Ноги адски ноют и кровоточат. Лопатку словно ковыряют раскалённой кочергой.
Без красной жемчужины раны не восстанавливаются как прежде, поэтому чувствую себя слабым и... тонким. Раньше любые травмы заживали быстро, порезы пропадали за ночь, а синяки едва успевали показываться.
Сейчас же мне кажется, что в организме целительные процессы стоят на месте: пробитым ногам нужны недели, чтобы вернуться в форму, к тому же останутся шрамы. И очень сильно повезёт, если я не начну хромать.
Что касается дырявой ступни... стрела перебила сухожилия и я наверняка не смогу больше двигать пальцами.
Как бы странно это ни звучало, но без красной жемчужины я не чувствую себя человеком.
В моём понимании есть два вида вещей: живые и неживые. Живые – люди, звери, насекомые. Неживые – инструменты, вроде арбалета, одежды или ведра. Когда живая вещь получает рану – она затягивается, когда неживая – она сама не восстановится и ей требуется ремонт.
Порванная тетива на арбалете сама не соединится, дырка на одежде сама не залатается, пробитое ведро навсегда останется пробитым ведром, если к нему не приложить руку.
Так и со мной.
Пусть мои раны потихоньку заживают, но скорость в десятки раз меньше, поэтому чувствую, будто состою из неживой материи.
– Как-то он неважно выглядит, – замечает девушка. – Эй, ты как?
– Ты пробила мне обе ноги и ещё одну стрелу в плечо загнала.
– Ну прости, я хотела взять тебя живьём.
Ах, вот оно как. Получается, я прятался за камнем и выставлял наружу ноги, поскольку боялся получить стрелу в живот или голову. А надо было, наоборот, выставить макушку над камнем, поскольку Майра не стала бы стрелять в голову.
– Если вы вернёте мне красную жемчужину ненадолго, – говорю. – То мои ноги пройдут и я смогу идти своим ходом.
– Ещё чего, – смеётся. – За дураков нас держишь? Сейчас мы тебе её дадим, а ты мгновенно нас убьёшь с помощью этой своей... неуловимой скорости.
– Скорость даёт жёлтая жемчужина, – говорю. – А красная – восстанавливает раны.
Думаю, они сами знают, что жёлтая жемчужина даёт скорость – когда они меня обыскивали, то она была прозрачной, а теперь наполнилась дымом. Однако рисковать не хотят.
– Даже такой здоровяк, как твой папа, не сможет долго меня нести. Я так-то парень не лёгкий.
– Папа? – спрашивает девушка. – Слышал, как он тебя назвал?
– Ага, – фыркает мужчина. – Приятно познакомиться, доченька.
– Нет, это не мой папа.
– А кто тогда? Муж?
Вишу на плече у здоровяка и чувствую, как ему тяжело. Неудивительно – не сопляка пятилетнего тащит. С каждым шагом я болтаюсь на плече и всё сильнее придавливаю его к земле.
– Нет. Хуберт – женатый человек и у него несколько чудесных детишек. Я не среди их числа.
– А кто тогда?
– Чего ты пристал? – спрашивает Майра. – Никто я ему. И ты ему никто. Мы все друг другу – никто.
– Но вы явно с одной деревни, – говорю.
– Представь себе, можно быть с одной деревни и не быть при этом родственниками.
– Всё, привал, – заявляет Хуберт и опускает меня на землю.
Он сильно себя переоценил. Я неплохо питался последние годы, нарастил кое-какие мышцы – такого не пронесёшь десять километров в одиночку, даже будь ты тяжелоатлетом мирового уровня.
Мужчина садится на землю, красный и запыхавшийся, весь вспотел. По эту сторону хребта почти так же жарко, как на востоке, к тому же влажность большая. Не удивлюсь, если он весь мокрый под доспехом.
– Если ваша деревня не находится за углом, – говорю. – То вы меня не донесёте.
– Как-нибудь справимся, – отвечает Хуберт. – И ты бы лучше заткнулся, пока нам не надоел твой голос.
– А это что?
Майра достаёт из ножен мой меч и удивлённо его осматривает. Люди за пределами Дарграга не только не встречали сталь, но даже сам меч видят впервые. Металл в этой части мира редкий и дорогой, из него делают только вещи первой необходимости. Наконечники копий – и то в большинстве каменные.
А тут цельный, большой кусок отполированного железа. Хотелось бы увидеть их лица, когда перед ними предстанет воин в латном доспехе, в стальном шлеме и с цвайхендером в двух руках.
К сожалению, это пока невозможно: слишком мало стали добываем, а присадок для упругости нет. Для легированной стали нужны добавки, чтобы увеличить пластичность, прочность или ударную вязкость. Даже хром и никель непонятно где искать, и это я ещё не говорю про титан, вольфрам или молибден.
Можно выковать нагрудник из высокоуглеродистой стали, но его можно будет разбить сильным ударом молота или топора. Поэтому приходится выбирать между ламеллярным и зерцальным доспехом. В крайнем случае бригантину. И всё это требует кучи железа.
– Какой большой кинжал, – говорит Майра. – И широкий.
– Эта штука называется «меч», – отвечаю.
– Красивый...
– Да-а. Мне тоже нравится.
– Из чего он сделан?
– Из меди, только немного другой.
Здесь понятия не имеют о химии, атомах и молекулах, поэтому местные жители никогда не поймут, в чём отличие железа от меди. Для них и одно, и другое – металл, только разного цвета и вязкости. Попробуй им сказать, что у одного из них двадцать шесть протонов в ядре, а в другом двадцать девять – посмотрят на тебя как на идиота.
Поэтому и существовала такая вещь, как алхимия. Серьёзные учёные, вроде Ньютона, пытались превратить железо или свинец в золото, не понимая, что здесь нужен ядерный синтез или деление атома. И с такими элементами справится только взорвавшаяся звезда.
В моём мире меня бы засмеяли, скажи я, что железо – это серая медь.
А тут такое объяснение звучит вполне логично.
– Можно я его заберу себе? – спрашивает Майра.
– Конечно, забирай, – говорю.
Будто у меня есть выбор и хоть какой-то шанс оставить оружие.
Размахивает мечом из стороны в сторону, совсем как я, когда его только выковал. Хуберт, в свою очередь, достаёт метательный нож. Рассматривает его со всех сторон, подносит очень близко к лицу, нюхает, даже пробует языком.
– Из этой штуки можно сделать целую кучу ножей поменьше, – говорит Майра.
– Ты посмотри, как он лежит в руке, – отвечаю. – Правда, приятное ощущение?
– Да, очень.
– Ты действительно хочешь разбить его на маленькие ножи?
– Нет, – говорит. – Но это слишком большая трата меди.
– А вот тут ты ошибаешься. Мы не расточительно используем металл, а слишком мало его добываем. Вокруг нас его столько, что можно строить целые дома, главное найти удачное место и наладить переплавку.
– Хочешь сказать, что мы можем сделать много таких мечей?
– И не только мечей. Не думай в поле одного лишь военного снаряжения. Из металла можно делать дверные петли вместо деревянных, колёса, подшипники для колёс. Любые вещи, которые только можешь вообразить.
– И ты знаешь, как всё это делать?
– Нет, – говорю. – Этим занимается наш кузнец в Дарграге.
Кажется, я чуть не выдал себя. Нельзя показывать им, насколько много я знаю о металле – отправят в пожизненное рабство по добыче железа.
– Забирай меч себе, – говорю. – Я тебе дарю его добровольно, а не потому, что вы взяли меня в плен. Мы в Дарграге ещё таких наделаем. Считай это подарком доброй воли между нашими деревнями.
– Какой ещё доброй воли? – спрашивает Майра. – Вы – наши враги. Такие же, как Фаргар и другие.
– Это пока, – говорю. – Но мы можем стать друзьями.
– Кажется, у парнишки солнечный удар, – замечает Хуберт.
– Дайте мне красную жемчужину, пожалуйста. Я хочу, чтобы мои ноги восстановились и я вошёл в вашу деревню на своих двоих. Если так боитесь, что я убегу, можете связать мне лодыжки верёвкой, что позволяет ходить, но не даёт бежать. Всё равно вы не донесёте меня на плече. Я слишком тяжёл даже для тебя.
– Тихо! – внезапно кричит Майра. – За нами погоня!
Смотрит в сторону Фаргара, однако перед нами находится небольшая скала, поэтому её взгляд упирается точно в камень.
– Тридцать восемь человек, все с копьями.
– Далеко? – спрашивает Хуберт.
– Пересекают ручей, где мы этого шустряка взяли.
Друзья заметили моё отсутствие и отправили людей в погоню. Они запросто нас догонят, поскольку перемещаются налегке, а этим двоим приходится тащить меня.
Даже не знаю, как стоит поступить. На время притаиться, а когда соплеменники будут рядом, громко закричать? Меня придушат в тот момент, когда я посмею издать хоть звук.
К тому же, что это за странная способность, смотреть сквозь камни?
– Ты видишь через твёрдые предметы? – спрашиваю.
Это бы объяснило, как она подстрелила меня, при этом я её даже не увидел – у неё тоже Дар, только другой. Звучит намного слабее, чем замедление времени, но даёт сильное тактическое преимущество, если тебя не ждут.
К тому же это позволяет смотреть на голых людей сквозь одежду... неуютно как-то.
– Конечно нет, – отвечает. – Ни один человек не может этого.
– Но ты же смотришь прямо на камень.
– Да, моими глазами...
Значит, есть какие-то другие глаза? Неужели, она каким-то образом может раскидываться своими глазами и они остаются лежать в траве. И она в любой момент может посмотреть через любой из них.
Да уж, жуть.
Так и представляю, как она достаёт глаз из головы, бросает его вперёд, чтобы затем стрелять из лука по наводке этого, маленького разведчика.
– Ты неси его к хребту, – говорит Майра. – Ступай по камням и твёрдым участкам. Я пойду вперёд и постараюсь запутать следы.
Мужчина вновь подхватывает меня на руки и несёт на восток, к горам, пока девушка идёт вперёд, пиная траву и подпрыгивая на каждом шагу, чтобы оставлять следы поглубже. В этот момент мне стоило бы оторвать кусочек тряпки от одежды и оставить на земле, чтобы просигнализировать друзьям о правильном маршруте, но руки за спиной крепко сцеплены, а одежда оказалась слишком крепкой.
Гляжу, как меня уносят в сторону от тропы, по которой скоро пройдут соплеменники.
Опять становлюсь перед вопросом: как мне закричать и не расстаться при этом с жизнью. Будь при мне оружие, стой я на прямых ногах, я бы легко заколол рыжего бородача даже без жемчужин. Но в данном случая я связан и полностью обезоружен.
Всё, что я могу сейчас делать – выпрямиться, чтобы бородачу было неудобно меня нести. Но не сильно, чтобы ему не показалось, будто я сопротивляюсь.
– Хуберт, – говорю. – Мои друзья не будут вас убивать. Мы вам не враги...
Основным врагом Дарграга был Фаргар – они чаще всего приходили к нам, чтобы сжечь дома и похитить людей. Следом шёл Гуменд с их кровавыми обрядами и, надеюсь я не прав, каннибализмом. С Дигором тоже были стычки, но не настолько яростные.
– Остановись на секунду и давай всё обсудим.
– Заткнись!
– Я поговорю с друзьями и мы все вместе отправимся к вам в деревню как мирная делегация. Это гораздо лучше, чем похищать меня одного.
– Закрой рот прямо сейчас, пока я не разозлился!
О Дигоре я знаю совсем мало: Холган говорил, что он севернее и находится у хребта. Но он не может быть слишком близко к Фаргару, иначе ожесточённые стычки происходили бы слишком часто. Не собирается же этот тип меня тащить пятнадцать километров! Пусть я не здоровяк, как близнецы, но далеко не задохлик.
Двести метров спустя Хуберт спотыкается, подтверждая мою теорию. Мы оба летим на землю и катимся по траве.
– Ну и? – спрашиваю. – Каковы твои дальнейшие действия?
– Я тебе клянусь всем на свете. Ещё одно слово и ты лишишься всех зубов до единого, до самого последнего, гнилого и шатающегося.
Нет у меня гнилых зубов. Не знаю, как в Дигоре, но в Дарграге чистят зубы золой с помощью палочки, которую называют «мисквак» – разжёванная на конце ветка горного куста, чьи волокна используют как щётку. Они существовали до меня, но я сильно настаивал, чтобы мои близкие использовали её хотя бы раз в день.
Это именно тот совет, который старики всегда дают молодым: не забывай чистить зубы и люби себя. К счастью, несколько лет назад я обрёл молодое тело, поэтому не собираюсь иметь проблемы с зубами в отсутствии нормального стоматолога.
Хуберт сидит на земле и пытается отдышаться.
Молча смотрю на него, пытаюсь игнорировать боль в ногах и лопатке. Пока жемчужина была у меня, кровотечение прекратилось, но раны по-прежнему безумно болят.
Надо его замедлить, чтобы мои друзья оказались как можно ближе и успели прийти мне на помощь, когда я позову.
– Сейчас, – говорит. – Я тебя развяжу и ты пойдёшь сам.
– Пять стрел в ноги, – отвечаю.
– Но если попытаешься что-то выкинуть, а без раздумий воткну вот это тебе в спину.
Достаёт мой собственный метательный нож.
– И не бойся, я не промахнусь. Я перебью тебе позвоночник и ты умрёшь быстрее, чем успеешь сообразить, что происходит.
Киваю в согласии, а сам кошусь на мешочек с жемчужинами, выпирающий из-под кожаного доспеха. Как бы мне засунуть туда руку и выхватить его? Это будет означать мгновенное спасение. Я успею снять с себя путы, проткнуть обе ноги Хуберта и ещё останется запас, чтобы убить его, если будет вести себя агрессивно.
Но это не главное.
Я хочу назад свои жемчужины. Просто хочу и всё.
– Не двигайся, – велит рыжий бородач.
Разрезает путы на ногах. В этом мире верёвки плетут не автоматы на заводах – их вручную сплетают из отдельных волокон. Каждая нить проходит через прялку и пряху, это результат кропотливого труда, поэтому резать верёвку – всё равно, что бить посуду. Придётся добывать новую. Но в данный момент для Хуберта это не имеет значения. У него пленник ценнее любой верёвки и нужно всеми силами его сохранить.
С помощью крепкой руки поднимаюсь на ноги и хромаю на восток, к горам.
Я бы уже давно упал, если бы не переносил половину веса на плечо Хуберта. Какой милый человек! Помогает мне уйти от моих друзей.
– Обопрись на меня, – говорит. – Посильнее.
Опираюсь настолько сильно, чтобы ему неудобно было идти. Постоянно оглядываюсь назад и прислушиваюсь, не выкрикивают ли моё имя позади.
Друзья пока далеко. Мало того, что Майра видит сквозь камень, так ещё и на большое расстояние. Сосчитала тридцать восемь человек у ручья, хотя издали они должны были смотреться как двигающиеся точки.
– Попробуешь крикнуть, – говорит. – Тебе конец. Тут же.
– Понял.
– Сам подумай. Если ты позовёшь на помощь и твои дружки тебя услышат, то мне придётся тебя бросить и убежать. И как ты думаешь, оставлю я тебя в живых, когда побегу, или нет?
– Думаю, не оставишь, – говорю.
– Всё правильно думаешь.
Двигаемся к хребту. Перемещаемся с черепашьей скоростью, поскольку самостоятельно идти я не могу.
Так мы и удаляемся прочь от подмоги, что пытается меня спасти. Вперёд, к заточению и плену. Но надежды я не теряю. Наоборот, я полон решимости перевернуть эту ситуацию в свою пользу и вернуться из Дигора, заключив выгодный союз.