Царь грозной Руси

26. НАРОДНЫЙ ЦАРЬ

Правление «избранной рады» доставило неприятности не только казакам. Для всей России оно обернулось сущим бедствием. После разгрома партии царицы власть временщиков стала вообще безграничной. Даже Боярская Дума собиралась теперь нерегулярно, решение всех вопросов подмяла «избранная рада» [69]. О Сильвестре современники сообщают, что он правил, «аки царь», разве что не сидел на троне и не держал в руках скипетра. Не забывал и меркантильных выгод, сына устроил на «золотое дно», во главе Таможенной избы.

И куда, спрашивается, подевался смиренный и благочестивый юноша Адашев, простаивавший ночи на молитвах и ухаживавший за больными нищими? Он превратился в могущественного сатрапа. Сам налагал опалы, сажал в тюрьмы, докладывал царю проекты законов, формулировал решения, снимал с должностей, давал назначения — сохранились жалованные грамоты, выданные по приказу не царя, а Адашева! Себе он нахапал огромные земельные владения. В 1555 г. составлялся «Государев родословец», куда вошли родословные самых знатных княжеских и боярских кланов, и в него был включен род Адашевых — он не имел никакого права числиться среди высшей аристократии, однако спорить никто не осмелился. По всякому делу люди старались заручиться расположением временщика, а попасть к нему на прием было величайшей честью.

Сильвестр внушал царю необходимость хранить «правду», «нелицеприятный суд», но в это же время повторился худший беспредел времен боярского правления. Все ключевые посты распределялись между ставленниками «избранной рады». И вернулись поборы, вымогательства, штрафы. За хорошую мзду наместникам и волостелям снова открывались подпольные корчмы. А законы, призванные защитить людей, не работали. Кому подавать жалобы, если в Москве заправляют покровители преступников? Неприкосновенностью личности пользовались только те, на чьей стороне была сила. А старосты и целовальники, обязанные осуществлять суд вместе с кормленщиками, не рисковали перечить им. Себе дороже.

С 1547 г. до середины 1550-х гг. налоги выросли в 4,5 раза, но само по себе это было еще не худшей бедой. Собирали их те же наместники и волостели, освобождали от податей родных, знакомых или откупившихся взяткой, перекладывая все тяготы на простой народ. Разорялись и дети боярские. Поместьями щедро наделяли клевретов временщиков. А те, кто не принадлежал к их кругу, не получали ни кормлений, ни жалованья. Им давали худшую землю, в последнюю очередь, если вообще удавалось получить. У них отбирали спорные владения. Но шла война, требовалось покупать и ремонтировать доспехи, оружие, коней. Воины влезали в долги. И в мае 1555 г. Дума приняла драконовский приговор — устанавливался месячный срок правежа (взыскания долга). Не уплативший превращался в холопа. А простолюдинов обращали в неволю и без долгов. Просто заставляли служить себе или объявляли своими беглыми холопами. Попробуй докажи, что это не так.

Крестьяне стали бросать деревни, перетекать во владения монастырей, где можно было себя чувствовать более безопасно. Или шли к боярам и дворянам, оказавшимся в силе. Снова умножилось число «разбоев». А губные старосты уклонялись от борьбы с ними. Подставлять головы под топоры взбунтовавшихся мужиков никому не хотелось, а разбойники и воры собирались в тех же корчмах, которые находились под негласным покровительством местных властей. И безобразия дошли до такой степени, что поставили Россию на грань социального взрыва. В 1554–1555 гг. произошло несколько бунтов в Москве, люди возмущались «оскудением жизни». Их подавили, зачинщиков и активных участников казнили. Но последовали беспорядки в Новгороде, Владимире, Рязани, других городах [36]. Даже Адашев вынужден был признать, что восстания были вызваны преступлениями администрации, причем такими преступлениями, что наместники и волостели «грады и волости пусты учиниша», а в ответ на притеснения «тех градов и волостей мужичья многие коварства содеяша и убийства их людем» [138]. Отметим, это пишет временщик, который сам же назначал таких администраторов.

Но в середине 1550-х царь начал вдруг вторую полосу реформ — причем во многом она противоречила первой. И вот эти реформы никоим образом не были связаны с «избранной радой». Она уже получила свое, захватила под полный контроль всю систему управления страной, получая огромные выгоды. А Иван Васильевич принялся ломать эту систему, создавать другую. Опирающуюся не на ту или иную группировку аристократии, а именно на «всю землю», на широкие слои мелких дворян, городского и сельского населения. Позже Курбский очень ругал царя за то, что он сделал своей опорой выходцев из «низов» — в противовес знати. Инициатором преобразований не был и святитель Макарий. Он состарился, отошел от активной деятельности, а его окружение временщики постарались обработать, внедрить своих людей. На этот раз автором реформ был сам Иван IV.

Конечно, рядом с государем должен был находиться человек, с которым он мог посоветоваться, обсудить, взвесить свои шаги. И можно смело утверждать, что таким человеком была Анастасия. Временщики господствовали в Думе, удаляли от царя своих противников, стараясь взять его под исключительное влияние. Но жена оставалась каналом для передачи информации мужу — не той, которую преподносила ему «избранная рада», а объективной, что реально делается в стране. И постепенно она добилась своего. Иван Васильевич начал по-иному оценивать советников. Нет, пока еще царь не отстранил их, считал опытными и ценными специалистами. Но уже не доверял безоговорочно их мнениям. Видел, что они далеко не безгрешные «ангелы», что их решения приводят не к лучшим результатам.

Впрочем, царь и не считал себя вправе наказывать их. Кто из людей без грехов и без ошибок? Разве он сам не соглашался с той политикой, которую они проводили? Значит, разделял и ответственность за нее. Ко всему прочему, Сильвестр и Адашев утвердились настолько, что выгнать их было уже нельзя без серьезных расколов и конфликтов в государственном руководстве. Но Иван Васильевич взялся менять сами принципы управления. Кстати, вполне может быть, что Анастасия подсказывала и какие-то идеи преобразований. Почему же нет? Ведь и св. Феврония «в женской голове имела… мудрость святых мужей», и они с мужем правили вместе, «как чадолюбивые отец и мать. Имели ко всем равную любовь, не любили ни гордости, ни грабительства». Мы видим здесь как раз идеал «народной» монархии, который стал воплощаться в жизнь.

Начал государь с той области, где его союзниками были все бояре, даже и приятели «избранной рады» — все были встревожены бунтами и разгулом преступности. В 1555 г. был принят «Приговор о разбойном деле». Меры по преследованию «лихих людей» ужесточались. Вводился «обыск»: общие опросы населения для розыска преступников. Разбойники, пойманные с поличным, подлежали смертной казни. Одновременно налаживалась и служба губных старост. Тех, кто увиливает от своих обязанностей, требовалось «сажати в тюрьму на время», взыскивать штрафы. На протяжении 1555–1556 гг. последовал ряд указов, дополнивших закон. В городах вводилась обязательная «явка» — регистрация всех «новоприбылых» людей. Территория округов, в которых действовали губные старосты, прежде охватывала волость или отдельную вотчину. Теперь округа расширялись, соответствовали уездам. Но кроме разбоев и воровства, губным старостам поручалось предотвращать самоуправства «сильных людей» и расследовать такие дела! А для централизованного руководства уголовным розыском учреждалось новое ведомство, Разбойная изба. В России создавалась полиция, подчиненная не местным властям, а Москве!

А в августе 1556 г. царь вообще упразднил существовавшую систему администрации, наместников и волостелей (кроме нескольких пограничных и недавно завоеванных городов). Вся власть на местах передавалась «излюбленным старостам», которых выбирало из своей среды городское и сельское население. Они получили огромные права. Вместе с выборными сотскими, десятскими, целовальниками они заведовали всем муниципальным хозяйством, осуществляли раскладку и сбор налогов. Должны были помогать губным старостам ловить преступников, искоренять подпольные корчмы, заселять опустевшие деревни, возвращая в них разбежавшихся крестьян. Судить (кроме уголовных дел) тоже должны были старосты, причем безденежно. Судебные пошлины и «кормления», ранее платившиеся наместникам, отменялись и превращались в налог, «кормленый откуп», поступавший в казну. Но при таких правах налагалась и строгая ответственность. За злоупотребления и беззакония земских старост ждали суровые наказания вплоть до смертной казни.

Наряду с административными развернулись и военные реформы. Предпринимались новые меры, чтобы упорядочить местничество. Для этого были составлены Разрядные книги, обобщившие сведения о военной службе знати за 80 лет, с 1475 по 1556 г. Отныне можно было быстро проверить, кто по заслугам и назначениям предков имел право на более высокие должности, а кто обязан им подчиняться. В том же 1556 г. было принято и «Уложение о службе». Устанавливалась четкая норма, со 100 четвертей (около 170 гектар) «доброй» земли выставлялся один воин « в доспехе в полном, а в дальний поход о дву конь». С первых 100 четвертей выходил на службу сам помещик или вотчинник, со следующих — приводил вооруженных слуг. Если он снаряжал больше воинов, чем следовало по расчету, получал денежную «помогу»: 2 руб. за человека в полном доспехе, 1 руб. — в тягиляе (стеганной ватной куртке). Если выставлял меньше, чем должен был, платил двойной штраф.

Поместное землевладение приводилось в соответствие с земельной переписью. Урезались угодья тех, кто прихватил лишку, наделялись поместьями неимущие и малоимущие дети боярские. А замена кормлений налогом позволила установить военным приличные денежные оклады. Для реализации этих мер создавались еще два учреждения: Поместная изба, которая занялась распределением земли для дворян и детей боярских, и Разрядная изба — отвечавшая за комплектование войск и подбор командных кадров.

Первые стрелецкие части показали высочайшие боевые качества, но их не хватало. Они бросались на самые угрожаемые участки — то в Казань, то в Астрахань, то против крымцев. Поэтому стали формироваться новые полки, их называли «приказы», по 500 человек. Командовали ими стрелецкие головы, приказы разделялись на сотни, полусотни, десятки. Часто стрельцов вербовали из казаков. Ведь казаки отменно владели огнестрельным и холодным оружием, и в войнах они со стрельцами много раз действовали вместе, в одних отрядах. По мере создания новых частей начали разделять московских и городовых стрельцов. Московские входили в царский полк, получали более высокое жалованье.

И это были первые войска, не только в России, но и в Европе, получившие единую форму. Хотя сперва единообразие не являлось самоцелью. Просто стрельцы участвовали в торжественных выездах царя, встречах иностранных послов, и для них закупали сукно, шили парадные кафтаны. А закупали и шили, естественно, одинаковые, что оказалось красиво. Венецианский посол Фоскарино, посетивший Россию в 1557 г., восхищенно описывал царское войско, «многочисленную артиллерию на итальянский манер», 30 тыс. «гвардейцев», вооруженных «по образцу швейцарских, которые постоянно обучаются военному делу». Правда, здесь Фоскарино или ошибся, или ради эффекта приврал в 10 раз. Московских стрельцов было 3 тыс. Но они и впрямь представляли собой отборное, великолепное воинство.

Наконец, Иван Васильевич занялся судьбой тех подданных, кого охомутали долгами и обращали в неволю. В 1557 г. вышел указ, отменявший уплату «роста» (процентов) по старым долгам служилых людей (детей боярских и стрельцов). Срок возврата долгов продлевался на 5 лет. По новым долгам. «рост» снижался с 20 до 10%. А в 1558 г. был принят приговор, вообще запрещавший обращать служилых людей в холопство. Их дети, попавшие в неволю за долги родителей, освобождались сразу, а взрослые могли подавать иски о возвращении в свободное состояние. Тогда же государь издал ряд указов, ограждавших простонародье от насильственного порабощения. Отныне человека можно было считать холопом только на основании «кабалы», оформленной в земском или губном учреждении. И беглым признавался лишь тот, чей хозяин мог предъявить такую кабалу [36]. Царь счел нужным ограничить неволю даже для пленных. На них тоже требовалось оформить кабалы установленным порядком. Дети «полоняника» считались свободными, а сам он освобождался после смерти хозяина, не передаваясь по наследству.

Все эти реформы сопровождались созданием новых правительственных учреждений. Кроме Разбойной, Поместной и Разрядной возникли Стрелецкая, Холопья, Ямская, Конюшенная, Бронная избы. Для учета и приема налогов, собираемых земскими властями, в Москве были образованы специальные органы, «четверти». Отметим — Иван Васильевич шаг за шагом выводил все важнейшие вопросы из ведения бояр! Передавал их дьякам, профессиональным чиновникам. Как раз они заняли ключевые места в избах и «четвертях». И это дало превосходные результаты. Аппараты приказов были небольшими, по 5–6 дьяков и подьячих и несколько писцов. Но они принялись кропотливо и компетентно наводить порядок по порученным направлениям. И одно лишь наведение порядка с распределением земель, службой, сбором налогов позволило «испоместить» детей боярских, в короткие сроки чуть ли не вдвое увеличить армию! Причем основой ее становились уже не боярские дружины, а служилое дворянство и профессиональная пехота.

Начальники ведомственных учреждений получили доступ к царю. Через них к государю стали поступать жалобы и заявления по их профилю. Челобитная изба Адашева утрачивала монополию на расследование всех вопросов. Мало того, англичане отмечали, что подданные получили право передавать челобитные напрямую в руки царя [43, 102]. Это делалось во время его поездок по стране, выходов в храмы — люди, принесшие челобитные, поднимали их над головой, а лица из государевой свиты собирали. При этом Иван Васильевич вернулся к практике своего отца — лично судить тех, кто не смог найти удовлетворения в низших инстанциях. Ченслер писал: «Достойно похвалы, что такой государь берет на себя труд отправления правосудия». А посол Дженкинсон констатировал: «Законы жестоки для всех обидчиков».

В целом же, реформы второй половины 1550-х гг. превращали Россию в новый, доселе не существовавший тип государства, земскую монархию. Сильная и централизованная «вертикаль» власти, а наряду с ней — развитое самоуправление на «горизонталях». Иван Васильевич открыл широкую дорогу для инициативы «снизу». Власть на местах теперь была «своя», хорошо знавшая нужды города или волости, их ресурсы, возможности. И видевшая, куда их полезнее направить. Исчезла узда наместников, совершенно не заинтересованных в развитии вверенной области. Для временного правителя любое перспективное начинание было только способом поживиться и глушилось всевозможными препонами, требующими взяток.

В стране начался бурный рост предпринимательства, промышленности, торговли. Возникали мастерские, ярмарки, соляные варницы, первые мануфактуры. Выделились крупные купцы и промышленники Прощелыкины, Савины, Кобелевы, Шульгины (выходцы из крестьян), Амосовы (из детей боярских). И они стали играть заметную роль не только в экономике или местном самоуправлении, а в государственных делах. Сам царь обращался к ним, привлекал к обсуждению важных вопросов. Например, из дипломатических документов видно, что уже в начале 1557 г. в выработке решений о взаимоотношениях с прибалтийскими государствами участвовали «гости и купчины отчин великого князя из многих городов» [138].

Особенно показательными выглядят отношения Ивана Васильевича со Строгановыми. Как уже отмечалось, в 1545 г. они активно откликнулись на указ о расширении добычи соли. После этого следует долгий перерыв. Но с 1556 г. между царем и промышленниками завязываются весьма оживленные контакты. В этом году государь повелел Анике Строганову искать медную руду в Устюге, Перми и других городах — искать без всяких нанятых иноземцев, своими силами. Иван Васильевич поручил ему заняться и казенными житницами для сбережения хлеба, его продажей. А сын Аники Федоровича Григорий Строганов доложил об открытии под Сольвычегодском месторождения селитры, и царь позволил варить ее. Почему государь так сошелся с этой семьей промышленников? Откуда узнал их возможности? Почему был уверен, что им можно доверять большие дела? Мы не знаем. Твердо известно одно. Связь установилась не через «избранную раду».

Ну а в 1558 г. государь пожаловал Строгановым «пустые места» на Каме от устья Лысьвы до устья Чусовой, огромную территорию в 3,5 млн. десятин. Кстати, из документов существует только грамота о пожаловании — а от кого исходила инициатива, неизвестно. То ли промышленники били челом и просили дать им эти земли, то ли сам Иван Васильевич обратил внимание на бесхозные края и предложил Строгановым взять их для освоения. В любом случае, как государь, так и промышленники показали себя мудрыми и дальновидными. Казалось бы, с какой стати монарх должен благоволить и уделять свое достояние безродным «мужикам»? Но он дал. Почему не дать, если государство пока не в состоянии заняться отдаленными и дикими местами? Если хотите и можете освоить — пожалуйста, действуйте.

И Строгановы взялись. Привлекли работников, построили городок Канкор (Камгорт), начали варить соль, распахивать целину, завели мельницы, кузницы, развернули торговлю с местными племенами. Фактически возникло подобие удельного княжества — но без удельных князей, без политических амбиций. Наоборот, всеми силами поддерживающее царя. И государству получился сплошной прибыток. Без затрат и усилий со стороны правительства оно распространило свое влияние на Северном Урале, прикрыло участок границы, в казну потекли налоги, пошлины, драгоценная пушнина.

Но, в отличие от Англии, широкие права купцам и предпринимателям вовсе не означали их засилья и вседозволенности. В земской системе, созданной Иваном Грозным, центральным звеном выступал сам царь. Он был осью, вокруг которой строилась эта система. Он не принадлежал ни к одному сословию, ни к какой отдельной группировке и не представлял ничьи интересы. Он был выше всего этого, отстаивая интересы страны и народа в целом. И именно исключительная, ни от кого не зависящая власть самодержца, позволяла обеспечивать «правду» для каждого из подданных, какое бы положение они ни занимали. Таким образом, возникало единство. Царская власть защищает народ, а народ поддерживает эту власть. Но до конца реализовать огромный потенциал, обретенный в результате земских реформ, Россия при Иване Грозном еще не смогла. Ее ожидали слишком тяжелые испытания.