Мы жили некоторое время в Леопольдвиле, ожидая вылета в Инонго — главный город провинции Майюмбе. Это было наше следующее место назначения.
Приближалась четвертая годовщина провозглашения независимости Конго. На авеню 30 Июля выстроили трибуны, с которых члены правительства должны были принимать парад. Адула собирался торжественно объявить в этот день с трибуны новую конституцию.
Но события опрокинули все планы, осиротевшие трибуны были разобраны.
В Леопольдвиле усилилось беспокойство. Каждый день взрывались пластиковые бомбы. Протест против правительства Адулы принимал анархические формы. Диверсанты прикрепляли пластиковые бомбы к крыльям бомбардировщиков, стоявших на окраине Леопольдвиля — в Ндоло и предназначенных к вылету в восточные области. Шесть самолетов были разрушены. В одном ресторане, где Катемба — традиционный вождь из Kaтанги — справлял свадьбу, пластиковая бомба унесла много жертв. Помещение для голосования, подготовленное для проведения референдума по поводу новой конституции, также было разрушено. А тут еще пришло сообщение о том, что отряды Сумиало взяли Стэнливиль. Это был второй серьезный удар, нанесенный восставшими патриотами после занятия Альбертвиля. Подразделения Национальной армии Конго оказались не в состоянии задержать продвижение Сумиало. К тому же на границе Бурунди пять рот Национальной армии Конго исчезли вместе с оружием. Правда, оружие позднее оказалось в руках борцов за освобождение. Адуле пришлось выступить с заявлением, что он готов начать переговоры с Советом национального освобождения. Совет потребовал освободить Гизенгу, назначить новые выборы, наказать убийц Лумумбы и не вести никаких переговоров с Чомбе. Ходили слухи, что Чомбе возвращается из своего добровольного изгнания. Адула тянул время. Он не мог принять предложения, так как за его спиной готовилось совсем иное решение.
Военные действия борцов освободительного движения принесли им новые победы, и снова возникла угроза господству неоколониалистов в Конго.
Сумиало взял Букаву, полуостровом вписывающийся в озеро Киву. Европейцы бежали из города. Из Стэнливиля повстанцы двинулись в направлении на Лисала в среднем Конго и почти подошли к Кокийавилю. В Северной Катанге Сумиало занял горнопромышленные города Маноно и Кабало.
По этой причине на аэродроме Леопольдвиля ждали приказа к вылету американские бомбардировщики, транспортные самолеты и вертолеты. Газеты уже в течение нескольких недель подготавливали общественность Конго и всего мира к возвращению Чомбе.
В этой критической ситуации Чомбе, с точки зрения монополий, был единственным человеком, который мог бы справиться с экономическим кризисом и «испытанными методами» остановить национально-освободительное движение.
Было прекрасное воскресное утро. Мы собирались поехать в самый большой ботанический сад в Африке — заповедник в Кисанту, расположенный на полпути в Тисвиль. Вдруг вестибюль гостиницы заполнился постояльцами и прохожими. Вскоре мы поняли, в чем дело. На улице продавали экстренные выпуски газет, а на колоннах вестибюля расклеивали листовки с портретом Чомбе. Краткий текст был достаточно выразителей: «Я возвращаюсь как спаситель Конго не слишком рано, по и не слишком поздно».
Люди спорили, одни были за возвращение Чомбе, другие — против. На улицах также собирались толпы, но полиция без труда разгоняла их. Все произошло столь внезапно, что никакого организованного отпора нс могло быть. Да и кто мог его организовать? Адула несколькими днями раньше основал новую политическую партию — Демократическое объединение Конго, чтобы спасти себя и остатки фиктивной демократии. Эта партия еще не имела влияния в массах. Партия африканской солидарности из-за раскола была не способна к активным действиям. Один из ее лидеров, Камитату, находился в оппозиции к Адуле, в кабинете которого он был второразрядным министром планирования, но стремился сам стать премьер-министром. Профсоюзы были раздроблены, с тех пор как их революционно настроенным руководителям пришлось бежать в Браззавиль.
Вечером Чомбе прилетел в Леопольдвиль. Мы стояли на улице, когда раздалась сирена правительственного автомобиля. Тут же появился лимузин Чомбе.
В машине восседал герой дня, рядом сидели его секретарши: с одной стороны — испанка, с другой-француженка. Он улыбался и приветливо кивал немногочисленным любопытным, не выказывавшим особой радости.
Вечерние газеты были гут как туг. Все было подготовлено заранее. Под портретом Чомбе жирным шрифтом было напечатано: «Спаситель Конго» и «Моя программа — примирить конголезцев». Менее жирным шрифтом была набрана небольшая заметка, в которой говорилось, что Чомбе поручена реорганизация правительства. Спустя несколько дней «ангел примирения» распустил правительство Адулы и сформировал свое собственное, в котором министерские посты заняли его верные друзья, например Железная Рука — Мунонго стал министром внутренних дел. Себя Чомбе назначил премьер-министром. И сразу же занялся «примирением». Бомбардировщики немедленно вылетели из Ндоло на восток.
Вскоре после этого я сидел с одним из моих коллег за чашкой кофе перед кафе. Весь день упорно говорили об амнистии Гизенги. И действительно: мальчишки-газетчики выкрикивали последние известия: «Амнистия Гизенги. Чомбе принимает Гизенгу в Леопольдвиле».
Мальчишки едва успели бросить газеты на стол, как мы услышали автомобильную сирену. Вскоре мимо нас промчались мотоциклисты в белых шлемах, за ними проследовал открытый лимузин. Чомбе с неизменной своей широкой улыбкой сидел, развалясь, в машине. Рядом стоял, вытянувшись во весь рост, высокий, худощавый Гизенга. Он не улыбался. Автомобиль проехал, кортеж снова замыкали мотоциклисты.
— Теперь все войдет в норму, — сказал мой коллега.
— Вряд ли, — возразил я.
Вот вам доказательство того, что Чомбе ищет примирения.
— Примирения быть не может. Противоречия непреодолимы. Между ними стоит тень Лумумбы, и Гизенга никогда не согласится выступить совместно с Чомбе против Сумиало.
И все же он рад, что вырвался с острова Була-бемба. Давайте держать пари, что эти двое сговорятся.
Я помедлил с ответом. Однако стоило проучить коллегу, и я согласился.
— Пройдет немного времени, и Гизенга снова будет на Булабембе. Есть еще в Конго люди с твердыми убеждениями.
Я выиграл пари, как вскоре доказали события. Спустя две недели Гизенга снова стал политическим заключенным.
Самолет сделал еще одну петлю над морем и сел на узкую полоску земли у Инонго. Перед нами снова был живописный ландшафт джунглей. У аэропорта нас ожидал джип, а в двух шагах от него стояли два выкрашенных охрой воина из народности тумба с соколиными перьями в волосах, с копьями и щитами. Они ждали не нас. Из Леопольдвиля прибыл их традиционный вождь. Вождь был одет в европейский костюм. В глаза бросался разительный контраст между вчера и сегодня.
До города было километра два. Живописный чистый городок — он был меньше Киквита — раскинулся на берегу озера. Вдоль берега выстроились в ряд нарядные виллы, в которых раньше жили бельгийцы. Инонго насчитывал едва шесть тысяч жителей. Это были представители народностей тумба и монго, которые жили главным образом между озером Леопольда и маленьким озером Тумба.
У Инонго озеро Леопольда, имеющее в длину около ста пятидесяти километров, достигает в ширину лишь тринадцати километров, так что виден его противоположный берег. К северу ширина озера увеличивается примерно до семидесяти километров, а к югу оно сужается и принимает форму воронки. Здесь оно через реку Фими соединяется с Ква — притоком реки Конго. Озеро было центром провинции, почти не уступавшей по площади своей южной соседке Квилу, но очень малонаселенной. На территории площадью пятьсот километров на триста проживало всего триста пятьдесят тысяч человек. Это и не удивительно: из-за джунглей и непроходимых болот возникало мало поселений, да и то главным образом вокруг озер. Между Инонго и Порт-Франки, расположенным на востоке, на границе с провинцией Касаи, есть лишь один заслуживающий упоминания населенный пункт Ошве, затерянный среди болот. Боли на севере можно было достигнуть только водным путем, а уже оттуда на Кокийавиль шло шоссе, связывавшее провинцию с остальной частью Конго. В таких условиях, естественно, исключительно важное значение имело то, что из Леопольдвиля к нам раз в неделю приходил пароход. Он шел по Конго, Ква и Фими, а затем делал круг по озеру, снабжая население товарами. Инонго также, если не считать воздушного транспорта, зависело от пароходного сообщения, и приход каждого парохода был для жителей радостным событием.
Провинцию более или менее досконально изучил в 1883 году Стэнли. Подробную карту местности, однако, составил евангелический миссионер Гренфель. Ему в порту Инонго поставлен памятник. Порт — небольшая бетонированная полоска земли. Два раза в неделю от нее отходил паровой паром в Селенге — небольшой торговый центр на другом берегу озера. Порт всегда был забит ящиками и мешками с товарами, переполнен людьми и грузовиками, которые с того берега озера направлялись в глубинные районы. Там были каучуковые плантации, действовали товарищества резчиков по слоновой кости, работавших на дому и сбывавших свою продукцию в столице. В джунглях, на северо-западном берегу озера Леопольда, водились еще крупные стада слонов. Мы привозили из Селенге картофель и овощи, которых на этом берегу не было. Переезд в Селенге занимал около часа.
Мы поселились в вилле на южном берегу бухты с замечательным пляжем, покрытым тонким, белым песком. Вода была теплая, слегка маслянистая. Изо дня в день над озером плавали светлые облака. По красоте озеро не уступало Адриатическому морю. Вечером всегда дул легкий бриз, вода чуть журчала, солнце казалось расплавленным слитком золота. Мы до поздней ночи сидели на веранде и внимали шелесту волн и зовам из девственного леса, который начинался сразу за нашим домом. Конечно, это были духи тумба, потомков мондо, пришедших издалека, с берегов озера Чад к Черному озеру, которое они и теперь еще называют праотцом судьбы.
Легенда рассказывает, как с берегов озера Чад монго, теснимые наступающей пустыней Сахарой, а также нилотами и суданцами, отправились в далекое путешествие. Праотец племени монго по имени Янзи собрал своих людей и сказал им:
«Будьте готовы, друзья,
Начинается большое путешествие.
Я — Янзи, моя сестра — Нзонго.
Я вас поведу
к реке — источнику жизни,
И никто нас не остановит.
Тот, кто посмеет восстать против нас, станет рабом.
И тогда мы возьмем рабов с собой.
Украсьте себя знаками нашего племени
и раскрасьте ваши тела.
Возьмите в руки копья!
Пусть могущественные амулеты вас защитят.
Так скорее же в путь!»
И после этого мужчины вырезали на своих лицах две косые линии, а женщины вытатуировали на теле знак племени, все подпилили передние зубы и вооружились. Четыре дня они шли степью, и много опасностей пришлось им преодолеть. Наконец они подошли к джунглям, что свидетельствовало о близости большой реки. Все очень устали. Однако Янзи побуждал их идти вперед, обещая им землю, где в реках текут молоко и мед. Наконец они остановились у большой реки. Янзи, как Моисей, попрощался со своим народом и не ступил на землю обетованную. «Не бойтесь змеи Индомбе, не бойтесь черной змеи, ибо земля здесь плодородная и я благословляю ее». Затем он посадил себе на плечи свою сестру, влез на дерево и поднялся на небо.
Монго заселили страну от реки Конго на юг к Черному озеру и на восток почти до Стэнливиля. Эта этническая группа насчитывает примерно четыре миллиона человек и распадается на более мелкие этнические группы.
Вскоре я познакомился с вождем тумба, который вместе со мной сошел с трапа самолета. Он жил в городе в скромном домике, мало чем отличавшемся от соседских домов. Обстановка была самая простая: стол, несколько стульев, радиоприемник на комоде. Жена вождя угостила нас пивом. Сам он окончил семь классов миссионерской школы и прекрасно говорил по-французски. Сначала мы разговаривали о больнице. Вождь спросил, какое она на меня произвела впечатление. Я ответил, что всем доволен, начиная от мелочей (они, как обычно, были en panne) и кончая персоналом (его, конечно, не хватало). Я похвалил и медицинское училище, хотя имел на этот счет свое мнение. Вождь, видимо, остался доволен ответом и рассказал, что мой предшественник уехал, гак как не мог более выносить придирки коменданта военного лагеря. Этот лейтенант, бывший капрал, недавно повышенный в чине, однажды даже посадил врача в тюрьму за то, что тот не явился немедленно по приказу лейтенанта для оказания несерьезной медицинской помощи, которую мог оказать любой санитар. Это и было причиной поездки вождя в Леопольдвиль: он летал жаловаться па перегибы лейтенанта и в отношении своих соплеменников.
— Вам нечего опасаться, — сказал вождь. — В министерстве уже принято решение об отставке лейтенанта.
А лейтенант был как раз нашим соседом!
Мне показалось, что вождь имеет немалое влияние, и я спросил:
— Почему же вы живете в таком неказистом доме? Разве вы не могли бы иметь виллу наподобие тех, в которых живут государственные чиновники?
— О, нет! — возразил он, смеясь. Тогда мои люди перестали бы мне доверять.
— Почему?
— У нас в провинции уже четвертое правительство. Едва они селятся в бунгало, как им уже надо выселяться.
— Вы так суеверны?
— Я — нет, но мои люди!
— Здесь в основном живут тумба?
— Конечно. Почти все жители — гумба. Только в некоторых районах живут пигмеи.
— Я бы очень хотел их посмотреть.
— Прекрасно! Послезавтра состоится с некоторым опозданием праздник по поводу провозглашения независимости. В соборе будет торжественное богослужение, на главной улице военный парад, на стадионе выступит танцевальный ансамбль пигмеев. На все эти мероприятия я вас сердечно приглашаю.
На мессу я не пошел, хотя служил сам епископ. На трибуне на главной улице начала празднества ждали депутаты и министры. Я был единственным европейцем. Португальские купцы, имевшие магазины на главной улице, видимо, не были приглашены. Не было их и среди зрителей. Отношения у них с населением были довольно напряженные. Конголезцы принимали торговцев как неизбежное зло, однако не любили их за то, что те продавали товары по спекулятивным ценам. Годом раньше в местной школе было несколько преподавателей-европейцев, преимущественно бельгийцев, но после каникул они не вернулись.
Люди шпалерами стояли вдоль главной улицы, походившей на главную улицу Киквита, с той лишь разницей, что здесь она была чище, а уличные фонари были еn раnnе. Как повсюду в конголезских городках, стояли одноэтажные домики из бетонных блоков с кровлями из гофрированного железа.
Наконец проехал роскошный автомобиль господина Цангабиеды, который выполнял обязанности премьер-министра, губернатора, президента и — не удивляйтесь! — министра здравоохранения провинции. Этот невысокий, плотный, приветливый человек нес на своих плечах все бремя управления провинцией, а следовательно, должен был также принимать военный парад. Он вышел из лимузина, направился к ожидавшим его войскам и обошел почетный караул. Затем он занял место на трибуне и началось прохождение войск церемониальным маршем. Впереди шли отборные отряды из военного лагеря, военная полиция, пехота, затем жандармы, ветераны и сотня городских полицейских. В параде участвовали также скауты, а замыкали шествие школьники во главе со своими учителями. Такое подражание теневым сторонам цивилизации — военные парады, мундиры, учителя, проходящие мимо трибуны парадным шагом, — выглядело трогательно и комично в одно и то же время.
Праздник пигмеев на стадионе начался поздно, около четырех часов дня. Этих жилистых ребят ростом около полутора метров никак нельзя было назвать карликами. Разрисованные, как воины их племени, они целый час прыгали вперед, назад, в стороны. Их выступление, хотя и не лишенное экзотической прелести, было несколько однотонным, я не понял его содержания, но по перьям и пучкам травы, прикрепленным к икрам участников, догадался, что это военный танец.
Все были довольны, стадион, переполненный людьми до отказа, рукоплескал, а я, единственный монделе среди сотен конголезцев, спокойно снимал все происходившее киноаппаратом.
Так проходили дни. Работа в местной больнице мало чем отличалась от работы в Киквите. И здесь вскоре появился молодой конголезский врач, на которого была возложена ответственность за здравоохранение в провинции и за больницу. Его приезд был для меня очень кстати: министр здравоохранения хотел, чтобы я занялся освидетельствованием рекрутов. Дело в том, что в связи с создавшимся в Конго положением правительство издало указ об освидетельствовании всех молодых людей, не имевших постоянной работы. В городе начались облавы, безработных отправляли в военные лагеря в качестве рекрутов, а я должен был их осматривать на предмет годности к военной службе. Я категорически отказался, сославшись на то, что я не врач конголезской армии.
— О, господин директор до приезда конголезского врача я был также директором больницы, — вы врач, этого достаточно.
— Но я занимаю позицию нейтралитета.
— Потому я вас и прошу, господин старший врач, — Он уговаривал меня деликатно, чтобы сделать более сговорчивым.
— Я вовсе не хочу, господин президент, чтобы повстанцы после занятия Инонго привлекли меня к ответственности за то, что в качестве вашего подручного я поставлял пушечное мясо для борьбы против них.
По-видимому, президент не понял моей шутки и начал клясться, что о занятии Инонго повстанцами не может быть и речи.
Не иначе как великий Нзамби услышал его слова! На следующий день в городе поднялась тревога: «Повстанцы на другом берегу!». Этот порыв ветра, возвестивший о приближении бури, вымел чиновников из учреждений. А когда побежали они, побежали и другие, даже мои санитары. Я как раз накладывал больному швы на животе, когда весь персонал исчез, кроме моего ассистента, который, хотя и дрожал, выдержал до последнего стежка.
— Что случилось? — спросил я.
— Повстанцы!
— Чушь!
— Они уже в Селенге!
— Откуда ты знаешь?
— Так говорят на улицах.
— Почему же ты бежишь?
— Это самое надежное. Во время мататы солдаты стреляют в каждого встречного. Лучше всего сидеть дома взаперти.
Видимо, в Конго уже хорошо знали, как иметь дело с солдатами. Не припомню, чтобы где-нибудь на солдат взирали с любовью.
Что было на самом деле? Повстанцы снова перешли в наступление. Они переправились через реку Конго и двигались к Куту — городку на южном берегу озера Леопольда. Они уже заняли Мушие. По-видимому, они намеревались продвинуться вдоль северного берега в направлении Кокийавиля, чтобы в Лисала соединиться с отрядами Сумиало. У этого стратегически правильного плана был лишь один недостаток — у повстанцев не было оружия. В Мушие они застали гарнизон и полицию врасплох и захватили немного оружия. Рассказывали, что они даже вывесили красный флаг на административном здании.
В Инонго появились первые беженцы из Куту, паника усилилась еще больше. Однако Селенге не была еще занята, а от Куту до Селенге около ста километров. Но у страха глаза велики. Президент тоже не был убежден в безопасности Инонго и приказал возвести вокруг своей резиденции проволочные заграждения. Военная полиция арестовывала всех, кто казался ей подозрительным. Было введено чрезвычайное положение. Я снова работал в «мирном» городе. Как мы узнали потом, паника распространилась и на Кокийавиль. Чиновники осаждали «Эр Конго», стремясь попасть в Леопольдвиль, но самолет летал всего один раз в неделю. Рейсовых машин не было, пароходы после взятия повстанцами Мушие тоже не ходили. Мы оказались отрезанными от всего мира. Зато приземлился военный транспортный самолет с пятьюдесятью парашютистами для усиления гарнизона. Чомбе пришлось отложить визит в Киквит и Элизабетвиль, так как повстанцы обстреливали самолеты. Только вождь племени тумба мог успокоить волнение в Инонго. Он прервал поездку с целью сбора налогов, которую предпринял но поручению правительства провинции — он получал за это проценты, — и занялся умиротворением страстей. В полночь он пошел на кладбище, вызвал духа своего отца и обратился к нему с просьбой защитить народ тумба от опасностей войны. Как мы узнали от нашего боя, он разговаривал с духом целый час. Затем вождь объявил, что дух обещал помочь. На рассвете вождь отправился па стадион, где собрались все проживающие в городе тумба, дал себя связать по рукам и ногам и торжественно заявил: «Так сказал дух: враги тумба будут связаны по рукам и ногам, так что они не смогут причинить вам никакого вреда. А тот, кто переплывет озеро со злым умыслом, потонет».
Чомбе обратился к соседним государствам за помощью против «коммунистов», однако африканские государства не откликнулись. Тогда он прибегнул к своему испытанному средству: вербовке наемников в Родезии и Южной Африке. Не было недостатка и в испытанных головорезах, в частности в эсэсовцах. За шестьсот долларов в месяц эти господа были готовы показать высший класс своего ремесла II i них и своих жандармов Чомбе сформировал отряд под командованием бельгийских И американских инструкторов. Волна возмущения прокатилась по Африке. Сессия Организации африканского единства в Аддис-Абебе резко осудила Чомбе и потребовала роспуска наемников. Господин Уильямс, помощник секретаря государственного департамента США по африканским делам, не нашел, однако, ничего предосудительного в действиях Чомбе. Наконец был обсужден вопрос о предоставлении займа Чомбе, ему обещали военную помощь. Вскоре Чомбе получил для борьбы против повстанцев четыре американских самолета «Б-26», двенадцать «Т-28», двенадцать транспортеров «Ц-47», шесть вертолетов, четыре громадных вертолета «11,-130», два «Х-34» и несколько транспортных самолетов с летчиками, обслуживающим персоналом и боеприпасами.
24 ноября 1964 года Бельгия и США начали совместную военную интервенцию. Шестьсот бельгийских парашютистов, которые незадолго до этого были доставлены с острова Вознесения на военную базу Камина, были переброшены на американских транспортных самолетах в Стэнливиль. Они прорвались в черту города и соединились с подошедшими частями Чомбе. Стэнливиль пал. Стоило немалого труда отвоевать область, равную по площади Западной Европе. Авиация, предоставленная в распоряжение Чомбе, обслуживаемая бельгийским и американским персоналом, бомбила города, контролируемые силами освободительного движения. В конце концов Альбертвиль также пал. Повстанцы были оттеснены в джунгли.
Мушие и Болобо были взяты только после нескольких неудачных попыток. Вскоре в Инонго прибыли первые пленные из Мушие и Куту. Они были в ужасном состоянии. Избитые, истекающие кровью, они едва держались на ногах. В таком виде их пригнали к нам в больницу. С пленными обращались очень жестоко. Одного пленного пригнал ко мне штыком солдат и заорал:
— Монганга, дай ему что-нибудь, чтобы он околел! — Вон! — крикнул я солдату. — Здесь я генерал. Оставь этого человека и убирайся.
Стоявшие вокруг прислушивались молча, но я чувствовал, что они мне сочувствуют. Солдат одумался и сказал более мирным тоном:
— Ладно, лечи его.
Несчастный полз на четвереньках. По-видимому, у него были тяжелые внутренние повреждения. Мы сделали все возможное, но он все равно спустя полчаса умер без единого стона или жалобы.
Так продолжалось несколько дней подряд. Я освободил одну палату специально для пленных. У большинства были колотые раны и ожоги. Я расспрашивал, как они получили ранения. Оказалось, что солдаты подгоняли их штыками. Многих, когда взяли в плен, бросали в горячую золу, оставшуюся на месте сожженных хижин.
Тюрьма в Инонго заполнилась повстанцами. Иногда заключенных приводили для медицинского освидетельствования. Теперь с ними стали обращаться немного чело вечнее. Однажды полицейские привели молодого человека атлетического телосложения в полосатой фуфайке арестанта. Он был похож на матроса и прекрасно говорил по-французски. Я протянул ему коробку папирос.
— На что вы жалуетесь? — спросил я, когда полицейский ушел.
— У меня ничего не болит, господин доктор, — сказал этот человек.
— Почему же вы попросили, чтобы вас привели ко мне?
— Кому-нибудь я же должен рассказать, что со мной происходит.
— А почему именно мне?
— Гм… Поговаривают, что вы на другой стороне.
— Здесь я придерживаюсь нейтралитета, мой друг.
— Так-то оно так, но все же не совсем.
Я ничего не ответил, и он продолжал:
— Я бывший полицейский комиссар в Мушие.
— А теперь из вас делают сторонника Мулеле?
— Совершенно верно. Когда повстанцы ворвались в город, я еще успел спрятаться. Пришли солдаты, я с радостью вылез из своего укрытия, а они тут же причислили меня к повстанцам. И стали обращаться со мной соответственно.
— А потом?
— Гм… И правда, станешь на сторону Мулеле, — сказал он двусмысленно.
Я нашел у него болезнь.
Когда отряды Чомбе вошли в Альбертвиль, они нашли лишь дымящиеся развалины. Газеты писали, Что мятежники перед уходом подожгли город. Об усиленных бомбардировках Альбертвиля не говорилось ни слова.
Теперь, когда все ключевые позиции борцов за освобождение были взяты, Чомбе решил продемонстрировать свою «человечность». Он прилетел в Альбертвиль, чтобы «поднять дух и бодрость населения». Немногие оставшиеся в живых жители приветствовали Чомбе как своего спасителя. Так писали газеты.
Город лежал в развалинах, по рекам плыли трупы. Международный Красный Крест раздавал оставшимся в живых продукты питания и лекарства. Чомбе также внес свою лепту: он их утешал.
Большие сражения отгремели. Маленькая война в джунглях продолжалась.
В декабре 1964 года мы решили, правда с тяжелым сердцем, уехать из Африки. Для нас наступила последняя глава: отъезд. Для конголезцев — предпоследняя. Последняя будет называться: настоящая свобода.