Человек государев

Глава 23 Чудо

На городового, которого привела Аглая, накинулись с разъяснениями, что произошло, все и сразу. Дюдюкин, который сам обо всём узнал четверть часа назад, старался больше всех.

На Куропаткина нацепили наручники. Городовой засел писать протокол. А я, добившись справедливости и успокоившись на этот счёт, подумал, что мерзавец Куропаткин может оказаться полезным. Внушительно сказал городовому:

— Вот что, братец. Ты пока пиши, я в ваши дела не лезу. А по нашим, магическим, мне с этим… господином отдельно побеседовать надо.

Увидев красные корочки, городовой с готовностью закивал.

— Как прикажете, ваше благородие. Мы к магии касательства не имеем. Ежели угодно, то я и выйти могу, чтобы не мешать.

— Не нужно. Пиши.

Я взял Куропаткина, съёжившегося в кресле, за плечо.

— Нет! — взвизгнул он. — Я никуда не пойду!

— Да ты чё? — улыбнулся Захребетник.

После этой улыбки Куропаткин к двери не пошёл, а побежал.

Я вывел его на чёрную лестницу. Достал из кармана детектор магии и предупредил:

— Врать не смей. Говорить будешь правду и только правду, ложь я почувствую. — Многозначительно показал Куропаткину детектор. К выявлению лжи он, разумеется, не имел никакого отношения, но Куропаткину знать об этом было не обязательно. — Вопрос первый. Где ты взял отмычку?

Куропаткин опустил голову. Пролепетал:

— Я не могу сказать! Ежели они узнают, мне конец! Это ужасные, ужасные люди!

— Да что ты. Ужаснее меня?

Я позволил Захребетнику перехватить контроль. И он взглянул на Куропаткина так, что тот затрясся.

«Сбавь накал, — мысленно буркнул я, — ещё помрёт со страху».

«Не учи учёного», — отмахнулся Захребетник.

И рявкнул:

— Ну⁈ Они далеко, а я — вот он! Если сейчас тебе шею сверну и скажу, что ты с лестницы упал, думаешь, плакать кто-то будет?

— Пощадите! — Куропаткин снова попытался упасть на колени.

— Говори, — приказал Захребетник. — Где отмычку взял?

— За… заказал.

— Да что ты. И где же? В трактире, на гарнир к отбивным?

— Именно что в трактире! — Теперь Куропаткин старался побыстрее всё рассказать. Видимо, пока я не передумал и не начал сворачивать ему шею. — Есть такой на окраине, у кирпичного завода. На вид — обычный трактир. Не хороший, но и не сказать чтобы дурной. Заходишь туда, спрашиваешь четверть штофа и солёных грибов. Говоришь, чтобы непременно чёрные грузди подали, а ежели нету, то никаких не надо. Хозяин тебе приносит четверть, закуску, а после якобы случайно человек подсаживается. И вот ему уже рассказываешь, что у тебя за дело. Человек слушает и цену называет. Ежели устраивает тебя, договариваетесь. Задаток оставляешь и ждёшь. А ежели нет, то вот бог, а вот порог. Торговаться они не торгуются.

— Ясно. И как ты на этого человека вышел? Через кого?

— Случайно получилось. — Куропаткин отвёл взгляд. — Пьяный разговор услыхал однажды. Сам не думал, что правда это, — а вот, поди ж ты.

— Ну, допустим, не случайно, а нарочно, и не услыхал, а подслушал, — усмехнулся я. — Но ладно, это в данном случае вопрос десятый… Что за человек? Где он берёт амулеты?

— Не знаю! — Куропаткин ударил себя в грудь. Наручники звякнули. — Честное благородное слово, не знаю! Он не говорил, а я и не думал спрашивать. Зачем мне?

«Слизняк, — буркнул Захребетник. — Но не врёт, спрашивать действительно не стал бы. Хотя если бы и спросил, сомневаюсь, что ему бы сказали. Идём?»

«В трактир?»

«Ну а куда ещё?»

Я согласно кивнул. Куропаткина вернул городовому.

Когда выходил из дома, в дверях меня остановила Аглая. Глядя в глаза, жарко прошептала:

— Спасибо, Михаил Дмитриевич! Я этого никогда не забуду!

«Балбес ты всё-таки, — ворчал Захребетник, пока мы ехали на извозчике. — Если и дальше так себя вести будешь, помрёшь холостяком. Помяни моё слово!»

— Как — так?

«Как балбес! Девица уже не знает, с какого ещё боку намекнуть, что ты ей нравишься. А ты пробухтел что-то себе под нос да мимо прошёл. Будто пень старый! Тебе сколько лет, двадцать или сто двадцать?»

— Да отстань ты от меня! Что я, по-твоему, должен был делать? В любви объясняться и жениться?

«Объясняться не обязательно. А жениться можно, почему нет? Прямо там, в коридоре, и женился бы. Потом отвёл бы к себе в комнату и ещё бы разок женился! А то и два, дело молодое…»

— Прекрати!

— Вы мне, ваше благородие? — недоуменно обернулся извозчик. — Потише ехать прикажете?

— Нет-нет, всё нормально, это я сам с собой. Далеко нам ещё?

— Недалече. Скоро основная дорога направо повернёт, к вокзалу. А нам с вами налево. Там сперва керосиновые склады будут, а за ними завод. Вам к проходной подъехать али как?

— Езжай к проходной.

О местонахождении трактира я решил не расспрашивать. Сам найду, вряд ли их там много.

Не ошибся. Трактир заприметил издали. Расплатившись с извозчиком, направился к нему.

Трактир назывался «Чудо». Интересно, название — специально с намёком или хозяину просто слово понравилось? Внутри-то никаких чудес не наблюдалось. Грязновато, окна пыльные, пахнет дешёвым табаком и горелым маслом. Сев за стол, я обнаружил, что ещё и локти липнут к столешнице.

Народу в трактире было немного. Посреди помещения обедал человек в помятом сюртуке, по виду приезжий — на стуле рядом с ним стоял потёртый саквояж. За соседним столом сидела молодая пара в дорожных костюмах, тоже с вещами. Пили чай. Явно коротают время в ожидании поезда, вокзал-то недалеко. Возле окна устроились три личности в замызганных картузах и негромко переговаривались. В дальнем углу, съёжившись, чтобы казаться незаметным, спал на лавке оборванный нищий.

Ко мне подходить никто не спешил. Хотя личности в картузах моё появление без внимания не оставили, прощупали взглядами с головы до ног.

«Вряд ли воры, — оценил троицу Захребетник. — Скорее, каталы».

— Кто?

«Профессиональные картёжники. В таких заведениях они высматривают, кого бы обдурить. Но сейчас не полезут, не их время. Отдыхают нечестивцы после тяжёлой трудовой ночи».

Ко мне не лезли не только каталы. Подходить вообще никто не спешил. Минут десять прошло, прежде чем появился детина лет двадцати пяти в застиранном фартуке.

— Чего изволите?

Мне показалось, он с трудом удержался от зевка.

— А что вы можете предложить?

— Ежели пообедать, то щи ленивые. И рассольник.

Я поморщился, изображая нерешительность. Помедлил и сказал:

— Нет. Обедать не желаю. Принеси-ка четверть штофа да солёных груздей, чёрных. Есть у вас такие?

Я впился взглядом в лицо парня. И вынужден был признать, что в его лице ничего не изменилось, выглядел подавальщик всё таким же скучающим. По крайней мере, я ничего не заметил.

— Чёрных — не могу обещать, на кухне спросить надо. А обычные грузди есть. Принести?

— Нет. Если чёрных нету, то никаких не нужно.

— Как скажете-с.

Подавальщик поклонился и ушёл. И снова его не было очень долго. Вернувшись, парень поставил передо мной четверть и стопку.

— Извиняйте, господин хороший. Чёрных груздей нету. Какой другой закуски прикажете?

Выглядел подавальщик всё так же безмятежно. Пришлось заказывать закуску, не пить же без неё.

Когда парень принёс нарезанную селёдку, отварной картофель, ржаной хлеб и солёные огурцы, наполнил мою стопку и отошёл, я, не удержавшись, вздохнул.

«Чего ты?» — удивился Захребетник.

«Да водку не люблю, она не вкусная. Не понимаю, зачем её вообще пьют. Я пробовал как-то, жуткая гадость. И голова потом болит. Вино хоть пить приятно».

Теперь вздохнул Захребетник.

«Н-да. Повезло мне с тобой, что и говорить! Ни выпить, ни по барышням прогуляться. Тоска зелёная».

«Вселялся бы в Зубова! — огрызнулся я. — Самая подходящая для тебя компания».

«В Зубова? А что. Хорошая мысль!»

«Вот и думай на досуге. Я тебя не звал, между прочим. Жду не дождусь, когда ты уже наконец исполнишь то, что собираешься, и оставишь меня в покое».

Я ещё раз вздохнул. Рассудил, что сижу перед наполненной стопкой уже как-то подозрительно долго. Постаравшись не поморщиться, опрокинул в себя водку и подцепил на вилку кусок селёдки. Принялся жевать, чтобы скорее отбить неприятный вкус. Надеюсь, тот, кто должен ко мне подойти, долго не задержится! О том, что будет со мной, если выпью в одиночку четверть штофа, даже думать не хотелось.

— Н-ну и что это б-было?

Из трактира я вышел три часа спустя. Вышел, надо сказать, неуверенно, меня шатало, как сошедшего с корабля матроса. Мысли путались, язык заплетался. А самым обидным было то, что «человек», о котором говорил Куропаткин, ко мне так и не подошёл.

Захребетник демонстративно не отвечал. Делал вид, что его вообще нет, — хотя уйти, разумеется, никуда не мог.

— С-слушай, ну хватит тебе! — Я внезапно осознал, что за прошедшее время к Захребетнику успел привыкнуть, в каком-то смысле даже привязаться. И сейчас из-за его молчания чувствовал себя странно. — З-знаешь же, что обидеть не хотел!

В этот момент меня качнуло особенно сильно, пришлось прислониться к стене.

Я пробирался между длинными приземистыми строениями, шёл по территории керосиновых складов. Территория была огорожена забором. Кажется… Хотя, наверное, нет. Иначе как бы я сюда пробрался?

Ох. Слишком много мыслей, надо подождать. Заодно, может, и земля под ногами качаться перестанет… Я сполз вдоль стены и опустился на корточки. Прикрыл глаза.

Показалось, что на долю мгновения. А в следующее мгновение я вскочил на ноги, пробежал вдоль склада, резко повернул за угол и распластался на земле, притаившись за грудой поддонов для хранения товара.

Зрение обострилось, хмеля в голове — словно никогда не было. Земля подо мной больше не качалась, а сам я обратился в слух.

Судя по шагам, ко мне приближались двое людей.

— Да верно ли ты заметил? — спросил басовитый, недовольный голос. — Он точно сюда пошёл?

— Точно! Шёл-шёл вдоль забора, потом увидал, что в одном месте доска плохо приколочена. Он её отодвинул да пролез. Я и сам так хожу, чтобы дорогу срезать. — Этот голос, хриплый и надтреснутый, принадлежал человеку явно немолодому.

— Так ты трезвый ходишь! А этот, говоришь, пьян в лоскуты?

— У! Не то слово.

— Пьян, а доску разглядел?

— Да почему же не разглядеть? Ежели он, к примеру, прямо в неё башкой уткнулся… Да ты не беспокойся, догоним. Он, поди, на Георгиевскую идёт, чтобы извозчика взять.

Разговаривающие прошли мимо груды поддонов. Я осторожно выглянул. В одном из двоих с удивлением опознал оборванца, дремавшего на лавке в трактире. Второго, кажется, никогда прежде не видел.

— А с чего ты взял, что это шпик, а не просто услуга наша понадобилась? — спросил незнакомец.

— Сердцем чую, — нищий ударил себя в грудь. — Сам знаешь, на людей у меня чутьё. А по этому молодчику сразу видать, что благородных кровей. Спина прямая, манеры барские. Одно слово — боярин. А спрашивается, на кой боярину игрушки, которые горец из-под полы толкает, ежели у него своей родной магии — хоть известным местом жуй?

— Да мало ли, на кой. Случаи разные бывают.

— Это я не спорю, да только чутью доверять привык. А чутьё мне говорит, что парень этот слишком честный для того, чтобы в наши игрушки играть. Такой не то что закон нарушать — окурок на мостовую и то не бросит.

Голоса удалились.

«Вот оно в чём дело, — услышал я наконец Захребетника. — В тебе распознали боярина, потому и подходить не стали. Срисовали, что дело нечисто».

Я потряс головой, приходя в себя.

«Очухался? — нетерпеливо спросил Захребетник. — Давай дуй за ними! Надо узнать, что за горец такой и с чем его едят».

Я скрытно, перебегая от одного складского строения к другому, преследовал уходящую пару. А они искали меня и недоумевали, куда я мог подеваться.

— Видать, в другую сторону пошёл, — в конце концов сказал нищему его спутник. — Не к Георгиевской.

Он по-прежнему находился ко мне спиной, лица я не видел.

— Должно быть, так, — нищий развёл руками. — Я ведь точно не видал, куда, за тобой побежал.

— Горцу доложить надобно, — продолжил рассуждать вслух незнакомец.

— Зачем? Упустили ведь?

— Затем, что горец велел докладывать обо всех, кто нашими делами интересоваться будет.

— Скажем, что упустили, — взгреет…

— А узнает, что утаили, — вовсе без головы останемся! Давай-ка, беги к нему.

На этом пара рассталась. Незнакомец нырнул в проход между складами и скрылся с глаз, а нищий, вздохнув и почесав в затылке, пошёл дальше. Я продолжил следовать за ним.

Складская территория была огорожена забором. К виднеющимся вдали воротам нищий не пошёл. Отбросил обломок доски, лежавший на земле, лёг и протиснулся в открывшийся под забором лаз.

Я ринулся было следом, но Захребетник удержал.

«Погоди. Вдруг и впрямь чутьё у него…»

Я приник к щели между досками забора. И увидел, как нищий, выбравшись из лаза, отошёл на некоторое расстояние и опасливо огляделся. Не обнаружив ничего подозрительного, продолжил путь.

«Вот теперь можно!» — разрешил Захребетник.

Протиснуться под забором не так-то просто, я был крупнее, чем сутулый, высохший старик. Наконец выбрался. Побежал догонять нищего. И нагнал, когда тот уже шёл по Георгиевской улице.

Обрадоваться я не успел. Нищий вдруг оглянулся. Да так резко, что отпрянуть и скрыться за афишной тумбой у меня не хватило времени. А в следующую секунду нищий бросился бежать. Пробежал несколько домов, потом свернул налево в переулок.

Я бежал быстрее и был уверен, что его догоню. Уже вот-вот! Уже только руку протяни!

Но тут случилось непредвиденное. От вокзала по Кривоноговской улице ходила конка. И в этот момент она показалась из-за угла.

Нищий успел перебежать дорогу прямо перед копытами лошадей. Кучер, выплюнув крепкое ругательство, натянул поводья. Конка встала.

Пока я огибал препятствие, нищий нырнул в подворотню. Свернув туда же минуту спустя, я увидел, что старика и след простыл.