Бьется пульс Конго

ВЫСТРЕЛЫ В СТЭНЛИВИЛЕ

Было 13 января 1962 года. Я надеялся спасти хоть одного из двух тяжело больных пациентов, но в больнице не было нужных лекарств. Несмотря на многочисленные просьбы, из столицы ничего не присылали, и я сам поехал в Стэнливиль. На полпути я встретил господина Д., владельца плантации. Мы остановились, чтобы обменяться последними новостями.

— Вы в Стэнливиль? — спросил он.

Я ответил утвердительно.

— А вы знаете что-нибудь о матате?

Я ответил отрицательно.

— Возвращайтесь, — посоветовал он. — В Стэнливиле стреляют. Меня не пропустили у моста.

— Что случилось?

— Лундула ликвидирует Гизенгу. С коммунизмом в Восточной провинции покончено, — сказал он не без задней мысли, зная на чьей я стороне.

— Разве Гизенга коммунист? — Притворно удивился я. — Он им никогда не был.

— Ну а кто же выдумал государственный контроль частных предприятий?

— Мне нужна сыворотка, — сказал я, — а стреляют или не стреляют, мне все равно. Если повезет, я, может, еще спасу ребенка.

— Из-за этого вы рискуете получить пулю?

— Таков наш удел.

— Желаю счастья, доктор, — сказал на прощание плантатор и поехал дальше.

Я тоже продолжал свой путь, но несколько подавленный. Вдруг я не пробьюсь и проезжу напрасно? Но я верил в свою счастливую звезду.

Через несколько часов я достиг реки Чопо. Перед мостом были заграждения из колючей проволоки. Сержант остановил меня и просунул в окно машины дуло автомата. Он что-то сказал сердито на лингала, я ничего не понял, но безопасности ради вылез из машины и предложил ему сигареты.

— Монганга, — сказал я, изо всех сил изображая на лице самую приветливую улыбку, но сержант не обратил внимания ни на нее, ни на сигареты.

«Дело плохо», — подумал я. По знаку сержанта подошли солдаты и обыскали машину.

— Монганга, — повторил я, однако волшебное слово опять не возымело действия.

Подошел лейтенант. Я снова повторил «монганга» и показал на красный крест. Он покачал головой и сказал по-французски:

— К сожалению, ничего нельзя сделать, доктор.

— Мне нужно в город. Больнице необходимы медикаменты.

— В городе стреляют.

— Что же мне, бросить работу? У меня своя война.

Он посмотрел на меня удивленно.

— Да, — продолжал я, — люди в смертельной опасности, у меня кончились боеприпасы. Если я вернусь без сыворотки, они умрут.

Лейтенант задумался.

— Так плохо?

— Очень. Если у них начнется приступ столбняка, они задохнутся.

Пока я говорил, солдаты подошли ближе и внимательно прислушались к разговору.

— Я пропущу вас, — сказал лейтенант, — но до министерства еще пять таких заграждений.

— Дайте мне одного из ваших людей, чтобы он мог объяснить другим, в чем дето.

— Согласен. Только смотрите, не угодите на линию огня.

— Где она проходит?

— Внизу, у реки.

— Буду следить, чтобы не помешать стрельбе, — заверил я лейтенанта и, поблагодарив, поехал дальше. Вот так мне удалось попасть в город.

В министерстве здравоохранения не было ни души. Я поехал в больницу, но и там было пусто. Тогда я направился в штаб-квартиру войск ООН, в отель «Вагения». На безлюдных улицах попадались лишь цепочки солдат. Я давал полный газ и нажимал на клаксон, меня принимали за скорую помощь и пропускали беспрепятственно. Площадь перед отелем была заполнена военными машинами вооруженных сил ООН. Военнослужащие «голубой армии» контролировали все выходы. В здании я встретил знакомого.

— Что ты тут делаешь? — удивился он.

— Ищу сыворотку. Где твой начальник?

— Добряк! Люди стараются сейчас не высовывать носа из дому, а ты себе разгуливаешь!

— Мне нужно на склад медикаментов. Сыворотка необходима позарез.

— Туда не проедешь. Там стреляют.

— А что происходит?

— Триста лейб-гвардейцев Гизенги защищают его. Они дерутся, как львы. Пока они потеряли примерно тридцать человек убитыми. Однако это ему не поможет. Вся армия перешла на сторону Лундулы.

— Чего же, собственно, хочет Лундула?

— У него есть приказ доставить Гизенгу в Леопольдвиль. Гизенга, разумеется, отказался подчиниться, началась стрельба.

— Как же мне достать сыворотку?

— Поезжай домой или подожди до завтра или послезавтра, к тому времени все кончится.

Я решил обратиться к польским врачам или в больницу, где работали австрийцы. Она находилась недалеко от линии огня. Когда я выехал на главную улицу, она была полна конголезцев. Сотни людей бежали к порту, размахивая велосипедными цепями. «Свободу Гизенге! — кричали они. — Да здравствует ухуру! Долой предателей!» Однако на углу им преградили дорогу военные джипы с «визжащими» шинами. Солдаты выскочили из машин и побежали навстречу демонстрантам. Было очевидно, что велосипедные цепи не могут конкурировать с винтовками. Толпа рассеялась. Когда солдаты настигали кого-нибудь из демонстрантов, то избивали так, что у несчастного оставалось мало шансов выжить. Спасавшиеся бегством люди издалека кричали: «Ухуру!»

— Вот какие здесь дела творятся, — сказали польские врачи.

Они удивились, увидев меня, и не хотели верить, что я пробрался в город, несмотря на осадное положение.

— Гизенга был для правительства в Леопольдвиле бельмом на глазу. Вокруг него концентрировались революционные силы, которые еще остались после ликвидации Лумумбы. Более года держался он в Стэнливиле, который провозгласил временной столицей Конго.

— Это я знаю. Но как же дело дошло до переворота?

— В Стэнливиле от него все отвернулись, кроме рабочих и молодежи. Особенно депутаты парламента. Однако чтобы разобраться в путях развития освободительного движения, нужно знать подоплеку этой истории.

Действительно, лишь имея хотя бы общее представление о прошлом Конго, можно было понять, что там происходит. После установления бельгийского владычества, в начале XX века колониальные власти сталкивались лишь с отдельными вспышками сопротивления. Девяносто пять процентов населения жили в деревнях или в девственном лесу, и восстания ограничивались территорией одного племени. Это было время тайных обществ.

Так, например, между 1904 и 1910 годами в Санкуру произошло восстание пороховиков. Их называли так потому, что они носили амулеты — небольшие мешочки с золой от сожженных внутренностей животных. Люди-леопарды, участники другого восстания, нападали на служащих всемогущей компании «Котонко». Было восстание людей-крокодилов, призывавших рабочих плантаций к террору.

Затем движение сопротивления вышло из племенных рамок и приняло характер широкого народного движения против бельгийцев и вообще европейцев. Этот второй этап начался в двадцатых годах. Это были движения Симона Кимбангу и членов секты Китавала. Однако лишь после второй мировой войны возникло политическое национально-освободительное движение. К этому времени уже существовали развивающийся рабочий класс и национальная интеллигенция, правда еще немногочисленная, но отсутствовала патриотически настроенная национальная буржуазия, которая обычно играет значительную роль в национально-освободительном движении. В сороковых годах уже третья часть населения жила в городах и промышленных центрах. Пролетариат был сосредоточен главным образом в Нижнем Конго и Катанге. Интеллигенция находилась целиком под влиянием церковников. Все современные политические деятели Конго были воспитанниками церковных школ и семинарий.

Первые политические партии сформировались в столице. Партия «Абако» включила в свою программу лозунг: «Без Бельгии!».

Партия единства бангала, возглавляемая Боликанго, стремилась к созданию сепаратной республики Убанги. Бельгийцы отдавали предпочтение при найме на работу бангала, и потому последние имели на рынке труда больше шансов, к вящему неудовольствию баконго. Борьба за кусок хлеба вылилась во вражду двух этнических групп.

Третья партия — Народная — считалась социалистической. Она страдала от хронического недостатка сторонников. Тем не менее она не осталась без влияния. Позднее она присоединилась к блоку Лумумбы, что усилило ее политическое влияние.

Такова была расстановка сил перед первыми всеобщими выборами в 1957 году. На выборах в Леопольдвиле победу одержали баконго, выступившие с лозунгом: «Нижнее Конго для баконго!». Они получили сто двадцать четыре мандата, а бангала — восемь.

Еще в 1955 году профессор Ван Билсен из Антверпенского института заморских территорий разработал так называемый тридцатилетний план политического освобождения Бельгийской Африки. План предусматривал уход бельгийцев из Конго через тридцать лет и создание технократического правительства, в котором бельгийские специалисты руководили бы складывавшимися в Конго кадрами научно-технической интеллигенции и политическими деятелями. Весьма любопытно признание, сделанное в предисловии к плану: «Это наша вина, что среди черных нет врачей, адвокатов, инженеров или офицеров. Миссионеры оказались энергичнее, чем государство: они воспитали сотни духовных лиц. Крупные предприятия с их патриархальной системой поддерживали феодальную структуру, тогда как техника развивалась американскими темпами…».

Реакция не заставила себя ждать. В 1956 году Илео[17]опубликовал первый политический манифест Конго. Он требовал предоставления независимости не через тридцать лет, а немедленно. В дополнение к манифесту была сделана оговорка: «Независимость не должна быть вывеской, прикрывающей эксплуатацию».

23 августа 1956 года «Абако» издала свой манифест, в котором требовала демократических и политических свобод для Конго. После выборов в городское самоуправление Леопольдвиля в 1957 году, когда Касавубу стал признанным руководителем баконго, он начал уже говорить о возможности переговоров и сотрудничества с бельгийцами. Со своей позицией по этим вопросам выступила партия Национальное движение Конго, возглавляемая Лумумбой.

Патрис Эмери Лумумба, выходец из народа батетеле, родился в 1925 году в Касаи. Его дед погиб в одном из восстаний. Лумумба принимал участие в работе политических кружков молодых интеллигентов. Лумумба работал на почтамте в Стэнливиле, получал четыреста франков в месяц (около шестидесяти долларов). К 1957 году он понял, что в Конго может быть только один лозунг: «Немедленное предоставление независимости!» Лумумба принимает участие в Конференции 8 независимых государств Африки в Аккре в 1958 году, которая определила его прогрессивную, антиколониалистскую позицию.

Политическое движение, поставившее своей целью немедленный уход бельгийцев из страны, не могло не получить поддержку у всех этнических групп Конго.

Так Лумумбе удалось сделать то, чего не могла достигнуть до сих пор ни одна группировка или партия. Его партия поставила себя над всеми родовыми и этническими границами. Это был первый и самый важный в истории Конго шаг к объединению народа. Монополии и концерны растерялись. Что предпринять в ответ? С Касавубу можно было договориться, и договорились. Боликанго выступал всего лишь с проектом создания сепаратной республики Убанги, а такая горячая голова, как Лумумба, мог додуматься до национализации алмазных приисков! Концерн «Форминьер» делал ставку на Ка-лонжи, который некоторое время, будучи сооснователем партии Национальное движение Конго, был близок к Лумумбе. Как лидер балуба Калонжи представлял для «Форминьер» неизмеримую ценность.

В Катанге дочерние общества всеобъемлющего концерна «Сосьете женераль де Бельжик», главным образом «Юньон миньер», выдвинули свою креатуру — Чомбе. Сцена для будущей драмы была подготовлена.

1957 и 1958 годы были наполнены демонстрациями, столкновениями соперничающих группировок, побоищами. Во время собрания, на котором выступал Лумумба, произошли столкновения с жандармами, были десятки убитых. Лумумбу арестовали. 4 января 1959 года «Абако» перешла в наступление, чтобы доказать, что она еще существует. Большая толпа ее сторонников прошла по авеню Альберта, требуя ухода бельгийцев из Конго. В дело вмешались «форс публик», снова были убитые и раненые. Позднее конголезские власти объявили 4 января Днем мучеников революции. Одновременно вспыхнули межплеменные конфликты в Касаи. Беналулуа под лозунгом «Вон пришельцев!» напали на балуба. Были тысячи убитых и погибших от голода и изнеможения во время бегства в Южное Касаи. Сотни тысяч беженцев балуба обрушились на район города Бакванги. Это был час Калонжи. Он немедленно отмежевался от блока Лумумбы, сформировавшегося накануне предстоящих выборов, провозгласил себя руководителем созданной им группировки в партии Национальное движение Конго и выступил с открытой сепаратистской программой для Южного Касаи.

Король Бельгии Бодуэн обнародовал правительственный манифест, предусматривавший порядок выборов в общинах и провинциях Конго в 1959 году. Однако было уже слишком поздно. События приняли такой оборот, что возбуждение достигло высшего накала и королю не оставалось ничего иного, как созвать конференцию руководителей всех конголезских партий. Для участия в конференции пришлось освободить Лумумбу. Он был вторично арестован во время столкновений между демонстрантами и жандармами в октябре 1959 года в Стэнливиле, где он созвал съезд своей партии, который продолжался три дня и выработал окончательную программу независимости. Во время столкновений было убито двадцать человек.

Бельгийские власти поняли, что провозглашение независимости неизбежно.

Колониалисты в метрополии перестроились. Независимость? Прекрасно! Однако без собственного хозяйства никакое государство не может быть независимым. Следовательно, нужно парализовать «нервный центр» экономики Конго — Государственный банк и заставить новое государство, находящееся еще в младенческом возрасте, влезть в долги к Бельгии.

В июле 1960 года Конго посетил по поручению ООН профессор Калдер из Всемирной организации здравоохранения. Знакомясь с системой здравоохранения Конго, он обнаружил факты, являющиеся причиной ее развала. Почти за год до провозглашения независимости колониальная администрация перевезла золотой запас Государственного банка из Леопольдвиля в Брюссель. Таким образом, резервы Конголезского банка сократились с десяти миллиардов франков до пятисот миллионов. Эта операция была произведена под предлогом репатриации бельгийцев из Конго, оплаты их счетов и претензий, а также компенсации за потерянное имущество. Государственный банк Конго оказался неплатежеспособным, нечем было выплачивать жалованье служащим и чиновникам, в том числе, разумеется, медицинскому персоналу. Это привело к нарушению нормальной работы государственных и коммунальных учреждений и органов здравоохранения. Правительство Лумумбы, в самом начале своей деятельности, обнаружило, к своему удивлению, что государственный долг Конго Бельгии составляет два миллиарда франков.

На конференции круглого стола в Брюсселе было принято решение назначить парламентские выборы на май 1960 года, а днем провозглашения независимости объявить 30 июня 1960 года, когда бельгийцы уйдут из всей страны, за исключением двух военных баз — Китоны в Нижнем Конго и Камины в Катанге. Договор о дружбе и пакт о военной помощи укрепляли отношения с Бельгией, а ее экономическая помощь пресекала тенденции Лумумбы к национализации.

К выборам пришли три резко отличные по своей платформе политические группы: блок Лумумбы (сокращенно: унитаристы), безоговорочно выступавший за единое Конго, против колониализма и за государственный контроль над экономикой страны. Кроме партии Лумумбы — Национальное движение Конго — к этому блоку принадлежали: партия Центр африканской перегруппировки, Федерация балуба Северной Катанги («Балубакат») и, главное, Партия африканской солидарности Гизенги. Эта левая политическая партия имела базу в провинции Леопольдвиль.

Противниками блока Лумумбы выступали сепаратисты. В Экваториальной провинции действовала Партия единства бангала, упоминавшаяся уже «Боликанго», возникшая в результате слияния мелких федералистских группировок бангала с двадцатью сепаратистскими группировками, в том числе и пробельгийскими. Ее штаб-квартира находилась в Кокийавиле и в Лисала. Эту партию поддерживали «Котонко» и плантаторы. В Касаи подвизалась группировка партии Национальное движение Конго, возглавляемая Калонжи. За ней стояла компания «Форминьер». В Катанге действовала сепаратистская партия Конфедерация племенных ассоциаций Катанги («Конакат»), Ее лидером был Чомбе. За спиной «Конакат» стояла компания «Юньон миньер».

Третья политическая группа была представлена «Абако», выдвигавшей программу создания федерального государства. Ее члены сокращенно назывались федералистами. За ними стояли определенные бельгийские правительственные круги, бизнесмены и церковники. Всех противников Лумумбы активно поддерживала пресса, а с амвона произносились проповеди против антихриста и коммуниста Лумумбы. Тем сильнее был шок, когда блок Лумумбы получил на выборах подавляющее большинство.

Так в мае 1960 года Лумумба стал премьер-министром.

В импозантном здании бельгийского посольства король Бельгии передал власть правительству Лумумбы. Перед правлением транспортной компании «Отрако» на авеню Альберта собрались рабочие. Накануне они объявили забастовку, требуя повышения заработной платы на тридцать процентов. Солдаты, все еще подчиненные бельгийскому генералу Янсенсу, также потребовали повышения жалованья на тридцать процентов и африканизации армии. Были также выдвинуты требования немедленно удалить из армии бельгийских офицеров, ставших всем ненавистными.

Новое правительство, президент Касавубу и председатель парламента Илео обещали удовлетворить требования рабочих и солдат. Но тут возникли затруднения. Внешние и внутренние враги республики, прятавшиеся за спиной Касавубу, всячески препятствовали выполнению обещаний. Бельгийские офицеры оставались на службе, хотя правительство обещало постепенно реорганизовать армию и повысить в званиях военнослужащих-конголезцев. Одновременно оно требовало от солдат повиновения бельгийским офицерам.

Среди солдат началось брожение. Новое правительство допустило грубейшую ошибку, оставив генерала Янсенса командующим армией. Это решение вызвало естественное возмущение солдат и явилось косвенной причиной мятежа. Генерал Янсене выдвинул провокационную формулу: «После провозглашения независимости — до провозглашения независимости». Она привела лавину в движение.

Заносчивость Янсенса вызвала события, подобные взрыву пороховой бочки. Разъяренные солдаты захватили оружие и автомашины, отправились в город к резиденции Лумумбы и потребовали немедленного смещения Янсонса и неукоснительной африканизации армии. Лумумба снял Янсенса и назначил на его место генерала Лундулу. Однако некоторым этого было мало. Они начали наводить «порядок» собственной рукой. Несомненно, что здесь приложили руку и провокаторы.

Янсене телеграфировал в Тисвиль и потребовал солдат для подавления беспорядков в Леопольдвиле. Солдаты в Тисвиле, узнав о положении в Леопольдвиле, отказались подчиниться приказу и арестовали бельгийских офицеров.

«Форс публик», переименованные за одну ночь в Национальную армию Конго, обладали всеми характерными чертами наемной армии. Требование повышения по званию было равносильно требованию повышения жалованья на тридцать процентов, ибо каждое повышение было связано с увеличением жалованья. Из-за отсутствия политического руководства армия в момент мятежа была похожа на корабль без руля. Кому повиноваться? Кто новые офицеры, сменившие ненавистных бельгийцев?

Вскоре в Тисвиле солдаты начали обыскивать виллы бельгийцев в поисках оружия. Бельгийцы создали добровольческие отряды самообороны, которые, однако, насчитывали во всем Конго лишь три с половиной тысячи человек. Часть солдат из Тисвиля направилась в Мадимбу, Инкизи и другие близлежащие местности, где они нападали на бельгийцев.

В один из мирных вечеров в Леопольдвиле появились первые беженцы из Инкизи, Тисвиля и Мадимбы. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Инциденты немедленно раздувались. Корреспонденты европейских газет поспешили на главный почтамт. Бельгийцы бросились укладывать чемоданы. Неужели наступил час возмездия, которого они втайне страшились? Паника охватила все европейское население. Неожиданно раздались выстрелы. Жандармы стреляли в бастующих рабочих. Выстрелы немедленно повторились в других местах. В лагере Рейсдорф в Леопольдвиле солдат вбежал в барак с криком: «Прибыли парашютисты, они нас обстреливают». Другой провокатор бегал по городу с криком: — «Летят русские! Они приземлились в Нджили».

Солдаты помчались на джипах в город. Они сами не знали толком, чего хотели, но на всякий случай останавливали автомобили и искали оружие. Кто не хотел подчиниться, того избивали, а затем ехали дальше и стреляли в воздух. Бельгийцы все поддались панике. Первые, набитые чемоданами до верха автомобили помчались в порт Леопольдвиля, чтобы оттуда переправиться в Браззавиль. За два часа автомашины забили весь порт. Солдаты в этой суматохе делали что хотели. Прежние полубоги предстали перед ними в своей наготе. Солдаты принимали всех блондинов за фламандцев, а их они особенно ненавидели, ибо из их среды вышло большинство офицеров и плантаторов. Каждый задержанный блондин должен был на месте заплатить выкуп — пятьсот франков, иначе его избивали. Несколько машин было подожжено.

Ночью беженцы устремились в Браззавиль. Только за одни сутки Леопольдвиль покинули пять с половиной тысяч бельгийцев. Радиограммы в Европу еще усиливали волнение. Ультра в Бельгии и Леопольдвиле требовали решительных мер. В Матади встал на якорь бельгийский военный корабль. В Банане «Тисвиль» и «Мооре» взяли на борт свыше тысячи беженцев. Бегство европейцев из Конго, раздуваемое ультра, приобретало все более широкие масштабы. В стране едва осталось двадцать тысяч бельгийцев. Плохо было то, что страну покинули европейские врачи, инженеры, техники…

Западные корреспонденты немедленно начали спекулировать на происходящих событиях. Преувеличенные сообщения и раздутые описания насилий «разнузданной солдатни» должны были убедить общественное мнение в том, что «незрелым» конголезцам независимость была предоставлена преждевременно. Это должно было облегчить колониалистам возврат в Конго. Бельгийские ультра угрожали самыми решительными мерами, если бельгийское правительство откажет в помощи соотечественникам, находящимся в опасности. Крайне правые газеты недвусмысленно писали, что «в эксцессах виновен коммунист Лумумба». Это и нужно было тем, кто стоял за кулисами колониальной политики в Конго. Ведь именно они нажали на рычаг анархии, чтобы дискредитировать Лумумбу. Однако они забыли истину: «кто посеет ветер — пожнет бурю». Нарушение порядка ударило по самим бельгийцам. Впрочем, они готовы были принести в жертву своих соотечественников, если только, опираясь на «эксцессы», можно будет развязать кампанию против Лумумбы. Неоколониалисты попытались оказать на него давление. Спустя неделю премьер-министр заявил в парламенте, что каждый день крупные акционерные общества и концерны предлагают ему свои услуги. Все хотят получить концессии, привилегии. «Мой ответ всегда один и тот же, — сказал он, — мы не продаем Конго г аукциона».

Только это объясняет дальнейшие события. Парашютисты с военных баз Китона и Камина заняли аэропорты, чтобы обеспечить семьям бельгийцев «безопасный отлет». Занятие Нджили парашютистами 11 июня вызвало волнение в городе. «Парашютисты здесь! Нас перестреляют как собак!». Между конголезскими военными лагерями и центральным правительством в Леопольдвиле не было никакой связи. «Вон парашютистов!» — кричали солдаты, но сами боялись бельгийских парашютистов. Войсковые подразделения конголезской армии распадались. Появились вооруженные группы, дороги и деревни стали небезопасными. Лумумба попытался навести порядок. Он летал с Касавубу из лагеря в лагерь и вел переговоры. Уже казалось, что вот-вот восстановится порядок, как вдруг монополии перешли в наступление. 11 июня Катанга во главе с Чомбе откололась от Конго. Это явно был результат сговора монополий с Чомбе, так как уже через сутки в Элизабетвиль прибыл «советник» Чомбе — полномочный представитель бельгийского правительства граф Аспремон Линден. Маскируя свои интересы перед мировым общественным мнением, бельгийское правительство официально не признавало сепаратное правительство Чомбе. А вот Родезия немедленно установила с ним дипломатические отношения. Сэр Рой Веленский[18] был главным акционером Северной Родезийской железной дороги, которая связывает Катангу с портами Южной Африки. С этого дня составы с катангской рудой шли только через Родезию. Сэр Рой делал бизнес, Чомбе получал оружие. Оба были довольны.

После этой провокации Лумумба прекратил дипломатические отношения с Бельгией. Он обратился к Генеральному секретарю ООН Дагу Хаммаршельду и потребовал отвода парашютистов и воссоединения Катанги с Конго. Хаммаршельд нс ответил. Тогда Лумумба обратился к Советскому Союзу. Ответ был ясный: если агрессия не прекратится, Советский Союз готов оказать необходимую помощь законному правительству Конго в-восстановлении порядка и развитии народного хозяйства. Это прозвучало как удар бича. Советы в Конго! ООН реагировала немедленно. Спустя пять дней в Конго прибыли вооруженные силы ООН — марокканские солдаты,! отряды из Ганы и Гвинеи, Нигерии и Эфиопии. Хаммаршельд осудил агрессию, Совет Безопасности принял решение об отводе парашютистов и воссоединении Катанги с Конго. Теперь стало известно, что заинтересованные западные державы предупредили Лумумбу: любая экономическая помощь может быть оказана Конго» лишь при соблюдении им нейтралитета, а нейтралитет означает отказ от помощи социалистических стран.

Против Лумумбы немедленно выступила «Абако» Касавубу. Молодежная организация этой партии вывела на улицы Леопольдвиля демонстрацию под лозунгом: «Долой коммуниста Лумумбу!». Испытанный рецепт антикоммунизма был снова применен. Брюссельская фашистская газета «Юроп мэгэзин» отпечатала листовки: «Лумумба хочет продать наших женщин русским» — и переправила их в Конго.

Лумумба ответил введением цензуры. Ультра в Леопольдвиле вышли на улицу. Их лозунгом было: «Долой фашистскую диктатуру и фашиста Лумумбу!».

Лумумбу немедленно обвинили в диктаторстве и антидемократизме.

Между тем в Конго доллар реагировал на события тем, что повысился в цене с шестидесяти до ста шестидесяти франков.

Резолюция Совета Безопасности осталась на бумаге… «Голубая армия» в Конго и Катанге ничего не предпринимала и соблюдала нейтралитет. Лумумба вылетел в Нью-Йорк для переговоров с Хаммаршельдом. Тем временем по требованию Чомбе ООН вывела ганские части из Катанги: они якобы оскорбляли национальное достоинство Катанги. На их место прибыли ирландцы, которые уже никак не могли задеть национальную гордость Чомбе и «Юньон миньер». Лумумба вернулся из Нью-Порка без результатов. В Катангу прибыли через Родезию четыреста головорезов со всех концов света, чтобы спасать национальное достоинство Чомбе (эти наемники пли «наводящие ужас», как их называли, позднее сыграли важную роль в трагедии Конго). Хаммаршельд предложил Чомбе в течение восьми дней вывести наемников. Спустя восемь дней Чомбе заявил, что в Катанге больше пет наемников, и инцидент был исчерпан.

Между тем Калонжи также отделился и основал Алмазную республику» в Южном Касаи. Лумумба отправил против Калонжи тысячу солдат. Калонжи вылетел к своему другу Чомбе, единственному, кто признал его республику. Словно по мановению волшебной палочки продвижение войск Лумумбы было приостановлено. Под тем предлогом, что они два месяца не получали жалованья, отряды самораспустились. Командование армии не приняло никаких мер против самороспуска частей. Командующий марокканской группой войск ООН генерал Кетти, восстанавливавший порядок в объятом пожаром городе Матади, вернулся со своим отрядом в Леопольдвиль, хотя не был там нужен. При выплате жалованья солдатам он приказал разоружить и арестовать свыше двух тысяч военнослужащих, верных Лумумбе. Сразу стало ясно, откуда дует ветер. Когда же Лумумба поспешил на радио, чтобы воззвать к народу, шведские солдаты преградили ему вход в здание радиостанции. Лумумба отправился в лагерь, чтобы призвать па помощь солдат, однако нашел лишь враждебных ему бангала. В сентябре 1960 года командование армии назначило «переходное» правительство, так называемую коллегию генеральных комиссаров. Касавубу дал на это свое согласие и снял Лумумбу. Лумумба под охраной ганских солдат отправился в свою резиденцию.

«Абако» немедленно инсценировала демонстрации: «Вон ганских солдат — защитников коммунистов!». П руководитель гражданских операций ООН в Конго удовлетворил их требование. Образцовое сотрудничество «нейтральной» Комиссии ООН по делам Конго с Касавубу открыло Лумумбе, наконец, глаза. Он решил пробиться в Стэнливиль, так как на востоке страны за него голосовали около девяноста процентов избирателей. 27 ноября 1960 года Лумумба покинул свою резиденцию, но вблизи от Киквита, в Квилу, его узнал офицер полиции и арестовал.

Лумумбу доставили в лагерь Харди; в Леопольдвиле не были уверены, что его сторонники не попытаются его освободить. Боялись также забастовки рабочих. Однако раздробленные профсоюзы, из которых наиболее крупный находился под влиянием католиков, были против политических демонстраций. Большая часть депутатов парламента выступала в поддержку Лумумбы, считая смещение Лумумбы незаконным. Даже сенат голосовал против Касавубу и предложил создать примирительную комиссию для разбора юридического спора, поскольку Лумумба, в свою очередь, сместил Касавубу за его незаконные действия. Однако все это было бесполезно.

Между тем солдаты в лагере Харди требовали немедленного повышения жалованья на тридцать процентов, иначе грозили освободить Лумумбу. И тогда Касавубу договорился с Чомбе. Тот был готов выдать несколько миллионов франков за одну небольшую услугу: передачу ему Лумумбы. Теперь трудно установить истину. Но факт остается фактом: 17 января 1961 года в. Элизабетвиле приземлился самолет, на борту которого находились Лумумба и его ближайшие помощники Мполо и Окито. Как обошлись в полете с тремя арестованными, не стоит вспоминать. Достаточно сказать, что при виде их бельгийскому пилоту стало дурно.

В Элизабетвиле арестованные попали в железные руки Чомбе и Мунонго[19]. Их отправили в заключение, С тех пор живыми их уже не видели.

Некоторое время спустя Чомбе опубликовал коммюнике, в котором говорилось, что заключенные будто бы бежали. В начале февраля вертолет обнаружил на дороге в Северную Катангу три обезображенных трупа. Так закончились «поиски» бежавших. Чомбе поведал миру, что Лумумба и его товарищи были убиты мстительными балуба.

13 февраля врач Питерс выдал свидетельство о смерти. Вряд ли когда-либо существовало более странное свидетельство. В нем коротко и ясно сказано, что Патрис Лумумба и т. д., Морис Мполо и т. д. и Жозеф Окито и т. д. погибли в джунглях. Где, как, почему — об этом ни слова.

Бои в Стэнливиле продолжались три дня. 15 января 1962 года Гизенга капитулировал. Полковник Пакасса, на которого он рассчитывал и которого незадолго перед тем произвел в генералы, находился где-то в Конголо, вместо того чтобы вести свои войска в Стэнливиль на помощь Гизенге.

Гизенга неожиданно был арестован в Стэнливиле. Комиссия ООП по делам Конго, не желавшая повторения скандальной истории Лумумбы, доставила его из Стэнливиля в Леопольдвиль, однако дальнейшая его судьба комиссию ООН не интересовала. Без всякого следствия его отправили на остров Булабемба, в устье реки Конго, вскоре прозванный конголезским островом Святой Елены. Гизенга стал «государственным узником».

Партия африканской солидарности, хотя и продолжала существовать, раскололась на несколько группировок.

Гизенга, бывший семинарист, был самым левым из всех конголезских политических деятелей. Он не был марксистом, но его воинствующие антиколониальные взгляды и попытка ограничить права монополий силами конголезского государства говорят о его последовательной революционной позиции. Одаренный музыкант, он прекрасно играл на гитаре и, будучи студентом в Леопольдвиле, организовал свой джаз. Подобно Лумумбе, он строил свою партию на основе общеконголезской программы и получил с этими лозунгами одиннадцать или двенадцать мандатов в Квилу и Кванго, хотя эти районы населены различными этническими группами.

Итак, у резиденции Гизенги шел бой. Я сидел у знакомого польского врача. Об отъезде нечего было и думать.

И все же он достал мне сыворотку. Воспользовавшись перерывом в стрельбе, он съездил в больницу, которая находилась в зоне боев. Правда, у него был пропуск, но ведь он не защищал от шальных пуль.

— Кто же с больными, если тебя там нет? — спросил я.

— В больнице остались два конголезских фельдшера… Способные люди, на них можно положиться. Большая часть персонала сбежала из-за стрельбы, но кое-кто из санитаров и эти два фельдшера остались на посту.

— А что происходит с ранеными?

— Легкораненых перевязывают фельдшеры, а с тяжелыми ранениями направляют в австрийский лазарет на другом берегу. Там безопасно.

— Как обстоит дело с резиденцией Гизенги?

— Не знаю. Были слышны лишь одиночные выстрелы. Вообще, все уже кончилось.

Так завершилась еще одна глава истории Конго, первая фаза последней гражданской войны, которая, собственно, началась еще до провозглашения независимости.

Я покинул город, вновь обретший «нормальный» вид. Открылись магазины, мальчишки выкрикивали названия газет, которые восхваляли спасителя Лундулу, в министерских канцеляриях сидели чиновники. Эфиопские солдаты, равно как и марокканские, вновь торговали виски и американскими сигаретами, «холостые дамы» фланировали в поисках клиентов, а я в конце-концов, хотя и с большим трудом, получил свою сыворотку. И без всякой надежды на спасение больных, поехал домой.

17 января ко мне пришли знакомые конголезцы.

— Хотим вас предупредить, — сказал один.

— Что случилось?

— Пока ничего, но будет землетрясение.

Я был ошеломлен. Предсказывать погоду — это еще куда ни шло, хотя метеорологические станции мира всегда увенчаны лаврами, но землетрясение… Это было для меня ново.

— Откуда вы знаете?

— Сегодня год со дня убийства Лумумбы. У нас есть поверье, что через год дух убитого возвращается к своим. Это большой праздник. И в этот день всегда что-нибудь случается. Лумумба был самым великим из нас. Стены содрогнутся. Спите сегодня лучше в саду.

— Спасибо, друзья. — Мне было не до смеха.

Только испорченный цивилизацией европеец мог не принимать это всерьез. Но одно я все же хотел выяснить.

— Откуда вы знаете, что Лумумба погиб 17 января?

— Мы знаем.

— Ведь он был убит при попытке к бегству в феврале.

— Нет, он умер 17 января.

Больше он ничего не сказал, и спрашивать было бесполезно. Патрис Лумумба и мертвый продолжал жить в их мыслях.