Бывший муж. Я хочу нас вернуть

Эпилог Юля

Спустя 8 месяцев

— Мам, мам, скорее, лови его! — Дашка с топотом ног слетает вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, как маленький ураган. От её порывистых движений сердце у меня замирает: я уже вижу в голове, как она подворачивает ногу или падает — и всё, катастрофа.

— Чарли украл мой учебник! Лови!

И правда, по коридору ко мне на всех лапах несётся щенок кокер-спаниеля шоколадного оттенка. Его длинные уши нелепо подпрыгивают в разные стороны, глаза блестят от восторга, а в зубах он упрямо сжимает учебник по алгебре, будто это добыча всей его жизни. Чарли делает круг по комнате, поскальзывается на ковре, но не сдаётся — только сильнее вцепляется.

Даша гонится за ним с визгами и смехом, её волосы развеваются за спиной, а я держусь из последних сил, чтобы не упасть от хохота.

Вот умеет же Озеров удивлять… В прошлый раз, когда приезжал, привёз этот «сюрприз» в коробке — маленького комка счастья с трясущимся носом и лапками. Теперь Чарли уже четыре месяца, но он самая непослушная собака из всех, кого я когда-либо встречала. Неугомонный, бесстрашный и хитрый.

Мы с Дашей смеёмся, машем на него рукой, потому что жалко ругать: ну как наказать существо, у которого глаза круглые, как две пуговки, и которое прижимается к тебе мокрым носом?

Для нас он ребёнок, только пушистый.

— Чарли! Фу! — кричу, но толку никакого. Щенок делает вид, что впервые слышит свое имя. Учебнику конец, слюни, зубные отметины, страницы в гармошку. Но я только улыбаюсь: новый купим, а вот этот лохматый вихрь — уже часть семьи.

— Ну всё… — Даша резко тормозит посреди гостиной, совмещённой с кухней, разводит руками в стороны, — Про учебник можно забыть.

— Не страшно, доча, купим новый, — вздыхаю я.

— Чарли! Стоять! Живо!

Голос Карины звучит строго, будто это не щенок перед ней, а целая армия солдат. Эхо расходится по дому, и я замечаю, как Чарли испуганно дёргает ушами. Он подчиняется мгновенно: обмякает в руках Карины, переворачивается пузом кверху и смешно дрыгает лапами. Она чешет его живот, и он тут же, с жалобным визгом, выплёвывает измученный учебник на пол.

— Спасибо, систер, — смеётся Даша, — А ты, шкодник… — и, протянув руку, треплет Чарли по холке.

— Девочки, садитесь за стол, завтрак уже ждёт! — зову я.

И так проходит почти каждое наше утро: шум, беготня, визги, смех и, конечно, Чарли с очередной пакостью. Но знаете… я счастлива. Счастлива до дрожи.

Потому что рядом мои дети, у меня есть любимая работа, должность, уважение. Даже внимание от мужчин — и того теперь вдвое больше, чем раньше.

А с Сашей… С ним мы в тёплых, спокойных отношениях — дружба, в которой есть уважение, и понимание, что нас навсегда связывают дети.

— Ма, я уже опаздываю! — Дашка хватает бутерброд прямо с тарелки, делает большой глоток чая, нацепляет модный рюкзак и, чмокнув меня на бегу, улетает в школу, оставляя за собой только звонкий смех и звон дверцы.

Мы с Кариной остаёмся. У меня сегодня незапланированный выходной, у неё — своя работа, сайты, дизайн, и выходит у неё это так красиво, что я иногда смотрю на её проекты и горжусь до слёз.

— Ты такая задумчивая, всё хорошо? — спрашиваю я, обхватив кружку с кофе ладонями.

— Просто вчера была тяжёлая сессия с психологом, — она опускает глаза. — Столько мыслей новых. Понимаешь, я взрослая, уже девушка. Хочется чего-то настоящего, любви. Но страх… он сильнее. Я не могу подпустить никого близко.

Я накрываю её ладонь своей, согреваю. Сердце сжимается: моя девочка, столько боли в ней.

— Я влюблена, мам. Он айтишник, умный, спокойный, мне хорошо рядом… Но я не верю, что меня можно любить. И это убивает.

Я глубоко вздыхаю.

— Дочь, ты у меня красавица. Мне жаль, что внутри тебя столько неуверенности, но поверь, дело не во внешности. Она, конечно, важна, но она не всегда выигрывает.

— Просто, понимаешь… — она задумывается на секунду, а потом всё-таки ступает на этот тонкий лёд, — Я ведь жила рядом с ней, и она мне внушала всё время, что папа бросил тебя и выбрал её, потому что она лучше. Потому что она красивая, яркая… И я же верила в это. Я верила, что ты хуже неё, мам. Мне так больно, что я была слепа. Но, к сожалению, психолог говорит, что та женщина заложила неправильные установки в мою голову, и теперь мне приходится с этим работать. А это не так просто. Ещё я боюсь, что приступы повторятся.

— Карин, ты на таблетках. Ты в терапии. Если тебе важно, я ещё раз повторю: в том, что между мной и тобой случилось, виноваты мы обе. Я — что не углубилась в тебя, а ты… просто была ребёнком. Не могу я на тебя обижаться. Да, мне было больно во многих моментах, но я предпочитаю их забыть и вычеркнуть.

— Мам, биполярка не лечится. И мне придётся с ней жить всю жизнь… И вот такие маниакальные эпизоды — я боюсь, что не каждый парень такое выдержит.

— А нам каждый и не нужен, — тепло улыбаюсь ей, — твой человек тебя примет такую. Я не буду тебе рассказывать сказки про любовь до гроба и внеземную любовь… Но я тебе точно могу сказать, что любят разных. И худых, и толстых, и умных, и глупых… Любых!

— Ты думаешь, стоит ему открыться?

— Думаю, да. Даже если ничего не получится, малыш, это путь. И этот опыт даст тебе возможность в будущем встретить того самого человека. Ведь смотри, как у нас с твоим папой вышло: нам пришлось развестись на целых пять лет, чтобы осознать, кто мы друг для друга. И брак, отношения — это всегда тяжёлый труд. Легко не бывает никому. Потому что есть и трудные, и хорошие моменты. Жизнь разная. И там, где тебе кажется, что ты потерпела неудачу, наоборот, ты, возможно, открыла другую дверь — во что-то лучшее. И знаешь, в седьмом классе мне очень понравился мальчик, которому я прямо о своей симпатии сказала.

— Да? И что случилось?

— Он сказал, что я уродина и что дружить со мной он не будет. Знаешь, как обидно и больно было… Ух, Кариш, я рыдала в подушку два дня и отказывалась идти в школу. Но знаешь что? Я вспоминаю сейчас этот случай со смехом и приятной ностальгией. Ведь позже, когда я уже была девушкой, твой папа мне говорил слова любви часто, говорил, что я самая красивая. И да, все эти слова не спасли наш брак, но и слова того мальчика больше не имеют для меня значения. Всё проходит. И это пройдёт.

— Ладно, мам, — Карина кивает мне, — Спасибо. Я думаю, что рано или поздно терапия мне поможет. Как Дашке таблетки помогли… Не просто так же. И мне поможет. Я пойду с Чарли погуляю, а то он сейчас ещё что-нибудь сгрызёт.

И я смотрю, как моя старшая девочка выходит из кухни с этим непоседливым пушистым чудом на руках. И понимаю, что, как бы тяжело ни было, мы справляемся. Вместе.

Карина уходит, и я остаюсь в доме, где впервые за долгое время воцаряется тишина. Такая густая, плотная — словно накрывает меня теплым пледом. Я убираю посуду после завтрака, двигаюсь медленно, не спеша, наслаждаясь редкой паузой. Потом бронирую клининг на следующую неделю — честно говоря, в большом доме без помощи невозможно поддерживать порядок. Да и если выбирать между уборкой и минутами с детьми, я выберу второе. Без колебаний.

Сегодня я решила, что никаких рабочих дел. Только одно письмо отправляю Маришке с важным документом и выключаю уведомления во всех чатах.

Иногда… я позволяю себе такую роскошь. Настоящий подарок самой себе.

Потом целый час болтаю по телефону с Яной, смеемся, обсуждаем дела фонда. В Москву я теперь выбираюсь редко, но связи не теряю, в делах участвую.

— Ну как у вас там дела? Какая погода в Краснодаре? — спрашивает Яна.

— Ох, тут, конечно, рай… Солнце, тепло. Но, — я смеюсь, — Мы с Дашей уже решили: на каникулы рванем в Питер. Скучаем по его серым улицам.

— Ой, ненормальные! — Яна вздыхает, и мы снова смеемся.

Но смех вдруг гаснет.

— Юль… я не хотела тебе сразу говорить. Берегла тебя. Но сейчас уже не могу молчать. Мы с девчонками из фонда часть денег взяли… На похороны. У меня в груди что-то холодеет.

— Господи… кто? — голос срывается, тревога подступает к горлу.

— Ты не знала… Алена. Три месяца назад. Она разбилась на машине. Пьяная. Не справилась с управлением, вылетела под фуру. Там всё… в мясо. Родственники даже не приехали проститься. Мы с девочками похоронили её.

Я сижу молча. В ушах гул, в голове пустота. Как бы она ни поступала со мной… смерть — это слишком. Это последняя черта. Самое страшное наказание. И почему-то мне даже легче думать, что ей там, по ту сторону, стало проще, чем здесь, в вечных скандалах и боли.

— Саша знал? — спрашиваю тихо.

— Знал. Но не поехал. Попросил только букет от него положить на могилу. После их разрыва она сильно его донимала. А потом, видимо, не справилась с этим всем…

Я качаю головой, чувствуя, как в горле ком.

— Ян, отвези от меня тоже цветы. Пусть у неё там будет покой. Пусть больше не мучается.

И на этом я закрываю тему Алены. Навсегда.

Вечером, когда дом снова оживает, дети смеются, Чарли с лаем носится по комнатам, на кухне пахнет жареным мясом и свежим хлебом, неожиданно приезжает Саша. Не планировал в этом месяце к нам в гости, но приехал.

Просто так.

— Юля, спасибо, очень вкусный ужин. Как у тебя дела на работе?

Саша подаёт мне пустую грязную тарелку, а я устанавливаю её в посудомоечную машину.

— Ох, я как белка в колесе, но филиал растёт. По показателям мы на первом месте. Даже филиал в Сыктывкаре обогнали, хотя он был лидером! Я горжусь собой, своими ребятами и той работой, что мы проделали.

— Ну какая же ты умница, — Саша деликатно целует меня в макушку, — я горжусь тобой, Юль. Правда. Очень горжусь. И я хотел бы, чтобы ты нуждалась во мне так же сильно, как раньше… Но сейчас ты сияешь. И я не могу налюбоваться.

— Спасибо. Мне очень приятно.

Дальше мы уже обсуждаем наших детей, неугомонного Чарли, которого решаем отдать на работу с кинологом. Иначе он весь дом разнесёт…

А после, когда в доме тишина, дети по своим комнатам, а Саша собирается лечь в гостиной, из меня вырываются случайные слова:

— Можешь остаться в этот раз?

— Юль… Остаться в качестве кого?

— Не знаю, Сашка. Просто резко поняла, что хочу, чтобы ты остался. А там поживём, увидим, да?

— Замуж пойдёшь?

— Неа, — улыбаюсь, качая головой, — Но… — аккуратно развязываю пояс шелкового халата, — Мы же не евнух и ханжа с тобой, Озеров. Для здоровья можно.

И не успеваю даже пискнуть, как он обхватывает рукой мою талию и валит на диван, жадно целуя. Так… словно всю жизнь ждал этого момента и наконец дорвался до него.