Бьется пульс Конго

ЗВУЧАТ ТАМТАМЫ

В ноябре 1961 года напряжение между Стэнливилем и Леопольдвилем усилилось. Наступление против Катанги захлебнулось в дождях, и отряды конголезской армии остались в Стэнливиле. Генерал Лундула все больше отходил от Гизенги, а местный парламент разделился на фракции, выступавшие за и против Гизенги. И вот тогда-то в Кинду произошла резня.

В Кинду были размещены части третьей армии, то есть Восточной провинции, под командованием полковника Пакасса. Пакасса некогда был сержантом в штабе генерала Янсенса, однако не сделал блистательной карьеры. Гизенга произвел его в полковники; ему нужен был преданный военачальник, особенно когда он заметил, что Лундула отходит от него.

В первую неделю ноября в Кинду приземлились одиннадцать итальянских летчиков в помощь центральному правительству, еще не имевшему своих пилотов. Солдаты, стоявшие в Кинду, сочли прибытие европейцев провокацией. Их командиры не хотели воевать против Чомбе в Катанге: жалко было расстаться со «сладкой жизнью». Они внушали солдатам, что итальянцы — шпионы, которые выдадут солдат Чомбе. И вот в один из ноябрьских дней итальянцев средь бела дня убили, а их трупы сбросили в Луалабу.

Это вызвало возмущение в Леопольдвиле. Газеты писали об анархии среди солдат Гизенги. Как будто в других местах солдаты не вольничали, и даже прямо на глазах у правительства! Происшествие было немедленно использовано против Гизенги.

Гизенга назначил строгое расследование. Лундула вылетел в Кинду, однако виновников убийства уже нельзя было найти, они бежали в джунгли. После падения Гизенги их даже амнистировали.

А мне все казалось, что весь инцидент был спровоцирован некоторыми лицами, чтобы скомпрометировать Гизенгу.

Неуверенность в провинции росла. Из-за дезертиров положение стало опасным. Как и год назад, они шли на север, в Стэнливиль. Однажды вечером на противоположном берегу реки появились солдаты. Телеграф джунглей — тамтамы — уже сообщил об их приближении по деревням, хотя официальные инстанции упорно молчали. Солдаты подавали сигналы, по-видимому, требуя перевоза. Однако паром был en panne, горючее отсутствовало, к тому же стояла высокая вода. На берег прибежал Маяна и в знак отказа помахал сигнальной лампой. Немного погодя мы услышали выстрелы и свист пуль и возблагодарили половодье.

На телеграф джунглей можно положиться. Я заметил это сразу же после прибытия в больницу. Вскоре туда из ближних и дальних мест потянулись страдавшие грыжей. Пока не было монганги, их некому было оперировать.

Я любил сидеть вечером на веранде и прислушиваться к звукам тамтамов, которые с наступлением ночи передавали новости. Здесь я чувствовал, как бьется пульс истинной Африки. Это действительно были последние неосвоенные районы, где известия еще передавали при помощи тамтамов. Во многих областях Конго тамтамами уже больше не пользуются, хотя у некоторых племен военные барабаны до сих пор в чести и фигурируют на праздниках и торжествах.

Тамтам для передачи известий представляет собой полый ствол длиной в два-три метра, закрытый с обеих сторон, с продольной прорезью посредине, как в почтовом ящике. Края прорези имеют разную толщину, благодаря чему при ударе колотушкой из тамтама можно извлечь более звонкий или глухой звук. Ничего подобного азбуке Морзе здесь нет: тамтам передает целые фразы. Точно так же можно отбивать знакомую мелодию на тарелке. Как опытный радист слушает дробь аппарата Морзе, опытный барабанщик выслушивает сообщение и передает его дальше. Он сохраняет акцептацию и высоту тона, иначе могут возникнуть недоразумения. Например, вместо «Азоо — ламбе — бвили», что означает «Вода выходит из берегов», он может передать «Азо — ола — мбевили» — «Бабушка умерла».

Ночью тамтам слышен в радиусе пятнадцати километров. Сообщение передается от одного тамтама к другому на сотни километров. К полуночи тамтамы замолкают — духи не любят, чтобы их тревожили, и до этого времени мы часто не могли заснуть. Шум воды, жара и тамтамы не давали спать.

Военные барабаны в большинстве своем — это литавры, обтянутые козлиной кожей. Они напоминают большие амфоры.

Однажды в нашем городе разнеслась весть, что приближаются бапуа. Все бросились на берег к пристани. Подошли три военных каноэ на веслах. На борту каждого находились сорок человек. Лодки были украшены разноцветными гирляндами. Воины в юбках из тростника и в головных уборах из перьев попугая высадились на берег. Лица их были вымазаны белой охрой. Вооруженные копьями и щитами, они маршировали перед зданием управления, около которого собралась взволнованная толпа жителей. Все сразу бросили работу, чтобы полюбоваться военными танцами. Барабаны гремели без умолку. В танце змей принимали участие и жены воинов. Барабанщики вытянулись в длинную ленту, держа барабаны между ног. Праздник продолжался все утро, до самого обеда. Так я стал свидетелем зрелища, не организованного туристским бюро.

Каждое племя чтит свои барабаны и бережет их как святыню. Нередко они олицетворяют могущество господствующего рода.

Старое уживается с новым, говорил мой друг, учитель. Так было и с тамтамами. Конечно, особенно сильно тамтамы звучали по субботам, когда в окрестных деревнях танцевали вокруг костров: слышались ритмы самбы, мамбы и марумбы, по-видимому, предшественников твиста. К моему вящему удивлению, барабаны часто гремели и средь бела дня в будни.

— Что-нибудь случилось? — спрашивал я в таких случаях ассистента.

— Сегодня мы больше не будем работать, господин старший врач.

— Что вы! Война?

— Нет, профсоюзное собрание. Весь персонал больницы идет туда.

— Уж не хотите ли вы оставить больницу без присмотра?

— Простите, доктор, рабочие и служащие уже четвертый месяц не получают жалованья. Возможно, мы объявим забастовку. Мы — служащие городского управления и дворники.

— Больница не может бастовать.

— Наши дети голодают, доктор. Мы не можем вечно брать у вас в долг.

— Это ничего не значит.

— К тому же вы можете помочь только одному или двоим. Вы же не банк.

Он был прав. Как-то я заговорил об этом с Маяной. Он погладил свою лысину и заявил, что касса пуста.

— Но разве налоги не поступают? — спросил я, наступив тем самым на любимую мозоль.

Налогов взимали больше, чем это хотелось людям. Но из Стэнливиля не поступало ничего, все расходы покрывали из провинциальной кассы, а поступлений на это не хватало, хотя налоги собирали по всей строгости закона. Налогами облагалось все, что только можно: собаки, велосипеды, сады, козы. Существовала также ежегодная подушная подать, введенная еще бельгийцами. Они взимали ее натурой, а нынешнее правительство — наличными деньгами.

Кто не мог заплатить налога, садился в тюрьму. Не удивительно, что окружная тюрьма была всегда переполнена. В ней сидели не только мелкие воришки, укравшие козу, курицу или другую мелочь, — преступников покрупнее отправляли в Стэнливиль, — но главным образом неплательщики налогов.

Как-то утром мы долго ждали нашего повара, но он так и не явился. Вместо него пришла незнакомая женщина и, мешая французский с суахили, поинтересовалась, собираемся ли мы обедать.

— Конечно, — ответила моя жена удивленно. — А почему вы, собственно, спрашиваете?

— Я жена повара. Жена Фиделио.

— Он заболел?

— Если вы хотите обедать, придется вам его освободить.

— Почему? Он угодил в тюрьму?

— Да, в тюрьму.

— За что же?

— Он не уплатил налога за велосипед. Он ездит к вам на велосипеде.

— А если он не заплатит? — поинтересовалась моя жена.

— Две, а может, три недели тюрьмы, кто может это знать?

Так долго мы не могли оставаться без обеда и внесли за нашего повара триста франков.

Те, кто не имел поручителей, отсиживали свой срок и отрабатывали долг. Заключенных использовали на коммунальных работах в качестве водоносов или косарей, которые срезали траву вокруг домов, чтобы туда не заползали змеи. Заключенные также чинили дороги. Хотя на работу наряжали и так называемых уголовных преступников, содержали арестантов не строго. Я удивился, увидев на главной улице двух мужчин в шортах и полосатых арестантских рубашках, спокойно разгуливавших с сигаретами во рту. Группу заключенных, которые подстригали газон возле резиденции Маяны, часто сопровождал надзиратель. Пока арестанты работали, конвоир мирно дремал в тени мангового дерева. Он не опасался, что его подопечные убегут. А один заключенный регулярно приходил к нам и предлагал купить бананы. Я спросил его, как он выходит из тюрьмы? Или у него специальный пропуск? И какое он совершил преступление?

— О, я осужден на два года, господин. За кражу. В деревне был сильный, сильный голод. Пришлось воровать, господин.

— И вам разрешают так свободно ходить?

— Но я ведь не злоумышленник! — воскликнул он оскорбленно. — У нас воровство не преступление, если человек в большой беде.

— Но вы же можете убежать.

— Назад в деревню? У меня застревает кусок в горле, когда я вижу вспухшие от голода животы детей.

— А в Стэнливиль?

— Там я умру с голоду без работы или же снова буду воровать. Нет, уж лучше я останусь тут. Здесь у меня крыша над головой, еда, табак. Жена навещает меня, ко мне хорошо относятся. Связка бананов — сто франков.

Я дал ему в два раза больше. Он действительно не был преступником.

На профсоюзном собрании Маяна попал под перекрестный огонь. Я там не был, считая, что это дело конголезцев. Но ассистент рассказал мне, что обвинения сыпались градом. Куда уходят их деньги? Господин Маяна мог бы ездить и в автобусе, откуда он достает бензин для своей машины? Где обещанная правительством еще шесть месяцев назад премия? Почему Маяна каждые две недели ездит в Стэнливиль и неизменно возвращается с пустыми руками? А кто финансирует эти поездки? Страсти разгорелись… Маяна поклялся, что в. следующий раз не вернется из Стэнливиля, пока не уладит вопрос о жалованье.

Он сдержал свое слово.

Как-то Маяна пригласил меня на охоту, «чтобы вы тоже получили удовольствие». Его бой нес под мышками два карабина. Было воскресенье, и я не мог отказаться под тем предлогом, что необходим в больнице. Я плохой охотник и не люблю убивать зверей, но Маяна, будто прочитав мои мысли, сказал: «Эта будет охота на крокодилов, вниз по реке есть островок с песчаной банкой, там полно крокодилов».

Итак, еще и в лодке! Что может сделать крокодил, испытал на себе один дипломат из Леопольдвиля, также участвовавший в охоте. Крокодил плохо разбирается в дипломатии, он хвостом приподнял лодку и перевернул ее, а дипломата больше не видели.

Все же я утешался мыслью, что смогу послать домой фотографию, где буду изображен в позе бесстрашного африканского охотника, попирающего ногой мертвую добычу.

Я начал подготавливать машину, но что-то было не в порядке. Прошло с полчаса, прежде чем мне удалось устранить неполадку. За это время небо нахмурилось. Быстро приближалась непогода. Мы поехали к пристани. Едва мы отвалили от берега, как хлынул дождь. Мы моментально промокли до нитки и вынуждены были снова пристать к берегу. Однако я сохранял свое: достоинство.

С крокодилом я все же имел дело, но в качестве врача. В больницу была доставлена женщина с глубокими рваными ранами на голени. Она стирала белье в реке на мелком месте, и крокодил схватил ее. Женщина не растерялась и стала колотить крокодила вальком по морде, пока он не разжал челюсти. К счастью, она другой рукой крепко держалась за дерево, иначе крокодил утянул бы ее на глубокое место. Раны заживали медленно и, как все подобные повреждения, гноились.

Однажды мы зашивали раны одному парню, которого избили на противоположном берегу. Он сказал, что били его из-за крокодилов. Он в них стрелял.

Я удивился.

— Разве охота на этих гадин запрещена?

— На том берегу — да. Они верят в переселение душ. Недавно крокодил съел сына вождя, и теперь все крокодилы — табу.

— Почему же?

— Никто не знает, в каком крокодиле живет душа сына вождя.

Подобное «переселение душ» не редкость в Африке. До сих пор охотники делят между собой и съедают сырым сердце льва или леопарда, полагая, что станут макази, сильными, как лев. Поверье это сохраняется и в отношении знаменитых умерших воинов.

Недалеко от больницы, у обочины дороги, есть могила. Она огорожена бамбуковыми стволами, а их верхушки усажены пустыми консервными банками и старыми глиняными горшками. Я спросил миссионера, что это означает. Оказалось, что здесь похоронен воин из племени бапуи, который убил много леопардов. Родственники умершего целую неделю дежурили у могилы, чтобы никто не похитил его сердце. Он был очень макази, нгуфу, то есть сильный.

— Вы боретесь против этого суеверия? — спросил я.

— Для местных людей это не суеверие. Они твердо убеждены, что эта так. Однажды я попытался изложить бапуи нашу точку зрения. Он терпеливо выслушал меня, а затем спросил: «Тата, а просфора разве не то же самое?».

Мне было ясно, что для знакомства со зверями Африки нет необходимости идти с ружьем на охоту. Как врач я имел возможность изучить теневые стороны подобных контактов с африканской фауной. То тут, то там я встречал бегемотов. Местное население не любило толстокожих за то, что они нередко опрокидывали рыбачьи лодки. Однажды меня позвали к женщине, которой бегемот повредил ногу. Нога имела ужасный вид, мягкие части превратились в бесформенную массу, кости во многих местах были раздроблены. Артерия пульсировала, и я решил воздержаться от ампутации. Благодаря тщательному лечению и заботливому уходу ногу удалось спасти. В стране, где нет протезов, лучше иметь ногу, даже если она никудышняя. Женщина была довольна, что могла ходить хотя бы на костылях; калеке здесь остается только нищенствовать.

Одна мысль о крокодилах, даже мертвых, вызывает у меня отвращение, особенно после того как наш сосед в Инонго на озере Леопольд, лейтенант Конголезской национальной армии, убил крокодила. Он утверждал, что его мясо очень вкусно, и хотел это доказать. По его приказанию бои разделали тушу, освежевали, разрезали на куски, затем сварили мясо и поджарили. В пиршестве приняли участие несколько десятков человек, но тем не менее много мяса осталось. Вонь поднималась до небес. Вид мух, привлеченных разлагавшимся мясом, наводил на мысль о том, как выглядела одна из десяти египетских казней.

Однажды я купил карликовую антилопу, ростом не больше болонки. Ее поймали и продали охотники. Вместо вертела она попала в сад. Охотники, когда ловили антилопу, прижали ее чуть покрепче и вывихнули ей плечо. Пока я лечил антилопу, она привыкла ко мне и вскоре начала брать хлеб из рук. А вот два крокодила, пойманные едва вылупившимися из яйца, не принимали пищу из наших рук. Мы их кормили хлебом, и они, несмотря на необычное питание, благоденствовали в бассейне и по ночам лаяли, как молодые собаки.

С крокодилом связано комическое происшествие, случившееся со мной из-за того, что я плохо знал местные языки. На языке киконго крокодил — «нгуфу», а на суахили это же слово означает «сильный». Однажды во время операции я попросил ассистента сильнее натянуть-проволоку, так как он считался человеком нгуфу. Он посмотрел на меня смущенно и сказал с легким раздражением, что он не крокодил. Я удивился, но вскоре все разъяснилось к общей потехе.

Я не советую испанцу переводить на киконго обычный испанский комплимент красивой девушке, буквально-означающий «милая обезьянка». «Макака минги» звучало бы здесь смертельным оскорблением еще и потому, что колониалисты называли конголезцев макаками.

В нашем саду разгуливала серебристая макака. Она принадлежала бельгийцу, а когда тот уехал, макаку выпустили из клетки. Это была веселая обезьяна, которая часто беззлобно дралась с моей собакой. Она проявляла повышенный интерес к нашему автомобилю, особенно когда капот был поднят. Но с еще большим удовольствием обезьяна подстерегала конголезок и вгрызалась в их икры, а мне потом приходилось возиться с пострадавшими и лечить укусы. Городское управление приказало расстрелять обезьяну, и жандармы немедленно привели приговор в исполнение. Нам было очень жаль смышленое животное.

Нашей пациентке мадам Льон — Госпоже Львице, ее так прозвали, потому что на нее напал лев, — повезло, ее ранения быстро заживали, против ожидания: подобные рваные раны часто бывают заражены трупным ядом, который содержится в когтях диких животных. Женщина собирала на опушке леса маниоку. В Квилу львов почти не осталось, их всех хищнически истребили европейские охотники, но иногда появляется старый зверь, который уже не в состоянии догонять быстроногую добычу и вынужден держаться поближе к людям. Когда лев напал на женщину, она, падая, завопила от страха и стала размахивать тяпкой. Лев испугался и бросил ее. Рассказ пострадавшей подтверждается тем, что у нее сломаны ребра с кровоизлиянием в область реберной плевы и рука, а грудь и бедра покрыты кровавыми полосами, словно от острой бритвы.

Банту признают охотником лишь того, кто убьет леопарда; он считается самым опасным из африканских зверей. Поэтому шкура леопарда служит символом власти и имеет в Конго такое же значение, как в других странах скипетр и корона. Тем, кто этого не знает, может показаться странным, что Калонжи, когда его короновали королем Южного Касаи, то есть когда вожди балуба провозгласили его властителем, накинул на фрак леопардовую шкуру. В Стэнливиле я видел дирижера военного оркестра, который на торжественном приеме генерала Лундулы носил поверх офицерского мундира леопардовую шкуру.

В Африке, как и всюду в тропиках, врачу, разумеется, часто приходится лечить последствия змеиных укусов, если только пациент не приходит слишком поздно, а это случается нередко. Мы не раз могчи убедиться в справедливости слухов о том, что кобры любят заползать в постели. Один наш знакомый, португалец, собираясь лечь спать, обнаружил кобру в кровати. Он не растерялся, схватил палку и сунул ее кобре. Змея обвилась вокруг палки, и португалец выбросил ее в окно. Даже водяная змея длиной всего в метр ядовита. Ее укусы не смертельны, но вызывают гангрену. В Инонго мне по этому поводу пришлось ампутировать одному юноше руку. Ежегодно в Конго еще умирают от укусов змей тысячи людей.

У моей жены было два происшествия со змеями. Однажды маленькая зеленая гадюка упала с крыши прямо-к ее ногам. Рептилия, видимо, расположилась по-хозяйски в кровельном желобе. Заметив в траве жерлянку, змея прыгнула вниз. Жена отделалась испугом, стоявший рядом бой лопатой прикончил гадину. В другой раз жена купалась в озере. Она стояла в воде близко к берегу и увидела неподалеку на дереве ворону, которая хлопала крыльями и каркала с необычайным волнением. Вдруг жена заметила голову водяной змеи, торчавшую над водой, как перископ подводной лодки, и двигавшуюся к ней. Жена немедленно выскочила из воды, а змея повернула обратно и исчезла. По-видимому, своим спасением моя жена обязана вороне.

В саваннах около реки Кванго мы однажды увидели антилопу, которая мчалась большими прыжками. В некотором отдалении не спеша трусила рысцой полосатая гиена — кукунгуа, преследовавшая антилопу.

— Эта полосатая карикатура, кажется, уверена, что-получит антилопу на ужин, — сказала моя жена.

Это можно было предвидеть. Кукунгуа охотятся сами, не ожидая, что им перепадет что-нибудь от добычи других зверей. Шансы антилопы уйти от разбойника очень невелики. Антилопа бежит со скоростью шестьдесят километров в час, однако она — лишь спринтер, быстро устает и неизбежно становится добычей стайера — кукунгуа.

Разумеется, мне не раз предлагали поохотиться на слонов, однако я вежливо отклонял приглашения. Для охоты на слонов требуется специальное разрешение, оно-выдается не чаще одного-двух раз в год, так что добиться его нелегко, да и развлечение это мне не по карману: погонщики, следопыты, оруженосцы, ящики с пивом, подношение вождю территории… Если слона удается убить, то устраивают торжественную трапезу — его мясо довольно вкусно. Монделе принадлежат бивни. Побывав на рынке слоновой кости в Леопольдвиле и других местах, я понял, что слонов основательно истребляют. В Узле больше не встречаются стада слонов, только от-дельные семьи. Зато в Экваториальной провинции слонов еще много.

Я также отклонял приглашения на охоту за обезьянами. Для молодых людей на Арувими это одно из главных развлечений. Они стреляют макак, как у нас стреляют воробьев. Когда я спрашивал африканцев, зачем они убивают невинных животных, те несколько смущенно объясняли, что обезьяны бесполезны и даже вредны, ибо ломают бананы. К тому же у них вкусное мясо.

Охота, несомненно, жизненная необходимость для африканцев, особенно там, где земледелие еще ведется экстенсивно. Разведение мелкого скота и птицы не может удовлетворить даже самых насущных потребностей населения. Но, кроме того, охота для африканцев и нечто большее: общественный долг, традиция, церемония, социальное событие, дело всего племени. Охота имеет свои неписаные законы и табу.

Прежде всего, требуется выбрать для охоты наиболее благоприятное время. Этим занимается колдун. Я спросил своего ассистента, как это происходит в его племени, и он рассказал мне под большим секретом, что сначала колдун отрывает петуху голову, а затем по потрохам определяет благоприятные приметы. Как мне удалось выяснить, табу разных племен очень похожи друг на друга. Например, нельзя охотиться, если у какой-нибудь женщины племени роды. В охоте не должен участвовать человек, у которого больна жена. Перед каждой охотой охотник проводит ночь один под открытым небом на ложе из пальмовых веток. Он не должен брать с собой краденые вещи. Строго запрещается носить одежду или другие вещи, принадлежавшие монделе. Они мешали бы колдуну и оскверняли охоту. Все женщины перед охотой мирятся и берут назад взаимные оскорбления. На охоте обычно молчат. Только при охоте на кабана можно петь.

Однажды Маяна снова пригласил меня на охоту, причем доверительно сообщил, что это большая честь. Я поблагодарил за внимание, но и на этот раз уклонился под тем предлогом, что должен срочно поехать в Стэнливиль. У нас было два случая столбняка, а в больнице кончилась сыворотка. Я попросил ассистента заменить меня на охоте, а возвратившись, поинтересовался, как она прошла. Ассистент был в восторге.

— Тушу убитого кабана разделили точно, как предписано. Вождь получил грудинку, колдун — голову (она, несомненно, досталась бы вам, господин доктор), деревенские старшины — ноги. Кузнец получил желудок.

Почему дележ был произведен именно так, а не иначе, объяснить он не мог. По-видимому, в этом есть определенная символика. Возможно, вождь получает грудинку, потому что олицетворяет для своего племени окружающую среду; колдун — светлая голова; кузнец же: должен иметь железный желудок.

— Да, а знаете, что получают женщины, господин: доктор?

— Как, разве они тоже охотились?

— Что вы! Это было бы против табу. Но женщины получают своих мужей. После охоты на зверя они и сами звереют. Это очень хорошо для потомства. — И фельдшер лукаво улыбнулся.