Вместо будильника меня разбудил урчащий желудок.
Последний раз я ел почти сутки назад, поэтому открыл глаза засветло и думал только о том, как бы я пожарил кусок мяса на огне. Нежном, сочном, жирном куске мяса.
– Не спишь? – спрашивает Майра.
– Всегда плохо спал на голодный желудок, – говорю.
Девушка копается в сумке и протягивает крохотный кусок жёсткого, сушёного мяса. Пытаюсь откусить – словно подошва во рту. Твёрже, чем любое другое, что я пробовал в своей жизни. Такое нужно отрезать ножом и несколько минут жевать, пока оно не размякнет достаточно, чтобы проглотить. Но никак не кусать зубами.
– Что, не вкусно? – спрашивает. – Это глик – наше фирменное, Дигоровское блюдо. Очень твёрдое, зато долго не портится.
– Очень даже, – говорю. – Со своим, уникальным привкусом.
Привкусом подошвы.
– Не беспокойся раньше времени, – говорит. – Тебе не должны сделать плохо, я за тебя заступлюсь. Допросят и отпустят.
– Как часто ваши приводили в деревню пленных и как часто их отпускали?
– Пока ни одного не отпустили, – отвечает Майра. – Но то были дикари, а ты – совсем другой. У вас в Дарграге все такие?
– Если ты имеешь в виду спокойные и добродушные, то все. Мы никому не желаем зла и легко прощаем мелкие обиды. Ты, например, прострелила мне обе ноги, но посмотри на меня: я вообще не злюсь.
Короткая улыбка на лице Майры. Луч солнца, выглядывающий из-за горизонта.
– Давай так, – говорит. – Я скажу нашим, чтобы они тебя не трогали. И как только тебя освободят, то ты покажешь мне свою деревню. Мне много раз описывали, как выглядит пустыня, но я ни разу там не была.
– Серьёзно? Это же совсем рядом. Каких-то часов шесть на восток.
– Нам запрещено туда ходить.
– Ладно, – говорю. – Договорились.
И в знак заключения договора Майра бьёт меня кулаком в плечо. Надеюсь, все в Дигоре такие, как они с Хубертом – люди, с которыми можно договориться. Если это так, то ещё один союзник у меня в кармане. Три деревни – это не две. Это на один больше.
Доедаю кусок мяса. С трудом, с болью в мышцах челюсти. Под конец, кажется, я его даже распробовал: что-то в этом есть. Примерно как жвачка, но намного питательнее.
– Есть ещё? – спрашиваю.
– Это последний был.
От удивления я давлюсь слюной.
– Ты отдала мне последний кусок мяса? А сама завтракать не будешь?
– Тут до деревни часа три пути, как-нибудь справлюсь.
– Тогда спускаемся?
– Куда спускаемся? – спрашивает Майра. – Дигор находится в горах.
Ждём, пока Хуберт соберёт свои вещи и выдвигаемся в путь. Я думал, их деревня находится в низине, как Фаргар, как Гуменд. Или как Дарграг. Но построить поселение прямо в горах – мощно, конечно. Здесь растёт слишком мало деревьев, поэтому таскать брёвна придётся издалека, в гору.
Уж я-то знаю, о чём говорю – не одно бревно перетащил, пока Дарграг восстанавливали.
По мере приближения встречается всё больше следов людей: отметки на камнях, тропы в траве.
– На землю! – командует Хуберт. – Быстро!
Вдвоём с Майрой они падают на землю и не шевелятся. Я следую их примеру и опускаюсь на спину, хотя совсем не понимаю, что происходит. Вдали раздаётся пронзительный клёкот и вскоре из-за горы появляется чёрный ворон... с размахом крыльев метров пятнадцать, весящий, должно быть, как мы втроём вместе взятые.
Ворон пролетает мимо нас и мы слышим его крики вдали.
Как ни в чём ни бывало, Хуберт с Майрой поднимаются, отряхиваются и идут дальше.
– Это что была за херня? – спрашиваю.
– Ты их раньше не встречал? – спрашивает Хуберт. – Они по всему хребту водятся.
– Представь себе, нет. Я и в горах-то бывал два раза.
– Это иструс. Они обычно охотятся на дичь помельче, но и человеком не побрезгуют. Если не притворишься мёртвым – отнесёт тебя в своё гнездо и скормит птенцам.
– О таких вещах надо заранее предупреждать.
– У нас об этом знает каждый ребёнок, – говорит Майра. – Мы не думали, что ты видишь их впервые.
– Я же не горный житель, а пустынный. Уверен, ты бы растерялась, если бы на тебя попёр двухметровый скорпион с жалом, что легко сделает дыру в груди.
В негодовании качаю головой.
Продолжаем идти дальше и вскоре выходим к Дигору: деревне, растянутой сверху вниз по горному склону. Её окружают массивные скалы, тянущиеся далеко вверх, поэтому подойти можно только с двух сторон: с горной тропы, откуда мы пришли, и с низины. И оба прохода охраняются лучниками, чьи посты выбиты прямо в скале и находятся так высоко, что могут стрелять по непрошенным гостям, а те даже не смогут ответить.
Но самое примечательное – многочисленные человеческие тела и черепа, насаженные на пики. Десятки, даже сотни мертвецов, многие из которых превратились в скелеты. Совсем не таким я представлял Дигор, глядя на своих спутников.
Мертвецов на пиках вокруг столько, что из них можно было бы собрать свою, мёртвую деревню.
– Майра, – шепчу. – Ты не говорила, что у вас тут так мрачно.
– Мрачно? – спрашивает. – Может быть, самую малость.
– Тут вокруг одни трупы.
– Это все те, кто пытался на нас напасть. Мы выставляем их напоказ, чтобы враги видели, что с ними станет, если они наберутся храбрости на новую вылазку.
Глядя на многочисленные тела на пиках, я больше не уверен, что меня отпустят отсюда живым. Что-то подсказывает, что я могу оказаться одним из бедолаг, в чью задницу входит деревянный шест, а выходит из ключицы рядом с головой. У некоторых трупов ещё и стрелы торчат из животов.
– Как-то мне не хочется туда, – говорю и останавливаюсь.
– Тебе только так кажется, – отвечает Хуберт. – А на самом деле ты будешь очень рад оказаться у нас в гостях. Кстати, твои ноги уже восстановились, так что будь добр... верни красную жемчужину.
Протягиваю кругляш Хуберту.
– Есть ли какой-то вариант, что я не пойду в эту деревню? – спрашиваю.
– Я же тебе сказала, не бойся, – говорит Майра. – Тебя просто допросят и всё.
Проводят меня сквозь деревянные врата и я оказываюсь в Дигоре. Со сторожевых постов на меня смотрят чумазые, бородатые лучники. У каждого взгляд такой, будто перед ними стоит мертвец. Неживой предмет, передвигающийся на двух ногах.
Мой план о союзе с Дигором трещит по швам. Даже больше. Только что мой план задрал ногу, чтобы переступить упавшее на его пути дерево. И у него разошлись штаны прямо в причинном месте.
Мне тут совсем не нравится. Совсем-совсем не нравится.