Латинская пословица «во время войны молчат музы» не всегда справедлива. И тем более в Африке, особенно в Конго.
В этом мы каждый день убеждались в «мирном» городе Киквите. И позднее, в июле 1964 года, когда покинули Киквит и на пути к новому месту назначения — Инонго на озере Леопольда — несколько дней провели в Леопольдвиле.
Итак, мы также сделаем паузу между сражениями и не будем более прислушиваться к разрывам пластиковых бомб в Леопольдвиле, которые отмечают приготовления к плебисциту по поводу новой конституции Конго. Ибо независимо от того, взрываются ли бомбы, терпят ли войска Адулы одно поражение за другим от повстанцев Сумиало, берет ли он Стэнливиль или приближается к Кокийавилю, на рынке слоновой кости продолжается торговля. Здесь предлагают картины, резные изделия, ковры ручной работы из волокон кокосовой пальмы.
Короче говоря, жизнь идет своим чередом рядом с войной, а война — рядом с жизнью, как к этому с давних пор привыкли в Конго.
В Киквите мы подружились с одним молодым человеком. Он изредка приходил к нам и предлагал свои работы — разные изделия из дерева. Однажды утром мы с женой завтракали в баре и восхищались роскошной палитрой красок колибри, которая искала себе завтрак в розовых чашечках цветов на соседнем кусте.
— В Африке такие яркие краски, — сказала моя жена. — Страна должна кишеть художниками.
Не успела она закончить фразу, как к бару подошел молодой человек.
— Вот идет один, — воскликнул я. — Наш Жильбер!
Это был наш знакомый. На этот раз он ничего не принес. Мы пригласили его на чашку кофе, он согласился и сказал:
— Сегодня я пришел просто так. Без фигур, мадам. Мой нож капут. У меня был только нож и мои руки. Теперь остались только руки.
— Посмотрим, что можно сделать, — сказал я. — Почему бы вам, собственно, не поехать в Леопольдвиль? Там бы вы заработали больше.
— Там и конкурентов больше. Да и у меня нет никакой школы.
— Вы выйдете победителем из любого конкурса, объявленного Академией. Ваши резные изделия превосходны.
— Вы действительно так считаете?
— Честное слово!
Он задумался, потом сказал печально:
— Никто не оплатит мою учебу. К тому же, насколько мне известно, у нас вообще нет настоящей художественной школы.
Наверное, читатель слышал о черной Венере XI века, золотой торс которой найден в развалинах Зимбабве — столицы сказочного государства Мономотапы в Центральной Африке. Вот сколько лет искусству африканцев, а может быть, и больше! Превосходству европейцев был нанесен еще один удар, когда археологи нашли в Гвинее дворец короля Бенина. Колонны были украшены бронзовыми рельефными масками, датируемыми XVII веком.
Искусство создания масок и скульптур у африканцев в крови. Мне много пришлось походить и поездить по Конго, и разнообразие масок вызывало у меня желание их коллекционировать. Однако маски надо смотреть в действии, а не в отрыве от жизни племени, иначе их прелесть и художественная выразительность много теряют. Совсем по-разному выглядит маска в магазине художественных изделий или на лице колдуна, исполняющего ритуальный танец, где она часть его пантомимы. Она изображает то демона, то дух усопшего, то помогает совершать ритуальный обряд племени или же передавать музыку и интерпретировать танец. Волшебство становится явью, несмотря на иронические улыбки белых, танец и музыка превращаются в искусство.
Искусство, отражающее фантазию и действительность, старо, как само человечество, независимо от того, родилось ли оно из мечтаний, как рисунки в пещерах Альтамиры и наскальные изображения в Сахаре, или же из необходимости заработка, как резные фигурки из дерева и слоновой кости, предлагаемые на рынке Леопольдвиля. Когда африканцы вырезают фигурки и продают за бесценок европейцам, творческий порыв мастера превращается в товар, а товар в деньги. Африканскому художнику нужно жить, как и его собрату на Монмартре.
На рынке в Леопольдвиле туристы находят мадонн из слоновой кости, выстроенных сотнями, как солдаты в строю, бегущих антилоп из черного дерева, тысячи других вещиц серийного производства. Но бывает, что в закусочную является парень в рваных штанах, вынимает из мешка и кладет на стол фигуру, пришедшую прямо из джунглей. Это — старик с топором, которого я видел в лесу, или барабанщик на племенном празднике.
Картины разнообразнее. У «уличных» художников своя тематика: манговые деревья, потопото, африканцы в пирогах, охота на антилоп и различные вариации и комбинации этих тем. Но иногда посмотришь на такую картину — и дух захватывает.
Один молодой художник по имени Динга продал нам картину «Вечер в деревне». Черные, белые, коричневые тона… Несомненно, талантливо. Картина правдива, в ней чувствуется Африка. У него было с десяток совсем иных вещей, написанных специально для продажи.
— Господин Динга, — сказал я, — вы умеете рисовать. Почему же вы пишете такую ерунду?
— Картины эти стоят дешево и продаются в мгновение ока. Тот, кто не понимает в искусстве, будет очень доволен, что получил кусочек Африки. Пять таких картин по цене равны одной такой, какую я вам продал.
— Зачем вы так делаете? Ведь вы портите себе руку?
— Возможно. Но мои дети каждый день хотят есть. Кроме того, я ведь не академический художник.
— Разве вы не учились в Академии?
— Не иначе как в Брюсселе? А кто стал бы за меня платить? Вот как обстояли дела.
Эпическое искусство в большей или меньшей степени было развито у всех народов банту. Гриот — рассказчик как народный певец переходил с места на место. Всюду его принимали с почестями, он был живой хроникой племени. Благодаря этим рассказчикам мы можем восстановить историю народа. К тому же они знали много народных сказок, басен и саг. Вот, например, легенда о «рождении» озера Танганьика. Одно племя похитило у Мвамби (Нзамби) леопардовую шкуру, которая излечивает болотную лихорадку. Ее спрятали в расщелине скалы. Мвамби послал на поиски шкуры большую змею. Она перекопала всю землю, но шкуру не нашла. Тогда разгневанный Мвамби послал на поиски большую воду, которая залила расщелину скалы.
Или сказание о том, как африканцы стали черными. Люди боялись диких зверей. По просьбе людей Нунгу покрасил их в черный цвет, чтобы ночью они были невидимы. Пока их красили, они стояли на четвереньках, поэтому ладони рук и ступни ног остались светлыми.
Недалеко от озера Тумба я слышал местную версию истории Вавилонской башни. Возле деревни Ндоло некогда жили люди, которые хотели взобраться на небо. Они поставили деревья друг на друга. Когда они уже добрались до облаков, гигантский столб рухнул. Вот и получилось, что народы банту оказались рассеянными в разных направлениях.
До сих пор у африканцев не было своего литературного языка. Он, однако, складывается благодаря усиливающемуся преобладанию некоторых языков — хауса, суахили, лингала и др. — над десятками племенных наречий. Отдельные рассказчики и писатели вынуждены пользоваться языком колонизаторов для выражения своих чувств и мыслей. Известный африканский поэт Сен-гор пишет по-французски, хотя весь мир его образов — африканский.
Как-то раз Жильбер пришел к нам и сказал:
— Ну вот, я наконец решился уехать. У меня за плечами пять лет школы, остальное приложится.
— К тому же ты хороший резчик, — сказала моя жена. — Итак, ты уезжаешь… Твои будут по тебе скучать.
— Еще бы! — Он усмехнулся с горечью. — Особенно старший брат. Он подыскал мне невесту, которая мне совсем не нравится. Наверное, сам интересуется ею. У нас ведь еще действует право старшего брата на невесту младшего. Я не возражаю, пусть берет ее. Я себе — сам найду невесту.
— Так разве из-за этого надо бежать?
— Еще бы! Он уже внес тестю выкуп за невесту. Я должен согласиться, иначе пропадут деньги, козы и все прочее. А если я уеду, договор утратит свою силу. Выбрал бы он для меня девушку из рода своей жены, все было бы проще. Чтобы младший брат не женился раньше старшего, жену для него выбирают из родственниц жены старшего брата. Тем самым она становится для старшего брата сестрой и табу.
Итак, Жильбер был вынужден покинуть деревню. У многих молодых людей судьба складывалась так же. Это — одна из причин, почему парни покидали деревню. Здесь не было иного выбора: либо навсегда связать свою жизнь с родом, либо уходить. Родовые законы действовали неукоснительно. Я это знал от моего ассистента в Киквите, который делал обрезание младенцам. Я спросил его, новшество ли это, так как знал, что обрезание производилось в подростковом возрасте, на мунганзе, празднестве посвящения мальчиков в мужчины.
Он посмотрел на меня удивленно, пораженный тем, что я знаю о мунганзе.
— В городе уже не празднуют мунганзу, — сказал он наконец. — А вот в деревне еще соблюдают традиции.
— Мне бы очень хотелось хоть раз посмотреть, как происходит инициация, посвящение мальчиков в члены рода.
— Этот обряд — тайный. У большинства племен разглашение тайны карается смертью. Даже женщины под страхом смертной казни не допускаются к тому месту, где происходит инициация.
Тут я вспомнил одну из моих поездок в джунгли. Около Уэле мне встретилась группа разрисованных воинов, окруживших нескольких обнаженных юношей. Воины были вооружены копьями. Я наставил на них свой фотоаппарат, но они угрожающе взмахнули копьями, и, чтобы не раздражать их, я решил отказаться от снимка.
— Знаю, — сказал я, — по отношению к европейцам вы блюдете обет молчания. Но ведь мы с вами коллеги. Вы передовой человек и могли бы мне рассказать, как проходит этот обряд в вашем племени.
— Да примерно так же, как у других племен. В лесу в определенном месте встречаются мужчины и юноши. Затем мбута уводит юношей в хижину, где они проводят два-три дня. Их татуируют и подвергают различным испытаниям для проверки стойкости. Затем они предстают перед «судом». Каждому юноше перечисляют его недостатки и прегрешения. Он должен дать клятву, что будет соблюдать табу и все обычаи племени. Затем он получает племенное имя. В заключение его знакомят с табу племени, посвящают в тайны половой жизни и подвергают обрезанию. После этого начинается празднество: все пьют, поют, танцуют.
— Проводится ли подобная церемония для девочек?
— У нас нет. Старуха только уводит их на несколько дней в потайное место, рассказывает о табу и посвящает в тайны половой жизни. После инициации девочки и мальчики могут вступать в брак.
С детских лет африканцу внушают, что его священный долг производить на свет потомство, чтобы племя не ослабевало. Поэтому девушки и юноши имеют равное значение, и, хотя невесту «покупают», это лишь формальный акт. Женщина не является товаром; она имеет «ценность» как мать будущих детей. Поэтому у африканцев не было проституции. Ее принесла лишь «цивилизация».
Не подумайте, однако, что конголезка так же послушна и покорна мужу, как в странах Востока. Конголезец должен быть очень осторожен со своими женами. Кое-где у африканцев еще сохранились остатки матриархата. В некоторых деревнях, где я останавливался на ночлег, мне предлагали жену старосты или другую женщину. Но здесь дело не в том, что муж распоряжается своими женами как собственностью. Это просто своеобразный акт гостеприимства и пережиток матриархата — седой древности, когда главная женщина племени принимала гостя. Бывает, правда, что по каким-то причинам колдун выносит женщине смертный приговор и ее муж безропотно приводит его в исполнение, однако он не посмеет бить свою жену.
Однажды меня позвали в дом начальника местной администрации. На веранде я увидел клубок барахтающихся на полу тел. При моем появлении клубок распутался, на полу осталась только голая женщина, которая раздраженно зашипела на меня.
— Что случилось? — осведомился я.
— Отвезите, пожалуйста, эту женщину в больницу, господин доктор, — сказал хозяин дома. — Она не в своем уме.
— Зачем же ей в хирургическое отделение?
— Может быть, у нее внутренние повреждения. Муж избил ее.
Тут женщина встрепенулась:
— Моего мужа нужно в тюрьму, а не меня!
Ей объяснили, что в больнице ее только осмотрят, а это необходимо для составления обвинительного заключения. Тогда она пошла со мной.
Муж вообще не должен поступать против воли жены. Однажды при мне в канцелярию управления округа ворвалась женщина, кричавшая:
— Арестуйте моего мужа! Он хотел меня изнасиловать!
Секретарь выпучил глаза:
— Но, женщина, это же твой муж!
— Вот он и должен уважать мои желания.
Жену нередко покупают еще ребенком. Она остается у родителей, выкуп служит залогом. Родители оберегают девочку: она до свадьбы должна оставаться «чистой», иначе выкуп будет возвращен. За взрослую девушку выкуп меньше, но жених не предъявляет никаких претензий в отношении ее девственности. Потому-то девушки рано выходят замуж, часто даже в четырнадцать лет. Случается, что бабушка кормит грудью внука, если у матери нет молока, и что племянник старше своего дяди. Это приводит к парадоксальным явлениям в племенах, где действует авункулат, при котором первенство в роду принадлежит не отцу, а дяде. Мне казалось комичным, что дядя давал разрешение на операцию своему племяннику, который был старше него.
Так же как до прихода европейцев конголезцы не знали проституции, они не знали и венерических болезней. Исключение составляли районы, находившиеся под влиянием арабов. Теперь Черная Африка заражена этим пороком. Это одна из причин бесплодия, которого так боится конголезка. Бесплодие — несчастье для любой женщины, а для африканской — страшнейшее зло. Если у нее нет ребенка, она теряет свое положение в семье и в обществе. Муж может возвратить бесплодную жену родным и потребовать возмещения выкупа.
Однажды ко мне на прием пришла мать четверых детей и пожаловалась на бесплодие. Я удивился: неужели ей мало четверых детей? Куда там! У ее соседки было шестеро!
За год женскую консультацию нашей больницы посетило около двадцати пяти тысяч женщин, из них одна треть жаловалась на бесплодие. Так я познакомился с. проблемой материнства в Африке в наши дни, когда колдун уже более не властвует безраздельно и женщина поняла, что современная медицина помогает ей относительно безопасно рожать детей и иметь здоровое потомство. Рост сознательности африканской женщины, — пожалуй, самая большая трещина в родовом строе и его табу. Но, несмотря на прогресс, незыблемым остается девиз: иметь детей! Материнство для африканки — смысл всей ее жизни. Ребенок обогащает семью. Наш повар в Инонго однажды сказал: «Чем больше мальчиков, тем меньше забот в старости. Они позаботятся обо мне». Как велико значение ребенка в африканской семье, я понял из такого эпизода.
Одна женщина родила красивого мальчика, однако отец пришел ее проведать лишь через неделю. Он был восхищен.
— Славный мальчик, — твердил он, сияя.
— Поздравляю, он похож на вас, — сказал я просто из вежливости, потому что африканские дети родятся белыми, а найти сходство между новорожденными и их родителями вообще невозможно.
— Жена все время рожает мне таких красавцев, — заверил счастливый муж.
Ассистент отвел меня в сторону и шепнул:
— Он не отец ребенка! Будьте осторожны.
— Как глупо! Я его не обидел?
— Нет, нет! Но не задавайте больше вопросов.
— Чего же он так восхищается, если это не его ребенок?
— Так у нас принято. Дети его жены — его дети.
Муж больше года отсутствовал, не знаю — почему, но рождение ребенка нашел вполне естественным. Куда более естественным, чем отсутствие детей. Последнее могло бы быть причиной развода. В таких случаях часто приглашают колдуна, и он применяет свои средства. Если все средства оказываются бесполезными, муж дает жене развод или берет вторую жену. Если и она не рожает, муж все равно не считает себя виновным.
Если муж не выполняет свои супружеские обязанности, жена может подать на него в суд. Потому что тем самым муж нарушает табу, а это может навлечь на род проклятие, как и нарушение табу женщиной. Племенные табу запрещают ей общаться с кем-либо, помимо семьи, готовить мужу обед во время недомоганий, есть зайчатину в период беременности и т. д.
Я внимательно наблюдал, как ведут себя конголезцы в кино при просмотре фильмов из жизни белых людей, как реагируют на любовные переживания героев и на сложные любовные ситуации, фигурирующие в девяноста процентах наших фильмов. Меня интересовало, возможна ли любовь в мире, где еще существует полигамия? По-видимому, нет, вернее, невозможна любовь в нашем понимании. В городах, где жизнь «европеизируется», танцуют и флиртуют, как у нас, и семейные отношения сходны с нашими, особенно благодаря влиянию церкви и современным производственным отношениям. Начинает преобладать моногамная семья, но подавляющей массе конголезцев поведение белых дам на экране кажется смешным, часто безвкусным и почти всегда неестественным. Ведь до сих пор две трети конголезцев живут в джунглях и в саванне. При родовом укладе жизни конголезец с детских лет воспитывается в сознании важной роли семьи. Поэтому конголезцы лишены чувства ревности. Бывают случаи несчастной любви, как это показывает история с юношей, доставленным к нам в больницу после покушения на самоубийство. Однако я был также свидетелем того, как на празднике, устроенном Маяной по поводу рождения сына, обе его супруги сидели в благородном согласии на почетной софе и пили за здоровье папы и новорожденного.
В подвластной Маяне области выбор невесты происходил по старинке. Однажды мы встретили на лесной тропинке молодого человека. Он нес несколько копий с широкими остриями, какими пользуются для охоты локеле. Он остановил нас и предложил купить копья. Мы сторговались. Моя жена спросила:
— Это ваши копья?
— Сам делал, мадам, но они мне больше не нужны.
— Вы теперь охотитесь с ружьем?
— Я не так богат, но копья предназначались не для охоты, а для выкупа невесты.
Он заметил по выражению наших лиц, что мы ничего не поняли:
— Мадам, я был на смотринах невесты, но ее отец выбрал себе другого зятя, у которого копья были лучше, чем у меня.
В среднем Конго еще совсем недавно жених давал за невесту выкуп раковинами каури, которые до появления денег были наряду с натуральными продуктами распространенным платежным средством. Мой ассистент в Киквите рассказывал, что даже сегодня жених вручает тестю символическую раковину, во всяком случае, в его-племени. Тогда брак считается заключенным. Тесть приводит козла, жених — козу, их зажаривают на вертеле. На свадьбе едят, пьют, танцуют, поют, затем жених, уводит невесту в свою хижину, которую строит до свадьбы. Деревенские женщины с шутками и прибаутками ставят у стока с крыши хижины кувшин, и если до утра его наполнит дождь, то это считается хорошей приметой. В засуху женщины прибегают к хитрости: наливают в кувшин немного воды или козьего молока. Назавтра снова устраивают торжественный обед, и молодой муж представляет всем свою жену.
— Но ведь ее и так знают?
— Да, но муж при этом произносит: «Я прошу моих ндуку присматривать за женой, когда я буду в отъезде». Это помогает избежать «ошибок».
— Измена наказывается?
— Раньше она каралась смертью. Теперь виновник платит денежный штраф. Я же говорил вам, господин доктор, деньги нас испортили.
— Потому что нарушение прав собственности можно уладить с помощью денег?
— И это тоже. Раньше за нарушение табу платили жизнью.
Тогда я понял, почему теперь у конголезцев бывают случаи ревности. Раньше нарушение традиций, нарушение табу требовало соответствующего возмездия. Жена, изобличившая свою соперницу, никогда не стала бы рассчитываться с ней сама. А теперь мне как-то доставили в больницу женщину, которой повздорившая с ней из-за мужа соперница изрезала бритвой лицо и шею. Зашивая ей раны, я думал: Европа пробивается.
Теперь произошел перелом в жизни не только Жильберов, но и женщин. До провозглашения независимости не более восьми тысяч девушек окончили школу. Ни медицинских сестер, ни учительниц не было. Теперь женщины преподают в школах, работают дикторами на радио, стюардессами на самолетах «Эр Конго». В магазинах стоят за прилавками продавщицы, целая армия девушек завоевала канцелярии. Молодые африканки стучат на пишущих машинках, участвуют в забастовках, выходят на демонстрации.
Я спросил одну девушку, сдававшую экзамен на звание медицинской сестры:
— Вы сможете работать в любом отделении. Но, будь у вас возможность выбора, какое отделение вы бы выбрали?
— Женское, — ответила она, не колеблясь. — В Конго нужно начинать в женском отделении, так как женщинам все еще уделяют мало внимания. Там медсестра может принести очень много пользы.
Это была умная девушка.