Глава 45 Юля

После того как я сообщаю Саше о случившемся, моя жизнь окончательно и бесповоротно разделяется на «до» и «после». В этот момент мир как будто трескается, ломается на осколки, и уже невозможно собрать его обратно. Этот инцидент не пройдёт бесследно — он уже выжег болезненные, пульсирующие рубцы на моём и Сашином сердце. Потому что смерть собственного ребёнка была пугающе рядом, ощутимо, почти физически близко.

Я верю — нет, я точно знаю — Карина могла бы это сделать, если бы я тогда не нашла нужных слов, не нащупала ниточку, за которую можно было потянуть, чтобы вытащить её обратно в жизнь. До сих пор мороз по коже — леденящий, сковывающий дыхание — когда представляю, что было бы, не успей я. Эти образы будут врезаться в сознание, возвращаться по ночам. И от них не спастись.

— Я дала ей двойную дозу снотворного. До утра, а может, даже и до обеда она не проснётся.

— Юль, — Саша устало роняет голову на ладони, — нужно решать вопрос быстро и кардинально. Я боюсь, что инцидент может повториться.

— Он повторится, потому что наш старший ребёнок, Саша, нестабилен. У Карины явно нарушена психика. Я и раньше это замечала, но думала, что это СДВГ или просто её особенность. Мне жаль, что я не забила тревогу раньше. Боюсь, всё усугубилось после нашего развода.

— Я знаю одну клинику неплохую, там сын моего друга лечился. Думаю, можно переговорить с врачами.

— Она взрослая, без её согласия никуда не возьмут. А я уверена, что будет бунт, Саш. Нам не избежать этого. Господи… — слёз уже нет, но так хочется выплакать всю боль, усталость, своё бессилие. Я просто хотела вылечить Дашу, приехав в этот проклятый город, и теперь проблем стало в три раза больше. Я не успеваю даже прикрываться, они снежным комом всё катятся и катятся… Конца и края не видно.

— Я возьму на себя это, Юль. Всё же она…

— Да, Саш. Можешь не подбирать слова — она и правда больше твоя дочь, чем моя. Ты для неё авторитет, а я — лишь мишень для манипуляций. Прошу тебя только, будь деликатнее. И ещё.

— Что?

— Твоя Алёна… Это она многое внушила нашему ребёнку. Я хочу, чтобы ты постарался максимально дистанцировать Карину от неё. Она опасна. Я не хочу, чтобы она внушала дочери, что та не заслуживает любви, что она толстая, что её никто не любит… Слышишь? Иначе я сама удавлю эту суку, замараю руки, но мне плевать.

— Тише-тише, Юлька! — Саша подходит ближе, опускает свои руки на мои плечи, массируя их. Его лоб совсем невесомо касается моего, наше дыхание смешивается, словно мы дышим одними лёгкими, — я в больнице ей всё сказал. Она поняла.

— Я надеюсь, — дыхание обжигает губы, — надеюсь, что она поняла.

Так хочется простой, почти детской, банальной ласки — тёплого прикосновения, надёжного, уверенного плеча рядом, на которое можно просто опереться, не объясняя ничего. Хочется хотя бы на миг забыть, что ты всегда сильная, несгибаемая, что всё на тебе — и позволить себе расплакаться, по-настоящему, без стыда. Попроситься на ручки, как в детстве — не из слабости, а от изнеможения.

Но Саша — не тот человек, с которым можно это себе позволить. Не тот, перед кем хочется оголять свою уязвимость. Просто сейчас я особенно остро, до боли в груди, понимаю, как сильно нуждаюсь в ком-то рядом. В том, кто не будет спрашивать «зачем», а просто будет.

И я вдруг ясно осознаю: я готова. Готова сделать шаг вперёд. Идти дальше, не оборачиваясь. Позволить себе встретить нового мужчину. Пустить его в свою жизнь — робко, неуверенно, но искренне. Попытаться. Вновь.

Попытаться стать счастливой. Позволить себе быть чуть-чуть хрупкой. Насколько только позволит жизнь.

— Я никогда не хотел развода, никогда не хотел потерять тебя. Даже не думал, что это возможно, Юль. Алёна была лишь ширмой… Да, я трусливо сбегал к ней поплакаться на то, как всё стало плохо между нами. Но я не видел в ней женщину.

— Саш, не нужно. Не хочу ворошить прошлое.

— А я хочу, Юль! Мне, блядь, страшно, понимаешь? Нам, мужикам, сложнее показывать внутрянку, нас воспитывают как бойцовскую породу — что нет чувств, эмоций, нельзя показать, рассказать. А у меня вот тут, — он ударяет себя кулаком по груди, — выпотрошено. Меня жизнь размазала по стенке. И я знаю, что виноват, но легче не становится. Я думал, проучу тебя, поиграем в развод, ты побесишься и вернёшься. А ты не вернулась. Ты стала лучше. Ещё лучше меня. Мне как теперь до тебя дотянуться-то, родная?

Слёзы всё-таки находятся. Немного, но они есть. Стекают беззвучно по моим щекам вниз, капая на губы и забиваясь в трещины.

— Я тебя как увидел в Питере в больнице, знаешь, что почувствовал? То же самое, что в первый раз, когда увидел тебя. Влюбился заново. Просто башню снесло. Ты всегда занимала особенное место в моём сердце… И я думал, ты рядом будешь всегда. Эгоист, самонадеянный идиот. В моём сценарии жизни не было варианта, что ты можешь без меня. А ты взяла и смогла. Отдавила мне все яйца острым каблуком. Ты — сучка, Юля. Но любимая.

Хватаюсь за его плечи — не столько чтобы не упасть физически, сколько чтобы не рухнуть внутрь себя. Мы словно потрошим друг друга изнутри, без анестезии, на живую. Открываем раны, которые уже не заживают. Нам нужно отпустить… нам жизненно необходима эта точка. Завершение. Окончание.

Но у нас всё снова и снова получаются лишь запятые. Бесконечные паузы вместо финала. Больная любовь. Другого диагноза тут не придумать.

— Я сейчас кое-что сделаю. Можешь ударить, послать, проклясть, — он смотрит в глаза, не отводит взгляда, — но я хочу… твои губы.

Секунда — и он врывается в моё пространство, как ураган. Его язык — знакомый, до боли — будто возвращается туда, где когда-то был дом. Саша жадно таранит мои губы, будто вырывает из меня остатки — памяти, чувств, силы. Кусает, как будто имеет право.

Я должна ударить. Закричать. Оттолкнуть его и стереть этот момент. Я не должна позволять ему это. Не имею права позволять.

Но так больно от того, что его губы всё ещё родные. Его руки — всё ещё желанные. Его прикосновения — всё ещё мои.

Какие нужно пройти курсы, чтобы забыть человека? Где выдают сертификаты на то, как не чувствовать? Почему этому не учат в школе? Почему никто не рассказывает, как выбрасывать предателей из сердца, как стирать их запах, голос, прикосновения?

Я даю себе слабину. Мгновенную, короткую, почти физическую. Потому что, чёрт побери, я всё ещё не отпустила этого мужчину.

Но это не значит, что я не готова сделать это сейчас. Прямо сейчас. С болью. С окончательной точкой.

Загрузка...