Чёрный хребет. Книга 2

Глава 36

Гуменд – уникальное место, приближение к которому можно заметить издалека.

Ещё саму деревню увидеть не успели, а уже ощущается запах разложения и тухлятины. Выглядит так, будто впереди не маленькая деревушка, а небольшой завод по производству вони. Повсюду кости, включая человеческие, обрывки одежды, сломанные древка от копий, глиняные черепки, и всё, что они когда-то украли и выбросили.

Если прежде я сравнивал Гуменд с гнездом шершней, то сейчас у меня на уме одна ассоциация: опарыши, копошащиеся в гнойной язве на земле. За тем лишь исключением, что в природе личинки служат уборщиками, съедая всю мёртвую плоть и игнорируя здоровую, а Гуменд – сам создаёт эту язву.

– Поспешите, – говорю. – Нас могут заметить в любой момент.

Дарграговцы собирают три баллисты, которые мы принесли с собой. Пусть простые арбалеты не смогут вывести из строя вражеских бойцов, но если кого-то из них проткнёт копьё и засядет в теле, посмотрим, как резво они будут двигаться.

В этот момент Хосо, должно быть потирает руки в ожидании грядущего спектакля: он будет исцелять мои раны, а так же раны моих врагов. И наверняка уже делает ставки, кто из нас победит.

– Почему так долго? – спрашиваю. – В Дарграге вы справлялись намного быстрее.

– Это было в Дарграге, – отвечает Вардис. – А сейчас мы здесь.

Смотрю, как тяжёлые металлические плечи соединяются между собой. Каждое из них весит по десять килограмм, а вдеваются они в основание, которое весит больше тридцати. Вся эта конструкция опускается на треногу для лучшего прицеливания. Собранный механизм можно перемещать только нескольким людям с помощью особых рычагов и нужно как минимум трое, чтобы заряжать и стрелять.

Обычно такое орудие должно использоваться против доспехов – там, где не помогают стрелы. Однако в моём мире не было странных деревень, жители которых почти неуязвимы и приходится их останавливать тяжёлыми средствами.

– Смотрите! – шепчет Арназ.

Вдали стоит Аделари и подаёт нам сигналы: то ли пригнуться, то ли заткнуться. Мы на всякий случай сделали и то, и другое.

– Что там? – спрашивает Лира.

Девушка в панике. Во время прошлой битвы она чуть не рассталась с жизнью, поэтому вдвойне удивительно, что она не захотела остаться дома, а пошла с нами.

– Похоже, Аделари заметила опасность.

Очень тихо и очень аккуратно крадусь вперёд, чтобы проверить. Не успеваю даже приблизиться к девушке-разведчику, как вижу, что её так насторожило: впереди сидит старик на корточках и испражняется. Похоже, в Гуменде не существует понятия «туалет», поэтому жители просто идут в лес, чтобы справить нужду.

Вот, что за вонь примешивалась к развевающемуся в воздухе разложению. Тут везде туалет.

Причём старик даже не стал прятаться за деревом, чтобы выполнить естественные потребности скрытым от чужих глаз. Он находится в зоне прямой видимости остальных жителей деревни и никто не обращает на него внимания.

– Какие же мерзкие... – шепчет Аделари.

– Всё равно, что звери, – подтверждаю.

Представить себе не могу, что буду вот так, при всех, сидеть на земле и облегчаться. Для этого нужно совсем другое мышление.

Гуменд, кажется, стал даже отвратительнее, чем когда я был тут несколько лет назад: облезлые дома, больше похожие на шалаши, везде разруха, и жители... все голые, разукрашенные, пытаются воспроизвести рисунки Хосо на своих телах. Все покрыты татуировками, включая детей. И никто не прикрывается: мужчины с болтающимися детородными органами, женщины с грудями.

Прямо в этот момент на земле валяется молодая девушка, пока подростки пинают её ногами. Похоже, здесь не проходит и минуты, чтобы кого-нибудь не избили.

Не будь у жителей красных жемчужин, они бы уже давно друг друга поубивали.

– Фаргар мне казался дикой деревней, – говорит Аделари. – Но это...

Полностью с ней согласен. Человек, помимо интеллекта, возвышается над всеми остальными существами ещё и мерами приличия, которые выдумал для себя. Один испражняется у всех на виду, другой мастурбирует посреди деревни, третий ковыряется в носу и ест собственные сопли.

Долгое время я раздумывал, как научить жителей Дарграга писать, чтобы они могли отправлять письма друг другу. Здесь же даже говорить не умеют. Вместо общения у них – крики с разными интонациями.

– Что делаем? – спрашивает Аделари.

– А что остаётся? – спрашиваю. – Продолжай выжидать. Увидишь что подозрительное – подай знак.

Такое ощущение, будто в этом месте эволюция дала сбой и пошла по неверному пути. Вместо развития интеллекта и сотрудничества между индивидами – она сконцентрировалась на воинственности и агрессии.

Или всё наоборот: это с нормальным человеком эволюция дала сбой.

В глубоко задумчивом настроении я возвращаюсь обратно к ребятам и смотрю, как Буг с Вардисом взводят баллисту. Медленно, со скрипом натягивается тетива толщиной с большой палец на ноге. От одних только звуков дрожь пробирает. Даже приблизительно не представляю, какая энергия таится в этом механизме. Выпущенная стрела легко пробьёт навылет любой из здешних домов.

– Приготовьтесь, – говорю.

Вот-вот состоится битва.

Мои люди напряжены.

То, что произойдёт через несколько минут – нельзя назвать ни красивым, ни величественным. Это грязная, отвратительная работа, которую никто не хочет делать, но иногда нужно смириться и закатать рукава.

Победим Гуменд и навсегда обезопасим нашу землю от дикарей и их налётов. Последний очаг хаоса будет уничтожен.

Остаётся лишь надеяться, что мы не заплатим за это своими жизнями.

Чувствую, как мандраж поднимается к груди. Точно такое же чувство было во время предыдущего сражения: ощущение смертельной опасности, от которой тебя могут спасти только собственные навыки. И немного удачи, конечно же. Куда без неё?

– У меня одной руки трясутся? – спрашивает Зулла.

Всегда ценил её за прямоту.

– Не только у тебя, – отвечает Брас.

Люди в толпе тихо переговариваются. Невозможно стоять перед вражеской деревней и оставаться хладнокровным. В конце концов, это может быть последний день в твоей жизни.

– Напомни, почему мы здесь собрались? – спрашивает Арназ.

– Чтобы убить всех, кто нам не нравится, – отвечает Хоб.

– А, тогда ладно.

Арназ собирался усмехнуться в своей ехидной манере, но улыбка получилась безумная. Нельзя всерьёз смеяться над смертью, всегда на заднем плане останется чувство тревоги и обречённости.

– А фаргаровцы-то не переживают, – говорит Вардис. – Посмотрите на них, сидят там, будто никто из них не собирается сегодня умирать.

– Гарн, – говорит Зулла. – Ты подумал, что мы будем делать, если эти суки нас кинут?

Девушка задала вопрос, который беспокоил каждого присутствующего больше всего. Он вызвал лёгкий ропот среди соплеменников. Этот вопрос тревожил меня всё это время, но я не отправился бы в поход, полностью полагаясь на слово Дверона. Мы и без них – грозная сила.

– Будем продолжать сражаться, – отвечаю. – Приложим двойные усилия.

Смотрю, как дарграговцы выполняют суетливые ритуалы, чтобы справиться с беспокойством. Кто-то поправляет завязки брони, кто-то разминает запястья, кто-то сидит с закрытыми глазами. И ни один из них не оборачивается, разглядывая путь к отступлению.

Похоже, мне и правда верят.

Доверяют даже свои жизни.

Чуть в стороне я вижу странное животное, пробегающее мимо: больше всего оно похоже на волка, но с четырьмя глазами и необыкновенно длинными ушами. Существо останавливается, глядит на нас, после чего трусцой скрывается за деревьями.

– Братья! – говорю достаточно громко, чтобы меня услышали все соплеменники. – Я горд тем, что стою здесь рядом с вами! Я горжусь тем, что вырос в Дарграге и могу называть вас сородичами. Вы все для меня – одна большая семья.

– Даже я? – спрашивает Ройс.

– Нет, – говорю. – Ты приёмный.

Лёгкий смешок прокатывается по толпе.

– Конечно и ты, балбес. Не знаю, можно ли признаваться в любви таком количеству людей, но именно это я и делаю сейчас.

Две сотни человек, две сотни знакомых и с каждым из них у меня есть какое-то воспоминание. За годы в Дарграге я успел познакомиться и поговорить со всеми. Если хоть кто-нибудь из них умрёт сегодня, это не будет потеря случайного человека, на которого мне плевать. Это будет потеря хорошего знакомого.

Я успел подружиться со всеми, кто тренировался на стадионе.

– А теперь, – кричу. – Хватит разводить сопли! Пора убивать!

Больше не имеет смысла таиться. Пусть наши крики услышит весь Гуменд и пусть каждый из них поймёт, зачем мы пришли. Плевать, что они нас не боятся, плевать, что они будут бросаться на наши мечи, не заботясь о своей жизни, плевать на их грязные, гнилые зубы, которыми они будут стараться нас укусить.

Лишь одно имеет значение – мы.

– Дарграг! – кричу. – Зачем вы сюда пришли?

– Убивать! – кричит Хоб и остальные поддерживают его клич.

– Громче! Пусть все услышат, что их ждёт.

– Убивать! – ревёт толпа передо мной.

– Так покажите это им!

Две дюжины человек хватают баллисты и отрывают их от земли. Мы всходим на пригорок, за которым прятались, и оказываемся на равнине. Перед нами – весь Гуменд. Дикари в деревне беснуются: не то бегают, не то танцуют, не то просто трясут конечностями в припадке. Выглядит дико и противоестественно, будто каждая часть тела у них – отдельный организм.

Однажды я оказался на рок концерте, где меня сбила толпа бешеных металюг, пляшущих и пинающих друг друга в музыкальном экстазе.

То, что происходит перед нами – наиболее близкое явление.

– Заряжай! – кричу.

Вардис кладёт двухметровую стрелу толщиной с кулак. Это даже не стрела, а небольшой ствол дерева с тупым наконечником. Врезавшись во врага, эта штука переломает все рёбра и пойдёт дальше, полностью разворачивая грудную клетку. Попадёт в ногу – оторвёт и даже не замедлит свой ход.

Справа и слева от меня кладутся стрелы на две другие баллисты.

Краем глаза я вижу, как отряд Фаргара выходит вперёд чуть в стороне.

– Целься! – кричу.

Несмотря на то, что самый опытный лучник у нас – Аделари, ей не хватит силы, чтобы целиться из баллисты. Это тяжёлый механизм с большой инерцией и нужны мощные руки, чтобы им управлять.

Рядом со мной Брас приседает к прицелу, направляя траекторию снаряда на самое большое скопление гумендовцев.

Всё больше людей появляется на центральной площади. Мужчины, женщины, дети, старики: все, кто есть в деревне, все в боевом трансе, носятся между домами в поисках оружия. И все до единого голые.

Некоторые из детей передвигаются на четвереньках, держа в руках костяные ножи.

– Стреляй! – кричу.

Три тяжёлых дротика устремляются к нашим врагам.

Они летят по воздуху и, кажется, любой человек сможет от них уклониться. Однако это лишь иллюзия: из-за толщины снарядов за ними легче проследить во время полёта, но летят они с той же скоростью, что и обычные, арбалетные.

Одна стрела ударяет в безумную женщину, которая водит языком по костяному клинку. Тупой наконечник ударяет её в верхнюю часть груди и она, кувыркаясь, улетает назад. Вторая попадает в плечо полностью покрытого белой краской мужчины с двумя клинками в двух руках. Руку не оторвало, но она обвисла безвольной плетью. Третий снаряд скрылся в толпе и я не смог увидеть, какой эффект он нанёс врагам.

И в этот момент...

Совершенно неожиданно...

Провал в памяти.

Секунд на десять или около того, картинка дёрнулась перед глазами, вражеские бойцы сместились в стороны, а я чувствую, как у меня в трусах что-то щёлкнуло. Засовываю руку в нижнее бельё и с удивлением смотрю на бордовую жемчужину, лежащую на ладони.

Как я и боялся, она не исчезла полностью, а лишь на короткое время.

– Сука, – только и могу вымолвить.

– Гарн, – спрашивает Вардис. – Что делаем?

– Заряжай...

Пока наши баллисты натягивают тетиву, я перекатываю по ладони жемчужину и понятия не имею, как мне сейчас поступить. Если я брошусь в битву в таком состоянии то меня очень быстро прикончат. Если мы попытаемся отступить, нас догонят и всех перебьют: как я и говорил – мы тяжёлая пехота и броня существенно нас замедляет.

Решения нет.

– Целься! – кричу.

И тут снова провал. Мир дёргается, а я лишь беспомощно смотрю на происходящее.

– Гарн? – спрашивает Вардис. – Стреляем?

Окружающие смотрят на меня с опаской. Моё зависание вызвало у них тревогу.

– Стреляй! – кричу.

Снаряды устремляются к жителям Гуменда. Два из них скрылись в толпе, поразив кого-то позади, а третий пробил сразу двоих людей, соединив их между собой огромной шпажкой.

Из-за одного из домов выходит крепкий мужчина с многочисленными костями, вплетёнными в волосы. Весь в татуировках, даже на лице; не осталось ни одного свободного участка тела. Не уверен, что в этой деревне может быть староста – слишком дикие жители, никто не захочет подчиняться другому. Но это определённо должен быть первый воин.

За собой он волочёт светловолосую женщину, всю в синяках и кровоподтёках. Она совсем не сопротивляется, а едва переставляет ноги и норовит упасть на каждом шагу. Если бы не твёрдые руки пленителя, она бы упала на землю и не смогла даже отползти в сторону.

– Чёрт! – произносит Зулла.

– Что такое? – спрашиваю.

– Да это же жена Дверона!

Смотрим вбок, а староста Фаргара выходит вперёд... таких яростных лиц я не видел за всю свою жизнь. Его трясёт, а зубы скрипят с такой силой, что в Дигоре можно услышать. Он выглядит так, будто вот-вот сорвётся и побежит в атаку на наших врагов в одиночку.

– Я думал, она умерла, – говорю.

– Все так думали.

– Заряжай! – кричу, а затем добавляю тише. – Брас, целься в это чучело изрисованное.

– Можем женщину задеть, – отвечает парень.

– Значит, целься точнее.

Пока дарграговцы взводят баллисты, гумендовец поднимается на огромный камень с углублением в центре. Место для жертвоприношений. Я это уже увидел и сейчас всё повторяется вновь. Женщину пристёгивают к кольцу, чтобы она не смогла сбежать, но это и не нужно: она настолько ослабела, что не сможет сдвинуться без посторонней помощи.

Баллисты взведены, стрелы в ложе.

– Целься! – кричу.

Мужчина заносит костяной клинок над прикованной к камню женщине, а Дверон делает несколько шагов вперёд. Если он ещё сильнее сожмёт копьё, то сломает его на две части.

– Стреляй!

Снаряды мчатся к гумендовцам, но я слежу лишь за одним, что двигается к мужчине с ножом. Брас прицелился точно: тупое копьё попадает тому в живот и проходит навылет, а сам мужчина падает на спину рядом с женщиной.

– Есть! – шепчу.

Однако, моя радость преждевременна. Медленно, как покойник, восстающий из могилы, мужчина переворачивается на другой бок и ползёт к женщине с ножом.

– Заряжай! – кричу.

Знаю, что новый снаряд не успеет вылететь вовремя и никто не поможет женщине в борьбе за жизнь, поэтому я смотрю на ползущее тело мужчины и шепчу про себя: «Борись, не сдавайся». Женщина меня не слышит, что бы с ней ни делали в этой деревне, она очень давно потеряла чувство воли и не способна самостоятельно принимать решения.

Она сидит на холодном камне, пошатываясь, пока убийца приближается к ней сзади. Она его не видит, но наверняка не смогла бы сопротивляться, даже если бы увидела. Она в таком состоянии, что смерть её уже не страшит.

А меня – очень даже.

– Быстрее! – кричу. – Заряжайте быстрее!

Но мы никак не успеем. Дверон уже прошёл половину пути до вражеского войска, пока остальные фаргаровцы следуют за ним в нерешительности. Ещё немного и мужчина сорвётся, бросится вперёд на верную смерть. Если бы зреющее бешенство можно было увидеть глазами, то он сейчас пылал бы перед нами как второе солнце.

– Целься! – кричу.

Костяной клинок первого воина Гуменда поднимается вверх и секунду висит в воздухе, занесённый для удара. А затем опускается вниз и вонзается в спину женщины.

– Стреляй! – кричу.

Татуировки на телах воинов Гуменда начинают ярко сиять, лежащие на земле поднимаются. Даже мужчина, что только что едва держал костяной клинок, встаёт без единой раны на теле. Нам предстоит сражаться с бессмертными воинами.

– Стреляй! – повторяю. – Ну же, стреляйте.

Снаряды устремляются к нашим врагам.

Дверон бросается в атаку, один против всех.

И ужасающее существо, полностью состоящее из крови, поднимается из камня и взлетает в воздух. В очертаниях его тела я узнаю Хосо, но на этом плане существования он не выглядит как серо-синее существо с узорами по всему телу. Теперь это длиннорукое, красное нечто, переливающееся кровавыми волнами, словно пузырь, надутый в форме человека. Парит над землёй и, кажется, машет мне рукой.

Эта битва будет трудной.