Бьется пульс Конго

ДАУА ДАУА

Я получил новую должность в административном центре Квилу. Приближался наш отъезд. Колдун, посещавший больницу, был твердо убежден, что мой уход подстроил именно он, что подействовало его дауа дауа.

Возможно, по-своему он был прав. Ведь мы плохо отзывались друг о друге, и он хотел меня убрать.

Соперничество наше началось с первой же недели. Одной роженице пришлось сделать кесарево сечение: близнецы лежали неправильно. Все шло хорошо, но на шестой день после операции меня позвали к пациентке. Ее сильно лихорадило, она бредила. Это явилось для меня полной неожиданностью, тем более что живот и раны были в порядке. Я предположил, что ей занесли инфекцию, но тут мой ассистент шепнул: «Воспаление мозга».

Это заболевание нередко встречается в тропиках. Оно могло быть вызвано и операционным вмешательством. Но теперь, спустя шесть дней? Нет, здесь что-то не так. Я высказал свои опасения. Родственники больной столпились у ее кровати, выражение их лиц поразило меня. Я отвел ассистента в сторону.

— Что случилось? Откуда жар? Почему у родных такой виноватый вид?

— Дауа дауа, доктор.

— Что? Колдун?

— Да. Из-за двойни. У нас это считается позором. Бабуа верят, что, если родится двойня, значит жена изменила мужу.

— Причем же здесь колдун?

— Старейшина рода пригласил его по этому поводу. Он смыл позор с помощью пилипили.

— Бог мой, с помощью яда?

Пилипили — одна из разновидностей африканского красного перца, исключительно острого. Колдун сжег женщине внутренности.

— И наши работники не возражали?

— Это было бы бесполезно. Едва мы выходим из палаты, колдун тут как тут. Ничего не поделаешь. Если миссионерам разрешается исповедовать больных и причащать умирающих, то и колдуну нельзя запретить доступ в палаты. Ведь он тоже духовник фетишистов.

— Но миссионеры не вмешиваются в медицину.

— Как сказать!

С колдуном мне пришлось повозиться. Однажды он явился по приглашению больного, которого я прооперировал, а какой же больной конголезец не захочет его позвать? Колдун дал дауа дауа, колдовское лекарство, чтобы изгнать из тела больного духов, которые после операции получили туда свободный доступ.

Впервые я увидел его, случайно зайдя вечером в больницу. Он был высокого роста, в накидке типа тоги, в одной руке держал бутылку с зеленой жидкостью, в другой — небольшой жезл.

Наконец-то я встретился с моим конкурентом лицом к лицу.

— Куда идешь?

— Туда, — он показал жезлом на больничный корпус.

— А в бутылке что?

— Маи ва малари — вода для больного.

— Зачем?! Это дауа дауа, плохая вода.

Он смерил меня чуть ли не презрительным взглядом, и прежде чем я успел что-либо сказать или сделать, с достоинством прошел в палату. Я был вынужден признать свое поражение. Одно было верно: колдун стал моим врагом, в чем я убедился незадолго до отъезда.

Собственно, он был прав. Колдун (первоначально колдуны были знахарями) играет в жизни рода важную роль. Он посредник между его членами и Нунгу, или Нзамби, — великим духом. Он защищает род от ярости демонов. У него спрашивают совета, прежде чем что-либо предпринять, он хорошо разбирается в целебных травах и поэтому мог бы даже быть полезен органам здравоохранения.

Как сильно влияние колдуна, показало одно происшествие во время прививки против брюшного тифа. После наводнения возникла угроза эпидемии. Новый директор больницы должен был позаботиться о том, чтобы жителям округа была сделана прививка. Однажды грузовик местной администрации вышел из строя и директор попросил меня подвезти прививочную группу. Мы погрузили багаж и людей, переправились через реку и проехали еще километров двадцать вперед. Возле хижины в джунглях мы выгрузились, и я пообещал директору и санитарам после обеда доставить их обратно. Сказано — сделано. К условленному часу я был на месте. Все уже меня ждали.

— Кончили? — спросил я.

— И не начинали, — ответил директор. — Никто не пришел.

— Вы же договорились с вождем деревни.

— Да. Но колдун все расстроил.

— Как же так? Ведь сделать прививки велели власти?

— Он тоже власть.

Больше я вопросов не задавал.

Однако не все колдуны консервативны или даже злонамеренны. В Бута мои испанские коллеги представили мне в баре конголезца. Он сидел с ними вместе и пил пиво. Это был мужчина лет сорока, приземистый, в шортах и спортивной рубашке. На шее у него висела цепь из зубов дикого кабана, какие носят племенные вожди, голову прикрывала феска. У входа в бар был прислонен велосипед, украшенный разноцветными лентами.

— Наш лекарь, — представили его мне.

— Да нет же, — засмеялся он. — Скорее травник.

Мы разговорились. Колдун восхищался современной медициной, особенно пенициллином.

— Да, это действительно большое чудо, — сказал он. — Одно из природных средств. Природа ведь очень богата.

— Я слышал от коллеги, что вы знаете много действенных лекарственных трав. Откройте мне их секрет.

— Их надо изучать… Но согласен. Пошлите меня на три месяца в Европу, я там буду изучать вашу медицину, а потом приходите, и я взамен обучу вас своим — средствам.

Неглупо сказано! Колдуны хранят свои тайны. Главным образом потому, что им запрещено выдавать монделе родовые секреты, но также из боязни потерять заработок.

Во время одной из поездок в Кванго я познакомился у байяка с колдуном, который был широко известен тем, что исцелял малярию. С помощью нескольких бутылок пива, которые мы всегда возили с собой, я заставил его разговориться.

— Вы пользуетесь особыми травами? — спросил я через моего шофера.

Колдун откинулся на спинку шезлонга, стоявшего в тени его хижины, осушил до дна бутылку пива и посмотрел на меня отрешенным взглядом. Он был уже стар, глазные яблоки его пожелтели, курчавые волосы тронула седина. Обут он был в резиновые сандалии, на голове красовалось нечто вроде шутовского колпака, утыканного стекляшками. Он надел его, видимо, специально в мою честь или же чтобы подчеркнуть свое благородное происхождение. Пиво ему понравилось, да и вообще он был настроен благодушно.

— Да, специальные травы и другие добавки.

— Рецепт ваш собственный?

— Я получил его от прадеда.

— Вы помогаете всем или только людям своего народа?

— Прежде всего я монганга своего племени.

— Но вы же могли принести исцеление сотням тысяч людей! Почему вы не дадите рецепт белым монганга? Мы бы прежде всего лечили ваших же братьев.

Он покачал головой.

— Когда ваши люди приходят к нам, — сказал я, — мы их лечим. Откажись мы, они подумают, это потому, что они принадлежат к другой расе.

Он подумал над моими словами, покачал головой и сказал:

— Нет, мое средство действует только в моих руках.

Он был деловой человек. Его действия сопровождались психологическими эффектами. Просители падали перед ним на колени, он давал им легкий пинок ногой и произносил: «Встань, о червь! Чего ты желаешь?». Тогда спрошенный поднимался, сияя от радости, и излагал свою просьбу.

Конечно, такой «лекарь» печется о благе своего племени, однако бесспорно проявляет и элементы мошенничества. Больному он обвязывает шнурком часть тела, которая болит. На шнурке болтается заговоренное колдуном лечебное средство — кусочек бамбука, коралл, мешочек… Однажды я раскрыл такой кошелечек, величиною с наперсток, привязанный к сломанной ноге больного. В нем была соль. Не следует заблуждаться: чаще всего это для больного только символ.

Мой ассистент в Киквитской больнице, бабунда, рассказывал, как колдун исцелял больных его племени. У него вступление было не столь драматичным. Когда кто-нибудь в деревне заболевал и к нему звали колдуна, тот появлялся с пальмовой ветвью в руке. Он обмахивал ею больного, умоляя Нзамби перевести болезнь из тела больного в пальмовую ветвь, затем касался больного места веткой и бросал ее в огонь. Всю ночь напролет у ложа больного дежурили родные. Если он выздоравливал, это означало, что Нзамби внял мольбам колдуна.

— А если ему становилось хуже?

— Ну так ведь еще есть больница!

— Вот почему больные часто попадают к нам слишком поздно. Это тоже на совести «лекаря».

— Ошибаетесь. Он часто сам советует людям лечь в больницу. Но они не спешат.

— Почему же он не посылает их сразу?

Ассистент задумался и сказал:

— Больной, как и здоровый, член нашей общины. Когда все дежурят у его постели, он не ощущает себя таким одиноким, как в больнице. Вся община как бы сочувствует его страданиям. Это большая моральная и психологическая поддержка, она помогает не меньше лекарств. Колдун способствует единству рода. Когда больной выздоравливает, семья устраивает праздник, закалывает козу, выставляет пальмовое вино. А у нас любят праздники.

— «Медик» берет гонорар?

— Он получает подарки. Кур, коз, пальмовое вино. Должен же он на что-нибудь жить. Теперь, однако, он все чаще требует денег. Дурная привычка.

— Но ведь деньги легко превратить в товары.

— Да, конечно, но денег у людей мало. И зачем только европейцы завезли к нам деньги? Мы и без того бедны.

Это была горькая правда. Деньги сделали африканцев еще беднее, так как они острее почувствовали свою нужду и необходимость зарабатывать их тяжким трудом. Раньше они разводили коз и кур, сеяли просо, сажали маниоку. Теперь маниоку они вынуждены покупать. А монганга ведет себя как врач в Европе: чем он знаменитее, тем больше гонорар.

— Помните ребенка с парализованной ногой?

— Конечно. Мы привели ее в такое состояние, что малыш уже ходил, как вдруг он исчез из больницы. Ему нужно было побыть у нас еще пару месяцев для окончательного выздоровления.

— Мать забрала ребенка, потому что якобы мы плохо о нем заботились.

— Чушь какая! Вы же знаете, что это не так.

— Я-то знаю, а мать?.. Раз вы не берете гонорара, рассуждала она, значит, ребенок вас не интересует и вы не стараетесь его вылечить. Лучше пойти к колдуну. Колдун доделает начатое, ребенок выздоровеет, мать продаст свою последнюю козу, чтобы заплатить колдуну, или козу отдаст ему. И он прослывет великим монгангой.

К сожалению, с этим нельзя было бороться. Нечто подобное случается и в Европе. Даже там еще верят в чудеса. Как же мне обижаться на санитаров, если они тоже верят в дауа дауа?

Однажды я пришел в женское отделение… Одна роженица, женщина из народа пигмеев, крепко перевязала себе грудь веревкой. В ответ на мой вопрос санитар разъяснил:

— Традиционный метод лечения, господин врач. Чтобы вызвать молоко. У нее оно пропало.

— Ладно, — сказал я, наученный опытом. — Пусть веревка остается, сделаем ей, кроме того, несколько уколов. — Я написал рецепт. — Так мы сочетаем традиционное с гормональным, и результат не заставит себя ждать.

Санитар весь просиял. Так много понимания он не ожидал от монделе.

Разумеется, наряду с «добрым» колдовством есть и «злое», или, как мы говорим, черная магия. Оно и понятно. Если колдун может излечить человека, то он может и умертвить. В больнице поселка Мази лежал один деревенский старейшина, старик значительно старше семидесяти лет. Мой коллега оперировал ему грыжу. Все шло хорошо, но вдруг спустя две недели у него началось заражение крови. Удивительного тут ничего нет, ведь родственники, которые днюют и ночуют возле постели больного, трогают бинты грязными пальцами, чтобы посмотреть, как заживают раны. Старик был при смерти. Врач, страшно расстроенный, попросил меня — я случайно в этот момент был в больнице — разъяснить главе рода, что произошло. Глава рода, статный мужчина, сказал: «Мы этого ожидали. Паш дедушка должен умереть. Это предопределено». Заметив мое удивление, он добавил: «У нашего дедушки есть большой враг. Он пошел к злому колдуну. И тот послал ему смерть».

Такой колдун лепит из хлебного мякиша фигуру жертвы и втыкает ей в грудь иголку. Если жертва, как в нашем случае, умирает, авторитет колдуна увеличивается еще больше. Как далеко может зайти эта телепатическая магия, показывает совершенно невероятная история, опубликованная в конголезской газете. Жена одного плантатора пригласила к постели своего больного мужа колдуна, после того как все лекарства белых врачей оказались бесполезными. Колдун пришел, посмотрел больного, бросил на него несколько листьев… и больной выздоровел. Колдун потребовал огромный гонорар, сто тысяч франков. Жена отказалась заплатить. Колдун без единого слова покинул дом. Случайно мимо проходил больной, у которого на затылке была опухоль. Колдун взглянул на нее, и опухоль появилась на затылке жены плантатора. Она разрослась, женщине пришлось поехать в Европу, так как ей могла помочь только операция. Когда расходы по поездке и лечению составили сто тысяч франков, опухоль спала сама.

Этому можно верить и не верить. Я не верю. Однако, чтобы услышать подобные истории, не нужно даже ездить в Африку.

Нечто похожее произошло с волшебной рукой. Во время беспорядков в Квилу в Киквите было введено чрезвычайное положение. Солдаты патрулировали «границу» на реке Квилу к востоку от города. Однажды они задержали старика, переправлявшегося на пироге с противоположного берега. В его вещах они нашли небольшой ларец, а в нем — набальзамированную руку. Меня попросили установить, принадлежит ли рука африканцу или европейцу. По антропологическим признакам я определил, что это рука белого. По-видимому, она принадлежала миссионеру, которому недели две назад ее отрубили выше локтя, когда бандиты напали на католическую миссию в Кизалу, а миссионеры не пожелали покинуть миссию. Солдатский патруль нашел трупы миссионеров и похоронил их. У одного не было руки. Комиссар спросил старика:

— Откуда это у тебя?

— Купил за триста франков.

— Зачем она тебе?

— Это магическая рука. Кто к ней прикоснется, будет таким же ловким, как тот белый. Он умел все чинить, лечил всех.

Этот старый тэта, как их называют, был одним из немногих бродячих колдунов, которые сами верят в могущество чудодейственных и волшебных средств и умеют убедить в этом неграмотных, легковерных людей. Понятно, что молодежь чаще всего смотрит на таких людей с иронической улыбкой, особенно там, где революционное движение искореняет старые взгляды.

Я не очень-то обрадовался, когда узнал, что меня тоже считают великим колдуном. Произошло это после того, как я у одного раненого удалил разрывную пулю из мозга. Он был мятежник — так здесь называли бойцов национально-освободительного движения, и для восстановления своей репутации «нейтралиста» пришлось почти сразу же удалить простреленную почку солдату.

Но даже среди солдат многие твердо верили в заговор против пуль. А разве мало среди европейцев таких, кто носил на войне амулеты против вражеских пуль? Итак, опять то же самое. А теперь? В дни мира? Что мы вешаем в своих автомобилях?

Как-то раз в больницу доставили сержанта конголезской армии с тяжелым ранением предплечья. У него в руках взорвалось ружье. Он рассказал мне: «Мы были в походе против мятежников в районе Гунгу. Я хотел выстрелить, но ружье дало осечку. Что скажет лейтенант? — подумал я. — «Отлыниваешь», — скажет он. Я пошел в соседнюю деревню к колдуну. Он сказал, что пуля заколдована. Затем слегка погладил ружье: «Теперь стреляй. Ты не умрешь, но руку себе повредишь. Хорошо, что ты пришел. Если бы ты снова попытался выстрелить, ты умер бы».

— Но ведь ружье все-таки взорвалось, сержант. Посмотри на свое плечо.

— Однако он хорошо наколдовал, иначе бы меня тут не было.

Однажды секретарь городского управления попросил меня одолжить ему мою машину, его «форд» был en panne. «Наверно, у него снова нет бензина», — подумал я и спросил:

— Куда вы собираетесь ехать?

— О, недалеко, километров за тридцать. Расследовать убийство. Там отравили одного человека.

— Вот ключи, господин секретарь, но одно условие: когда вернетесь, расскажите, что случилось. У меня слабость к криминалистике.

Вечером он принес мне ключи и хотел сразу же уйти.

— Что же там было? — спросил я.

— О, его отравила жена.

— Вы ее арестовали?

— Н-н-нет. Мы не могли. У нее были на то свои причины. Это сложное дело.

— Но она же убила своего мужа!

— Ну да, но она опасная колдунья, а у нас дети.

Аналогичный случай произошел с колдуном, у которого на совести было с полдюжины людей, ставших жертвами килапу. Это своего рода божий суд. Если в племени совершается преступление и никто не признается или если вспыхивает эпидемия из-за нарушения табу, то надо найти виновника. Вождь созывает жителей деревни или же только подозреваемых, и они пьют ликенге, которое якобы безошибочно определяет виновника. У преступника сразу появляются признаки отравления: головокружение, рвота, обморок…

Шесть человек умерло. Наш магистрат провел расследование, но оно носило чисто формальный характер. Колдун был отдан под следствие и арестован, но через некоторое время его выпустили. Ведь преднамеренного убийства не было. Никто не подавал жалоб, да, собственно, никто и не жаловался. Деревенские жители считали вполне естественным, что во время килапу ликенге оказало свое действие.

А ведь и в Европе совсем не так давно кое-где тоже устраивали божий суд, и никто по этому поводу не волновался.

Итак, наступил день, когда я окончательно испортил отношения с нашим больничным колдуном. Средь бела дня он явился с бутылкой в руках и хотел мимо меня пройти в палату. Я остановил его:

— Куда?

— К больному.

— Зачем? Вода твоя очень плохая.

— Мзури, музури! — закричал он, и в его глазах забегали злобные искорки.

Я дал понять ассистенту, не обращая более внимания на колдуна, что категорически запрещаю пускать его в палаты. Какая наглость! Приди он к своим клиентам хотя бы вечером, я мог бы прищурить один глаз. Но средь бела дня! К тому же мы должны были делать операцию, наверняка, колдун шел «обработать» больного.

Ассистент долго беседовал с колдуном. Я рассказал об этом случае моей жене. Она сказала:

— Заварил кашу!

— Для меня это вопрос авторитета!

— Глупости! У каждого свой авторитет. У тебя, у монганги — свой, у него, у колдуна — свой.

Она была права.

— А если больной умрет?

— Ты выполнил свой долг.

Трудно было решить, как себя вести. Ночью разразилась гроза, настоящая тропическая гроза. Когда ливень прекратился и гром смолк, я уснул. Меня разбудил новый шум.

— Как будто какое-то животное возится между цистернами, — сказал я.

Некоторое время мы прислушивались. Явственно слышался стук, напоминающий удары молота.

— Похоже, что эти звуки производит не животное, — сказала моя жена.

Вдруг сильный запах серы проник в окна, которые из-за жары не закрывались и были лишь затянуты для защиты от комаров тонкой марлей.

— Дело рук твоего колдуна, — заметила моя жена.

Мы зажгли свет, стук прекратился. Мы снова легли, потушили свет — и все началось сызнова. Мы оделись и вышли во двор, вооружившись копьями — огнестрельное оружие нам не полагалось. Я медленно объехал на автомобиле с зажженными фарами вокруг дома, хотя понимал, что это глупо. Нарушителя покоя давно и след простыл, шум прекратился. Попробуй найди африканца в безлунную ночь! Нас окружала непроглядная тьма, и сами мы были прекрасной мишенью, если бы в нас захотели стрелять. Мы вернулись домой и долго смеялись над тем, как мы с копьями выскочили во двор. Однако в самой этой истории, за исключением нашего поведения, ничего смешного не было.

— Теперь у тебя есть свое дауа дауа, — сказала моя жена.

— А может, нам все померещилось?

— Никогда еще не видела снов с запахом серы, — сказала она, и спорить против этого было трудно.

Несколько дней спустя к нам пришел в гости господин Б. из Панга. Он был здесь проездом в Стэнливиль. Мы рассказали ему о ночном приключении.

— Мадам правильно рассудила. Будьте начеку. А главное, ничего не говорите вашему бою.

— Почему же?

— Иначе вы его больше не увидите.

— А он тут при чем?

— Ну как же! Ваш дом теперь в опале. Со мной однажды была такая же история. Колдун похвалялся, что через неделю будет плясать на моей могиле. Итак, осторожность!

Колдуну не пришлось плясать на моей могиле, но мы все время чувствовали себя не в своей тарелке. Никогда нельзя знать, что вам готовят исподтишка. Неприятное чувство не покидало нас до самого отъезда, а уехали мы через две-три недели.

Так разве колдун не одержал над нами победу?