Цена манильской сигары

ХИРУРГ «ИЗ ХАРЬКОВА»

Пожарник умирал. Медицинская сестра, глядя на изуродованного человека, плакала. Ио сделать ничего не могла, точнее, не имела права: прежде чем разрешить внести носилки в приемный покой, она должна была потребовать деньги за лечение или хотя бы залог. Денег ни у отца пожарника, ни в кассе пожарной части не было. У тех, чье имущество спасал от огня человек, деньги имелись. Чек в оплату за использованную на тушение воду был выдан немедленно. А больше — ничего. Перед умирающим захлопнулась дверь в спасение, в жизнь. Его возили из больницы в больницу, но везде — одно и то же: большинство филиппинских больниц — частные. И вот тогда кто-то из отчаявшихся родственников вспомнил: «Есть же хирург из Харькова! Немедленно к нему!»

Это была сенсация. Спасти человека, который потерял более семидесяти процентов кожи! Да еще после того, как с момента «поражения огнем» прошло без всякой помощи пострадавшему слишком много времени. К тому же врач не потребовал денег перед тем, как взялся за скальпель. Вот почему на другой день к Рене дель Кастильо-Валерио ринулись журналисты. Надо отдать должное большинству из них: залогом успеха они сочли не только мастерство хирурга. Хотя и оно удивляет: ведь Рене всего тридцать лет. Дело в том, что среди части современных «сыновей Эскулапа» на Филиппинах господствует дух наживы, своеобразного социального и духовного эгоизма. Поэтому, подчеркивая благородство Рене, бескорыстие, самопожертвование, газетчики вспомнили немало случаев, когда на пороге больниц погибали роженицы и появившиеся на свет младенцы, что за единственную таблетку от боли в животе надо отдать столько, сколько стоит килограмм риса — обед для целой семьи… Конечно, писал один из обозревателей «Буллетин тудей», вся система здравоохранения нуждается в ломке, которая была бы частью общих глубоких социальных преобразований. Но ведь многое зависит и от самих врачей. Сегодня «утечка» медицинских кадров из Филиппин приобрела гигантские масштабы. Остающиеся врачи стремятся взять с больного все, чтобы сколотить себе состояние. «Этому дьяволу наживы, — говорил заместитель директора филиппинского противотуберкулезного общества, — продали души многие выпускники медицинских факультетов. Во-первых, потому что вышли из семей, где этот дьявол был божеством, и, во-вторых, вследствие того что атмосфера многих вузов определяется преподавателями, которые убеждают студентов в том, что врач-де вне родины, что болезни универсальны, наднациональны, космополитичны. Врач, мол, везде нужен, везде полезен, независимо от того, где он врачует, — все идет на пользу человечеству в целом».

Вот почему вопросы к Рене дель Кастильо журналисты задавали, исходя из этих позиций. Рене рассказал о себе, о своей семье. Дед его, Матео дель Кастильо… Внук достает альбом со старыми фотографиями. Вот Матео дель Кастильо перед уходом на демонстрацию. До сих пор в Маниле помнят ее. Сентябрьским утром 1945 года собралось около шестидесяти тысяч человек. В основном крестьяне из Центрального Лусона и рабочие Манилы. Взметнулись лозунги: «Президент Трумэн… дайте нам независимость!», «Назначить на правительственные посты тех, кто боролся против японцев!», «Дайте крестьянам семена и землю!», «Заработная плата должна соответствовать стоимости жизни!». Под проливным дождем демонстранты вышли на площадь Гипит, где состоялся митинг. Одним из ораторов был коммунист Матео дель Кастильо. Возгласами одобрения, аплодисментами встретили речь признанного вождя сельских тружеников.

— Дед, — с гордостью говорит Рене, — стал одним из основателей первой на Филиппинах боевой крестьянской организации — Национальной конфедерации крестьян. Но он не только поднимал движение угнетенных масс деревни, но и много сил отдавал укреплению союза их с рабочими.

Власти не удивились, когда бывший землевладелец (он раздал всю свою землю крестьянам) открыл в Тондо «кариндерию» (ресторан). Надоело, видно, быть бедняком. Но это была новая спираль в борьбе, начало нового этапа. Ресторан стал местом встречи революционеров, либералов, демократов, коммунистов. Они обсуждали планы действий, направленных на защиту интересов трудящихся. Рене воспитывала Генероса Росинто, любимая бабушка, вдова Матео дель Кастильо. Воспитывала на рассказах о нем.

— Я хотел стать художником, — продолжал хирург. — Мечтал создавать и защищать красоту, радоваться ей. Хотел, чтобы красота стала моей профессией, потому хотя бы, что, как я считал, она стала моей идеологией У меня неплохо получались пейзажи, особенно я любил рисовать цветы и пальмы. Мне хотелось быть похожим на художника и патриота Хуана Луна, который внес великий вклад в утверждение национального сознания именно своими картинами, пейзажами. Однако, когда наступил день окончательного решения, я выбрал медицину, чтобы в дальнейшем взять в руку скальпель.

В моих руках врача — специалиста по пластической хирургии он должен был стать и кистью художника. Вчера я с его помощью спас не только жизнь человеку, но и его красоту. Красота — это гармония, она несовместима с болью, с несправедливостью в любой форме, ибо несправедливость приводит к самому тяжкому уродству, моральному и физическому. Поэтому я очень благодарен советским преподавателям, однокашникам за науку, за доброе отношение к моей стране.

— В чем это выражалось? — спрашивает журналист, который как раз много писал в манильских газетах о моральной и идеологической атмосфере в филиппинской студенческой аудитории.

— Пожалуй, — сказал Рене, — я нигде и никогда больше не слышал столько добрых слов о Филиппинах, сколько услышал их в Харькове, когда учился там в медицинском институте. В советском вузе студента-иностранца никто не стремится отлучить от родины. Наоборот, нас учили там постоянно думать о своем народе, о том, как облегчить его судьбу, страдания людей. За это я благодарен своей первой учительнице в СССР — Ольге Степановне (она учила меня русскому) и президиуму торжественного собрания, который вручил мне вот этот диплом.

Зазвенел телефон — вызов на операцию.

— Сегодня еще одна, трудная, — сказал он. — Рак. Опухоль на лице.

Спустя несколько дней я узнал, что операция закончилась успешно.

— За хирургом из Харькова записана еще одна победа, — сказала секретарь Ирма Сентена. — А Рене? Его нет. Он уехал в Тондо проводить занятия по раннему распознаванию раковой болезни.

В доме филиппинца есть особенно почитаемое место. Там помещается либо изображение Христа, либо грамота, удостоверяющая право на владение землей, либо фотография знаменитого родственника. В большой семье Рене дель Кастильо-Валерио на этом месте находится диплом Харьковского медицинского института.