Бывший муж. Я хочу нас вернуть

Глава 55 Юля

— Юлечка Марковна, ну какое ещё увольнение? Что вы надумали?

Марина кружит вокруг меня, словно пытается телом заслонить от принятого решения. Голос её сбивается на визг от волнения, а глаза мечутся, ищут зацепку, за которую можно ухватить мой ускользающий выбор. Я улыбаюсь ей мягко, почти виновато. Но улыбка эта как тонкая трещина на стекле: за ней скрывается усталость, страх, необходимость шагнуть туда, где всё зыбко.

Я люблю свою работу, обожаю всё, что сделала за эти пять лет. Каждый документ, каждый график, каждая бессонная ночь у ноутбука были кирпичиками в моём пути. Но сейчас на кону стоит не филиал, не должность, не признание. На кону — жизнь моего ребёнка. И я не знаю, насколько эта борьба затянется, сколько сил, нервов, денег потребуется, пока мы с Дашей выберемся из этого кошмара.

— Юля, — Марина срывается на «ты», и в её голосе звучит отчаянная просьба, — Этот проект — твой шанс. Мы столько месяцев за него воевали! Ты же понимаешь, что у гендира на подписи твоя кандидатура. Это твой филиал! Так нельзя всё обрубать!

Она почти дрожит, её пальцы нервно теребят край блузки. Я впервые вижу Марину такой неуверенной, почти испуганной. Её вера в меня смешана с обидой: будто я предаю не только компанию, но и её.

— Мариш… — голос мой глухой, усталый, — Я не знаю, сколько времени потребуется на лечение. Я могу оставить дочь с отцом, но разве я смогу работать, когда мысли будут цепляться за каждый её вдох?..

Марина вскидывает руки, словно отмахивается:

— Ну неужели на всю страну только одна клиника⁈ В Краснодаре тоже лечат. Я готова ждать тебя там хоть год, хоть два. И ребята тоже.

В её глазах отчаянный блеск, почти слёзы. Она говорит про справедливость, про то, что моё место займут люди недостойные. Но я уже знаю: моё место сейчас не здесь.

Я долго молчу, смотрю в окно. На стекле отражается усталое, но решительное лицо. Я обещаю Марине подумать, взять пару дней. Хотя внутри всё давно решено.

Я нужна дочери. Ей и Карине, моей старшей, которая держится только на вид, но на самом деле сломана, потеряна, зовёт меня молча. Саша не справляется. Значит, я обязана справиться.

Потеря работы — это больно, почти невыносимо. Это ведь не просто проект. Это мои шаги после предательства, мои ночи после слёз, мои первые победы, когда я училась снова верить в себя. Это мой рост, моя сила. Отдать всё это чужим людям кажется несправедливым. Но несправедливей будет бросить своих детей ради должности.

Вечером я возвращаюсь в питерскую квартиру. Она встречает тишиной, но каждая стена дышит воспоминаниями: как Даша учила стихи по литературе, как мы вдвоём устраивали танцы на кухне, как по утрам пахло кофе и смехом. Я не хочу её продавать. Это наш дом, наш маленький остров. Сдам её в аренду, а на эти деньги буду держаться в Москве. Так я останусь независимой от Саши. Это важно. Это моя точка опоры.

Я больше не хочу зависеть ни от кого. Нашла в себе внутренний стержень, и теперь не отпущу его. Вернусь в фонд, найду подработку. Переживу. Главное, чтобы Даша пошла на поправку.

Мысли летят в голове вихрем: страшные, обнадёживающие, горькие и светлые одновременно. Земля под ногами качается, но я научилась держать равновесие. Перемены не пугают меня больше. Я встречаю их с достоинством.

И за это, как ни странно, я благодарна Саше.

Благодарна боли, которую он мне причинил. Потому что именно она, как кислота, растворила старую меня и позволила вырасти новой.

Звонок на телефон отвлекает, хотя я уже полусонная, разбитая после перелёта. Тело жаждет лечь, укрыться одеялом и вырубиться без сновидений, но какое-то странное, животное чувство внутри шепчет: трубку нужно взять. Номер неизвестный, и всё же палец сам тянется к зелёной кнопке.

— Юля, привет!

Я сжимаюсь от этого голоса, будто от резкого удара в солнечное сплетение. Но почти сразу собираюсь — холодно, ровно. Я больше не боюсь её. Не боюсь её ядовитых слов, ни намёков, ни игр. Я сильнее теперь.

— Для чего ты звонишь? Хочешь снова поглумиться? Или пораскидываться угрозами?

— Нет, — хмыкает она. На том конце пауза, густая, с привкусом дешёвого алкоголя. Я молчу тоже, сжав губы в тонкую линию: мне ей сказать нечего. — Я не беременна от Саши. Это был блеф.

Становится чуть легче, будто тяжёлый камень соскальзывает с груди. Но не до конца. Ведь Саша клялся, убеждал меня в этом. И я верила… или хотела верить.

— Глупо шутить такими вещами, Алена.

— На войне все средства хороши, — её голос вязкий, слегка подвыпивший. Я надеюсь, что этот ненужный разговор подходит к концу. Но нет. — Знаешь, я сначала думала встретиться и лично поговорить. В глаза тебе посмотреть. Но поняла, что смелости не хватит. Потому что… — она усмехается, горько, — Потому что сама не понимаю, за что мне просить у тебя прощения. За то, что полюбила твоего мужа? Сердцу ведь не прикажешь, да?

Она торопится, словно слова рвутся из неё. В каждом слове злость и усталость.

— Я любила сильно. Надеялась, что он заметит. Что ответит. Радовалась, когда ты уезжала, чтобы не маячила у него перед глазами. Радовалась, что твоя старшая дочь любила меня больше, чем тебя. Хотя… — её голос становится ядовитым, — Карина у вас нездоровая. Вечно её нытьё, истерики, слёзы. Слушать невозможно. Но я терпела. Ради него. Я ждала, что он увидит, какая я классная. А он… он ждал тебя. Представляешь, Юль? Тебя. Скучную, пресную, неинтересную. В чём твой секрет? Поделись.

Я усмехаюсь, но горло стягивает тугой ком. На глаза мгновенно накатывает влага. Её слова режут по живому, хоть и поздно. Если бы я тогда была чуть смелее, чуть мудрее — разглядела бы всё сама. Но я не увидела.

— Ты всё равно не поймёшь.

— Да и похуй, — выплёвывает она в трубку. — Никогда не понимала, почему одним достаётся всё, а другим — ничего.

Я закрываю глаза и выдыхаю.

— Потому что любовь, Алена, заслуживать не нужно. Это не приз и не трофей. Это не соревнование. Это обычная жизнь.

— Легко тебе рассуждать, когда ты для этой любви ничего не сделала.

— Думай, как хочешь, — мой голос спокоен, почти равнодушен. — У меня нет задачи тебя переубедить. Это твоя жизнь, живи её так, как умеешь. Но от моих детей держись подальше. И ещё, Алена… у меня к тебе обиды нет. Так что твоё прощение мне не нужно. Прости себя сама.

Я отключаюсь первой. Смотрю на погасший экран телефона, а в груди распрямляется что-то сдавленное.

Теперь всё правильно. Впервые за долгое время — правильно. Потому что я уверена: её больше не будет рядом с моими детьми. Её больше не будет в наших жизнях.

И мне искренне плевать, как сложится её судьба дальше.