Чёрный алтарь

Глава 16

На следующий день, взвалив на себя все пожитки, какие только можно было с собой унести, азаронцы двинулись в путь. Уже привыкшие к трудностям люди, не ропща на усталость, шли и шли. Мариэль не спеша, ехала впереди на своей единственной лошади или устав сидеть в седле, шла пешком как все. Она лишь присутствовала среди них, но тем самым вселяла в людей надежду на завтрашний день, они видели впереди цель и упорно двигались к своей мечте, к своему новому дому и новой, такой уже забытой нормальной жизни. Командовал всем ван Мид, аккуратно и умело, перебрав на себя все бразды правления. Сколько нужно пройти, где остановиться на ночлег, раздобыть пищу, всё он держал под своим контролем. Мариэль была даже благодарна ему за то, что он решает все эти сложные проблемы, а ему это было в радость. Она в основном целыми днями была погружена в свои мысли и не увлекалась разговорами с ним. Её взор был больше как бы обращен внутрь себя, на своё будущее дитя, о нём были её размышления и об его отце. Думая об Орланде, горькая обида за себя и за их малыша целиком заполняла её душу, из-за того, что он даже не попытался понять и выслушать её и узнать о будущем сыне. И, тем не менее, она страшно тосковала по нему, ей хотелось хоть на минутку снова увидеть своего лорда, услышать его голос. Но Орланд казалось, окончательно вычеркнул её из своей жизни. Тому доказательством стало доставленное послание охийского гонца, через две недели после начала их пути. Послание было от Вааса.

«Мариэль, мой долг сообщить тебе, что Орланд покинул Охию через десять дней после окончания войны. С небольшим отрядом своих людей, обученных мореплаванию он сел на корабль и отправился неизвестно куда. На прощание он сказал, что больше его в Охии ничего не держит, и он очень долго собирается путешествовать по миру, а вот вернется ли он, не знаю».

Нельзя сказать, что это удивило её или огорчило ещё больше, чем она уже была огорчена. Дальше уже просто было не куда, её горькие глубокие душевные терзания из-за седьмого лорда подошли к своему пределу. Это окончательно подтвердило её тягостные мысли о разрыве, об их разбитых запутавшихся чувствах, о конце того счастья, что было у них с Орландом.

Она в отчаянии бросила послание в огонь. От бешено колотившегося сердца острая боль пульсировала в висках, но она уже не плакала, не было больше сил лить слёзы украдкой и по ночам. Мариэль замкнулась в себе, спрятала свою любовь и боль где-то глубоко в сердце и с надеждой бесстрашно смотрела вперёд.

Итан ван Мид всё время наблюдал за ней на расстоянии, но вопросов об отце ребёнка он больше не задавал и не спрашивал, почему временами у неё были такие красные глаза, хотя каждый раз замечал это, слегка поднимая удивленно бровь. Она постоянно чувствовала на себе его пристальный изучающий взгляд холодных серых глаз. В пути о ней хорошо заботились. Азаронцы с благоговейным трепетом относились к своей молодой королеве, только она спала в палатке на удобном тюфяке, тепло укутанная от холодных весенних ветров, её старались накормить самым лучшим, что только могли добыть. И Мариэль заметила, что азаронцы проявляют заботу о ней совершенно искренне, а не по приказу ван Мида.

Наконец, они шли по древним лесам хатов. Путь затруднялся непролазными чащами, приходилось часто останавливаться и разведывать новую дорогу. Их поход затягивался, но Мариэль это не расстраивало, она любила этот лес, могучие вечнозелёные ели, вековые дубы, дрожащие клёны. Лес проснулся и набухал зелёными почками, взволнованно и радостно встречал возвращающихся птиц. Этот зелёный лес был её давним другом, ей было так спокойно и уютно среди его колышущихся ветвей, на земле лесного народа она была своей.

— Итан! Я думаю, вы понимаете, что мы идем по чужим для вас землям. Этот лес принадлежит лесному народу, вы здесь гости. Люди должны бережно относиться ко всему, что их окружает в этом лесу, не рубить без надобности живые деревья, не вытаптывать травы, не истреблять животных, всё это здесь неразрывно связано с хатами, — тоном не подлежащем возражению произнесла она, оборачиваясь к идущему за её конем ван Миду.

— А вы опять отгораживаетесь от своего народа? Значит мы здесь гости, а вы нет? Увы, летать и питаться воздухом люди не могут. Боюсь, мы не сможем обойтись без дров, без мяса и вытоптанных полян после ночлега. Если мы встретим ещё одних ваших друзей хатов, обязательно принесём им свои глубокие извинения! — ответил он непривычно резким тоном.

Мариэль мысленно пыталась установить связь с хатами, но они молчали, и лес тоже молчал. Для себя она решила, что, защищаясь от чужестранцев хаты, закрыли все проходы и каналы связи, и Мариэль оставила все попытки наладить с ними контакт. Она только следила и не переставала напоминать азаронцам, чтобы они достойно вели себя на чужой территории и старались побыстрей перейти эти леса.

Мариэль была первой, кто увидел начало их новых земель, бескрайние степи с одной стороны, лес и скалы с другой. Она вдохнула теплый весенний воздух полной грудью и пустила Грома галопом, отрываясь от остальных и уносясь далеко вперёд. Ей раньше не приходилось бывать в этих краях, она мчалась всё дальше и дальше к горизонту. Конь, вырвавшись из сковывающего движения леса, летел как свободный ветер по родным просторам, когда-то он уже бывал здесь, подрастая в диком табуне.

Мариэль тоже пришла в восторг от этой согретой солнцем девственной земли, только волнующиеся серым ковылём степи, под ясным синим небом и бескрайняя свобода.

Вернувшись обратно к азаронцам, она застала побелевшего от злости Итана, он ничего ей не сказал, только яростно сверкнул своими стальными глазами.

— Я чем-то расстроила вас, Итан? — усмехнулась Мариэль. — Но я могу делать всё, что захочу, ведь я свободна! Разве нет?

Он наклонился поставить свою походную сумку на землю, и его лицо на мгновенье исказилось злобным оскалом, стирая учтивую маску, и это опять укрылось от её взгляда. Когда он выпрямился то снова, как и прежде владел собой:

— Конечно, свободны, но нашей правительнице нельзя никуда отлучаться одной без охраны. Чужие земли, неведомая опасность, наши враги, всё что угодно может подстерегать нас здесь, а вы легкомысленно носитесь на своём … коне, — процедил он сквозь зубы.

— Когда мне будет нужно послушать ваши воспитательные наставления, я вас позову, и вы продолжите. Не портьте своим выражением лица людям радость.

— Люди Азарона! — она громко обратилась к остальным, — Смотрите — это ваши новые земли! Мы добрались!

Азаронцы в ответ издали радостный вопль, поднимая победоносно вверх обе руки и потрясая сжатыми кулаками. И она снова сорвалась с места, уносясь галопом к скалам, ей хотелось получше осмотреть каждый участок новой земли.

Позже Итан взяв её коня и объехав окрестности, выбрал самое удачное место для окончательной стоянки.

— Мы будем строить здесь крепость! Огромную крепость с городом внутри неё и назовем его Новым Азароном! — объявил он людям, — Вы все хотите снова жить в домах и вести привычную для вас жизнь как в наши лучшие времена на Азароне, так приложите же к этому все ваши силы и умения. Возродим нашу былую славу на новом месте!

И люди воодушевлённо, с завидным рвением принялись воплощать свои мечты в реальность. Камень к камню, бревно к бревну. Работа кипела каждый день с утра до позднего вечера под неусыпным контролем ван Мида. Каждый азаронец и стар и мал, вносил в эту работу свой вклад, никто не отсиживался в стороне. Никто кроме Мариэль. Она долго выслушивала уговоры ван Мида не принимать никакого участия в физическом труде и, наконец, сдалась. Она и сама чувствовала, что её состояние не позволит делать ей усилия. Поэтому Мариэль целыми днями поддерживала азаронцев морально, проявляя живой интерес ко всему, что они делают. Они видели её искреннее участие и желание помочь и с ещё большим энтузиазмом продолжали работу. Она наблюдала за всем, будь то рытьё глубоких колодцев или возведение каменных стен, или приручение диких лошадей, приготовление пищи или отдых. Азаронцы слились в одну большую семью, невозможно было разделить их на отдельные пары, нельзя было понять, где чьи дети. У них была только одна общая цель — возродить город. Не было места ни весельям, ни праздникам, ни личным отношениям. Мариэль не раз заостряла внимание ван Мида на том, что людям нужна разрядка, хоть изредка надо давать им возможность расслабиться, но он не желал её даже слушать. У него находилось множество аргументов чтобы доказать ей, что любая остановка в работе принесет всем только вред, иногда его упрямство страшно злило её.

И что её очень удивляло, люди не жаловались на усталость и напряженный жизненный ритм, ни один человек не сказал ей ни слова об этом, они послушно выполняли указания ван Мида.

Днём, Мариэль не позволяла себе думать о своих глубоких и личных проблемах, она гнала от себя все мысли об этом, сосредотачиваясь только на проблемах азаронцев. Зато ночью, она была предоставлена только самой себе и своим невесёлым мыслям. Её страшно тревожило отсутствие Джона, он никогда раньше не пропускал её дня рождения. Уже месяц, как ей исполнился двадцать один год, правда она не сказала об этом ни Итану, ни кому из азаронцев, а её брат так и не появился, даже не прислал ни одного дивийского сообщения о себе. Хаты тоже не пытались наладить с ней связь, хотя были ближе всего к ней и могли бы мысленно общаться с ней на расстоянии, они то знали о её беременности, но никто из них не пытался поинтересоваться о том, как она. Охийцы так же игнорировали её существование, после того послания Ваас больше не давал о себе знать, ей стало казаться, что о ней все забыли, отказались от неё. Мариэль ни с кем не делилась своими мыслями по этому поводу, потому что не надеялась, что её поймут, хотя знала, что Итан догадывается о её терзаниях, её выдавали полные тревоги глаза, но он по-прежнему ни о чем не спрашивал.

Особенно тяжело ей было по ночам в полнолуние. Мариэль гуляя теплой ночью, смотрела полными слёз глазами на Луну и её губы тихо шептали — «Орланд, Орланд». Она не знала, что где-то на другом конце этого мира такими же лунными ночами он так же поднимал свои печальные глаза и, глядя на Луну, думал о ней, бессильно сжимая кулаки — «Мариэль!» беззвучно шептали его губы. Между ними была пропасть, которую они сотворили сами. И эта пропасть росла параллельно росту её живота и уходящему времени.

Абсолютно всем даже детям стало понятно, что она ждет ребёнка, её живот заметно округлился и привлекал к себе любопытные взгляды. Её ребёнок будет первым, кто родится в Новом Азароне. Азаронцы считали, что если их королева родит здорового малыша, значит, проклятье Диназы будет снято со всего народа и дитя станет символом зарождения и нового роста азаронцев.

Когда она первый раз ощутила, как внутри неё шевелится живой комочек, то пришла в неописуемый восторг и с этого времени стала разговаривать со своим малышом. Мариэль уединялась где-нибудь подальше от стройки, гладила свой живот через платье и разговаривали с ним, но только на охийском, так чтобы никто не смог подслушать, о чем она воркует, и ей очень хотелось, чтобы малыш слышал язык своего отца. Очень часто возле неё играл десятилетний мальчик, озорной и смышленый. Он всегда подходил к ней и с интересом слушал чужую речь. Мальчишка ненавязчиво, но упорно пытался привлечь к себе её внимание. Мариэль однажды не выдержала и поманила его к себе. Так у неё появился новый друг.

— Как тебя зовут мальчуган? — улыбнувшись ему, спросила она.

— Сивилл, госпожа, — оживленно ответил тот.

— Ты так часто приходишь сюда, твои родители там на строительстве?

— Мои родители лишь наблюдают за этой стройкой … с того света. Я круглый сирота. Моего старшего брата убили в последнем сражении, а родители погибли ещё на Азароне. Зачем вы разговариваете с ещё не родившимся ребенком на чужом языке?

— Он слышит меня, его успокаивает мой голос, а этот язык — родной язык его отца, — нехотя ответила Мариэль.

— Я бы тоже хотел знать много языков, но меня некому учить. Может, вы научите меня? Тогда я тоже смогу разговаривать с младенцем, когда он родится! — радостно воскликнул Сивилл и его большие голубые глаза засветились.

— Ты хочешь выучить охийский? — удивилась Мариэль.

— Да, очень! — искренне кивнул он.

С того момента мальчик искал любую возможность пообщаться с Мариэль, он ходил следом за ней, и когда у неё находилась свободная минутка, они весело болтали, маленького азаронца интересовало множество вещей, не только языки, а всё что было связано с окружающим миром. Ей нравились его любознательность и острый ум, его доброта и детская искренность, она жалела его такого же одинокого, лишенного внимания близких и любящих людей. Мариэль уделяла ему много внимания и времени и очень скоро привязалась к нему всем сердцем, почувствовав в нём родственную душу. Если бы она только знала, что она и этот маленький сирота действительно были родственники. Сивилл приходился ей троюродным братом по матери, поэтому они так легко находили общий язык между собой, мальчик имел прямое отношение к династии Сиязары. Но ни Сивилл, ни Мариэль этого не знали. Знал всего лишь один человек, но ему совсем не хотелось говорить им об этом.

Мариэль даже позволяла Сивиллу кататься верхом на своём коне. Её Гром, после того как на нём проехался ван Мид, перестал подпускать к себе чужих людей кроме неё и как ни странно этого мальчика. Она уже не могла скакать верхом, поэтому Гром был рад дружбе с мальчуганом, с её помощью Сивилл быстро освоил верховую езду. А позже и охийский язык.

Так летели дни за днями. Мариэль постоянно старалась себя чем-то занять, каждую минуту своего времени она кому-то отдавала, была всё время в действии. Она то общалась с Сивиллом, то наблюдала за продвижением работ, а то и лечила случайно раненных на строительстве или просто ослабевших азаронцев. Ночью от усталости она засыпала, едва коснувшись подушки. Мариэль умышленно вела такую активную жизнь хотя бы из-за того — чтобы не думать о своих страхах, про Джона, про Орланда. Как никогда сейчас она особенно нуждалась во внимании и заботе любящих и близких людей, но никого из таковых рядом не было. Друзья исчезли, брат пропал, а муж отказался от неё. Так думала Мариэль, вернее она не позволяла себе думать об этом. Она уже стала привыкать к такому положению дел.

Вездесущий ван Мид успевал справляться со всем. Он обладал странным даром знать обо всём, всё замечать, быть в курсе всех событий и получать беспрекословное подчинение людей. Мариэль стала замечать, как сильно боятся его азаронцы, особенно воины, которые чаще всего от него получали приказы. Он так же следил за тем, чтобы границы их новых земель тщательно охранялись, но самой удивительной была способность ван Мида появляться как раз в те моменты, когда она лично пыталась поговорить со стражниками или пообщаться с другими азаронцами. Он тут же вмешивался и был, как всегда серьёзно настроен, суров и скуп в выражениях. Ни разу ей не удавалось отдалиться от стен главной крепости дальше, чем на сто метров. Итан немедленно высылал за ней сопровождение или сам лично провожал её гулять.

— Вот и лето подходит к концу, — сказала сама себе Мариэль, прогуливаясь по лесу. — Итан, вы любите зиму? — спросила она, оборачиваясь к вечно следующему за ней на таких прогулках ван Миду.

— Думаю у нас разные понятия об этой поре года. На Азароне зимы всегда были мягкими и теплыми, — ответил он как всегда в последнее время с чувством собственного превосходства.

— А-а-а, тогда приготовьтесь сойти с ума. Зимой здесь время останавливается. Я ненавижу зиму!

— Хм, по-моему, этой зимой вам будет, чем заняться и время сразу закрутится быстрее. Когда должен появиться на свет ребёнок?

— Скоро, в середине осени, — улыбаясь, ответила Мариэль.

— За то время пока мы тут — мы многого добились и многое успели. Вам нравятся ваши комнаты? — резко сменил он тему.

— Ещё бы! Я не устаю поражаться этому народу!

Она действительно восхищалась выносливостью, трудолюбием и талантами этих людей с востока. Такое рвение она видела впервые в этом мире. Охийцы, дивийцы и даже хаты были не такими. Конечно, она знала не все народы, населяющие этот мир, но азаронцы поистине были великим народом. Мариэль была уверенна, что в будущем они займут достойное место в этой жизни.

«И все-таки, какие они все разные, какая четкая граница проходит между внешними отличиями разных народов. Про почти сказочных дивийцев и хатов я просто молчу! Охийцы на вид обыкновенные люди, но только у всех у них есть похожие черты, все они темноволосые и кареглазые. Так же и у азаронцев. Правда цвет их волос и глаз имеет более богатую палитру красок. Я видела зеленые, голубые и серые глаза, а волосы от светло-русых до каштановых. Но все равно азаронца можно узнать сразу, по их белой коже, по манере стричь волосы, по стилю одежды», — так иногда размышляла про себя Мариэль.

Пусть ещё было многое не закончено по возведению города, не все ещё имели крышу над головой, но для своей королевы азаронцы в первую очередь завершили работы на верхнем этаже дворца. Там для неё отвели её личные апартаменты. Затейливая каменная кладка, узорчатые деревянные панели, идеально ровные полы, кровать, стол, кресла и даже маленькая колыбель — всё это было сделано в её комнатах руками талантливых азаронских мастеров. После проведенных месяцев в палатке, Мариэль почти с детским восторгом осматривала свой новый дом, дотрагиваясь до всего руками и вдыхая запах новой мебели, которая так приятно пахла сосновой смолой.

Вообще, осматривая всю застроенную территорию, все выполненные работы, было очень трудно поверить, что всё это появилось за такой сравнительно небольшой срок, пусть даже и было сделано таким количеством людей. Всё равно, отстроить такую большую крепость-город, это было нереально, почти на грани фантастики, но азаронцы сделали это.

Этим ранним осенним утром, когда слабые лучи восходящего солнца не могли пробиться сквозь туман стелющийся по степи, когда в крепости была слышна лишь редкая перекличка стражников и большинство азаронцев ещё досматривали свои сны, Мариэль узнала, что именно сегодня родится её малыш, которого она так долго ждала. В этот тихий час она сама отправилась за женщинами, которые должны будут ей помогать. Несколькими днями ранее она отыскала среди азаронок опытных повитух и договорилась с ними, что сама позовёт их, когда наступит время. Мариэль пробралась мимо спящих на полу женщин и растормошила Одру и Ролу. Пожилые азаронки тут же смекнув в чём дело, так же тихо последовали за ней. И Мариэль уже знала, что сейчас как только она повернет за угол, то точно натолкнется на ван Мида. И она угадала! Он как раз шёл им на встречу.

— У меня такое впечатление, Итан, что вы не знаете о таких понятиях как сон и отдых!

— А вы уже собрались? Неужели вы, госпожа, с вашей силой и знанием трав не можете себе что-нибудь заварить или выпить какое-то зелье, чтобы упростить весь этот процесс? — спросил он и недовольно поморщился.

— А откуда вы знаете о моей силе, я вам об этом не рассказывала?

— Я знаю всё! Тем более, что вы наследница Сиязары, а значит, наверняка владеете магией.

— Тогда, Итан, вы не знаете ещё кое-чего! От этого как вы выразились процесса, нет лекарств, это природное явление и природная боль. Дети рождаются в муках. Ох! — вскрикнула Мариэль, схватившись за живот.

— Только я прошу вас, Итан, оставьте меня в покое хотя бы сегодня! Не смейте, даже близко находится, а то ваша дурацкая привычка держать меня на виду действует мне на нервы! — раздраженно сказала она.

— И всё равно я буду знать, что происходит! Учтите, я вижу даже сквозь стены! — ответил ван Мид. Но Мариэль показалось, что эти слова были обращены исключительно к азаронкам. Одра и Рола молча поджали губы и поспешили за ней.

Корабль Орланда возвращался в родные края. Седьмой лорд понял, что нет в мире такого уголка, где можно спрятаться от своих мыслей, от себя самого. Где бы он ни находился, в его жизни все равно оставалась она. Ни одна другая женщина даже слегка не могла затронуть его сердца. Орланд понял, что не сможет забыть Мариэль даже на краю земли. Он надеялся, что только время сможет ему помочь. Охийцы возвращались домой! Осенью воды океана были неспокойны. Сильный ветер подымал высокие волны и терзал паруса. В этот день с самого утра, Орланд смотрел на рваное в серых облаках небо и останавливал свой взгляд на едва видневшихся кусочках небесной синевы. Это был цвет её глаз! Он сердился на себя за то, что сегодня его мысли снова и снова возвращаются к ней, будто невидимая нить протянулась через огромное расстояние и привязала его мысли к той, которая украла его сердце. Её образ стоял прямо у него перед глазами, а когда он их закрывал, то неизменно слышал голос своей жены, в его душе боролись такие разные чувства. Орланд не мог понять, почему именно сегодня он испытывал такую острую боль и тоску. Ветер подул сильнее, разогнав обрывки серых туч, и ярко блеснуло солнце, посылая свои последние теплые лучи. Если бы он мог знать, что именно в этот момент, там, в Новом Азароне, родился его сын!

«Если бы он мог знать!», — подумала Мариэль, беря первый раз на руки своего малыша. Она с честью выдержала это испытание женской доли. На её счастье, здесь вдали от цивилизованного мира с его развитой медициной из которого они попали сюда, ребёнок родился легко, без осложнений, не причиняя ей сильных мучений. Повитухи, закончив своё дело и завернув младенца в чистое покрывало, подали его молодой маме.

— С ним всё в порядке? — взволновано спросила она.

— Конечно, госпожа! Вы же слышали, как он звонко кричал, этот парень настоящий крепыш! — ответили ей, явно довольные азаронки.

Мариэль осторожно прижала к себе шевелящийся теплый сверток и внимательно вгляделась в его детские черты. Впервые за девять месяцев она, наконец, увидела того, кого столько времени носила под сердцем. Малыш смотрел на неё, жмуря глазёнки и смешно хмурил свои еле заметные черные бровки, пыхтел крошечным носиком и недовольно поджимал малюсенькие губки. Она нежно погладила его по головке уже покрытой темными волосиками и поцеловала в нахмуренный лобик. Её сердце разлилось океаном обожания к этому маленькому созданию, к её сыну, к плоду её любви.

— Здравствуй, мой сыночек! — прошептала она, и слёзы умиления навернулись на глаза, — Как я счастлива, видеть тебя, держать на руках. Мой маленький ангел, как же ты похож на своего отца, даже сердишься как он. Пусть судьба будет милостива к тебе, пусть она подарит тебе крепкое здоровье, пускай купает тебя в радости и любви. Я назову тебя Теодор! Мой Тео! Малыш в знак согласия вытащил свой крошечный кулачок и принялся его аппетитно сосать.

— Смотрите-ка, госпожа! Только родился и уже требует есть, — засмеялась Рола.

В комнате вошел ван Мид. Он несколько минут рассматривал младенца и удовлетворенно вздохнул.

— Значит, родился мальчик, прекрасно, мои поздравления! Ещё одним мужчиной, ещё одним воином в Новом Азароне стало больше. Это хороший знак для азаронцев. Но вам надо будет родить ещё и девочку, чтобы линия династии Сиязары не прервалась. Как вы его назвали?

— Теодор. Теперь самый главный для меня мужчина — это он. И сейчас пока меня не очень волнует, продолжиться династия или нет! — почему-то неожиданно резко для себя ответила Мариэль.

— Она продолжится! Придёт время, нужное время и вы зачнете даже от степного ветра, если рядом не будет мужчины, — спокойно улыбаясь, проговорил Итан.

Мариэль удивленно подняла брови и в упор посмотрела в эти немигающие серые глаза.

— Эта тема разговора меня раздражает, по-моему, вы выбрали не самое удачное время для такой беседы.

— Хорошо, я понял. Прошу прощения. Занимайтесь своим главным мужчиной. А почему он, а не ваш муж? — спросил он, отворачиваясь от неё в сторону.

— Ещё один неуместный вопрос, Итан! Это только мой сын! Ясно вам? Я хочу, чтобы мне принесли чистый пергамент и перо с чернилами, я составлю послание охийскому правителю. Первый лорд мой друг. Пусть наш гонец доставит письмо в Охию!

— Вы хотите поделиться с ним радостью? — с интересом спросил ван Мид.

— Именно так! Думаю, когда он узнает, непременно посетит нас.

— Я прикажу принести всё, что вы просили, и выберу гонца, — сверкнув стальной искрой в глазах ответил он, учтиво поклонился и вышел.

Когда маленький Тео уснул, Мариэль развернула перед собой свиток пергамента, занесла руку чтобы написать первые строки и замерла. — «Как можно выразить словами и передать на бумаге мои чувства? Это сообщение наверняка дойдет до Орланда и как он среагирует на это, трудно себе даже представить. Но скрывать рождение ребёнка я не могу, да и не хочу!».

Поэтому она написала следующие строки:

«Я приветствую первого лорда Охии и Вааса как своего друга и брата. Не знаю, как ты воспримешь это послание как первое лицо или как второе. Не стану скрывать, что очень скучаю по своим охийским друзьям! Почему вы не посещаете меня мне не ясно, но своё отсутствие я могу объяснить. Сегодня у меня родился сын! Это самое большое счастье в моей жизни и я хочу поделиться своей радостью с тобой. Ваша Мариэль!»

Утром Итан забрал у неё послание и пообещав немедленно отправить, поспешил уйти. Но в своей комнате он развернул его, взломав печать, пробежал по нему глазами и спрятал. По только ему известным причинам написанное Мариэль послание он отправил в конце зимы, через четыре месяца после рождения Теодора, скрыв это от неё. На все её вопросы об ответном послании он только пожимал плечами и отвечал:

— Наш гонец сразу же отвез письмо и возвратился ни с чем. Возможно, первый лорд посылал своё послание позже, но оно затерялось, всякое ведь может произойти с посыльным. А потом зима тоже играет важную роль. Или охийцы просто не захотели ничего отвечать, вдруг вы ошиблись в выборе друзей?

Мариэль только удрученно качала головой. Их молчание лишний раз доказывало, что охийцам и Орланду в частности нет никакого дела до неё и её ребёнка. Она полностью переключилась на заботу о сыне, предоставив ван Миду полную свободу в управлении Новым Азароном, с условием, что он будет постоянно держать её в курсе обо всём, что происходит на их землях. Он каждый день заходил и отчитывался перед ней обо всех текущих событиях в их городе. Только был ли он искренен, и была ли правда в его словах, Мариэль даже не задумывалась об этом, пока у неё не было причин не доверять военачальнику. Конечно, ей было интересно и хотелось знать всё о жизни азаронцев, но маленький Теодор занимал всё её время, а доверить его заботе кого-нибудь другого она не хотела. Поэтому она не могла сейчас посвятить себя своему народу, и была почти благодарна Итану за то, что он временно взял дела в свои руки. Хотя иногда он очень её удивлял и настораживал. Он мог совершенно бесшумно войти в её спальню и тихо наблюдать, как она кормит малыша, разговаривает с ним или играет. А когда она замечала присутствие ван Мида, он принимал бесстрастное выражение лица и совершенно спокойно вёл с ней беседу. В один из таких моментов она опять услышала его голос за своей спиной, дело было поздним вечером и она, лежа рядом с сыном на своей широкой кровати как обычно нежничала с ним, ласково делая ему массаж, как вдруг:

— Будущему воину вредит такое отношение! Вы избалуете его и получите жалкую неженку!

— О, боже мой! Итан, вы стали ходить бесшумно как тень, что весьма странно при вашей комплекции, и вы не стучите в дверь, как полагается. Я начинаю думать, что вы нарочно меня пугаете. А насчет жалкой неженки, это ещё не воин и не взрослый муж, а всего лишь маленький ребёнок. Если не в детстве, то когда же ещё можно получить родительскую ласку и любовь в такой мере? Жизнь ещё успеет преподнести ему неприятные сюрпризы в будущем. Так пусть же у него в памяти останется воспоминания о счастливом детстве и уверенность в том, что его мать будет любить его всегда! Несмотря ни на что! — Мариэль повернулась к Итану, и с возмущением глядя на него, высказала ему все на одном дыхании.

— А может быть ваша чрезмерная любовь к Тео связана с тем, что он его сын? — тихо со злыми нотками в голосе спросил он.

В первый раз Мариэль посмотрела на него с такой откровенной неприязнью и встретилась с таким же холодным чувством в его глазах. Её как будто сковал, обездвижил на мгновенье этот взгляд, вселяющий страх то сужающихся, то мгновенно расширяющихся черных зрачков. Сын тронул её своей маленькой ручонкой, и она как по волшебству стряхнула с себя это состояние. Мариэль ничего не ответила ван Миду, и он с чувством собственного достоинства поклонился и вышел. От его присутствия и от его слов в душе сразу появилась такая пугающая пустота.

Она снова стала видеть странные сны, вернее только один сон, но всё чаще. Один и тот же сон стал преследовать её каждую ночь. Мариэль видела своё отражение в зеркале, причём сама она молчала, а её отражение постоянно повторяло ей одни и те же странные слова, повторяло настойчиво. И после этих слов возникало ощущение, как будто её с силой бьют по голове, и Мариэль просыпалась в холодном поту. Значение этих слов она не понимала, а вслух боялась их произносить. Она чувствовала, как с каждым днём у неё растёт внутреннее беспокойство, напряженность и предчувствие беды. Причины этому она пока ещё не находила. И ещё. Она только сейчас заметила, что её сила исчезла.