Бьется пульс Конго

КОКИЙАВИЛЬ

Руководитель миссии Всемирной организации здравоохранения в Леопольдвиле сообщил мне, что я должен вылететь в Стэнливиль, где меня встретят на аэродроме. Инструкций здесь было так же мало, как в Женеве. Единственное, что рекомендовалось, — это строгий нейтралитет.

Что это значило? Были ли здесь враждующие партии или группы, велись ли военные действия? Я, конечно, знал, что Чомбе имел свое сепаратное правительство в Катанге. Я знал, что недавно тихо скончалась сепаратная республика господина Калонжи[9], так называемая Алмазная республика, или Республика Южного Касаи. Но как обстояло дело с Гизенгой[10]?

«Нейтральные» войска ООН были фактически для Гизенги таким же тормозом, как и для Лумумбы. Вооруженные силы ООН, приглашенные Лумумбой для поддержки его законного правительства, в решающие моменты соблюдали нейтралитет, который был на пользу лишь его противникам. Так было и в тот критический сентябрьский день 1960 года, когда шведские отряды ООН не пропустили Лумумбу в здание Комитета по радиовещанию, где он собирался призвать народ выступить против незаконных махинаций Касавубу. Они остались «нейтральными» и тогда, когда Лумумбу в наручниках перевозили из Тисвиля в Элизабетвиль. Они соблюдали «нейтралитет» и в Стэнливиле, хотя всем было ясно, какую цель преследуют «приготовления» для атаки против Катанги и для чего в Стэнливиль непрерывно прибывают отряды конголезской армии. Гизенга очутился в тяжелом положении. Адула[11] требовал, чтобы он подчинился его правительству. Однако Гизенга, не получивший гарантий своей безопасности, решил остаться в Стэнливиле, особенно памятуя о судьбе Лумумбы. К тому же у него были осложнения с местным военачальником генералом Лундулой[12]. «Армия не должна служить ни Касавубу, ни Гизенге, — заявил Лундула, — армия служит конголезскому государству». Ссылками на якобы «нейтральную» армию Лундула дал Гизенге понять, что не считает его правительство законным и переходит в лагерь его политических противников. Поэтому Гизенге пришлось опираться на подразделения полковника Пакассы, который командовал гарнизоном в Кинду. Солдаты этого гарнизона получили печальную известность из-за убийства тринадцати итальянских летчиков в ноябре 1961 года, что дало правительству Адулы козырь против Гизенги. Во время моего пребывания в Стэнливиле в сентябре того года газеты в Леопольдвиле писали о «сепаратисте» Гизенге, сравнивая его с Чомбе.

Напряжение между Леопольдвилем и Стэнливилем обострялось вследствие измены Гизенге некоторых членов парламента в Стэнливиле. К тому же связь между Стэнливилем и Леопольдвилем стала нерегулярной.

Пароходное сообщение по реке было затруднено, а для въезда в Стэнливиль требовался пропуск. Самолеты войск ООН, однако, курсировали регулярно. В отдельных провинциях была очень сильна власть местных органов, что я вскоре почувствовал в Кокийавиле, административном центре Экваториальной провинции.

До 1962 года в Конго было всего шесть провинций: провинция Леопольдвиль в низовьях реки Конго и ее притоков Кванго и Квилу, давших название некоторым районам; Экваториальная провинция с центром Кокийавиль, в среднем течении Конго; провинция Касаи с центром в Лулуабурге (ее населяли бена, лулуа и балуба, племенные противоречия между которыми были использованы при отделении Южного Касаи); с Касаи граничила чрезвычайно богатая полезными ископаемыми провинция Катанга, играющая важную роль в судьбе Конго. Ее административный центр — Элизабетвиль, второй по величине город Конго, с почти двухсоттысячным населением и сравнительно развитым рабочим классом. И здесь разногласия между народами балуба, лунда, чокве и другими оказывали значительное влияние на политику и соответственно использовались концернами. Наоборот, обе северо-восточные провинции — Киву, со столицей Букаву, расположенной на берегу живописного озера Киву, жемчужины Африки, и Восточная провинция — производили на чужеземца впечатление единого органического целого, где племенные разногласия отходили на задний план, а политические противоречия выступали рельефнее. Однако об этом мы узнали несколько позже.

В самолете вместе с солдатами войск ООН летели несколько офицеров. Корпус самолета, уже имевшего на своем счету немало летных часов, вдруг стал подрагивать; незапланированная посадка в Кокийавиле была мне очень кстати. С птичьего полета город походил на шахматную доску — одноэтажные домики в прямоугольниках улиц. Мы приземлились на бетонной площадке обширного аэродрома и сразу же попали в атмосферу удушающей тропической жары. Рубашка прилипала к телу, было трудно дышать. Казалось, что город бьет новоприбывшего по лицу горячей мокрой тряпкой. Это давал себя знать экватор. Пышная растительность в его районе испаряет влагу, а та превращается в облака, которые закрывают небо плотным покрывалом. Испарения в «инкубаторе» продолжаются до тех пор, пока не разверзнутся хляби небесные и потоки тропического ливня не хлынут на девственный лес. Затем все начинается сызнова. В этой теплице выпадает в среднем 2500 миллиметров осадков в год.

Сержант, стоявший у выхода с аэродрома, оказался столь же неприветливым, как и природа. Его черное лицо под каской было мрачнее самой грозной тучи. Он тщательно проверил мои документы.

— Вы летите в Стэнливиль?

— Так точно.

— Что вам угодно в нашем городе?

— Просто посмотреть. Самолет улетает еще через два часа.

— У вас нет пропуска.

— Как же так? Конго есть Конго.

— Здесь Кокийавиль. У вас должен быть пропуск.

Я задумался. Удостоверение, выданное мне Всемирной организацией здравоохранения, здесь не имело значения.

— В таком случае, сержант, дайте мне пропуск. Ведь вы здесь законный представитель правительства и обладаете всеми полномочиями.

Это польстило ему, он махнул рукой, и я проскользнул. Мне повезло. Перед зданием аэропорта стоял автомобиль с флажком Красного Креста. В машине сидел врач, ожидавший прибытия медикаментов. Я представился, и мой коллега с радостью пригласил меня к себе в бунгало. Это было очень кстати, так как неожиданно разразилась гроза. Здесь ей радуются, говорят, что она освежает. В другом месте ее сочли бы стихийным бедствием. Гроза помешала мне осмотреть второй по величине речной порт Конго.

— Не беда, — сказал мой коллега, — все порты похожи друг на друга, как два яблока.

Но зато я узнал много такого, о чем не пишут в книгах. Мой коллега подробно рассказал о своих переживаниях в прошлом году, когда в Кокийавиле, как и повсюду в Конго, начались беспорядки.

Откуда происходит странное название города? Лингвист решит, что от французского слова — «coquille» — «раковина». На самом деле оно должно было увековечить имя бельгийского завоевателя Кокийа.

После 1870 года здесь была крепость Ванга, затем — торговая база компании «Стэнфорд», которая, несмотря на запрет, торговала рабами. Однако город, по сути дела, был заложен одним из авантюристов, которые явились по зову Стэнли строить Свободное государство Конго. Этот господин по имени Кокийа разбил здесь в 1883 году огромные плантации. Он владел секретом обогащения и умел заставить других работать на себя. Он призвал одного из вождей бангала и показал ему горсть кусочков цинка, нарезанных из километра цинковой проволоки.

— Вот это, Мата Буке (так звали вождя), деньги на моих плантациях. Твои люди смогут заработать столько кусочков этого нового серебра, сколько захотят. А на них они купят в моих факториях все что угодно.

— Даже ром? — спросил Мата Буке.

— Даже ром, — ответил Кокийа. И подарил вождю несколько бутылок рома.

Так рабочие стали покупать на цинковые «деньги» господина Кокийа в магазинах господина Кокийа плохие консервы, ситец и другие товары, которые он доставал по дешевке. Однако копру, каучук и хлопок он продавал за настоящие деньги. Постепенно рабочие поняли, что их обманывают. Многие убегали с плантаций. Тогда господин Кокийа создал свою полицию из рабов, бежавших с острова Занзибар, где ими преспокойно торговали вопреки всем международным соглашениям. Из воинственных батетела и парней, не желавших работать, он создал хорошо вооруженный отряд. Чтобы обезопасить себя от мести бангала, Кокийа однажды пригласил к себе Мата Буке и в присутствии своего вооруженного отряда заявил старому вождю, что тот смещен и что Кокийа берет власть в свои руки. Так Кокийа стал первым белым вождем в Конго.

Если это неправда, то хорошо придумано.

Бесспорно, однако, что отряд Кокийа стал ядром «форс публик» — колониальных войск, в которых вскоре ощутилась острая необходимость. Это наглядно доказало строительство железной дороги Леопольдвиль — Матади. Из-за адских условий труда на этом участке большинство рабочих, проданных их вождями, бежали. Мало помогла и доставка в Матади на судах двух гамбургских пароходных компаний нескольких тысяч африканцев из Дагомеи, закованных в цепи. Были завербованы даже китайцы. Иностранные рабочие привили африканцам начатки азбуки классовой борьбы. Господин Кокийа охотно предоставил своих молодчиков в распоряжение управления строительства железной дороги.

Господин Кокийа стоял у колыбели колониальных войск. К 1889 году отряд насчитывал семь тысяч человек. В 1960 году он состоял уже из двадцати пяти тысяч хорошо вышколенных ландскнехтов, подписавших обязательства служить семь, четырнадцать и двадцать лет (точнее, двадцать один год).

Кокийа следовало бы поставить памятник. Ведь он первым создал полицию, готовую добровольно выступить против своих соотечественников и стрелять в них. Он первым. африканизировал войска колонизаторов. Правда, африканец мог дослужиться только до унтер-офицера, но это уже другой вопрос. Когда «форс публик» перешли в распоряжение независимого правительства Конго, Лумумба решил, что одним росчерком пера превратит их в Национальную армию Конго. Лумумба не понимал, что наемники еще не скоро станут подлинными солдатами народа. Это была его ошибка.

Естественно, что и в Кокийавиле не обошлось без кровопролития, когда в июле и августе прошлого года портовые рабочие объявили забастовку, да еще к тому же в поддержку Лумумбы. Они требовали не только повышения зарплаты, но и наказания путчистов, которые добивались создания автономной области Убанги.

Здесь, в Экваториальной провинции? Каким образом?

После провозглашения независимости сепаратистские тенденции проявлялись во всем Конго. Ничего удивительного в этом нет. Ведь разногласий было больше, чем единства, да и колонизаторы приложили свою руку. Ведущей партией в Кокийавиле была Партия единства бангала, правая националистическая организация. Ее лидер Боликанго[13] возглавлял проживавших в Леопольдвиле бангала и был противником Касавубу. Адриансен, бывший бельгийский губернатор, оставшийся бельгийским консулом в Кокийавиле, убеждал Боликанго провозгласить и возглавить автономную республику Убанги. 13 июля парашютисты приземлились в Леопольдвиле, а затем в Кокийавиле и пытались заставить нового конголезского губернатора подписать декларацию независимости республики Убанги. Несмотря на угрозы, Экетеби отказался подписать документ. Разумеется, позднее Адриансен отрицал свою причастность к организации путча. В Леопольдвиле заявление Лумумбы о путче вызвало сенсацию в парламенте. После ухода парашютистов вспыхнула забастовка портовых рабочих. Когда они двинулись по улицам города с лозунгами в защиту Лумумбы, правительство провинции приказало в них стрелять.

— Центральное правительство держит Кокийавиль в руках?

— Да. Собственно говоря, истинные правители провинции — в Гемене.

Это небольшой городок в самом центре провинции, едва насчитывающий шесть тысяч жителей. Без Гемены не было бы современного Кокийавиля с пятидесятитысячным населением, имеющего порт и епископальную резиденцию, банки и кафедральный собор. Он остался бы маленьким сонным городком, где губернатор проводит время на охоте, в болотах зевают крокодилы, фермеры раз в месяц совершают в банке денежные операции.

Гемена расположена в излучине Убанги, крупного северного притока Конго, в сердце области, заселенной нгвака, этнической группой, едва насчитывающей двести тысяч человек. Они выращивают хлопок для крупнейшей хлопковой монополии Конго — «Котонко». Эта компания перенесла свое главное управление в Гемену, построила здесь дороги, заложила новые плантации и понемногу прибрала к рукам все хозяйство провинции. Через дочерние компании она держит в своих руках производство кофе, животноводство и транспорт. Разумеется, самый лучший хлопок не приносит пользы, если его нельзя продать. Поэтому еще в 1931 году в порту Кокийавиля появились краны, доки, склады… Конечно, политические перемены пришлись монополии не по нутру. От Лумумбы, прослывшего коммунистом, «Котонко» могла ожидать худшего — национализации. Против этого было единственное средство — автономия. Однако и после убийства Лумумбы у монополий оставалось немало оснований для тревоги. Очень кстати общегосударственная конференция в Кокийавиле в 1962 году предложила разделить Конго на двадцать две провинции. «Браво!» — сказала «Котонко», когда местные политические деятели объявили Гемену столицей Убанги, территория которой «случайно» совпала с владениями «Котонко». Так же «случайно» новоиспеченным министрам нгвака были предоставлены для их ведомств лучшие здания Гемены, принадлежавшие «Котонко».

Мне больше не довелось побывать в Кокийавиле. При расставании мой коллега произнес обычное «до свидания», однако наши пути разошлись. Точно так же, как пути Гемены и Кокийавиля… Город Кокийавиль хотя и стал центром провинции, без Гемены и финансов «Котонко» превратился в собственную тень. Однако министры там все еще есть. И порт с его рабочими.