— Я слушаю вас, — говорю врачу, как только мы заходим в его кабинет.
Он не торопится рассказывать, сначала садится за свой стол, кладёт лист бумаги, что держал в руках перед собой.
Я начинаю раздражаться, но отчаянно держу себя в руках. Когда такая гробовая тишина, и медики не стараются как можно скорее успокоить родственников пациента — жди беды.
Карина посылает в меня взгляд, в котором как будто просит сделать хоть что-нибудь.
— Простите, мы сюда посидеть зашли? — выдаю я, вздёрнув бровь и глядя на мужчину.
Он, наконец, отрывает глаза от бумаги и глубоко вздыхает.
— До конца сейчас быть уверенными мы не можем, анализы только ушли на диагностику, но… были ли прививки три дня плюс минус назад?
— Я не понимаю как… — шепчу я, качая головой: — Да, были.
Врач делает себе какую-то пометку.
— Какая?
— Вакцина ВПЧ… — на автомате выдаю и смотрю на него ошалевшим взглядом.
— Есть очень большая вероятность, что у вашей дочери редкая индивидуальная реакция на вакцину.
— Что… — ощущение, что я в другой реальности, я понятия не имею, что это значит и как это.
— Я сейчас постараюсь объяснить простым языком, — врач складывает руки в замок, а я часто моргаю, глядя на него, и нахожусь в какой-то прострации: — В медицине это называется цитокиновым штормом. То есть, это гиперреакция иммунной системы, при которой в кровь выбрасываются цитокины в чересчур большом количестве. То есть иммунитет вашего ребёнка как бы действует сейчас не во благо для организма. Иными словами, иммунитет не защищает. А как раз цитокины — это молекулы, управляющие иммунным ответом, и так как их количество превалирует, они уничтожают клетки и ткани.
Округляю глаза, если честно, половину слов я просто не понимаю, но старательно пытаюсь вникнуть. Слёзы наворачиваются на глаза, и я всё ещё с полным непониманием смотрю на доктора.
— Сразу скажу, что это лечится, более того, дети восстанавливаются гораздо легче и быстрее взрослых. Есть разные способы. Но сейчас мы должны до конца убедиться в том, что диагноз верен и уже после назначать план лечения. Ещё я очень рекомендую национальный центр здоровья детей, там есть отделение иммунопатологии и реанимации.
Карина рядом сидит совсем притихшая, а я стараюсь переварить. Киваю на всё то, что говорит врач. Потом я обязательно всё это изучу, и до конца разберусь.
— А к ней можно сейчас? — задаю остро интересующий меня вопрос.
Как она там одна совсем? Ей наверняка страшно, она ведь такая нежная девочка…
— Сейчас она пока в реанимации, — врач поджимает губы.
Киваю, утирая одиноко стекающую слезу.
— Мне от вас нужно согласие, — он начинает доставать бумажки, а я на автомате подписываю, пока перед глазами расплываются все буквы: — Здесь персональные данные, согласие на вмешательство и взятие биоматериала… Пока вы можете быть свободны, — выдаёт он в конце, а я резко отрываю взгляд от бумаг.
— Нет, мы дождёмся…
— Юлия… — запинается доктор.
— Марковна, — киваю я.
— Юлия Марковна, смысла в ожидании здесь сейчас нет. Вас не впустят в ближайшее время, диагностика всё ещё идёт. Лучше набраться терпения и сил дома, чтобы приехать сюда уже с совершенно другим настроем.
Он встаёт с места, указывая нам на дверь. Понимаю, что так он нас выгоняет, и, наверное, могу его понять. Но собственное состояние едва ли способно сейчас к чему-то разумному.
Это впервые, когда происходит нечто такое, что подрывает всю мою гармонию и стабильность.
— Мам, идём, — Карина берёт меня под локоть, поднимая со стула, и я, кивнув врачу с тихим «спасибо», всё же ковыляю на выход.
Когда мы оказываемся в коридоре, то я со всей силы зажмуриваю глаза и, придерживаясь рукой стены, даю себе одну минуту, чтобы собраться.
— Я папе написала про диагноз, — врывается шёпот Карины в моё сознание.
Сейчас мне плевать, кто и что там знает. Сейчас я должна понять свои дальнейшие действия, чтобы оперативно и до конца вылечить своего ребёнка.
Достаю телефон, на котором десятки пропущенных от Озерова, и судорожно ищу информацию про эту цитокиновую реакцию и возможные центры в Москве, которые занимаются только вопросом иммунитета.
— И какого чёрта вы обе мне не отвечаете⁈ — громогласным и явно недовольным баритоном раздается на весь коридор.
Как он здесь оказался так быстро?…