Чудовище

День семьдесят второй

Я всю ночь брела по лесу при свете луны. Потом взошло солнце. Я несу Эмми, завернув ее в старый плащ, найденный в повозке Дэррелла. В груди тяжесть, в голове — тупая боль. Я шагаю меж деревьев. Поначалу я летела над их верхушками, но к долгим перелетам у меня привычки нет, поэтому теперь я иду пешком, чтобы дать отдых крыльям.

Солнечные лучи пронзают листву, то и дело поблескивая мне в глаза. Время, наверное, близится к полудню. Я уже много часов пробираюсь по горам. Ноги и крылья болят. Надо отдохнуть хоть пару минут. Я забралась далеко в горы, дороги никакой, только деревья, мох да камни.

Впереди я вижу груду валунов. Иду к ней, устраиваю завернутую в плащ Эмми в тени деревьев, а сама забираюсь на валун и ложусь плашмя. Сквозь листву пробивается солнце, но я чувствую лишь холод. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу бледное неподвижное лицо Эмми.

Но тут я понимаю, что от камня подо мной исходит тепло, и он прогибается под моим весом. Я скатываюсь на землю.

— Бату? — спрашиваю я, и груда гранитных чешуек разворачивается в гигантское создание. Ни за что бы не подумала, что он отыщет меня так далеко он назначенного места у реки.

Сестра. Я за тебя беспокоился.

Большие желтые глаза смотрят с тревогой и приязнью.

Исходящее от него облегчение как бальзамом омывает мою душу.

— Я за тебя тоже беспокоилась. Боялась, что ты не выбрался, когда горожане жгли лес. И тут бродит колдун…

Бату фыркает.

Я тревожился о том же.

Драконьи эмоции шепчут что-то в моей голове, и меня захлестывает радость. Я кладу руку на чешуйчатую морду. Сердце мое преисполнено счастья от встречи.

— Я по тебе скучала.

Бату подается навстречу руке.

И я по тебе скучал, сестра. Не тревожься обо мне. Когда идет колдун, я прячусь. Теперь он бродит по округе чаще прежнего.

— Может, он и сейчас где-то здесь, — говорю я, вспоминая слова придворных. — Несколько дней назад он ехал в Белладому. Тебе надо быть осторожнее.

Тебе тоже.

С этим трудно не согласиться.

— Я должна перед тобой извиниться. Я так часто просила освободить меня от клятвы на крови, чтобы можно было рассказать о тебе отцу. — С каждым словом мне все труднее дышать. — Ты был прав — единственной твоей защитой была тайна. Если бы ты освободил меня от клятвы, я бы навела колдуна прямиком на тебя.

Во рту стоит противный привкус стыда.

Бату несколько раз опускает голову, словно кивает.

Ты все поняла.

А потом происходит нечто странное. В груди поднимается какая-то тяжесть, кожу чуть покалывает, и тут тяжесть исчезает.

— Ты что…

Я освободил тебя от клятвы. В ней больше нет нужды.

Я обхватываю морду Бату.

— Спасибо, но это же совсем не обязательно. Я только хочу, чтобы мы — ты, я, город — были в безопасности, и все.

Мы будем в безопасности, если станем держаться вместе, сестра.

У меня щемит сердце. Спрятаться вместе с Бату, забыть обо всех этих треволнениях с Брайром — как заманчиво! Да и девочки уже скоро доберутся домой…

Правда, есть одна проблема: Барнабас. Кто защитит город, если я уйду?

— Как бы мне этого хотелось! Но я должна остановить Барнабаса. Раз и навсегда.

Бату фыркает.

Нелегкая задача.

Я задерживаю дыхание.

— Ты мне поможешь? Вместе мы с ним справимся. А одна я — нет.

Меня окатывает волной теплого влажного воздуха.

Чтобы выжить, я должен пережить колдуна. Я его переживу. Буду жить, как сейчас. У себя в убежищах, у рек, в горах. Пойдем со мной. Я одинок, и в гнезде моем пусто.

Накатывает отчаяние.

— Без тебя нам не справиться. Я слышала, что люди говорили: того, кто убьет колдуна, магия сожжет на месте. Принять ее в себя и выжить может только другой колдун или волшебное существо.

Желтые глаза Бату смотрят оценивающе.

Но ведь и ты — волшебное существо, — задумчиво отвечает он. — Убивать колдунов — дело опасное, но, возможно, у тебя больше шансов, чем ты думаешь. Впрочем, я бы все уже не советовал тебе рисковать.

Я разглядываю свои пятнистые руки. Мне и в голову не приходило, что я — волшебная.

— Я сильнее человека, но до тебя мне далеко. Вряд ли во мне так уж много магии. Я буду мешать ему, чем смогу, но, если ты не поможешь, Брайру всегда будет грозить беда. Мы могли бы освободить всех тех, кто живет в страхе перед колдуном. А потом поселились бы, где захотим.

Огромный гранитный зверь прислоняется спиной к дереву. Бату выдыхает еще одну волну влажного воздуха.

Ты так предана этим людям. Стоит ли рисковать ради них всем?

На глазах закипают слезы. Я вспоминаю озорное выражение лица Рена, когда мы только-только познакомились, вспоминаю доброту Оливера, робкую надежду, исходившую от Делии и других девочек, которых я спасла из Белладомы. Я думаю о тех обрывках воспоминаний из жизни Розабель, о том, как они мне дороги.

— Да, — шепчу я, и горло сдавливает неведомая сила. — Я тоже была человеком. Я любила свой город, а теперь люблю еще больше. Я столько всего натворила, и теперь должна это исправить. Я не брошу людей на милость колдуна.

Ты ведь понимаешь, что они не ответят тебе тем же?

Я киваю и душу рвущееся из груди рыдание. Я — чудовище. Может, кто-нибудь из горожан и простит меня — Рен, девочки, — но остальные будут видеть только мои крылья и хвост.

Бату опускает огромную голову и заглядывает мне в глаза. Я ощущаю его металлический запах.

Они не заслуживают твоей заботы, сестра. Если передумаешь, приходи к реке. Я укрою тебя в своем логове.

Из леса у меня за спиной доносится какой-то хруст. Я оборачиваюсь. В воздухе стоит сладкий запах, похожий на медовый.

Здесь опасно. Я ухожу. Уходи и ты. Прощай.

— До свидания.

Я кладу руку дракону на морду. Бату мерцает и исчезает, магия покалывает мне пальцы. Сегодня он ушел очень быстро.

Пустота внутри меня растет. Что, если я не сумею защитить Брайр? И никогда больше не увижу Бату? Вдруг я выбрала неправильно?

Внезапно просыпаются инстинкты, и на сомнения времени не остается. В лесу что-то не так. Что-то спугнуло дракона.

Надо уходить, и чем скорее, тем лучше.

Я поднимаю Эмми и бегу, покуда деревья не становятся реже. Теперь можно раскрыть крылья. Скоро уже дорога.

Я останавливаюсь как вкопанная. Со стороны дороги доносятся голоса и мерный топот. Что-то многовато сегодня путников в горах.

Очень странно.

Выглянув из-за дерева, я вижу, что по дороге шагает строй солдат.

Это армия. И она идет к Брайру.

Кровь застывает в жилах. Кто это решил напасть на Брайр? И зачем? Короля Энселя больше нет — я точно знаю, это же я его убила.

Барнабас. Вот кто.

На солдатах та же форма, что на стражниках из Белладомы. Должно быть, Барнабас добрался до города и поднял тревогу сразу же, как стало известно о гибели Энселя. Но как ему удалось сделать это так быстро? Это невозможно, и все же — вот она, армия, шагает по горам.

Магия. Других объяснений нет. Слишком уж быстро догнала меня эта армия.

Я пойду за ними, вызнаю, что им нужно, а потом полечу в Брайр предупредить короля Оливера. Моего настоящего отца. Брайр в обиду я не дам.

Чтобы поспеть в Брайр прежде вражеской армии, мне нужно двигаться быстро и скрытно, поэтому я нахожу подходящее место — рощицу, увитую дикими розами, — и хороню там Эмми. Если бы она могла видеть эти розы, они бы ей понравились. Золотые кудряшки обрамляют лицо, и вся она такая милая. Я укрываю ее землей. Если бы не темное пятно на платье, можно было бы решить, что Эмми спит.

Мне очень жаль, что я не сумела привести ее домой. Надеюсь, Грета и семья Эмми простят меня.

Когда темнеет, армия останавливается на ночлег. Я обхожу лагерь, прячась среди деревьев, чтобы остаться незамеченной. Надо найти самую большую палатку. Там и будет их командир. Странно, как воспоминания любят возвращаться в самый неподходящий момент. Я уже видела такие палатки…

…когда Белладома в последний раз штурмовала Брайр. Ну конечно. Впервые они напали еще до моего рождения, а вернулись, когда я еще была девочкой по имени Розабель.

Должно быть, Барнабас не сумел уничтожить воспоминания меня-прежней и лишь подавил их. Если это было заклятие, то мощное. Но я сильная, я с ним справлюсь.

Лагерь вытянут наподобие подковы и устроен у подножия скалы. Огибая очередную купину деревьев, я подмечаю в самом центре лагеря, у скальной стены, одну палатку. Она больше остальных, и у входа дежурят бдительные караульные.

Это палатка командира. Я вылетаю из лесу и лечу над тропинкой, ведущей к утесу. Если я сумею обойти их, тогда прокрадусь со стороны утеса незамеченной. Плащ у меня достаточно темный, а на вершине утеса стражников нет. Да и какой дурак полезет в лагерь со скалы?

А я вот полезу.

Я кладу плащ на землю, расправляю и когтем прорезаю в нем две длинных дыры. Нужно, чтобы крылья были свободны, но и маскировка тоже не помешает. Я укутываюсь в плащ, по одному пропускаю крылья в разрезы, натягиваю капюшон. Переключаюсь на желтые кошачьи глаза. Черные крылья подрагивают от напряжения. Когтистые пальцы скрючены. Хвост изогнут скорпионьей дугой.

Я — воплощение тьмы.

Я готова.

Я спрыгиваю со скалы и бесшумно, кругами лечу вниз, до самого нижнего уступа. В палатке движутся чьи-то тени, но я слишком далеко, и голосов отсюда не слышно. Лететь дальше я не осмеливаюсь, чтобы не быть замеченной при свете костров.

Отсюда придется ползти по скале.

Я перебрасываю себя через уступ и, цепляясь когтями и хвостом, преодолеваю последние пятьдесят футов.

На полдороге до меня доносятся голоса из палатки. Я замираю, вцепившись в камень. Кажется, я их уже слышала. Сердце у меня грохочет, но я осмеливаюсь взглянуть вниз. Потом целую минуту не дышу, чтобы не прослушать, если кто-то вдруг решит выйти, а затем продолжаю путь. Когда ноги касаются травы, у меня вырывается вздох облегчения.

Я прячусь за палаткой, на крохотном клочке земли, с одной стороны ограниченном камнем, с другой — тканью. Теперь мне все прекрасно слышно. Я украдкой заглядываю под край палатки и отшатываюсь, вцепляюсь в камень, на сей раз — чтобы ощутить нечто надежное, настоящее.

То, что я увидела, настоящим быть не может.

Я ведь его убила! Я сбросила короля Энселя с утеса! А он тут как тут — сидит с Барнабасом в палатке как ни в чем не бывало, плетет заговор. Прямо как живой.

Но разве мертвые оживают?

Барнабас. Это его черное колдовство!

Я умерла, а он меня оживил. Может, он и Энселя оживил? Сделал из него монстра какого-нибудь. Или это другое заклятие и я его не знаю?

— Мы можем застать их врасплох — вот здесь, у задней стены дворца.

Голос Барнабаса проникает сквозь ткань и окатывает меня холодом.

— А как же твое заклинание? Оно больше не работает? — спрашивает Энсель.

По голосу Барнабаса слышно, что он улыбается.

— Почему же, работает. Но я нашел лазейку. Ни одно существо, желающее городу зла, не может войти в ворота или преодолеть городскую стену. Вот стену-то я и разрушил.

Теперь все ясно. Он говорит о той безудержной шипастой лозе. Месяц за, месяцем она разрушала стену позади дворца. Вот почему Барнабас запретил мне рассматривать растение.

— Прекрасно! Ты уверен, что там не будет охраны? — спрашивает Энсель.

— Абсолютно уверен. Они даже перестали выставлять у пролома караульных. Лес возле стены такой густой, что ни один путник не забредет.

— А мы как проберемся? — спрашивает Энсель с ноткой раздражения.

Барнабас хмыкает.

— Так ведь обычные путешественники не умеют сводить лес одним заклинанием. А я владею магией стихий и могу ускорить или замедлить рост, да так, что он пойдет в обратную сторону.

Энсель гогочет.

— Так ты просто сведешь все деревья на нашем пути?

— Вот именно. В ближайшее время я заполучу новую магическую энергию, так что все будет просто.

Хлопок ладони по плечу эхом отдается у меня ушах.

— Ты отличный союзник, Барнабас. Напомни, чтобы я никогда с тобой не ссорился. Твое здоровье!

На стене палатки тени мужчин поднимают стаканы. Меня сейчас стошнит. Я взлетаю прямиком на утес. Пусть глядят, кому охота. Полечу прямо на восток, в Брайр. Меня не догонят, даже верхом.

Такие новости не могут ждать.