Царь грозной Руси

48. ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ

Западная цивилизация была еще далеко не всесильной. Пока она не лезла, например, в сильные и воинственные державы Индокитая — Таунгу, Лансанг, вьетнамские царства Тринхов и Нгуеней. Филиппины были такими же густонаселенными, а их культура была не ниже, чем в Индокитае. Процветали богатые и красивые города. Каждый из здешних народов имел свою письменность, и грамотными были даже женщины. Существовали огромные библиотеки книг из пальмовых листьев и бамбука. Поддерживались связи с арабскими странами, Турцией, а китайские купцы имели на островах большие поселения. Но Филиппины были разделены на индуистские и мусульманские княжества, враждовавшие друг с другом.

В 1567 г. из Мексики отплыл отряд Мигеля де Легаспи, всего 380 солдат. Зацепился на острове Себу, построив свое поселение. За ним потянулись подкрепления. Главную базу перенесли в Манилу, и за 5–7 лет испанцы захватили господство над всем архипелагом. Важную роль играли миссионеры, они служили разведчиками, пропагандистами, основывали аванпосты, которые затем превращались в крепости [80]. В 1574 г. испанцы изгнали китайских купцов, ввели собственную монополию на торговлю. Древняя культура была уничтожена, большинство местных жителей постепенно утратили даже родные языки. Архипелаг и его население потеряли и свои исконные названия, стали именоваться в честь Филиппа II.

Очевидно, такая же участь ждала и Японию, погрязшую в междоусобицах. Но ее спас князь Ода Нобунанга. Опираясь на талантливых полководцев Хидэеси и Токугава, он повел борьбу за объединение страны. Победил соперников, занял столицу Киото и в 1573 г. низложил последнего сегуна дома Асикага. Ода Нобунанга принялся урезать права крупных феодалов-даймё, жестоко усмирял их попытки отстоять свою самостийность. Но в результате Япония сохранила независимость, и мы с вами можем восхищаться ее великой самобытной культурой — в отличие от погибшей филиппинской.

Средиземное море по-прежнему оставалось ареной борьбы. Страны Северной Африки под эгидой Турции укрепились, обрели безопасность. Но они были далекой окраиной Османской империи. Власть султанских наместников здесь была слабой, им приходилось считаться с местными условиями. В портах сохранялись пиратские «республики», заправляли лидеры разбойничьих группировок. А за ними стояли еврейские работорговцы. Их общины, как и в Крыму, диктовали истинную политику, финансировали походы пиратов [17]. И в Алжире, например, насчитывали около 80 тыс. рабов. Пираты и работорговцы имели сообщников в Италии, Франции и даже в Испании — несмотря на преследования, здесь сохранялись многочисленные тайные организации морисков, крещеных для видимости евреев и мусульман. В 1568 г., когда власти очередной раз попытались искоренить их, мориски подняли восстание. Войска под командованием Хуана Австрийского (незаконного сына Карла V) лишь к 1570 г. смогли подавить его. Мятежников казнили, отправляли на костры инквизиции, на галеры.

А для того, чтобы отвоевать у турок море, была создана «Святая лига», союз Испании, Венеции, Генуи и папы римского. В коалицию приглашали и Россию, венецианцы прислали в Москву посольство, которое оставило восторженные записки о царе и нашей стране. От вступления в союз Иван Грозный уклонился, но все же «Святая лига» воспользовалась тем, что часть османских сил была отвлечена против русских. Она предприняла наступление, и в 1571 г. ее флот во главе с Хуаном Австрийским в кровопролитном сражении у Лепанто (у берегов Греции) одержал победу. В западной литературе принято изображать ее переломным пунктом в борьбе с османами. Но на самом деле битва удостоилась такого внимания лишь из-за того, что европейцам слишком редко удавалось одолевать турок. Особого значения она не имела. Османы и впрямь понесли серьезные потери, но и их противники тоже. Хуан Австрийский пытался развить успех, высадился в Тунисе, но его быстро вышибли. Зато бейлербей Ульдж Али одержал победу куда более внушительную и результативную. Разгромил венецианцев и в 1573 г. отобрал их обширное владение, контролировавшее все Восточное Средиземноморье — остров Кипр.

Самая могущественная из участниц «Святой лиги», Испания, была не в состоянии нарастить усилия против турок, она напрочь увязла в другой войне, в Нидерландах. Оранский и его сторонники сеяли смуту, создавали отряды «гезов» (оборванцев). Герцог Альба побеждал их, брал мятежные города. С повстанцами не церемонились, карали всех подряд. При взятии Гарлема полностью уничтожили население, 20 тыс. человек. Одних перебили солдаты, других развешивали где попало, сжигали. Альба вообще называл нидерландцев «недосожженными еретиками». Оранский пытался противодействовать. Когда испанцы осадили Лейден, приказал открыть плотины и затопить окрестности. Правда, это спасло только горожан, а множество крестьян погибло, уцелевшие потеряли свои хозяйства и умирали от голода. Но кому до них было дело?

А главной неприятностью для испанцев стали «морские гезы», действовавшие на небольших судах. С ними Альба ничего не мог поделать, поскольку они базировались не в Нидерландах, а в «нейтральной» Англии. Пиратствовали в проливе, совершали вылазки на родину. Поднимали новые бунты в городах, возбуждали жителей, праздновали «освобождение», убивали и грабили чиновников, сторонников короля. Потом приходили испанцы, карали, резали, жгли, а подстрекатели благополучно удирали за границу. Наконец, Альба признал, что не может справиться с ситуацией, попросил отозвать его. Филипп II решил сменить «кнут» на «пряник». Вместо Альбы назначил наместником эрцгерцога Альберта — одного из сыновей императора Максимилиана II. Отменил в Нидерландах инквизицию, объявил амнистию. Не тут-то было! Сепаратисты провозглашали себя победителями и о покорности даже слушать не желали.

Сам Максимилиан II помогал сыну искать соглашение с мятежниками. Он вообще был человеком миролюбивым, взял курс на поддержание в своей империи стабильности и спокойствия. Не задевал собственных протестантов. Чтобы не ссориться с ними, отказывал двоюродному брату Филиппу II в просьбах посодействовать подавлению Нидерландов. Туркам тоже предпочитал платить, а не воевать с ними. И Германия переживала редкий для Средневековья период мира и благополучия. Католики больше не убивали реформатов, а реформаты католиков. Погромы в Нидерландах стали выгодными их конкурентам — Любеку, Гамбургу, Бремену, Кельну, Аахену, Вормсу. Немецкие города торговали, богатели.

Но… без казней, убийств и ужасов европейцам было, видимо, скучновато. И в эти мирные десятилетия по Германии развернулась повальная «охота на ведьм». Как ранее отмечалось, она началась еще в 1484 г. буллой папы Иннокентия VIII. Несколькими всплесками прокатывалась по Италии, Швейцарии, Франции. Например, в Брешии в 1510 г. было сожжено 140 женщин, в Комо в 1514 г. — 300, в Валькамонике в 1518 г. — 70… Во второй половине XVI в. эпицентром безумия стала Германия.

Хотя этому были и объективные причины. При религиозном разброде говорить о прочной вере не приходилось. А женщины варились в собственной среде, часто оказывались предоставлены самим себе — для них были недоступны многие профессии, их не принимали в ремесленные цехи, торговые корпорации. Их было значительно больше, чем мужчин: купцы, моряки, солдаты-наемники, строители, батраки погибали чаще, чем их жены и подруги. Неудовлетворенность порождала неврозы и психозы. Неграмотные бабы и девки узнавали друг у друга секреты приворотных зелий, магические средства, чтобы разбогатеть, отомстить обидчикам. Передавались составы всевозможной отравы. Ходили и рецепты мазей с наркотическими веществами наподобие спорыньи или ядовитых грибов — втирая их в тело, можно было «улететь» и оттянуться на «шабаше».

Потом следовал донос какой-нибудь поссорившейся соседки, арестованную подвергали пыткам. Их арсенал был весьма широким, от дыбы до «испанских сапог», щипцов, крючьев. А каждый город содержал одного-двух профессиональных палачей, хорошо умеющих обращаться с этими инструментами. «Ведьма» называла «сообщниц», перечисляя подруг, знакомых, и их, в свою очередь, тащили в застенок. Чтобы лишить «колдовской силы», обривали волосы на теле, для «доказательств» кололи иглами, отыскивая «дьяволову печать». Нетрудно понять, что подобные процессы открывали простор садистам и извращенцам, хватавшим для истязаний женщин покрасивее. Обвиняли и тех, кто побогаче: доносчики, судьи, палачи получали оплату из конфискованного имущества.

В Оснабрюке за 3 месяца сожгли 121 женщину, казни шли и по окрестным селам, и современник писал, что почти «все женское население округа обречено на гибель». В 20 деревнях вокруг Трира за 6 лет отправили на костры 306 «ведьм», после чего в 2 деревнях осталось лишь по 1 женщине. В Эллингене за 8 месяцев истребили 71 жительницу, в Вестерштеттене за 2 года — 600, в Кведлинбурге за день — 133. А ведь это были крохотные городки с населением в 1–2 тыс. человек! Жители в них давным-давно переплелись знакомствами и родством. Но немцы самозабвенно истязали и палили собственных племянниц, соседок, кумушек, тетушек, сестер. В Брауншвейге однажды на площади соорудили столько костров, что ее сравнивали с сосновым лесом. А в Нейссе магистрат деловито высчитал, что жечь «ведьм» придется много и построил специальную печь — для экономии на дровах. В Бамберге даже и особую тюрьму для «ведьм» отгрохали, с пыточными камерами по последнему слову тогдашней техники [149].

Инквизитор Парамо писал (в 1598 г.), что за 150 лет в Германии, Италии и Испании инквизиция уничтожила «по меньшей мере 30 тыс. ведьм». Разумеется, он не осуждал казни, а гордился достигнутыми показателями: «Если бы эти ведьмы не были истреблены, какое неимоверное зло они причинили бы всему миру». Но его данные далеко не полны, они относятся к одной лишь инквизиции. А в государствах, где инквизиции не было, «ведьм» преследовали светские судьи. И даже там, где была, возникали споры между церковными и мирскими властями, кому вести дела (ведь они были выгодными, сопровождались конфискациями). Пришли к компромиссу: к кому попала обвиняемая, тот пусть и занимается.

Но охота на «ведьм» шла не только в католических странах. Протестанты отвергли папу, иконы, таинства, зато костры для женщин сохранили. Их юристы подтвердили, что «Молот ведьм» — книга вполне правильная, а практика инквизиции полезная, если она нацелена не на реформатов, а на колдовство. В Берне ежегодно жгли в среднем по 30 женщин, в Женеве за короткий промежуток времени — более 500, столько же за 10 лет истребили в Норвегии. Кстати, когда говорят о европейской «культуре» и «науке», не лишне вспомнить — преследовали не только «ведьм», ученых тоже. И преследовали, опять же, как католики, так и протестанты. Везалия за труд «О строении человеческого тела» уморили голодом в испанской тюрьме. Основоположника теории кровообращения Сервета сжег лично Кальвин и с радостью любовался его костром. Знаменитому астроному Кеплеру пришлось скрываться, у него 7 лет держали в тюрьме мать и угрожали казнить, если сын не сдастся и не отречется от своих теорий. Коперник еле-еле избежал расправы, его книга «Об обращении небесных тел» была запрещена Ватиканом.

Ну а во Франции искать «ведьм» в данное время не требовалось. Здесь имелся куда более основательный повод для зверств, религиозная война. Вместо погибших лидеров выдвинулись новые. Армию католиков возглавили сын Франсуа де Гиза Генрих и кардинал де Бурбон, армию гугенотов — сын Антуана Наваррского Генрих и адмирал Колиньи. Причем протестанты научились пользоваться тем же «оружием», что Екатерина Медичи. Узнав, что принцу Конде уже приелась шпионка королевы-матери де Лимей, они соблазнили его красоткой де Лонгвиль, и ее очарование вернуло принца к гугенотам. А королю Карлу IX подсунули хорошенькую протестантку Марию Туше. Этот угрюмый тип вдруг искренне влюбился, даже силился писать стихи, а Мария настраивала его благосклонно относиться к своим единоверцам.

Повзрослели и младшие дети Екатерины Медичи — Генрих, Маргарита и Франсуа. Но они росли в больной атмосфере «летучего эскадрона», фрейлины-шлюхи были их няньками, подружками в играх. И принцы с детства прониклись этой атмосферой, их сознание зациклилось на плотских удовольствиях. Генрих и Франсуа проявляли явные бисексуальные наклонности, красили губы, подводили брови, наряжались в дамские платья. А Маргарита, будущая «королева Марго», стала нимфоманкой. Еще девчонкой она начала с родного брата, и впоследствии без стыда признавалась, что Генрих «был первым, кто задрал мне юбку». Испробовала связь и с двумя другими братьями, с Гизом. А дальше стала забавляться со всеми подряд. Любимым ее приемом было пригласить человека как бы по делу, он попадал в темную комнату, где горело сто свечей, а на черной простыни возлежала обнаженная Марго. Как и братья, она не довольствовалась противоположным полом. Ввела обычай, чтобы фрейлины целовали ей не руку, а грудь, а ее постоянной партнершей стала дочь маршала Жилонна де Ториньи.

Поведение Марго даже для французского двора «зашкаливало» все пределы. Периодически мать и Карл IX учили ее, избивали за закрытыми дверями, но ничего не помогало. А тем временем междоусобица опять выдыхалась. Погиб лучший полководец гугенотов Конде, католики одерживали победы. Но это возвышало авторитет не короля, а Гиза. И у Екатерины Медичи вызрел план прекратить войну — выдать Маргариту за Генриха Наваррского. Примирить католиков и протестантов, не допустить триумфа Гизов, а ко всему прочему, угомонить дочку. Побитые гугеноты согласились. Эффективно поработала и любовница короля. По ее уговорам Карл IX ласково принял адмирала Колиньи, ввел его в королевский совет, отвалил в подарок 150 тыс. ливров и аббатство с доходом в 20 тыс. (В том, что вождь еретиков получил аббатство, никто не усмотрел святотатства, главное-то было — доход).

18 августа 1572 г. в Париже состоялась свадьба короля Наваррского и Марго, на нее отовсюду понаехали гугеноты. Праздновали и бракосочетание, и гражданский мир. Но протестанты задирали носы, вели себя, как победители. А Колиньи с помощью Марии Туше совершенно подчинил короля своему влиянию, требовал объявить войну Испании. Неуравновешенный Карл загорелся, возмечтал себя великим военачальником… Вот тут-то ужаснулась королева-мать. Для ослабевшей Франции столкновение с испанцами стало бы катастрофой. Мало того, против короля тут же выступило бы все католической население во главе с Гизами, Филипп II был их союзником.

Но переубедить сына мать не смогла. И тогда она метнулась в обратную сторону — к Гизам. Посовещавшись, решили устранить Колиньи. Наняли убийцу, он стрелял в адмирала, но всего лишь ранил. Собравшиеся в столице протестанты возмутились. Стрелка опознали, требовали найти заказчиков. Ходили по улицам, выкрикивая воинственные призывы, устраивали у дворца митинги, потрясая шпагами. Королева-мать и Гизы обратились к Карлу IX, указывая на буйную вооруженную толпу. Заверили его, что гугеноты готовят переворот, и надо казнить их вождей. А перепуганный король впал в очередной приступ бешенства, которые периодически на него накатывали. Стал ломать мебель, бить посуду и орать: «Убить их всех!» Но как раз это и требовалось. В ночь на 24 августа (день св. Варфоломея) отряд Гиза ворвался в дом Колиньи и прикончил всех, кто там был. Зазвенел колокол, подавая сигнал…

Подготовленные группы ринулись убивать по спискам, по 200 адресам. Гугенотов резали, выбрасывали из окон. Горожане, видя такое дело, с удовольствием подключились. На улицы высыпали толпы народа. Под шумок громили богатые дома, магазины, ювелирные лавки — без разбора веры. Брат короля Генрих целенаправленно послал своих слуг, чтобы грабить. Убивали всех, на кого крикнули, что он еретик. Мечущихся сонных людей, иногда просто попавших под руку, истребляли с невероятной жестокостью. Раздетых женщин, выскочивших из постелей, гоняли по улицам с побоями и улюлюканьем. Глумились, терзали на части. Убивали детей, предварительно «окрестив» кровью родителей. Настоящая охота шла за беременными, чтобы вспороть животы. Сам король, перевозбудившись, прыгал у окон Лувра и стрелял в пробегающих людей.

Наутро Париж представлял жуткое зрелище. Всюду валялись тела, отрубленные головы, руки, ноги, выпущенные внутренности. Екатерина Медичи и ее фрейлины совершили прогулку по городу и при этом, как писал Сюлли, «доставляли себе сладострастное удовольствие созерцать известные мужские органы у голых трупов». Груды тел скопились в Сене на отмели у холма Шатийо — только в одном этом месте насчитали 1100 человек, их зарыли на острове, где сейчас стоит Эйфейлева башня. А вслед за Парижем по всей Франции покатился «Варфоломеевский сезон» — гугенотов резали в Ла-Шарите, Мо, Бурже, Орлеане, Анжере, Сомюре, Труа, Руане, Бордо, Тулузе, Альби. Историки осторожно оценивают, что в Париже вырезали 2–3 тыс., а всего за две недели было перебито 30 тыс. человек [52].

Хотя, конечно, эти цифры не могут быть точными, учетом себя никто не утруждал. Максимилиан II с негодованием писал Ивану Грозному о 100 тыс. жертв. И царь, отвечая ему, тоже осуждал «истребление невинных людей и младенцев», скорбел «о бесчеловечной жестокости французского короля, пролившего без ума столь много крови». Но папа Григорий XIII отреагировал иначе. Кстати, Екатерина Медичи отослала ему забальзамированную голову Колиньи. Понравился ли подарок «святому отцу», мы не знаем, но по поводу Варфоломеевской ночи он приказал устроить в Риме иллюминацию и выбить медаль.

Однако гугеноты, понятное дело, снова взялись за оружие. Правда, их уцелевший лидер Генрих Наваррский остался в Париже. Он спас себе жизнь, перейдя в католицизм, и теперь его держали при дворе в качестве мужа Марго и пленника. Но нашлись другие вожаки. А Екатерина Медичи попыток примирения больше не предпринимала, она озадачилась совсем другой проблемой. Самым любимым ее сыном был Генрих, и матери очень хотелось добыть для него какую-нибудь корону. А тут как раз умер Сигизмунд II, причем нового короля предстояло выбирать! Ситуация была просто исключительной, ну как же упустить такой шанс?

Екатерина подключила все силы французской дипломатии. Поддержку оказала союзная Турция. А послы королевы-матери в переговорах с панами по щедрости переплюнули остальных претендентов. За избрание Генриха полякам платили миллион ливров. Франция была разорена, но это же чепуха! Неужели не стоило выжать из крестьян и горожан любую сумму, чтобы мамин любимец стал чужим королем? Речи Посполитой пообещали военную помощь против России, а вдобавок Екатерина от имени сына предоставила избирателям максимальный асортимент «вольностей». Не только отказ от наследственной власти, но и расширение прав магнатов и шляхты вплоть до «liberum veto»: на сейме достаточно было одному делегату крикнуть «не позволям!» — и решение не проходило.

Панам это очень понравилось. В апреле 1573 г. они избрали Генриха Валуа королем. В Париж отправилось пышное посольство — привезти его на трон. Правда, французы брезгливо относились к полякам как к «дикарям» и «темным людям». А поляки, в свою очередь, пораженно писали о грязи, варварстве и полном невежестве французской знати. Но короля, конечно, приняли почтительно. Не каждый готов отвалить такие блага. Император Максимилиан, главный конкурент Генриха, пытался перехватить его по дороге. Выслал корабли и заставы, просил датчан задержать его в проливах, ведущих в Балтику. Но не получилось. Екатерина и ее дипломаты позаботились о безопасности путешествия, в феврале 1574 г. Генрих прибыл в Краков. Обязательства выполнил, сразу же даровал шляхте обещанные права, они получили название «Генриховых артикулов». Новый король обратился к Ивану Грозному, обещал прислать делегацию для переговоров и убеждал не нарушать перемирие. Но сам немедленно нарушил его — отдал распоряжение об усилении блокады Нарвы, а брата Карла IX и матушку просил для этого помочь французскими военными кораблями.