Царь грозной Руси

55. БАЛЕТЫ И ПИРАТЫ

В Посольском приказе сидели вовсе не наивные простачки. Всем русским дипломатам, ездившим к императору, папе, полякам, шведам, давались задания узнать, что делается в других державах — Франции, Испании и т.д. Поэтому царь и бояре имели полное представление, что перспективы широкого антиосманского союза и завоевания Византии, которыми манил государя Григорий XIII — заведомая ложь. Европе было вовсе не до войны с турками.

Италия после затяжных французско-испанских войн так и не оправилась. Здешние тузы ворочали огромными капиталами, но в хозяйство своей страны их не вкладывали, считали это невыгодным и опасным. Предпочитали ростовщичество, международную торговлю. Генуэзцы, например, купили у испанских королей монополию на поставку рабов в американские колонии. В результате экономика Италии пришла в полный упадок, народ еле перебивался, а состояния банкиров за полвека увеличились вчетверо, в должниках у них ходили почти все монархи Европы. Среди общей нищеты сверкали роскошью дворцы богачей, и Италия оставалась законодательницей мод, «изысканных» нравов. Поставляла в другие государства произведения искусства, механические диковинки, мыло — оно тоже было в Европе диковинкой, редкой и дорогой. Итальянцы в это время придумали и балет. Но изначально он ценился только как чувственное зрелище. Балерина и проститутка было почти синонимами. Специально придумывались всевозможные па, чтобы мелькали прелести танцовщиц, взлетали юбки, под которыми не подразумевалось иных предметов туалета.

По Италии очень весело погулял Генрих III после побега из Польши. На радостях «освобождения» он останавливался и оттягивался в разных местах. Щедрость проявил чрезвычайную — в благодарность за развлечения, которые устроил ему герцог Савойский, король запросто подарил ему три французских города. А из Венеции Генрих привез уникальный сувенир, двузубую вилку. Это была первая вилка во Франции, ее особо отметили в хрониках, до того мясо жрали руками (кстати, в нашей стране вилки были известны еще в Киевской Руси, ими пользовались и в Москве, они фигурируют среди археологических находок). Но король приобрел еще один «сувенир». В Венеции он побывал на балах гомосексуалистов и окончательно «поголубел».

Екатерина Медичи сперва не придала этому особого значения. Надеялась, что сына можно исправить, и женила его на лотарингской принцессе Луизе де Водемон. Куда там! На женщин он даже не смотрел. Стал окружать себя «миньонами» («милашками»). Некоторых совращал насильно. Приказывал достать книгу из сундука, а подручные прижимали жертву крышкой — это называлось «поймать кролика». Дворянами монарх не ограничивался. Однажды, увидев работавшего обойщика он, по словам современника «так влюбился, что даже зарыдал от умиления». Королю принялся подражать его брат Франсуа, завел собственную свиту миньонов. Скандальные и заносчивые, они заполонили дворец, ссорились, ревновали друг к другу.

Но при дворе обреталась и «сладкая парочка», Генрих Наваррский с женой Маргаритой. Замужество ничуть не изменило ее привычек. Иностранные дипломаты сообщали: «Королева Наваррская проституировалась до такой степени, что ей мало каких-то мальчиков в Гаскони, понадобились даже погонщики мулов и жестянщики в Оверни». Впрочем, испытывать привязанность к мужу для Марго было бы нелегко. Генрих был страшно неряшлив, ненавидел стричься и мыться, и шутили, что от него исходит запах, «способный убить на расстоянии любого врага». Но в постельных похождениях он жене не уступал, впоследствии историки насчитали у него 56 только «официальных» любовниц, а в случайные связи он вступал направо и налево. Посол Тосканы и папский нунций слово в слово делали один и тот же вывод, что французский двор — «неслыханный бордель».

В стране не утихали междоусобицы, а вокруг короля кипело веселье. Пресытившись, извращались уже во всем, в чем только могли. Генрих III, Франсуа, Марго и Генрих Наваррский устраивали пиры, где подавались такие блюда, как ворона с капустой, фаршированные ежи, ужи. Король и его брат соперничали, стравливая своих миньонов, и происходили побоища, в которых участвовали десятки, а то и сотни шпаг. Ради потехи и Маргарита подстрекала любовников к дуэлям с любовниками короля. Или, допустим, вскружила голову престарелому барону Салиньяку. А потом дала сильное слабительное, сказав, что он выпил яд. Он принялся «напоследок» изливать возлюбленной свои чувства… Все позабавились от души.

Многочисленные кавалеры Маргариты нередко погибали, и она придумала новое извращение. Приказывала забальзамировать их сердца и коллекционировала, раскладывая по коробочкам. А Генрих III со своим окружением изобретал сложные церемонии пробуждения короля, отхода ко сну. Миньоны, жеманясь, надевали на него рубашку, чулки, пудрили, подводили брови… Между прочим, как раз из этих игрищ родился французский «придворный этикет». И тогда же впервые начали употреблять обращение «ваше величество» — потому что во французском языке слово «величество» имеет женский род.

Но в 1576 г. Генриху Наваррскому все это надоело, он сбежал и возглавил гугенотов. А следом удрал принц Франсуа и тоже примкнул к протестантам. Ему пришла идея свергнуть брата и самому сесть на престол. За ними сбежала из Парижа и Маргарита. Она политическими целями не задавалась, ей просто приспичило покуролесить. Сперва она заявилась к мужу, а потом и от него уехала, возглавила собственную армию и стала воевать со всеми подряд — а заодно получила в распоряжение целую армию мужчин! Екатерине Медичи и королю пришлось заключить перемирие с Генрихом Наваррским, чтобы совместными усилиями разгромить общую родственницу, отловить ее и заключить в замок.

Королева-мать по прежнему управляла страной, Генриху III было не до этого. Она еще раз попыталась прекратить гражданскую войну, повела переговоры с гугенотами, согласилась предоставить им большие права. Но это возмутило католиков, Генрих де Гиз провозгласил непримиримую борьбу и стал формировать Католическую Лигу. Его поддержало большинство населения. Возникла опасность, что король и его мать вообще утратят реальную власть. И Екатерина, чтобы выправить положение, сделала обратный ход — по ее требованию Генрих III объявил вождем Лиги себя и возглавил боевые действия против протестантов. Правда, не геройствовал, изнеженного монарха миньоны выносили на поле боя на носилках.

Но его матушка сочла, что теперь-то дела пошли как надо, положение прочное, и дала полную волю своим больным фантазиям. Старалась побаловать любимого сына. После взятия Ла-Шарите-Сюр-Лур организовала пир, где гостей обслуживали жены высших государственных сановников, обнаженные до пояса. Екатерина внедрила при дворе и итальянский балет. Но во Франции в нем выступали не танцовщицы, а знатные дамы, получившие возможность прилюдно показаться полураздетыми. Ради этого брались античные сюжеты с нимфами, богинями, сатирами. Шились костюмы, изготовлялись пышные декорации, механики придумывали хитрые машины. Так, балет «Цирцея» обошелся казне в 400 тыс. золотых экю. На единственное представление было выброшено столько же, сколько Баторий хотел взять с России в качестве контрибуции! Зато в балете посверкали голыми ногами и грудями королева Луиза, шесть принцесс крови, герцогини…

Вероятно, королева-мать не теряла надежды, что подобными способами получится реанимировать интерес сына к женскому полу, и он произведет наследника. Нет, не вышло. Генриху III балеты и впрямь понравились, но он взялся устраивать другие, вроде «Острова гермафродитов». Причем заставлял участвовать в них всех придворных, даже кардиналов и епископов. Мало того, отклонения короля породили повальную моду среди французского дворянства! Вполне нормальные мужчины ради карьеры, ради расположения монарха и просто в дань «светским приличиям» преодолевали теперь отвращение и переходили на мужеложство. В свою очередь, дамы, оказавшиеся вдруг невостребованными, стали приспосабливаться к изменившимся условиям, старались вписаться в новые «приличия» и сходились друг с дружкой. Как сообщают Брантом и Соваль, предприимчивые люди, начавшие изготовлять искусственные приспособления для женщин, «сколотили на этом состояния» [12]. Такие связи ничуть не скрывались. Наоборот, их выпячивали, щеголяли, чтобы заслужить авторитет.

Это было каким-то кошмарным безумием. Франция была опустошена войной. Людей косили голод и болезни. Писали, что жители Нормандии «больше похожи на мертвецов, чем на живых». Пьер д'Этуаль рассказывал: «Почти всюду несчастные люди, сорвавшись со своих насиженных мест, обреченные на голодную смерть, как саранча, налетали на едва выколосившийся хлеб в полях, чтобы утолить невыносимое чувство голода. А те, кому хлеб принадлежал, сделать ничего не могли… их самих съели бы эти несчастные люди». А король в это время скакал на маскарадах, наряженный то гетерой, то амазонкой!

Впрочем, иногда каялся. Он вступил в общество флагеллянтов, занимающихся самобичеванием, и периодически с ближайшими миньонами ходил в процессиях, нахлестывая себя плетьми. Вдобавок Генрих III сдуру поссорился с испанцами и португальцами. Ему загорелось иметь собственные колонии с «дикарями», и он снарядил экспедицию завоевать Азорские острова. Это дало повод устроить пышный бал, куда придворные обязаны были прийти в виде «дикарей» и «дикарок». Но экспедицию разгромили, всех участников пленили и за нарушение «папской монополии» казнили — строго по рангу, дворян обезглавили, простолюдинов повесили, а раненым «из милосердия» дали яд.

А в 1584 г. умер младший брат Генриха III Франсуа. Ближайшим наследником стал Генрих Наваррский — лидер протестантов! Вот тут-то католики не на шутку встревожились. Потребовали, чтобы король передал права на наследство популярному Гизу. Но заговорили и о другом — а зачем вообще терпеть на престоле эдакий подарочек и дожидаться его смерти? И тогда уж забеспокоился король. Выйти из положения он решил самым простым способом. Пригласил в гости католических предводителей, Гиза и кардинала Бурбона, а вместо угощения приказал миньонам проткнуть их шпагами. Но и самому Генриху это не принесло ничего хорошего. Узнав об убийстве лидеров, восстал Париж. Генриху III пришлось бежать.

Он объединился с Генрихом Наваррским, осадил столицу. А в один прекрасный день к королю явился монах Жак Клеман, сообщил, что принес важное послание. Генрих III принял его, сидя на ночном горшке — по французскому этикету, это не было чем-то шокирующим и неприличным, напротив, присутствовать при отправлениях короля считалось честью. Монах почтительно встал на колени, передал письмо и… пырнул короля ножом. Так она и завершилась, династия Валуа, в крови и опрокинувшемся горшке. И во Франции настал уже полный хаос. Действовало 5 или 6 правительств, не признающих друг друга. По стране разгуливали все кому не лень: испанцы, немцы, швейцарцы, лотарингцы, банды разбойников, грабили и убивали кого попало. Какая разница, во что они верят?

Англия выглядела куда более благополучно. Но здесь накапливались свои проблемы. Парламентские бизнесмены, получив волю, постепенно наглели. Противились сбору налогов, урезали субсидии на государственные нужды, содержание двора. В 1573 г. Елизавете пришлось вообще упразднить армию. Отныне королева имела лишь 200 гвардейцев, личную охрану. Оборона страны возлагалась на местное ополчение — каждый экономически самостоятельный мужчина обязан был иметь оружие и входил в отряды самообороны, руководство ими возложили на мировых судей. А для войн на континенте требовалось набирать наемников или дворян-волонтеров. Ограничивался и флот до 40–50 кораблей, в случае войны к нему присоединялись частные суда.

Но, несмотря на такие ограничения собственной власти, Елизавета с парламентом старалась не конфликтовать. А как добывать деньги, она нашла способы. Придумала «королевские поездки». Отправлялась путешествовать, посещала города, имения вельмож. Там, куда она приезжала, должны были ее чествовать, преподносить подарки, кормить ее двор и слуг. Ну а кроме этого, королева сама занялась бизнесом…

На коммуникациях между Америкой и Европой продолжали безобразничать пираты. Испанские власти предпринимали меры, чтобы хоть как-то противодействовать им. С 1537 г. был введен строгий запрет на одиночные плавания через Атлантику. Для сообщений с Америкой выделялся только один порт, Севилья, а в Америке для сообщения с Испанией — два, Веракрус и Пуэрто-Бельо. Раз в год из Севильи отправлялась особая «золотая флотилия» перевозила грузы для колоний, а обратным рейсом доставляла золото, серебро и прочие ценности. Но ничего не помогало. Пираты захватывали суда, отбившиеся от караванов в штормах. Начали нападать на испанские порты в Америке.

Прежние лидеры разбойничьего ремесла, французы, погрязли в своих гражданских войнах, зато у англичан открылась полная «свобода предпринимательства», и их корабли ринулись на заработки. Одной из статей дохода стала контрабанда рабов. Португалия, несмотря на свою монополию, не могла контролировать все побережье Африки, она вывозила невольников в основном из Конго и Анголы. Англичане облюбовали места севернее, в Нигерии, скупали негров у местных вождей и везли в Америку. Испанские землевладельцы охотно приобретали их, это было дешевле, чем у посредников-генуэзцев. Ну а пиратство было второй статьей дохода. Часто капитаны комбинировали оба занятия — отвезти рабов испанцам, а потом их же пограбить. Вот в этом бизнесе и приняли участие королева, ее советники, родственники.

Главной базой пиратов стал Плимут. Огромная гавань была переполнена кораблями. На разбойном промысле кормились сотни комиссионеров, перекупщиков, содержателей притонов. Склады были забиты ценными товарами. Вблизи порта можно было купить по дешевке кольца, вырванные из ушей серьги, бархатные и шелковые платья со следами крови. Разрослись кварталы злачных заведений, где реками лилось спиртное, шла игра в карты и кости, предлагались девки всех возрастов и цветов кожи, помогая «джентльменам удачи» спустить награбленное. А в Дувре действовал рынок, где торговали испанцами. За хорошо одетого дворянина платили до 100 фунтов — чтобы взять за него выкуп.

Самые удачливые предводители становились национальными героями. Джон Хокинс разбогател на работорговле, перешел на пиратство, стал членом парламента и казначеем королевского флота. Его сын Ричард разграбил г. Вальпараисо. Родственник Хокинса Френсис Дрейк тоже торговал невольниками, разбойничал в Вест-Индии. В 1577 г. он возглавил эскадру из нескольких кораблей. В пайщиках предприятия состояла сама Елизавета. Через Магелланов пролив Дрейк прошел в Тихий океан, где пираты раньше не появлялись, и испанцы плавали беспечно. Напал на Панаму, ограбив ценностей на 600 тыс. фунтов. Захватил десятки судов. Дрейк слыл «добрым» пиратом — экипажи и пассажиров не резал, корабли не топил. Рубил у них мачты и пускал неуправляемыми по воле волн. Сами погибнут в шторме или перемрут от голода. В Англию он вернулся богачом, удостоился чрезвычайных почестей.

А молодого пирата Уолтера Рэли, совершившего два рейда в Вест-Индию, увядающая Елизавета сделала своим фаворитом, осыпала наградами. Поручила ему организовать первую британскую колонию в Северной Америке. Но в XVI в. этого сделать еще не удалось, а пока Рэли плавал, его вытеснил из королевской постели граф Эссекс. Вернувшегося соперника он оклеветал и упрятал в тюрьму. Всего же за время правления Елизаветы пираты принесли королевству доход в 12 млн. фунтов стерлингов.

Нетрудно понять, что бандитизм на морях не мог понравиться другим державам, чьи владения и корабли подвергались ударам. А Англию и без того не обходили вниманием могущественные враги, Испания и Рим. Сохранялись планы вернуть страну в лоно католицизма, предполагалось освободить и возвести на трон Марию Стюарт, разогнать свору «новых людей», захвативших власть, пресечь пиратство. Благо недовольных в Британии хватало. Не без помощи иностранных шпионов один за другим возникали заговоры Ридольфи, Трокмортона, Бабингтона.

Но ценнейшей опорой Елизаветы в данном отношении оказался один из ее советников, министр иностранных дел Уолсингем. Сферы его компетенции отнюдь не ограничивались дипломатией. Он создал лучшую в тогдашнем мире систему разведки, которая успешно противостояла даже иезуитам. Он имел своих агентов при различных европейских дворах, в церковных, деловых кругах, и обо всех заговорах узнавал, когда они только начинали формироваться. Брал их «под колпак», позволял расти — чтобы проявились и втянулись скрытые оппозиционеры. А потом всех брали. Заодно и казну пополняли конфискациями.

Судьба заговорщиков была различной, в зависимости от их персонального положения, политической ситуации. Ридольфи, обосновавшемуся в Англии флорентийскому банкиру, позволили откупиться. В заговоре Трокмортона казнили руководителей, а остальные отделались заключением и выкупами. А Бабингтона со всеми соучастниками истерзали пытками и подвергли «квалифицированной казни». С чрезвычайной жестокостью было подавлено и несколько католических восстаний в Ирландии — для этого использовали пиратов и добровольцев, а расплачивались с ними землями, которые они сами «очищали» от ирландцев. Уцелевших местных жителей отдавали в рабство новым землевладельцам.

Ради собственного процветания Англия умело паразитировала на бедах других держав. Поддерживала гугенотов, голландцев. Потеря русскими Нарвы стала для британцев настоящим подарком, можно было поднять цены. Английские пираты установили отличные отношения с североафриканскими «коллегами», через них началось сближение с Османской империей. Взятие турками Кипра подорвало торговлю венецианцев на Ближнем Востоке, и британцы тут же постарались занять их место. В 1580 г. они предложили свою «дружбу» султану, заключили с ним договор, получив гораздо большие льготы и привилегии, чем в России, и в дополнение к Московской была создана еще одна крупная купеческая компания, Левантийская.

Однако «процветание» вовсе не распространялось на простонародье — поденщиков, батраков, подмастерий. Как писал английский мыслитель У. Гаррисон, «они не имеют ни голоса ни власти в государстве, ими управляют, и не им управлять другими». Катились новые волны «огораживаний». И если пиратов производили в рыцарское достоинство, то нищих, бродяг, мелких воришек без разговоров отправляли на виселицы. Всего в правление Елизаветы было казнено 90 тыс. человек. В десятки раз больше, чем при Марии Кровавой, но Елизавету «кровавой» никто не назвал. Угодила тем, кто определял «общественное мнение».

Германский император Рудольф II взял в это время курс на сближение с Испанией и Римом. Его советниками стали мадридские дипломаты и иезуиты. А столицу он перенес из захудалой Вены в богатую и красивую Прагу. Но в Чехии было свое правительство, органы самоуправления, и начались конфликты с имперской администрацией, пытающейся перехватить их права. А под эгидой тех же самоуправлений весьма вольно чувствовали себя реформаты. Они набрали в Чехии значительный вес, расплодились секты наподобие радикальных «чешских братьев». Рудольф стал снимать протестантов со всех постов, ставить ярых католиков, развернул гонения на сектантов. Но его попытки укрепить свою власть и религиозная политика тут же создали ему оппозицию внутри империи. Князья и города озаботились, зашумели о наступлении на «исконные права». И ни о какой поддержке императора больше речи не было. А уж выступать против турок ему было и подавно не с руки — под влиянием своих советников он взялся помогать Филиппу II в другой войне, в Нидерландах.

Там обстановка оставалась напряженной. Мягкое правление эрцгерцога Альберта дало только отрицательные результаты. Испанцы опять перешли к «жесткому». В Нидерланды был направлен полководец Хуан Австрийский, возобновились бои. Кстати, о какой-либо национально-освободительной борьбе говорить не приходилось, благородных Тилей Уленшпигелей, у которых «пепел Клааса стучал в сердце», придумали пропагандисты. За прибыли и «свободы» боролись купцы и ростовщики, а народу дурили головы. Вильгельм Оранский вовсю торговал страной, заключил тайные договоры с Англией, пообещав отдать ей Голландию и Зеландию, и с Францией, пообещав ей Артуа и Фландрию.

Когда испанцы осадили Брюссель, другие города ему не помогли — он был для них конкурентом. Когда обложили Антверпен, произошло то же самое. Купцы из Амстердама не только сорвали попытки выручить город, а даже содействовали противнику, поставляли снабжение. Антверпен был взят, разграблен, при штурме истребили 8 тыс. жителей. Зато главный конкурент Амстердама больше не мог с ним соперничать, надолго выбыл из игры. А Оранский использовал трагедию Антверпена для «патриотической» агитации, чтобы сплотить всех нидерландцев против Испании. Благодяря этому в 1576 г. было заключено «Гентское умиротворение» — объединились как протестантские, так и католические провинции.

Хуан Австрийский докладывал королю, что военные действия в Нидерландах неэффективны, поскольку главные корни мятежа находятся в Англии. Он разработал планы высадки на Британские острова, начал готовить десантную операцию, но в 1578 г. скончался. Вроде бы от тифа. Кто знает, может и вправду от тифа? После него Филипп II назначил наместником герцога Фарнезе, как военачальника, так и хитрого дипломата. И Фарнезе сделал блестящий ход. Сумел разузнать и довел до сведения южных провинций, что Оранский собирается отдать их Франции. Жители Фландрии и Артуа пришли в ужас. Попасть под власть сумасбродных извращенцев Генриха III и Екатерины Медичи никому не хотелось. И южные провинции сформировали Аррасскую унию, признавшую владычество испанского короля. Но северные провинции, Голландия, Зеландия, Утрехт и Фрисландия, объединились в Утрехтскую унию и провозгласили суверенитет.

Испания одержала и другой важный успех. Ее соседка Португалия к концу XVI в. попросту надорвалась. Она раскидала своих воинов и моряков по всему миру. Платили им мало, они служили спустя рукава, дезертировали, уходили в пираты. Однако королю Себастьяну I огромных владений все еще казалось мало, он решил захватить Марокко. В 1578 г. высадился с 20-тысячной армией на африканском берегу, но в битве при Альквасарквивире его разгромили наголову. Полегло 8 тыс. воинов и сам монарх. И тут-то Филипп II вспомнил о своем родстве с португальскими королями, о том, что его первая жена была португальской принцессой, и предъявил права на престол.

Соседи от такой перспективы были не в восторге, вздумали воспротивиться. Но куда там! В 1580 г. король дал команду, и оказалось достаточно одного броска армии герцога Альбы на Лиссабон. Филипп получил и Португалию, и ее колонии. Но все эти непрерывные войны постепенно истощали и Испанию, подтачивали ее могущество. А в выигрыше оказывались опять не испанцы. Хотя, вроде бы, прежние торгаши, нидерландцы, уже отпали, их место подсуетились захватить генуэзцы. Прибрали под свой контроль испанскую торговлю, финансы и гребли прибыли — разумеется, не в королевский карман, а в свои.

В Нидерландах Мадриду попытались помочь иезуиты. В 1584 г. они организовали убийство Вильгельма Оранского. Но и это не изменило ситуацию. Местные олигархи пригласили на пост штатгальтера английского графа Лестера. Он был не только могущественным вельможей при британском дворе, но и фаворитом королевы. И даже не просто фаворитом, а неофициально был признан ее мужем (для чего спровадил на тот свет собственную жену) [80]. Видимо, столь высокое положение и подвело его. В Нидерландах он пытался вести себя как настоящий монарх, запретил купцам торговать с противником и союзниками Испании. Тут он ошибся. Правитель, способный запрещать наживаться, делягам совсем не подходил. Его немедленно выпроводили вон. А штатгальтером взяли Морица Оранского, который прекрасно командовал войсками и не лез в вопросы, его не касающиеся.

Ну а на других континентах тем временем исподволь, потихонечку, создавались подходящие условия для дальнейшей европейской экспансии. В Китае иезуит Маттео Риччи обнаружил, что христианское учение совершенно не интересует местных жителей. Но он освоил их язык, философию и прикинулся поклонником Конфуция. Попал ко двору императора, предложив организовать техническую помощь. А своим собратьям дал знать, чтобы присылали иезуитов-специалистов: механиков, инженеров, медиков, астрономов. Они стали внедряться среди китайской интеллигенции, выбивались в придворные советники. Обойдется это китайцам очень дорого. Вскоре возникнут оппозиционные группировки, ориентирующиеся на «западные образцы» и «реформы». Через полвека империя Мин рухнет в междоусобицах и будет завоевана маньчжурами. А европейцы примут сторону завоевателей, чтобы утвердиться самим, и советниками у маньчжурских императоров снова станут иезуиты.

В другой империи, Эфиопии, португальцы помогли христианским властителям против мусульман, предоставили пушки. А за это здешние монархи согласились на «пустяковую» ответную услугу, пустили в страну миссионеров-иезуитов. Они начали обращать в католицизм христиан-коптов… Через несколько десятилетий это тоже приведет к гражданским войнам и распаду империи. Недолгим будет век и «европеизированного» царства в Конго. Черные герцоги и бароны, чтобы оплатить «просвещение» и модные платья своих герцогинь с баронессами, будут вести непрестанные войны, захватывая рабов. На них ополчатся все соседи. А европейцы возьмутся им помогать точно на таких же условиях, как и Конго: платите невольниками и примите миссионеров. Царство разгромят, и «просвещенные» герцоги с баронессами поедут в трюмах кораблей на плантации вместе с непросвещенными подданными. В индийскую империю Великих Моголов западные советники и проповедники начнут внедряться попозже, в XVII в. Она и продержится подольше, до 1803 г.

В Японии европейцы (японцы называли их «южные варвары») таким же образом старались играть на поддержке оппозиционных феодалов, сепаратистов. Объединитель государства Ода Нобунанга в 1582 г. был убит заговорщиками. Но его преемник Хидэеси продолжил курс на централизацию и укрепление власти. Иезуитов он выгнал, поняв, что дело это не религиозное, а политическое. А следующие правители, сегуны из династии Токугава, вообще закроют Японию для европейцев.