Чудовище

День восемнадцатый

Я просыпаюсь на полу комнаты в башне. Отец сидит в углу, в кресле, и внимательно меня разглядывает. Обмякшая девочка — на кровати, там же, где я уложила ее прошлой ночью. Я долго выжидала, прежде чем удалось ее унести, и так устала, что, по-видимому, уснула, едва дотащив ее до места.

— Тебя что-то тревожит, милая, — говорит отец.

У меня вспыхивают щеки. Я сажусь на край кровати. Во сне я то и дело видела того странного мальчишку, а еще навязчивый образ маленькой светловолосой девочки. Я не могу солгать. Отец видит меня насквозь и чувствует, если я что-то скрываю.

— Это все тот мальчик, — говорю я и со страхом жду отцовского гнева. — Он увидел меня, когда я шла к тюрьме. И позвал, чтобы я остановилась.

Отец хватает меня за руки:

— Что? Тебя видели? Как ты допустила? Ты говорила с ним?

Я вздрагиваю.

— Нет. Я убежала и спряталась. Он меня не догнал.

Отцовские плечи чуть расслабляются.

— Вот и хорошо. Он точно не пошел за тобой до самой тюрьмы?

— Точно, — заверяю я.

— Смотри, Кимера, будь осторожнее. Тюрьма — это тайна. Если о ней узнает кто-то еще, ему тоже будет грозить опасность. Спокойно входить и выходить можешь только ты.

Мне окатывает стыдом. Мне почему-то совсем не нравится мысль о том, что мальчика может поймать колдун. Я отбрасываю эти странные чувства. Отец шагает туда-сюда по комнате и постукивает указательным пальцем по подбородку — как всегда, когда над чем-то серьезно задумывается.

— И вот ведь что странно: мальчик вышел на улицу после заката. Почему? Королевским указом это запрещено всем без исключения.

Я краснею:

— Я не уверена, но, по-моему…

Отец останавливается и внимательно на меня смотрит:

— Говори, говори.

Я сжимаю и разжимаю руки. Ладони у меня вспотели. Как странно.

— По-моему, король в городе больше не правит.

— Что? — От выражения, которое появляется на лице у отца, мне хочется рассмеяться. Замешательство, страх, что-то отдаленно похожее на радость. Столько разных чувств, и все за каких-нибудь две секунды.

— Во дворце никого нет.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает он севшим голосом.

— Просто мне нужно было увидеть дворец своими глазами. Прости, пап. Понимаешь, во всех сказках обязательно есть дворец, и, когда ты мне рассказал о городе, мне ужасно захотелось самой все увидеть. Но когда я туда проникла, там никого не было. Только мальчик.

Я хмурюсь — ох, как я расстроила отца. Лучше бы я молчала!

— То есть как — никого? Совсем никого?

— Только стража у ворот, и все. Если бы во дворце спали, я бы услышала, как они дышат. А один зал вообще почти развалился. Тот мальчик знает секретные ходы и выходы.

При воспоминании о той ночи руки у меня снова начинают дрожать, и я сжимаю их крепче.

— А что мальчик делал во дворце?

— Что-то странное. Я прокралась за ним в тронный зал и видела, как он отодвинул мраморную плиту на возвышении у трона. Открылась ниша, он спрятал в ней записку, а потом убежал. — Я улыбаюсь. — Но я хитрая, я ее прочла, а потом положила обратно. Никто ничего не узнает.

— И что же было в записке? — Отец говорил сдавленным голосом, так, словно горло у него перехватило.

— Я ничего не поняла. Там было написано: «Новые заболевшие. К. подозревает колдуна. Пока останется там. Стражников теперь больше».

У отца дрожат руки, но внезапно он разражается громким смехом, который пугает меня своей неожиданностью.

— Стало быть, он решил сбежать. Король решил сбежать, а какой-то мальчишка носит ему тайные послания. Неудивительно, что городской совет каждый день ходит во дворец с такой помпой! Какие совещания — только записку забрать.

Отец вздыхает и проводит рукой по седым волосам.

— Ким, наш король — круглый дурак. Если уж ты сумела перехватить предназначенные ему записки, значит, и от колдуна ему их не скрыть. Уж клал бы свою почту сразу колдуну на порог! Да еще мальчишка на посылках! После заката! И он еще думает, что никто ничего не заметит.

Я рада, что мое открытие так заинтересовало отца.

— Может быть, король боится колдуна.

— Еще как боится. — Отец снова смотрит мрачно. — У него была дочь, наследная принцесса. Колдун и ее убил на жертвеннике.

У меня перехватывает дыхание.

— Бедная девочка!

Перед глазами у меня встает красиво одетая девочка, которая чахнет в темнице под гнетом чародея. Эта картина разбивает мне сердце. Чем-то она похожа на ту сказку о принцессе в башне.

— Жалко, меня тогда еще не было, и я не могла ее спасти.

Папа гладит меня по щеке:

— Ты бы обязательно ее спасла, я знаю. Но сейчас наше дело — спасать тех, кто еще жив. Стоит ли тратить время и горевать об ушедших, если есть те, кого можно вернуть?

Как хорошо, что у меня такой мудрый и добрый отец. Мысль об этом придает мне храбрости.

— Папа, а у тебя не было других дочерей? Не было такой маленькой, светловолосой, с которой мы играли? — спрашиваю я, не в силах скрыть дрожь в голосе.

— Других дочерей? Нет, милая. Кроме тебя у меня никого не было. Мы жили в Брайре, но совсем недолго, а потом переехали сюда и поселились далеко ото всех — ты, я и твоя мать.

Мать. Вот опять это слово. Всякий раз, когда я его слышу, дыра в душе становится все больше. Магия не магия, но некоторые слова и впрямь наделены особой силой.

— А почему ты спросила? — интересуется папа.

— Ко мне опять вернулся клочок памяти, — говорю я. — Готова поклясться, что в нем была маленькая девочка.

— Может быть, ты вспомнила, как смотрелась в зеркало? Или вспомнила подружку, с которой играла, когда мы жили в Брайре?

— Да, наверное, — соглашаюсь я. — Когда мне можно будет напасть на колдуна? Я хочу его убить.

Пусть о том, кем я была, у меня сохранились лишь рваные воспоминания, зато я точно знаю, кто я есть теперь.

Я — орудие, моя цель — убить колдуна. С каждым днем я проникаюсь этой мыслью все глубже.

— Всему свое время, детка. Я его еще не нашел. Похоже, что они с королем отлично прячутся друг от друга и от меня.

— Ты его обязательно найдешь.

Если кто-то на это и способен, то это мой отец. Только пусть он найдет колдуна поскорее.

Я лечу сквозь залитый лунным светом лес, но на сердце у меня тяжело. Отец меня простил, но его слова все еще звучат у меня в ушах:

«Тебя видели? Как ты допустила?»

И правда — как я допустила? Я не хотела, но я ведь и людей почти не видела, если не считать отца и того мальчика. Наверное, я слишком долго смотрела на мальчишку во дворце, и он что-то почувствовал. Иначе он бы меня не заметил и следом не пошел. Проклятое любопытство!

Мы делаем слишком важное дело, и рисковать мне нельзя. Нужно выбросить из головы мысли о мальчишке. Папа считает, что это единственный способ от него избавиться. Все равно я ничего другого придумать не могу.

Но почему же тогда так часто бьется сердце, почему сбивается дыхание?

На миг замерев на гребне городской стены, я проверяю, нет ли поблизости стражников, и ныряю в идущую по верху стены галерею. Внизу, под стенами, раскрываются ночные цветы, и я с наслаждением вдыхаю их аромат, смешанный с ароматом роз.

Я видела его всего один миг, но это лицо навечно отпечаталось у меня в сердце. Оно совсем не похоже на отцовское. Оно юное. И оно… симпатичное. Да, да, вот это слово: симпатичное. И это его выражение, смесь удивления и еще чего-то, чему я не знаю названия. Наверное, на меня-прежнюю никто так не смотрел, поэтому у меня и нет подходящего слова.

Нет, я должна о нем забыть. Я не знаю этого мальчишку, а отец ясно сказал, что из-за него будут проблемы. Он может нам помешать. Хуже того — он может быть подручным колдуна. С чего бы еще ему шнырять вокруг дворца после заката? Нет, от мальчишки определенно не приходится ждать ничего хорошего.

Мои мысли возвращаются к тюрьме, где страдают девочки. Я спрыгиваю со стены и бегу по переулкам так быстро, словно лечу.

На площади с фонтаном я замедляю бег, боясь вылететь на открытое место. Я скольжу в тени, задеваю крыльями шершавые каменные стены, теряю пару перьев. От стен идет приятная прохлада, которая достигает вначале крыльев, а потом — напряженных мышц и пылающей кожи. На площади витает знакомый запах — запах свежевыпеченного хлеба.

По шитой-перешитой шее поднимается жар. Я переключаюсь на кошачье зрение, но не успеваю осмотреть всю площадь. Из-за колонны выходит тот самый мальчик. Он идет к фонтану. Запах свежего хлеба становится сильнее.

Я замираю, но успеваю переключиться на человечье зрение. Надо отступить назад, надо растаять в черноте за спиной.

Мальчик подходит к фонтану и оставляет что-то на краю. Из-за ангелочков мне не видно, что это такое. У меня сжимается горло. Я попалась. Если я шелохнусь, он меня увидит.

Мальчик бросает что-то в фонтан, потом касается пальцем воды. Поднимает глаза и — нет, нет, нет! — встречает мой взгляд, прямо и не мигая. Не успеваю я прийти в себя, как он кланяется и убегает в тот же переулок, что обычно.

Мои инстинкты звенят натянутой струной. Что это, ловушка? Что он оставил на краю фонтана? Откуда он знает, что я здесь? Я кляну свою глупость. Вот тебе и осторожность — снова прошляпила! Мне в жизни не справиться с делом, ради которого меня создал отец.

Я его подвела.

Я закрываю глаза, прислушиваюсь к ночным звукам, принюхиваюсь и понимаю, что мальчик и впрямь ушел. Эхо его шагов замирает вдали, тает в воздухе знакомый запах.

Я перевожу дух. Он меня видел. Но почему он так странно себя повел?

Что он оставил на краю фонтана? Меня гложет любопытство, которому я не в силах противостоять. Я хочу знать, что там.

Я покидаю спасительную тень и обхожу вокруг фонтана. Ангелочки весело брызгаются водой.

На краю фонтана лежит великолепная красная роза. Я не почуяла ее запаха потому, что он смешался с запахом других, растущих вокруг цветов.

Мальчик, который пахнет хлебом и корицей, оставил для меня розу.

Я поднимаю розу осторожно, чтобы не уколоться. Касаюсь носом алых лепестков. Немного щекотно, но запах божественный. Жар, охвативший шею, поднимается выше и заливает лицо.

Мне нравится эта роза. И этот мальчик. Разве тот, кто помогает колдуну, станет дарить такие подарки? Ни за что! Я знаю, что надо спросить об этом отца, но что-то во мне противится этой мысли. Вдруг отец решит, что роза зачарована? Вдруг велит ее выбросить? Я не хочу, я хочу сохранить ее, вдыхать ее аромат снова и снова, любоваться ею, пока она не завянет.

Никогда я не видела ничего прекраснее этой розы. Мальчик подарил ее мне. Она моя. Я ее не отдам.

Может быть, я признаюсь отцу утром. Но этой ночью роза будет со мной.

Я улыбаюсь, окуная руки в воду. На дне фонтана виднеются блестящие монетки. Интересно, зачем они там? Надо спросить отца.

Я втыкаю розу в густые, убранные в косу волосы и бегу к тюрьме.

Сегодня снаружи выставили еще одну пару стражников, и мне приходится идти в обход. Я внимательно слежу за стражей и двигаюсь перебежками, когда они меня не видят.

Оказавшись на крыше, я быстро и привычно сдвигаю черепицу. В комнате девочек сегодня больше теней — я насчитываю целых пять. Я бросаю в комнату склянку с порошком и смотрю, как летучая пыль завивается облачками вокруг девочек и вокруг стражников, не разбирая, кто есть кто. Вскоре все они уснут, и я смогу сделать то, зачем пришла.

Я придумала способ решать, какую девочку унести. Я забираю их по порядку, сначала из первой кровати в ряду, потом из второй, и так далее. Это справедливо, а мне не приходится решать.

Вид этих девочек выбивает меня из колеи. Я рада, что стала сильной, но иногда хочется вспомнить, каково это — быть обычным человеком. Жить обычной жизнью, не служить никакому делу, не идти на поводу у странных животных инстинктов…

И не бояться разоблачения, если мальчик у фонтана подарит тебе розу.

Забирая девочку из следующей по очереди койки, я замечаю, что на месте унесенных в прошлые ночи девочек уже лежат новые. Ни одной пустой койки. Я медлю на мгновение дольше, чем следует, и слышу, как внизу скрипит дверь. Дежурящие на улице стражники сменяются каждые два часа, и сейчас как раз время смены караула.

Повинуясь инстинктам, я стрелой вылетаю наружу.

Добравшись до деревьев за стеной, я раскрываю крылья и лечу домой, подставляя лицо ночному ветру. Ветер уносит мои страхи, и я уже почти не боюсь, что все мои старания спасти девочек Брайра и победить колдуна пропадут впустую.