внес свою долю. Это был единственный способ освободить дорогу.
Такое со мной уже однажды было. Я ехал в Кванго по саванне, где приходится преодолеть километров пятьдесят песков, прежде чем попадешь на бетонку. Мы прочно завязли в глубокой песчаной выбоине, а тут быстро спустилась тьма, пришлось ночевать под открытым небом. Ночь была не холодная, но вдали слышалось рычание льва, и мы были рады, когда наступило утро. Вскоре поблизости раздался собачий лай. Деревня? Мы нашли ее, пройдя пешком около километра. Два десятка людей вытащили нас из песчаной ямы. Их сочувствие было неотъемлемой частью Африки. Самое меньшее, что я мог сделать, — это дать по двести франков каждому; не такое уж большое вознаграждение за огромные усилия, но если бы мы в Леопольдвиль летели, дорога обошлась бы гораздо дешевле. Зато тогда мы не пережили бы ничего подобного.
Даже сейчас я с содроганием вспоминаю ямы и выбоины по дороге в Бута, скольжение, качание, ныряние в потопото… Где еще можно проделать такой слалом между невидимыми шестами, воткнутыми в землю!
Мы закончили его успешно. Я оперировал водителя грузовика, который перевернулся с машиной в потопото. У него был тяжелый перелом бедра.
По-моему, слалом по латериту следует включить во все международные ралли.